11
Весть о неизбежном прибытии святой миссии разлетелась со скоростью сгорания бикфордова шнура, производя сенсацию, приводя в восторг жителей Большой Засады. Это была великая новость! На обоих берегах реки началась настоящая неразбериха.
Дона Наталина без продыха крутила ручку своей швейной машинки. Заказы шли от женщин, в частности - от невест, которым предстояло выйти замуж в мае. Это была середина мая - месяца первых дождей и, как они узнали от монахов, месяца Пресвятой Девы Марии. Единственной невестой, достойной надеть фату и гирлянду, являлась барышня Шика - у нее была прочная любовная связь с Балбину. Она жила с родителями, в то время как все прочие кандидатки на получение брачного благословения сожительствовали с мужчинами, а у некоторых уже были дети.
Но даже что касаемо Шики, хотя она и была юной и жила в отчем доме, - кто бы мог отдать руку на отсечение, поручившись за ее девственность? В Большой Засаде, как и на всем пространстве земли грапиуна, девичество обычно длилось недолго. На фазендах на десять мужчин приходилась одна женщина, и цветок целомудрия срывали еще бутоном.
Шику видели в компании Балбину в укромных местечках на реке, на прогалинах в зарослях, и если она все еще сохранила целку или хотя бы половинку от нее, то либо чудом, либо потому, что у Балбину не стоял. Как бы то ни было, сиа Леокадия лично заказала свадебное платье для внучки и объяснила доне Наталине, что хочет, чтобы оно было сшито по моде Сержипи, со всеми украшениями и атрибутами невинности.
Другие столь многого не требовали, довольствуясь просто новыми нарядами, не желая выходить замуж в старых тряпках. Клейде, тоже внучка сии Леокадии, кузина Шики, была брюхатая, заказала голубое платье отряда пастушек, в котором выступала во время рейзаду. Это был голубой цвет Непорочной Девы Марии. И раз уж речь зашла о внучках сии Леокадии и о рейзаду, то среди множества невест, ожидавших приезда святой миссии, нужно упомянуть барышню Аракати, которая на карнавале представляла Госпожу Богиню. К удивлению родни, в том числе и внимательной бабушки, после триумфальной ночи Богоявления она появилась в доме, держа за руку с Гиду, и сообщила, что они будут жить вместе. В урожае рожениц выходцы из Эштансии поучаствовали тремя беременными и трех невест поставили в сезон свадеб.
Те, кто давно сожительствовал, тоже заказывали платья доне Наталине или шили сами. Абигайль привезла свое из Такараша, где и с Баштиау да Розой жили со времен наводнения. Святые отцы и туда собирались добраться, но Абигайль хотела выйти замуж в Большой Засаде, одновременно с Изаурой, своей сестрой, - это будет большой праздник в доме Жозе душ Сантуша и сии Клары. Много пар приходило с окрестных фазенд - не каждый день святая миссия появлялась на берегах Змеиной реки.
12
Не менее взбудоражены были родители детей, ожидавших крещения. Около десятка язычников ожидали в Большой Засаде возможности попасть в лоно католической церкви, чтобы избежать лимба, ежели они умрут во младенчестве, или ада, если к тому моменту повзрослеют. Родители оживленно выбирали крестных, выбор подчас вызывал споры и смех. Зилда послала весточку Бернарде: "Реши, кто будет крестными Наду, потому как ребенка окрестят, когда прибудет святая миссия".
Лежа в постели с Натариу, Бернарда завела об этом речь:
- У крестного уже есть кто-нибудь на примете? - Голова ее покоилась на его груди, и он теребил ее распущенные волосы.
- Если хочешь, сделаем так: я выбираю крестного, а ты - крестную.
- По мне - так крестной может быть только кума Корока. Я ей обязана больше, чем матери, бедняжке.
- Что до крестного, то я подумывал о Фаду - мы и так уже кумовьями друг друга называем. - Рука его спустилась с волос на грудь крестницы, а оттуда - на живот, и начала поигрывать с пушком, покрывавшим ее лоно.
Так выбрали крестных малышу Наду. По крови он был сыном Бернарды и капитана Натариу да Фонсеки, а по воспитанию - сыном Зилды, крестной Бернарды, жены капитана.
13
- Изыди, Сатана! - воскликнул брат Зигмунт фон Готтесхаммер в кульминационный момент исповеди юной Шики. Впрочем, не такой уж и юной - ей накануне дня Сан-Педру должно было стукнуть четырнадцать. Из всех майских невест она была единственной, кто мог надеть гирлянду и фату на церемонию бракосочетания.
