– Хорошо, тебя приняли. Но где гарантия, что ты будешь получать те роли, которых ты заслуживаешь? Или так и останешься в кордебалете? Ну, перейдешь со временем в четверки. Потом – в тройки. В Одессе тебя уже знают, и там у тебя не будет такой конкуренции. И потом, там же все-таки работает твоя тетка, в обиду не даст. Сама знаешь, мир этот, творческий, злой. Без знакомств, без блата далеко не уедешь. А здесь у нас с тобой никого. Может, все-таки начнешь танцевать в Одессе, получишь хорошие партии, и с этим репертуаром вернешься в Большой. И лет тебе будет уже не пятнадцать. Ты прости меня, дочь, я действительно не подумала, когда тебя на Москву настраивала. А здесь поняла: не наше это, рано тебе, не справишься. А я папу тоже не могу бросить и сюда с тобой переехать. Давай рассудим так. Мы проверяли, на что способны. Оказалось, что все здорово. Действительно все хорошо, действительно есть талант, способности. Теперь нужно все оттачивать, – есть к чему стремиться.
– Мама, мама! А к чему стремиться-то? Цель у балерины одна – Большой театр! – Оля никак не могла забыть разговора с веснушчатой девчонкой. – И она была у нас в руках! – Оля заливала слезами весь белый свет. Размазывала по лицу слезы и сопли, потом вытирала руки о край шерстяной плиссированной юбки.
– Оля! – Галина поняла, что сюсюкать с дочерью она больше не будет. Решение принято, надо быть жесткой, для Олиной же пользы. Мать тряхнула дочь что есть силы за плечи. – Цель – это стать хорошей балериной! Запомни это! И в Большом театре можно раствориться, а на провинциальной сцене быть примой. Перестань рыдать. Жизнь только начинается. Ты попробовала свои силы. Убедилась, что балет – это твой путь. Все, едем домой. Ты обязательно поймешь, что я была права.
Истерика закончилась, Оля тихо всхлипывала.
– Мам, а ты помнишь, как ты соседок обшивала, чтобы оплачивать мои балетные уроки? Никогда не забуду, какое ты тете Рите на свадьбу платье сшила. Помнишь, ни у кого такого не было. Розовое, без рукавов. А сверху накидка на большой золотой пуговице. Еще Саввишна никак эту пуговицу вам отдавать не хотела. А вы ее упросили. Помнишь? Ты строчила на машинке, а я сидела на подоконнике и смотрела, чтоб кто чужой во двор не зашел. Помнишь? А если кого видела, то петь громко начинала.
– Помню, – мать обняла Олю за плечи, – вот ведь жизнь была, всего боялись, не дай бог кто узнает, что я соседок обшиваю. Саввишну больше всех и боялась, между прочим! А где еще денег взять было? Хорошо еще, что шить умела.
Оля сидела, прижавшись к матери.
– Но ведь это и твоя мечта была, чтобы я балериной стала. Представляешь, если бы я была солисткой Большого театра! Вот бы все твои труды вознаградились.
– А они и так вознаграждены. Но мы с тобой все-таки будем вместе. Все, вытирай слезы, ничего страшного не произошло, сейчас мы поедем в ГУМ и купим нам по красивой шляпке. Мы же из Москвы приезжаем!
Через месяц в Одессе Ольга переходила дорогу за руку со своим одноклассником Юркой Алексеевым. Между молодыми людьми назревал роман, настроение было хорошим, московское горе осталось где-то далеко позади.
Автомобиль выскочил из-за поворота внезапно. Оля ничего не увидела, только услышала визг тормозов, крики Юры, почувствовала, что какая-то сила вырвала ее руку из его руки и подбросила ее саму высоко вверх. Ольга ничего не успела понять.
Очнулась она в реанимации. Травмы были страшные, речь шла о том, что она вообще больше не сможет ходить. Доктора боролись за жизнь девочки, делали все возможное и невозможное. Мама не отходила от кровати дочери, винила во всем себя, чувствовала в этой страшной аварии какой-то знак. А что было бы, если бы не уехали, если бы остались в Москве? Эти мысли не давали Галине Михайловне покоя. Неужели она собственными руками погубила единственную дочь?!
Почти каждый день заходил живой и невредимый Юра с цветами. Он тоже чувствовал свою вину. Мог же отдернуть Олю, а он ее руку отпустил.
