Я всегда шла по жизни легко, особо ни о чем не задумывалась, планы грандиозные не строила, а главное, ни по какому поводу особо не расстраивалась. Если случалось что-нибудь не в рамках моего веселого настроения, просто старалась про это как можно скорее забыть. Это, между прочим, у меня всегда получалось. Ну, еще день как-то могла промучиться, а уже с утра вставала с легкой и светлой головой, свободной от всяких там мрачных мыслей. Поэтому, когда пришло время думать – с кем жить и по какому адресу, я эту проблему для себя решила сразу: жить надо только самостоятельно. Тем более, опыт совместной жизни был, правда, семья была не моя, моей старшей сестры. Но этого было достаточно, для того чтобы понять – два поколения под одной крышей ужиться не могут. Невозможно, незачем, ни к чему. Причем я этого в силу своего пофигистского ко всему отношения совсем даже не замечала. Ну, живут с нами Наташа со своим мужем, ну а мне-то что. Ну только, что меня из своей комнаты в гостиную переселили. Больше никаких неудобств не было, даже более того, появились удобства – телевизор под боком. Смотри хоть ночью, хоть утром. А жить, мне казалось, стало только веселее. Больше народу, больше событий. Сестра опять же от меня с воспитанием отстала. Родители-то с этим вопросом ко мне никогда особо не приставали. Они просто мне радовались, или думали, что дело это бесполезное – меня воспитывать. Во-первых, я с детства была очень вредная, свою точку зрения никогда не поменяю, и потом же мой веселый характер. Воспитывай меня, наказывай. Я все равно в голову ничего не возьму, не расстроюсь. Сестра же не могла смотреть на это, как ей казалось, форменное безобразие и постоянно отслеживала мои, как ей виделось, неверные отклонения в разные стороны. Все ей казалось во мне неправильным. И то я делаю не так, и это кое-как. Главное, она была права. Я действительно все делала кое-как. Не вникая. Ну зачем было во все эти глупости вникать-то? Что, дел больше никаких нет? Еще мы про алгебру с химией думать будем?! В школу хожу? Хожу! В немецкую? В немецкую! Учусь без троек? Без троек! На пианино играю? Играю! Вот какие ко мне вопросы могут быть? А вопросы находились всегда тем не менее. Поэтому ничего не брать в голову – выход был самый правильный и единственный.
Когда в нашу дружную семью вошел Витя, Наташин муж, мне это странным не показалось, и никаких неудобств я от этого не испытала. Каково же было мое удивление, когда я услышала на кухне разговор Наташи с мамой. Смыслом разговора было то, что так жить больше невозможно, что все друг друга раздражают, что у Наташи рушится семейная жизнь. Я была просто даже заинтригована! Это кто ж кому и чем мешает?! Со стороны все было пристойно до неприличия. Все друг другу улыбались, за ужином поддерживали непринужденный разговор, спрашивали, как у кого дела, какие новости? У нас вообще семья с традициями. Во всяком случае, ужинаем всегда все вместе в гостиной и никогда по отдельности на кухне. Начало ужина установлено раз и навсегда – приход папы с работы. Это закон, без папы есть не садимся. Как говорит мой папа: "Хотя бы раз в день вся семья должна собираться вместе, чтобы обсудить, как прошел день, что случилось, а что не случилось". Верно, конечно. Действительно, может, человеку помочь в чем-то надо, а сам он не догадывается об этом, а вот на семейном совете это все высвечивается.
Еще мы по выходным все вместе до обеда идем гулять в лес. Хочешь не хочешь, все строем. Как-то тоже ни у кого это не вызывало сомнений. Мы в этот лес всю жизнь ходим. Воздухом дышим, что-то обсуждаем интересное. Витя, правда, гулять с нами не ходит, и Наталья от прогулок отстранилась, они теперь куда-то вдвоем ходят, а ужинаем мы, как и раньше, все вместе. Мило и душевно. То, что в доме появились какие-то проблемы, мне и в голову не приходило, а что они уже переросли в какие-то космические масштабы, вообще изумило меня до крайности.