Выказывая решительную склонность к обсуждению подробностей и полное невежество относительно того, что являлось грехом простительным, а что - смертным, барышня из красного карнавального шествия, не краснея - а это хорошо бы сочеталось с цветом ее отряда рейзаду, - поведала негодующему брату Зигмунту о сладостных искушениях, которым подвергал ее возлюбленный. Балбину жил когда-то в Ильеусе, где и прознал про всякие выдумки гринго - Шике они пришлись по душе.
Борьба, разразившаяся в импровизированной часовне между святым инквизитором и барышней из красного карнавального шествия, была бескровной, но от этого не менее неистовой. Ничтоже сумняшеся, она описала ему непристойные ласки, совершавшиеся при помощи пальцев и языка, содомию - ах, Содом возвратился! - после чего монах запретил ей фату и гирлянду - символы девственности. Однако невеста почтительно, но упрямо отстояла свое право на флердоранж, сделанный ловкими пальчиками доны Наталины, потому что туда, в щелку ("Богом клянусь, падре!"), Балбину никогда ничего не засовывал, Шика никогда ему этого не позволяла! Все, что они делали, окромя самого главного, для того и нужно было, чтобы не дать ему порвать ей целку, - где же ваше преподобие такое слыхало, что дать в зад - это то же самое, что и в щелку? В Эштансии девушки выходили замуж девственницами, но чтобы облегчить ожидание, они позволяли и промеж ляжек, и в зад - ведь никто не железный, сеу падре!
Брат Зигмунт прогнал ее вон: "Vade retro, Вельзевул!" В иные времена он воспользовался бы плетью, чтобы изгнать из нее демонов, вырвать из ее тела населявшие его злые силы, - но это в добрые времена святой инквизиции. Шика удовлетворилась, думая, что священник благословил ее и тем самым дал согласие на свадебное платье. Она три раза прочитала "Богородице, Дево, радуйся" и один раз "Отче наш", потому что добрый падре забыл назначить ей покаяние.
14
Монахи, с согласия сеу Карлиньюша Силвы, оборудовали на складе какао по краям участка две исповедальни. Здесь не было обычной перегородки между исповедующимся и исповедником, но те немногие женщины, которые пришли совершить таинство - самое важное, по мнению умудренного брата Зигмунта фон Готтесхаммера, - не стыдились смотреть на падре в тот момент, когда опустошали свою котомку с грехами. Несчастные, он не ведали, что такое стыд.
Немногочисленные женщины и ни одного мужчины. "Церковь и падре - это дела женские" - так говорили мужчины, эти отступники. Многие из них были убийцами, начиная с этого самого капитана - не раз слыхали монахи, проходя долгие лиги по берегам Змеиной реки, ужасающие намеки на его знаменитую жесткость и прошлое, полное преступлений.
В первый день святой миссии брат Теун и брат Зигмунт решили составить общее мнение о жизни в Большой Засаде: исповедать грешников, узнать о положении дел с язычниками и моралью местечка. Желающих исповедаться, покаяться и получить отпущение грехов оказалось не много - отпущение грехов в устах брата Зигмунта фон Готтесхаммера, Молота Господнего, звучало как порицание и кара, - и потому братья пошли из дома в дом, от человека к человеку.
В жилище сеу Карлиньюша Силвы, где они остановились, брат Теун вернулся с сердцем, полным грусти, увидев Закон Божий в таком небрежении, - ах, несчастные бедняги! А Зигмунт, охваченный негодованием и ужасом, дрожал от священной ярости, увидев, в какой мерзости пребывают эти отступники - проклятые безбожники.
Некрещеные младенцы, внебрачные дети, зачатые во грехе, пары, размножавшиеся, будто животные, без Божьего согласия и благословения, - разврат, преступность, невежество и небрежение по отношению к Святой Матери Церкви. Больше, чем ряд домов, построенных в центре селения - две улочки и один переулок, - было гнилое нагромождение глинобитных лачуг и соломенных хижин на Жабьей отмели. "Квартал потаскух" - так его называли сами жители своими развратными языками. О нем говорили с известной гордостью - еще бы, он был самым большим в этих краях.
На другом берегу реки, там, где выращивали все, что нужно для еженедельной ярмарки, было не лучше - ни с моралью, ни с благочестием. На новом месте обитания набожные, богобоязненные выходцы из Сержипи, соприкоснувшись с безбожием грапиуна, пренебрегли своими обязанностями по отношению к Господу, потеряли страх Божий и извалялись в грязи отвратительных местных обычаев.