А через год Ольга опять начала учиться танцевать. Преодолевая боль, через не могу. Оля смогла разработать ноги. Травма эта давала себя знать всю жизнь, но примой-балериной Одесского театра она стала!
11.
16–30. Стержень в характере
МОPCКОЙ воздух, сосны, дивный пейзаж. Что еще поражает в Хорватии? Цвета. Необычайное буйство красок. Именно здесь Ольга впервые увидела кусты гортензии, цветущие огромными шарами одновременно белых, розовых и голубых цветов. Казалось, что это просто невозможно. А вот теперь два таких куста растут у нее перед домом. И радуют глаз. Как здорово, что сегодня не только Олин.
Оля поймала взгляд Ядвиги, устремленный на экзотические цветы. Думала, что подруга заговорит сейчас о них. Ошиблась.
– Почему все-таки жизнь складывается так? Вот объясни мне. Ведь у обеих были какие-то шансы, возможности. Или мы их упустили, или судьба не дает нам идти другой дорогой? Правильно ли все это? Помнишь, ты тогда в Париже про Леву говорила. Что карьеру ему испорчу. Я ведь о нем тогда не подумала. Не сразу, но потом поняла: действительно, его жизнь могла испортить. И что, развелась с ним через два года. Нужна была ему тогда моя жертва. Недавно, кстати, его в магазине встретила. Выглядит – страх! Весь оплывший, неопрятный какой-то. А ведь все вроде у человека складывалось прекрасно. Молодой талант, на фестивали посылали, помнишь? На "Берлинарий" ездил.
– Помню, еще бы, провожали его в Берлин все вместе, радовались. Да не одну бутылку конька армянского тогда выпили. Армен, по-моему, из Еревана ящик привозил. Всю ночь гуляли. Какие тосты Армен говорил! В основном за Госкино. Ой, смех. Лично я не думала, что наш фильм что-то там займет. С какой стати? Главное же, что послали именно "Рапсодию"! По-моему, это был оглушительный успех.
– Вот! – Ядвига привычно приподняла левую бровь. – Для тебя успех, а для него – трагедия. Вернулся с того фестиваля чернее тучи. Он-де гений, а его не оценили. И зачем в такой стране жить, где признания не добьешься. При чем тут страна? Страна-то как раз его оценила и на фестиваль послала. Нет, виноваты были все! Не смог справиться с чужим успехом. Зависть – страшное чувство, особенно в творческом мире. Да что я тебе рассказываю, сами сколько раз с этим сталкивались. – Ядвига затянулась сигаретой, встала с кресла и проверила, что там делает девочка. Юлька играла со своей куклой, взрослые были ей глубоко безразличны.
– Лева твой, это отдельная песня. Молод он был для всего этого, и стержня в нем не было. В нас с тобой он был всегда, вот и выстояли. И я вот, видишь, в Москву вернулась. Через двадцать лет, после страшной травмы. А мама была права, цель у меня все-таки была – стать балериной, и я ею стала. А Большой меня уже к себе призвал в благодарность за мое усердие. Про Бога сложно нам говорить, в другое время мы с тобой росли; думаю, трудом все своим заслужили, упорством. И в Париж ты свой теперь ездить свободно можешь, никаких помех нет. Юлю возила?
– Нет. Сложно мне все это, Лелька, очень сложно. Вот сейчас я как раз не свою жизнь проживаю. – Глаза Ядвиги наполнились слезами.
Повисло тяжелое молчание, подруги задумались, каждая о своем. Ольга встала с диванчика и еще раз поставила Шопена. Ядвига глубоко вздохнула, – эту музыку можно слушать бесконечно.
– Так! Милые дамы, по-моему, вы тут грустите? – К ним решительной походкой направлялся Михаил. – Ну вы ладно, к вашим сплетням за чашкой кофе я привык, а ребенка вам не жалко? Вывезли девочку к морю!
– А вот ты возьми и прокати девочку на катере. Что целый день в компьютер глядеть? И мы с подругой наедине немного посплетничаем.
– Мам, ты, как всегда, права! Ну почему я сам не додумался? Решено!
– Мишка, не выдумывай, – Ядвига быстро пришла в себя, от слез не осталось и следа. – Ты хочешь украсть у меня ребенка?