– Натуля, ну неужели Витя не может сесть после ужина на диван? Ну ты же знаешь, в кресле после работы отдыхает папа! Или папа должен сидеть на стуле? И потом эта странная манера снимать носки и сидеть босиком. Ну нам же неприятно!
– И как я, по-твоему, это должна ему сказать, мама? Твое место вот на этом стуле в углу комнаты? Или лучше вообще чтоб стоял, чтобы папу не раздражать? А папа может делать более радушное лицо, когда Витя входит в комнату? Что он все время отворачивается?
– Наточка, ну ты же знаешь папин характер! Он и с нами-то через раз разговаривает. У него сложная работа, ответственность, неприятности, коллегия. Ну ты же сама все прекрасно понимаешь! Просто мы к этому привыкли и не обращаем внимания. Папа же у себя дома.
– Мама, а Витя тогда где?! Он уже меня спрашивать начал: "Ната, почему меня твой папа не любит?"
– Ой, как у вас тут интересно! – я решаюсь встрять в разговор. – Мам, а правда папа Витю не любит? Вот это да! Ну никогда бы не подумала!
– Можно подумать, ты хоть раз в жизни думала, – Наташка немного отвлеклась от своей драмы, завидев меня.
– Лена, – строго сказала мама, – Витя – Наташин муж, и, естественно, папа его уважает, просто когда люди начинают жить вместе, это всегда не просто. У каждого свои привычки. Естественно, кто-то кого-то может раздражать, кому-то нужно привыкать, что-то в своей жизни менять.
– То есть вы друг друга все раздражаете? – я не могла уняться и действительно не очень понимала, в чем, собственно, проблема. – Вот меня никто не раздражает.
– Это, Елена, потому, что ты никого не видишь вокруг себя и никогда ни во что не вникаешь, если это прямо тебя не касается!
Вообще-то сестра права. Я действительно немного смотрю по верхам. Но просто иначе в жизни, как мне тогда казалось, ничего не успеть. Я не очень поверила маме с сестрой. Мне не хотелось верить, что в моей семье, где, вроде, со стороны все хорошо и правильно, люди, оказывается, не очень счастливы и испытывают серьезные проблемы.
Поверить, может, до конца и не поверила, но запомнила. И, выбирая свою самостоятельную жизнь, эту историю в голове восстановила. Проблемы у меня лично потом, правда, тоже начались, но это уже, когда появилась на свет моя любимая племянница. Здесь, конечно, уже жизнь спокойная закончилась для всех. Всем было уже не до сидения в кресле и не до лицезрения, кто в носках, а кто нет. Воспитывали маленькую девочку. Жизнь четверых взрослых и одного подростка изменилась в одночасье. Задействованы были все, а я, как самый незанятый человек, и того больше. Здесь мне, наверное, первый раз в жизни пришлось сосредоточиться. Девочка наша была относительно спокойная, но вставала рано, подружек я своих приводить много и сразу уже не могла, инфекция. Потом она просто рушила мои личные планы, срывая свидания! Периодически с ней нужно было сидеть, подменяя сестру. Это все навевало на меня тихую тоску. И я уже всерьез начала бояться, как бы не испортился мой веселый характер. Поэтому, когда папа напрягся изо всех сил и получил для Наташи отдельную квартиру, были рады все, включая меня. Я даже объединилась с родителями в нашем совместном недоумении – а что они, собственно, не съезжают-то? И когда, наконец, это историческое событие произойдет?
Замуж я в то время не собиралась. Но решение, буду ли я жить с родителями, было принято окончательно и бесповоротно. Видимо, их я об этом не предупредила. Просто сделала вывод для себя, и все. А что обсуждать-то? Мне казалось, выводы сделали все. Это же они с зятем мучились, не я. И потом, собственно, зять-то идеальный был. Они сами его в дом привели, сами радовались.