Араб, который тут торговал, обкрадывая этих бедняг - жителей местечка и приезжих, - был тот еще лихоимщик, просто ссыльный каторжник. Он хотя и не являлся собственно мусульманином, но ушел от этого недалеко. Он не был примерным сыном Римской церкви, но принадлежал к восточной секте маронитов, совершенно недостойной доверия, - тут до мусульманина рукой подать. Если бы он жил в Испании, в старые добрые времена, то не миновать бы ему христианского благословенного меча святого Иакова - истребителя мавров.
Что до негров-идолопоклонников во главе с циничным, вечно скалящим зубы кузнецом, они упорствовали в вечных, прочных попытках запятнать чистоту и достоинство святых, канонизированных Ватиканом, мешая и путая их с дьявольскими истуканами из хижин рабов. Они совершали кровавые жертвоприношения, поднося им убитых животных. Центр идолопоклонников был в доме кузнеца - окаянного отщепенца.
Брат Зигмунт - Молот Господень - намеревался поднять дух верующих во время проповедей и, возможно, подвигнуть их разрушить нечестивое капище, воздвигнутое за горном для чудовищных африканских божков, которых негры, освобожденные от рабства благодаря заговорам и ловушкам масонов, звали духами и пытались облечь в сверкающие покровы блаженных. Святотатство!
15
Отдыхая после варварского - и восхитительного! - ужина, состоявшего из плодов и дичи, под конец первого дня святой миссии брат Теун посетовал, полный сочувствия и сострадания, на судьбу этих грешников - жертв невежества и отсталости, - чьи души обречены на ад, порой даже не заслуживая этого. А дело было в отсутствии моральных устоев, узды закона, борьбы, которую диктовали бы правила, - и все это приводило к таким серьезным ошибкам, к преступной, грешной жизни.
Сеу Карлиньюш Силва по-немецки говорил бегло, с произношением образованного человека - мулат-сарара, вы только представьте себе! Какие только сюрпризы не поджидают нищенствующих монахов во время святой миссии! Спокойно и любезно, голосом человека, который не пытается ничего добиться своей речью, он начал защищать само местечко и его жителей. Он казался профессором, читающим лекцию с кафедры в Веймаре, и брат Зигмунт оглядел его с подозрением. И был прав, потому что полукровка оправдывал эту чернь, отрицая какую-либо вину. Обитатели Большой Засады - так он сказал - живут вне предрассудков, свободны от ограничений и принуждения, которые влечет за собой закон, от моральных и социальных предубеждений, навязываемых правилами, - не важно, будь то Уголовный кодекс или катехизис. Народа, более спокойного и организованного, чем в Большой Засаде, несмотря на название местечка и его дурные обычаи, было не сыскать во всем краю какао, на всей земле грапиуна. И знаете почему, мои преподобия? Потому что здесь никто никому не приказывает, все делается с общего согласия, а не из страха наказания. Если бы это зависело от сеу Карлиньюша Силвы, то никогда бы этот мир не был потревожен, это счастливое существование народа Большой Засады, который, по его мнению, несомненно заслуживал благоволения Господа - истинного Господа.
- Если ваши преподобия позволят мне высказать мое мнение, то я бы сказал, что здесь находится тот самый искомый естественный рай мудрецов…
Брат Зигмунт фон Готтесхаммер, Молот Господень, внезапно вскочил, опрокинув оловянное блюдо. Четки в его руках были подобны бичу, занесенному над грехом и грешниками, а в особенности - над еретиком, сидевшим напротив. В Ильеусе ему рассказали, что этот полукровка и внебрачный сын воспитывался в Германии и имел замашки доктора. Он был врагом Римской церкви, подлым лютеранином, возможно, еще более зловредным, чем идолопоклонники, и уж точно более опасным, чем маронит. Это был символ всего наихудшего, что существовало в мире: глашатаев мерзостных идей Французской революции, энциклопедистов, врагов Господа и монархии, погромщиков, с бомбами в руках бросавших вызов императорам и знати, с кинжалом, занесенным, чтобы вновь растерзать сердце Христово. Он был не просто лютеранином, он был еще и анархистом!
16
Плотники - Лупишсиниу, Гиду и Зинью - воздвигли в центре пустыря, посередине между рекой и сараем, напротив того места, где проводилась ярмарка, большой крест из красного сандала, высокий, монументальный - знатная работа, с ней мог сравниться разве что мост. Кто бы ни появлялся, приходя с верховьев Змеиной реки или со станции в Такараше, еще издали различал Святой Крест, отмечавший приезд в Большую Засаду первой святой миссии, которая принесла на этот край света проповедь о добродетели и осуждении греха.