– Ядвига, это ты хочешь, чтобы я его у тебя украл. Иначе бы ты уже давно с этим ребенком плавала в море. Юля! Мы едем кататься на катере!
Глаза у девочки загорелись. Вот поди ж ты, была, как спящая принцесса, а тут забыла про всю свою напускную суровость.
– Миш, а Машу с собой можно взять?
– Можно! А Маша, это кто?
Юлька рассмеялась.
– Да вот же она, Маша! Ты ж мне сам ее подарил.
– Ну, положим, дарил я тебе куклу, – Миша присел перед Юлей на корточки и внимательно смотрел на девочку. – Я не знал, что ты ее уже назвала. И дала ей такой красивое русское имя.
Юля победно посмотрела на Ядвигу.
Ядвига, в свою очередь, не преминула сделать Юле замечание:
– Юля, не Миша, а дядя Миша, и, пожалуйста, на "вы".
Девочка смутилась.
– Ядвига, я не в претензии. Мы же с Юлей друзья. Правда, Чебурашка? Решено, Машу берем тоже; думаю, много места она не займет.
Юля облегченно вздохнула, новое имя – Чебурашка – ей тоже определенно понравилось.
Женщины со стороны наблюдали эту сцену. Ядвига напряженно, а Ольга, с любовью глядя на сына.
– Мам, мы на пристань, свожу Юльку на остров Святой Катерины. Это совершенно особенное место. Юля, обещаю, тебе понравится! А вы тут тоже не засиживайтесь. Сходите, прогуляйтесь по набережной. Не забывай, тебе нужно больше ходить, разрабатывать ногу. Что доктора говорили? А ты уже часа три сидишь не двигаясь, – последние слова предназначались Ольге.
– Ладно, ладно, командир. Сейчас, действительно, пойдем пройдемся. Да аккуратно там.
– Миша, ты Юлю тогда подвози к отелю, и мы туда часа через два подойдем. Идет?
Ядвига подошла к Юле.
– Юлечка, пожалуйста, аккуратнее, во всем слушайся дядю Мишу.
Миша кинул укоризненный взгляд на Ядвигу, взял девочку за руку, и парочка направилась к машине.
Михаил открыл заднюю дверь, Юля впрыгнула в салон очень резво. Кукла была крепко прижата к груди девочки. Что-то изменилось. Ах да, Юля все-таки сняла колготки и водолазку. В юбке, яркой футболке и сандалиях на босу ногу она выглядела уже обычной отдыхающей. Миша подмигнул напоследок, довольно тяжело разместился на водительском сидении (вес давал о себе знать), и белоснежный мерседес рванул вперед.
– Ты только посмотри, – Ядвига начала выворачивать скомканные и разбросанные по дивану водолазку и колготки, – ничему научить не могу.
– Ладно тебе, все дети одинаковые. У меня вон какой медведь, а все то же: хожу за ним носки по всему дому подбираю, – где снял, там и бросил. Говорить бесполезно. Легче просто убрать.
– Вот смотрю я на Михаила, на кого он все-таки похож. Первое впечатление – Григорий. А присмотришься – черты лица все твои. Счастливая ты мать, Лелька. Это где такого сына найти, чтобы для матери так старался. Говорят, такими бывают только дочери. А вот вам, пожалуйста, исключение из правил.
– Да, исключение, это да. Вот только какой ценой! – Ольга тяжело вздохнула. – Скоро пятьдесят, и что? Семьи нет, детей тоже. Сердце у меня не на месте. Как я его на этом свете оставлю?
– А с Анютой у него что?
– Вот в том-то и дело! Что с Анютой, – Ольга нервно закурила сигарету. – Никак от этой Анюты отойти не можем. Развелись уже как десять лет. А все равно. Не дает она ему никаких новых отношений построить. Знаешь, прям следит за ним. Как только у него что налаживаться начинает, она тут как тут. И звонит, и на работу ездит, и у подъезда караулит. Он не выдерживает и в итоге все бросает, и к ней. И что? И опять повторяется эта сказка про белого бычка.
– Оль, а может, им опять сойтись?
– Нет, это уже просто – нет, – Оля тяжело вздохнула. – А потом, бежать-то он бежит, а тут начинаются у них разборки про старое. Не может он ей того ребенка простить. И почему она рожать не захотела, не пойму. А он еще и то, что обманула, не прощает. А она бы и рада теперь ребенка родить, да, видно, уже не может. Вот.