Я же идеального не приведу никогда. Так же не бывает.
И так и не случилось. Второй зять идеальным уж точно не был. Хорошим человеком был, а идеальным нет. Хотя где взять его, идеального-то? Нигде, наверное. А уж чтобы родители были когда довольны выбором ребенка… Думаю, такого не случается никогда. Почему мы с сестрой, выходя замуж, выбирали молодого человека иногороднего, это, конечно, загадка. Старшая сестра, как всегда, поступила более прилично. Она хотя бы выбрала человека из Сибири, с исторической родины наших родителей. То есть этот выбор был все-таки как-то оправдан.
Мой был неоправдан вообще ничем. Человека я выбрала с Кавказа, студента, от которого отреклась вся родня, это в лучшем случае, а в худшем – эта самая родня грозилась всех нас зарезать. Ну, про зарезать никто, разумеется, не верил. А про все национальные особенности данного кавказского народа родители меня предупредили. Тут уже не поверила я лично. Я была тверда в своих убеждениях, как скала. Главное – не национальность, а человек, и в каждой нации есть люди плохие и хорошие. Мой – он точно хороший. То, что это действительно так, родители знали наверняка, дружили мы с будущим мужем все четыре институтских года. Они, как люди, умудренные опытом, сомневались не в нем, а в том, что отличия нашего воспитания и принадлежность к разным культурам не дадут нам быть счастливыми. Зная первую часть моего характера – абсолютную вредность, спорить и ставить мне условия родители не стали. В конце концов, я человек взрослый. Ну, значит, выходи замуж. И опять нового человека прописали в нашей квартире. Рассчитывать, что папа сможет получить еще одну жилплощадь, уже не приходилось. Для того чтобы вступить в кооператив, нужны были какие-то определенные метры и, наконец, большие деньги. Ни метров, ни денег не было. И я рассказала родителям, что я буду с ними меняться. Сначала новость была воспринята с грустью. Оказалось, что вообще-то у них были совершенно другие планы. Именно тогда я узнала, что мои родители собирались со мной жить. Какая странная мысль. Неужели со мной можно жить? Ну, то есть жить, безусловно, можно. Но хотеть этого? Мысль казалась мне непонятной, о такой жизни у меня мыслей не было.
Мой план был продуманный. Наша трехкомнатная квартира была не бог весть какая, и с размахом ее поделить было нельзя. Двухкомнатная квартира для родителей и комната в коммуналке для моей молодой семьи – это все, что могло нам светить на горизонте. От родителей требовалось только ходить смотреть предложенные варианты, все остальное я брала на себя.
Наверное, это был мой первый жизненный проект. Никто еще не знал моей прыти и не мог предположить, что я с моими вечными фантазиями и порханиями по жизни могу что-то довести до конца. Мама с папой не стали меня разубеждать, втайне надеясь, что у меня ничего не выйдет. Опять же им понравилась идея, что все-таки у них остается двухкомнатная квартира.
Я же взялась за дело очень рьяно, сразу поставив себе срок – шесть месяцев. Утром я писала объявления и во время прогулки с моим маленьким сыном расклеивала их по всему нашему району. Все-таки мне казалось, что родители к району привыкли, и мне не хотелось разочаровывать их еще и сменой метро, близлежащих магазинов и спортивного стадиона для папы, заядлого теннисиста. Тщательно расклеив объявления, я покупала газеты, где давали объявления по обмену. И, уложив Антошку спать, газеты прочитывала, делала пометки на полях, и когда уже приходила вечером семья, и было кому сидеть с сыном, я обзванивала приглянувшиеся мне варианты.
То, что наша квартира особым спросом не пользовалась, было для меня первым разочарованием, которое меня, однако, не сломило. Я упорно писала, клеила, читала, звонила. Я так старалась, и у меня так долго ничего не получалось, что все уже за меня начали переживать. И готовы были уже ехать куда угодно, лишь бы мой труд все-таки возымел хоть какие-то результаты. И наконец-то начали появляться первые варианты! Это было успехом.
