Мы обрадовались, потому что для посещения столь серьезной структуры, как банк, были теперь во всеоружии. В назначенный день принарядившись (а наш Пауль, не изменяя привычке, снова притащился в шортах-трусах), мы все вместе отправились в банк. Нас пригласили в помпезный кабинет. Из-за огромного стола навстречу поднялся элегантно одетый банкир. Пожав нам руки, пригласил за стол. Первым взял слово Пауль, как закоперщик данной встречи. От традиции он не отступил и начал свою речь со слов:
– Я садовник, а вот они хотят делать нефть!
А потом все мы, включая банкира, слушали весьма "актуальный" для этой встречи и очень познавательный двухчасовой доклад пчеловода. О том, какое у него поголовье пчел, какие у них повадки, сколько они собрали нектара и какое количество меда удалось ему, Паулю, выжать. Под конец не только очумевший банкир начал терять терпение, но и мы, включая переводчицу. Этого энтузиаста пчеловодческого фронта надо было как-то остановить! Под столом весьма энергично и больно мне на ногу наступил Левка. И, воспользовавшись минутной паузой, когда пчеловод, наконец, захлопнул "варежку" и взялся за стакан воды, открыла свой рот я. Представившись на немецком, объяснила банкиру, что сегодня с нами переводчица, так как мы не очень хорошо владеем немецким. А потом, началось… второе отделение юмористического концерта, потому что эта дура громогласно объявила:
– Да никакая я не переводчица, и вообще, – добавила она, кивком указав на нас, – в первый раз в жизни их вижу! Кто они такие? Зачем я тут? Без понятия!
Люда была недалека от истины, потому что ни на один вопрос банкира, заданный на немецком, ответить не смогла, заплетаясь, заикаясь и пытаясь выдавить из себя хоть что-то членораздельное. А потом и вовсе схватилась за голову двумя руками и застыла, как памятник. Банкир, в раздражении побарабанив пальцами по столу и не выдержав столь длительной паузы, промолвил:
– Может, вы скажете что-нибудь на английском?!
Но с английским, как и с немецким, французским, итальянским, узбекским и чукотским, у Люды был полный швах! Мы почти провалились! Пришлось срочно спасать ситуацию, взяв инициативу в свои руки. В конце концов, найдя свое русло, беседа без заминок потекла дальше. Однако после такого странного визита пчеловодов-нефтяников у банкира осталась отрыжка вкупе с негативным впечатлением, и продолжения разговора на предмет инвестиций, естественно, не произошло! Когда мы, еле живые от позора, выкатились из здания банка, Пауль сказал мне:
– Зачем ее взяла? Ты и сама хорошо говоришь по-немецки, во всяком случае, лучше, чем она! – и добавил: – Эх, жаль, не успел про маму рассказать!
После этой трагической встречи "узбечку", похожую на принцессу Диану, мы больше не видели. Но до нас дошли слухи, что эта подруга вместе с мужем открыла какую-то забегаловку, разорилась и развелась. Когда в семье появляются недоразумения в виде долговых обязательств и полного отсутствия доходов, это всегда отражается на прочности семейных уз, которые после таких перипетий рушатся, как карточный домик! Вот в чем-чем, а в этом, мы с Левкой были образцом консолидации.
Полтора месяца промелькнули, как сон, и, не ожидая уже никаких позитивных известий из Берлина, в один прекрасный день я вытащила конверт. В нем оказалось приглашение на встречу со знаменитым химическим концерном по поводу Витькиной революционной технологии. Среди подписавшихся имелась и фамилия фон Готтенберга. Свершилось! Мы сразу же позвонили Витьке, чтобы порадовать его нашими успехами. Изобретатель оживился, наверное, почувствовал денежный запашок, пришедший с Запада, и, клятвенно пообещав не рыпаться, стал ждать от нас хороших новостей. До встречи в Берлине у нас в запасе еще две недели. Рандеву здесь назначают, как правило, заранее, чтобы люди могли не спеша поменять свои планы и как следует подготовиться.
После Левкиного, не скажу, что триумфального, возвращения нам не давал покоя миллиардер Кумаров. Мы уже начали привыкать к его странным звонкам. Он звонил, говорил пару фраз:
– Здравствуйте, а когда… – и кидал трубку, чтобы помолиться.