– Да ладно тебе, не может. Сейчас знаешь, как наука вперед ушла. Все, кто хочет, могут. Даже мы с тобой, если захотим.
Ольга рассмеялась.
– Мы точно не захотим. Нет, подруга, проблема, страшная проблема. Молодой здоровый богатый мужик, и один. И главное, он уже привык. Домой придет, я все приготовлю: и поесть, и чистое надеть. Ему уже семьи и не хочется. Надо ему, он пошел и встретился. Квартира есть своя, так он там не живет. Иногда появится вроде на горизонте какая-то, он загорится на время, а потом или Анька всполошится, или эта новая дурой окажется. Все! Опять ко мне вернулся. У тебя, говорит, мам, такие котлеты! Никто так больше готовить не умеет. Мне, конечно, приятно, но на самом-то деле это же беда. Сколько мне уже лет, Ядька?! Сколько еще я смогу эти котлеты готовить? А? Вопрос? Да уж не вопрос! Внуков охота. Времени уже в обрез остается. И главное, добро бы, по какой-то безумной любви женился. Нет же. Да ты же помнишь. Сама же я его с этой Анютой познакомила. Все мне в ней понравилось, даже то, что не москвичка. Думала, очень хорошо, что из Ростова, и город южный, мне вроде как близкий, и цепкая такая девчонка, работящая. Мне тогда все шептали, что она из-за прописки да из-за Гриши. Нет, не верила, жизнь сына все хотела устроить. Боялась, сам не разберется или приведет кого, кто мне не понравится. Ты же помнишь, какой он неповоротливый был, безынициативный! Вот тоже, куда лезла, почему мне больше всех надо было? А она в него мертвой хваткой вцепилась. Мне-то уже скоро все ясно стало. А тут Мишка наш вроде как влюбился. Ну и все. Короче, как всегда: хотим как лучше, получается как всегда.
– И не говори, да там, мне кажется со свадьбы уже все наперекосяк пошло. Парень в ЗАГСе к ней какой-то рвался, Мишке угрожал, – Ядвига вопросительно посмотрела на Ольгу.
– Вот-вот, позор один. Бывший ее из Ростова приволокся. Ну куда это годится? Чуть прямо все "как надо" не получилось. И драка могла отличная выйти, и невеста быстренько напилась. Настоящая русская свадьба. Григория чуть инфаркт не хватил. Он эту Анюту на дух после той свадьбы не переносил. После такого-то бурного начала. Ну к чему свой позор на люди выносить? Все же наши друзья были. Ты вспомни только! В "Украине" гуляли – сто человек. Уж не говоря о том, во сколько нам это представление обошлось. До сих пор мурашки по коже бегут, как ту свадьбу вспомню. Ядвига… Ну что поделаешь, если важно нам, что люди скажут. А уж люди языки почесали. Всем наша свадьба много радости доставила, а нам-то с Гришей – горе. Мы-то поняли, куда наш Мишка вляпался. Представляешь, собственному сыну как я подсуропила!
– Оль, ну ты ж не знала. Не специально ведь. Она же ваших соседей племянница, он и сам мог с ней познакомиться, по одной улице ходили. Не выдумывай. То, что он до сих пор от этой Ани отойти не может, это плохо. Да это уже характер. – Ядвига незаметно взглянула на Ольгу: не обидела ли? Но Ольга и сама отдавала себе отчет: характер у сына сильным не был. Он больше в отца, не в мать. Но при Грише-то всегда была она! И направляла, и положение спасала. И Аня-то откуда взялась? Увидела в ней Ольга свою сильную натуру, представила ее рядом с сыном. Подумала: это то, что нужно ее мальчику. А вышло вот как!
– Оль, да не переживай ты! В конце концов – молодой мужик, будем считать, что у него все еще впереди.
– Ой, не знаю, подруга. Сомневаюсь уже. И я тут еще на пути у него со своими вечными советами. Может, мне в сторону уже отойти пора? А, как ты думаешь? Как он только издательством руководит? С его-то мягким характером.
– И руководит отменно! Сама знаешь! Думаю, жизнь все расставит по своим местам. Ничего не нужно делать специально, все само образуется. Вот ты про внуков говоришь, а мне Юлю поднимать. И ведь хочешь не хочешь. Никто не спрашивает, мне это вообще-то надо или нет?