За время моих телефонных переговоров мои родственники постепенно начали привыкать, что разговоры про обмен не просто разговоры. Во время наших совместных ужинов я подробно рассказывала, что и как, что удалось, что сорвалось, что вот-вот должно, наконец, срастись, и постепенно все увлеклись этой игрой. Уже вся семья ждала новых вариантов. Мы не задумывались, что всем нам предстоит совершенно другая жизнь. Думали только о том, получится не получится. Выйдет не выйдет.
Следующим этапом моей работы был осмотр квартир. Нужно было, чтобы понравилось нам. И потом нужно было, чтобы понравились мы. В смысле наша квартира. Здесь самыми неконфликтными и ко всему готовыми оказались мои родители. Когда им предлагали первый этаж, против была только я, мои родители говорили: "А что, собственно, такого? Нам ведь не двадцать лет, дело к старости, ближе до улицы идти". О том, что дует, что под тобой подвал и так далее, задумывалась я. Они об этом не думали. Пол деревянный? "А ты, знаешь, Алена, – говорил мой папа, – это как-то напоминает мне мое детство".
– Папа, ну при чем тут твое детство?! Ты жил в одной комнате с коровой! Может, еще это поищем?
В общем, моим родителям нравилось все, лишь бы люди, с которыми приходилось общаться, были приятными. Поэтому уже я на этапе переговоров начала сама отсекать варианты с первыми и последними этажами, без балконов и в неудобно расположенных местах, чтобы родители сразу туда не уехали.
С моим вариантом было сложнее. Я никогда не видела коммунальных квартир, и когда познакомилась с ними, настроение у меня, всегда веселое, стало ухудшаться. Я поняла, что бытом придется делиться с совершенно чужими людьми. И несмотря на то, что всегда считала себя человеком компанейским, мне стало от этого не по себе. Мыться в ванной в очередь, в туалет тоже, готовить на общей плите. Потом, я же никогда не сталкивалась с коренными москвичами! А это, я вам скажу, та еще публика. Если комнат в коммуналке было несколько, то меня поочередно затаскивала к себе очередная будущая соседка и начинала поливать грязью остальных жильцов. Пытаясь уже сейчас взять с меня слово, что, при положительном исходе данного мероприятия, я дружить с этими сволочами не буду, строго буду придерживаться графика мытья туалета и, что главное, никогда ни с одним соседом не буду пить чай. Чай – это почему-то было самое главное. Про это я слышала в каждой коммуналке. Только не совместный чай! Потому-де это не принято. Поскольку одно и то же рассказывали все, я поняла, что сволочами в коммуналке тоже являются все ее жители без исключения. Правда, была еще одна категория жителей коммуналок – это алкоголики. Алкоголики, которые собирались на общественной кухне и половину двора своих друганов приводили погреться.
– Машка, ты ж не ругайся. Ты ж видишь, мы не пьем, так сидим, замерзли уж больно!
– Куда уж больше пить, лыка уже не вяжете. Не пьете, потому что уже выпили все. Небось и деньги кончились.
– Ой, Машка, какая ж ты дальновидная. А красивая ж ты, Машка, какая. Вот хочу на тебе жениться. Три рубля не займешь?
– Да побойся бога, во-первых, ты мне пять рублей уже должен, или забыл? И во-вторых, ты ж женат. Тоже забыл, что ли? И дочка у тебя растет, нехристь ты этакий!
– Это ты про какую жену? Про Анну, что ли? Дак она вроде померла?
– Да типун тебе на язык! Вот если б она услышала, горе-то какое, – запричитала Мария.
– Ну ладно, ладно, не вопи. Ну я ж точно помню, недавно кто-то помер. Не Анна, нет? Ну и ладно, ну и хорошо. Не буду, значит, жениться, потому не могу. Видишь, обременен. А кто ж помер-то все-таки?