Затем в середине дня звонил снова.
– …вы привезе… – и опять, мгновенно прервав беседу, молился до упаду, совсем как турецкие летчики, которых обучал мой отец.
Как только наступал час намаза, летный экипаж просто бросал штурвал и начинал бить Аллаху челом! Целиком услышать фразу Кумарова удавалось лишь ближе к вечеру, когда молитвы, наконец, заканчивались. Мы уже поняли, что он по примеру Ивана Сусанина пытается затащить нас в дебри хитроумного бизнес-предложения, из которого живыми и здоровыми выбраться не удастся. В один из дней магнат позвонил на мой мобильный и первой же фразой поставил окончательную точку в нашем странном сотрудничестве:
– Скажи своему тупому мужу, чтобы отдал мне изобретателя! – потребовал он бесцеремонно и продолжил – Я, между прочим, миллиардер и известный экономист, но скажу честно, диплом купил. А вы кто такие? Две козявки! Мой вам совет: не выпендривайтесь и делайте, что говорю!
Вот тут нашла коса на камень. На меня как залезешь, так сразу и слезешь! Кроме того, ненавижу, когда нас унижают и, конкретно, обижают моего мужа. Разговор продлился целых четыре часа и я вынесла свой вердикт:
– Мой муж – наивный человек, зато я нет, и если бы была на его месте, давно уже прекратила бы с вами отношения! Работать вместе мы не будем, а посему верните документы!
Мой монголо-татарский характер пребывал в дикой ярости! Вернувшись домой, я, задыхаясь от злобы, написала ему на шести страницах письмо, в котором четко объяснила, что он из себя представляет в моих глазах. Если бы мне, миллиардерше, прислали такое послание, я, не задумываясь, отправила бы по адресу обидчика киллеров. Кумаров же проглотил оскорбление молча, а может….. просто не получил мое письмо. Весь мир прогибается перед богачами, какими бы подлецами они ни были, а я не хочу и не буду! Статус и финансовое состояние оппонента не имеют для меня никакого значения!
Глава 15
Знаменитый химический концерн встретил нас целым сообществом ученых. Их собралось человек пятнадцать, сплошь профессура! Среди них и фон Готтенберг со своей чумичкой, куда уж без нее! Сюда же, в качестве переводчика был приглашен и небезызвестный "Амур" семьи фон Готтенберг, Леонид Киршенблатт. Его супруга, оказывается, имела в Берлине косметический салон, о чем я узнала из рекламного буклета, который сунул мне в руки крутоверткий Ленька.
К этой серьезнейшей встрече мы с Левкой подготовились так хорошо, что складывалось впечатление, будто закончили химико-технологический институт в компании с Витькой, его мамашей и Альбинкой и являлись, по крайней мере, докторами наук. Вопросы вездесущей немецкой профессуры отскакивали от нас, словно резвый мячик от стенки. На лицах ученого сообщества мелькало полное удовлетворение от встречи. А вот Миллену фон Готтенберг переклинило. Ее, как назло, посадили прямо передо мной. Кстати, несмотря на тридцатилетнюю иммиграцию и мужа немца, говорила она, прямо-таки, топорно, как одна наша знакомая, сотрудница ВВС, владеющая английским без всякого намека на британское произношение. Не знаю, что нашло на Милочку, но в середине беседы она, как зомби, уставившись на меня остекленевшим взглядом и презрительно поджав губы, громко, на всю комнату, рявкнула:
– Как же я ненавижу эмигрантов!
Ее слова прозвучали для меня как личное оскорбление, и я уже хотела ринуться в бой, но осознав, что сейчас состоится нелицеприятная схватка двух беженок, Левка тычком в бок опустил меня на землю. Пришлось наступить на горло своей ярости и пропустить мимо ушей хамскую фразу заносчивой дуры! Немцы ничего не поняли, потому что не знали русского, и лишь на лице Леньки Киршенблатта можно было прочесть промелькнувшее негодование. Позже он рассказал нам, что "аристократка" пользуется его услугами бесплатно, ни разу не оплатив переводы, которые ему постоянно приходится для нее делать. Все люди рождаются ангелами. А потом кто-то получает душу от бога, чистую и светлую, а кто-то от дьявола, темную и злобную, как у Миллены фон Готтенберг. Есть такая русская поговорка: "На дураков не обижаются", и вправду, зачем на нее обижаться, ведь тот, кто говорит такие вещи, человек отнюдь не умный!