– Тебе, Ядвига, тяжело, я бы не справилась. Ладно, Миша прав, пойдем к морю. Ты знаешь, у нас тут дивная дорога вдоль побережья. Пойдем дышать соснами и морем. До твоего отеля идти минут сорок неторопливым шагом. Как, готова?
– Всегда готова! – И подруги, еще раз внимательно осмотрев друг друга, зашагали к калитке.
12.
19–00. Неземная любовь
ДОРОГА вдоль побережья была действительно очень живописна. С одной стороны плескалось море, с другой – высокие корабельные сосны покачивались в такт ветру. Жара начала спадать, солнце клонилось к закату, и прогулка в это время доставляла настоящее удовольствие. Оля повела Ядвигу красивой лесной тропкой. Вдоль моря навстречу ехали велосипедисты, постоянно нужно отходить в сторону, а здесь совсем тихо и спокойно. Гамаки в лесу поразили и воображение Ядвиги. Ну что за прелесть! Подруги шли неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением, природой и обществом друг друга.
Смотреть на них было приятно. Да, идут две пожилые женщины. Но как идут?! Балерина в женщине, видимо, не умирает никогда. Ольга, конечно, полнее, грузнее, но все равно, подбородки у обеих гордо подняты вверх, стопы вывернуты при ходьбе наружу, спины прямые. На Ольге – белая юбка и футболка в матросском стиле, в бело-синюю полоску. На голове – кокетливая шляпка. Ядвига – в ярко-синем. На талии – тугой серый ремень, и майка заправлена в брюки. Разве можно дать им их возраст? Никогда.
– Мы с тобой, подруга, как будто в Довиле. Прошлым летом была, – Ядвига села на своего любимого конька – рассказать про красивую французскую жизнь для нее было большой радостью. Главное, чтобы кто-нибудь слушал. – У них там до сих пор, знаешь, какой дресс-код сложный. Утром и в обед все должны быть одеты в бело-сине-бежевой гамме. Представляешь? Ничего красного, зеленого там или оранжевого, например. Моветон! А к ужину – все в вечернем и в бриллиантах!
– Ну и что же у нас правильного? Уже восьмой час. Пора бриллианты надевать, а мы все с тобой как на завтраке. Ужас. Ты почему дома-то мне про это не рассказала, переоделись бы. И потом, как же ты по Довилю в своих булыжниках ходила?
– Оля, не в булыжниках, в украшениях ручной работы, эксклюзивных. Слышишь, слово какое красивое? Все французики мои были!
– Ядвига, почему не приехал Петр? Вы же вместе собирались, опять что-то не то?
– Оля, у нас все не то! Тяжело мне, ну сил нет. Я понимаю, ребенок не виноват, но я смотрю и вижу в ней ее мать. Ты понимаешь, одно лицо.
– Давай по порядку. Как себя в этой ситуации ведет Петр?
– Да как он себя ведет? Не знаю… Сбегает по большей части. Вот как сейчас. Потому что как только мы встречаемся, обязательно начинаем вспоминать, отношения выяснять. Да что тебе говорить, вот ты только что про Михаила рассказывала. Сравнение вроде бы странное. А тоже вроде сначала все мирно, а потом слово за слово – и понеслось.
– Боже мой, Ядвига, ты меня удивляешь. Что вам уже делить? Сколько лет всей этой истории.
– Лелька, Лелька, много этой истории лет. Только у меня эта история всегда с самого начала начинается, когда мы с Петром только познакомились. Обоим было по сорок пять, когда нас закрутило. Даже не предполагала, что чувства во мне такие остались. Просто был фейерверк, водопад – не знаю, с чем сравнить. И в этом угаре мы лет пять жили, да что там, больше. Цветы с курьером, кольцо под подушкой. Сказка, одно слово.
– Да уж, я помню. Тебя тогда не узнать было. Десять лет сразу сбросила. Да что там десять, больше, лет на тридцать выглядела. Про Петра мне сказать что-либо сложно. Он для меня всегда непонятен был: мужик в сорок пять лет, ни разу не женатый, – это все-таки настораживает. Почему это вдруг? А потом, все эти подарки, сюрпризы бесконечные. Слишком всего много. Ну, так не бывает. Да я тебе тогда все говорила. Какая-то вымученная, на мой взгляд, сказка была.