– Тетка твоя померла из Самары!
Я с ужасом наблюдала всю эту сцену и понимала, что еще немного, и могла бы влипнуть совершенно конкретно. Ведь практически все было оговорено, и это был последний просмотр, после которого я должна была вот в эту самую квартиру въезжать. Комната была большая, светлая. Соседка, по словам Марии, одна, она сама. Комната соседа Николая во все мои предыдущие приходы была заперта.
– У жены проживает, у Анны, сюда так, иногда проведывать заходит. Живем тихо, мирно.
Значит, иногда, но зато как! Потом эти "иногда" можно месяцами вспоминать.
Бежала я из этой квартиры вприпрыжку, с четким пониманием, что, наверное, где-то есть коммуналки, как в старых советских фильмах, а не где соседи сплошь или сволочи, или пьяницы. Но найти такую отдельно взятую коммуналку ой как непросто!
Чтобы увеличить шансы получения приемлемого результата, я решила сократить число комнат в коммунальной квартире до двух, и чтобы в этой второй соседской комнате жил бы один человек. Мужчина отпадал сразу. Ну что может из себя представлять одинокий мужчина? Опять алкаш? Или вообще, может быть, маньяк какой-нибудь? Не будем рисковать. Пусть это будет женщина, лучше одинокая и немолодая.
Сроки моего обмена неумолимо приближались к концу, а мои запросы возрастали. Причем запросы родителей, наоборот, падали. Они на удивление вошли в раж. Им нравились абсолютно все варианты. Они их живо обсуждали за ужином. И каждый последующий вариант им нравился больше предыдущего.
Что касается нашего варианта, то есть нашей трехкомнатной квартиры, она нравилась далеко не всем. Панельный дом, две смежные комнаты и кухня шесть метров – конечно, это не мечта всей жизни наших сограждан. Но в конце концов, есть же разные жизненные ситуации, уговаривала я сама себя. Допустим, как раз в нашем доме живет кто-то, кто хочет с кем-то съехаться. Я верила в это свято, никаких сомнений в свою голову не допускала и рьяно продолжала искать дальше. Вариант мой с коммуналкой все-таки оказался самый сложный, уж больно много было всяких "но". Но я упорно трудилась и, наконец, была вознаграждена.
Я его нашла, этот мой вариант. Что он мой, я поняла, как только подошла к подъезду дома, взялась за тяжеленную ручку двери и изо всех сил стала тянуть ее на себя.
Я рванула дверь посильнее и оказалась в просторном парадном. Именно в парадном, а не в подъезде. Потому что парадное было внушительное: с широкой мраморной лестницей, лепными потолками и дубовыми перилами. Безусловно, все грязноватое, все немного ободранное, но былая роскошь все же чувствовалась.
Итак, я поднялась на шестой этаж и позвонила в дверь квартиры, которая предположительно в дальнейшем могла стать моей. Ожидания меня не обманули. Все оказалось именно таким, каким я и воображала. Потолки тоже с лепниной, дубовый паркет, огромные двустворчатые двери. Все это меня сразу захватило, перенесло в другое измерение, заставило окунуться совсем в другой мир. Я к этому миру никогда не принадлежала, но, наверное, втайне мечтала. И мне вдруг показалось, что если я стану жильцом этой квартиры, то, возможно, и жизнь пойдет по-другому, и будет мне позволено прикоснуться к чему-то такому, что сейчас от меня далеко-далеко. И стану я частичкой мира этих других, избранных людей.
В коридоре квартиры меня встречала старая дама. Пожилая – про нее сказать было уже нельзя, она была старая, но и бабушкой назвать тоже язык не поворачивался. Она была дамой.
– Вы по обмену? Ну что же, проходите.
И несмотря на то, что одной рукой она тяжело опиралась на палку, другой рукой она изобразила царственный жест.
– Прошу!