Итогом прошедшей встречи стало разумное решение сделать совместное предприятие по переработке угля в нефть, но в отличие от руководства Кузбаса, финансировать зарождающийся проект собирались немцы. Напоследок договорились, что они вышлют свои вопросы к изобретателю по факсу. Не обманули, и через два дня мы получили бумаги. Надо сказать, что свиток напоминал бесконечный египетский папирус. Наш факс трудился часа два, украсив полкомнаты белыми волнами факсовой бумаги… и сразу стало понятно, что ничего-то у нас, вернее, у Витьки, с ними не получится!
Что такое инвестиции? Это крайне утомительный процесс постоянного выкручивания рук и выноса мозга. Это огромная проблема, потому что те, кто реально имеет большие деньги, обычно желают их сохранить, мечтая заплатить копейки за труд, вложенный в ту или иную технологию, или отобрать ее бесплатно! И каким бы подлецом Кондрашов ни был, это его изобретение и интеллектуальная собственность!
Здесь же нужно было озвучить и номер патента, и сам патент до мелочей, и раскрыть главный секрет технологии, в общем, по принципу "жену отдай дяде, а сам иди к б… пардон, тете легкого поведения".
Кондрашов сразу "похоронил" наши надежды на совместное предприятие. Разорался и устроил нам обструкцию.
– Они вообще, что ли, обалдели?! Отдай им все! Накося, выкуси, немчура проклятая! – и был в чем-то прав.
Ответь он на все их требования – надобности в Витьке уже и не будет!
Это все же химический концерн с невероятными возможностями. Вот тут, действительно, останемся и без патента, и без бактерий, и, конечно же, без "бабок". Деньги всегда можно найти, а технологии на дороге не валяются!
– Давай продадим им лицензию, – осторожно предложили мы, очень надеясь на заработок, но Кондрашов "похоронил" наши надежды вторично.
– Пусть покупают! Продам им самую что ни на есть простую лицензию за… за… за четыреста миллионов марок!
К слову, простая лицензия – это та, которую продают абсолютно всем желающим, в отличие от лицензии эксклюзивной, и, конечно, не за такие деньжищи! Услышав Витькин ответ, от неожиданности и ужаса руки мои невольно разжались и блюдо со спагетти, приготовленное на обед, шмякнулось об пол. Аппетитные макароны, как фейервейрк, разлетелись в разные стороны, заодно повиснув и на наших ушах!
– Твою же мать! Что ты делаешь?! – как зверь накинулся на меня и без того обозленный Левка, и мы тут же получили от Кондрашова словесную оплеуху:
– Сами валите в жопу! – крикнул он в трубку, думая, что Левкины слова относятся к нему, и зло продолжил, совершенно позабыв о том, что именно на наши деньги сделал свой международный патент, дающий ему право продавать лицензии: – Или даете мне деньги и будете содержать меня и маму или… или… продам технологию арабам! – пригрозил он и повесил трубку.
Вот ведь, гад какой! Теперь остались и без ученого, и без денег, а также инвесторов, заработка и, наконец, лапши! Никому в этой жизни нельзя делать добра и верить тоже никому нельзя, чтобы потом не кусать локти с досады! А у нас всегда так – любое приличное дело превращается в "пшик".
Вечером, совершенно поникшие и подавленные, сидели с Левкой за пустым столом. Аппетита не было.
– Что будем делать? – спросила я, хотя отлично понимала, что варианты уже закончились.
Лева очень расстроился, но все еще цеплялся за этого проклятого ученого-моченого.
– Надо с ним помириться, иначе мы не сможем вернуть потраченные на всю эту хрень деньги. Какие же дураки! – горестно воскликнул Лев. – Надо было за наши же деньги вписаться в его патент, тогда бы он сейчас так не рыпался, а мы…
И тут раздался звонок в дверь. Я обычно не открываю, если со мной не договаривались о встрече, все знакомые об этом знают, поэтому это мог быть только Пауль. Решили зашухариться и не открывать. Нам посиделки, длящиеся до полуночи, ни к чему, но звонок не унимался, а потом в дверь начали колотить кулаками.