Перед крестом соорудили широкую площадку из оструганных досок, и на ней монахи расположили все снаряжение и принадлежности для мессы, обрядов и таинств крещения и брака. Монахи переоделись в длинные, до пят, одежды, чтобы служить обедню и читать проповеди.
Брат Теун проповедовал утром во время причастия, а брат Зигмунт - вечером, во время благословения. Жители селения единодушно решили, что проповедь брата Зигмунта по всем параметрам превосходит рацею голландского монаха. Никакого сравнения. Брат Теун, коренастый толстяк, говоривший по-португальски почти без акцента, разглагольствовал о доброте и милосердии Господа, описывал рай - его красоту и благодать.
Худой и высокий, с запавшими глазами и костлявыми руками, мешавший португальские слова с немецкими и латинскими выражениями, да еще и говоривший с ужасным акцентом, немец завладел слушателями - настоящей толпой, превосходившей даже ту, что собралась по случаю рейзаду сии Леокадии летом. Его темой был ад: Вельзевул, падший ангел, грех и огонь, пожирающий грешников. Молот Господень, в соответствии со своим именем, брат Зигмунт фон Готтесхаммер достиг почти такого же успеха, как сеу Карлиньюш Силва со своими фокусами. Вот ведь молодчина брат Зигмунт!
17
Случилось совпадение - совпадениями полны романы, а в жизни их еще больше. Во второй и последний день святой миссии в Большую Засаду прибыл проездом из Итабуны, направляясь на фазенду Аталайа, доктор Боавентура Андраде-младший - его все реже называли домашним уменьшительным прозвищем Вентуринья. Доктора сопровождала Людмила Григорьевна - любовница. "Любовница" - так говорил сам бакалавр, ведь речь шла об особе благородных кровей, к тому же обходившейся недешево. Это была птица высокого полета, дорогостоящая, достигшая уровня, о котором даже подумать не могли все эти проститутки, наложницы, содержанки и прочие пассии - презренные шлюхи. Пышная огненная шевелюра, стойкий запах мускуса, изящный английский костюм для верховой езды - кобылка из конюшен русского царя, или, лучше сказать, царя Соломона - так удачно выразился Турок Фадул, знаток Библии.
В те давние неспокойные времена, когда столкновения между жагунсо были обычным делом, под каждой гуявой пряталась засада, а полковники ездили в сопровождении эскорта из наемников, опасность нападения была всегда. Когда усобицы прошли, вся эта гвардия свелась к одному человеку, достойному доверия и способному быстро нажать на курок. Полковника Боавентуру Андраде, чья жизнь столько раз была под угрозой, в последние годы сопровождал только негр Эшпиридау. Иногда с ними ездил Натариу: чтобы поговорить с полковником, обсудить дела, но не в качестве наемника, как раньше.
Однако Вентуринья во время своих разъездов между Итабуной и фазендой Аталайа и вообще где бы то ни было не мог обойтись без свиты, достойной Базилиу Оливейры, Синьо Бадаро или Энрике Алвеша в иные времена.
Во главе патруля из четырех вооруженных до зубов наемников был воин, покрывший себя славой в баталиях прежних времен, - Бенайа Кова Раза. Прозвище говорило само за себя, добавить тут было нечего. "Я считал до двадцати, а потом уже и счет потерял", - хвастался сам Бенайа, говоря о тех, кого отправил на тот свет, кому вырыл могилу - глубокую или мелкую. Это был молчаливый, маленький и тощий кафузу с запавшим ртом. Стрелял он метко, но ножом орудовал еще лучше.
Три раза он был под судом по поводу убийства полковника Жозафия Пейшоту. В первый раз ему припаяли тридцать лет, во второй - шестнадцать, в третий его защищал Руй Пеналва, знаменитый адвокат, и его оправдали. Выйдя на свободу, он завербовался в военную полицию, откуда его вытащил Вентуринья, сделав бандита начальником своей личной охраны. Последним подвигом наемника была смерть проститутки, некой Биры, которая не захотела принять его, поскольку "закрыла корзинку" в честь обета, данного Пресвятой Деве Марии. В военной форме, окруженный зловещей славой, он еще избил и арестовал двух бедных приказчиков, которые удовлетворяли свои естественные надобности с шлюхами этого борделя. Несладко пришлось и хозяйке заведения - Марии Сакадуре.