– Вот ведь паразит, – прошептал Левка, – дверь вышибет!
– Открыть?
– Не надо!
– Это Пауль, – раздался визгливый фальцет хозяина нашей квартиры, – быстро открывайте, я знаю, что вы дома, у вас в кухне и гостиной горит свет!
Вот черт, точно, свет-то горит! Как же мы так промахнулись! Такие же остолопы, как профессор Плейшнер из фильма режиссера Лиозновой "Семнадцать мгновений весны". Он не заметил горшок с цветком в окне, а мы забыли выключить свет (вот если бы нас забросили в тыл врага, то агенты провалились бы в тот же день!).
– Открывать? – снова спросила я, но Левка решил стоять насмерть и прошептал:
– Нет!
– Господин Штерн, я слышу вас голос, – заорал Пауль, – открывайте!
Ну и слух! И зрение, между прочим, тоже. Когда мы ходим за грибами, он видит добычу за километр. И пока мы, как слепые котята, бродим среди сосен со своей пустой тарой, умудряется набрать корзину элитных грибов!
Левка открывать не собирался, но я не хотела, чтобы этот сумасшедший Пауль своими истошными криками переполошил весь район, и решительно направилась к дверям.
– У меня идея! – едва появившись на пороге, выдал взмыленный садовник-пчеловод. – Я познакомлю вас с господином Валленмайером. Он заинтересовался вашей технологией, вот его телефон!
Безвыходных ситуаций нет и не бывает! Из любой, даже самой паршивой, можно найти выход, а то и не один!
Так в нашей жизни появился Клаус Валленмайер. Сам бухгалтер, но не главный, он просто готовил налоговые отчеты. Однако имея жену из состоятельной семьи, двух ее дочерей от первого брака, которых удочерил, и одного общего ребенка, а надо сказать, что все члены семьи Клауса были исключительно женского пола, пахать ему приходилось на всех финансовых "фронтах". Кроме своей основной деятельности, Клаус делал еще и гешефты – находил нужных людей и инвестиции за определенный процент.
– Это то, что нам нужно! – обрадовался Левка, и мы кинулись звонить Клаусу.
Новоявленный знакомый оказался человеком деловым, и когда мы рассказали ему о нашем деле, решил поговорить со своим товарищем – депутатом и не какого-нибудь задрипанного сельсовета, а всемогущего Бундестага! Парламентарий, в прошлом обанкротившийся мясник, вот уже восемнадцать лет протиравший штаны в высших органах власти, очень обрадовался нашему проекту, тем более, что мы обещали ему, в случае успеха, личную бензоколонку. Депутат Биттнер взял время на размышление, а Клаус договорился о встрече с известным в Германии юристом, личным другом главы Нижней Саксонии. Невероятная удача! Встретиться договорились на нашей территории в 17:00, и, чтобы не ударить в грязь лицом, приготовили шикарный стол, а для солидности и поддержки пригласили Василия Ивановича Курочкина, явившегося со своими соображениями и блокнотом, где он освещал наши встречи.
В 16:00 мы и Курочкин уже сидели за столом в ожидании высокопоставленного гостя. В 17:00 никто не пришел, и в 18:00 никого не было, и в 19:00 никто не появился…В 23:00 ушел Василий Иванович, сделав в своей заветной книжечке скрупулезную запись: "23 июня 19… года, 16:00. Пришел к Штернам, чтобы встретиться с каким-то козлом, и снова с 16:00 до 23:00, ожидая этого придурка, как дурак, ел дешевые конфеты и печенье! Хотел даже остаться у Штернов на ночь, но Ольга сказала следующее, записал дословно: "Василий Иванович, ночью вы можете свалиться с лестницы и сломать себе шею. С одной стороны, это, конечно, плохо, но с другой стороны, больше не нужно будет ходить к врачам!" Вспомнил своего заместителя, царствие небесное! Эти Штерны – страшные люди! А люди ли вообще?! Я, как наивный дурак, ем печенье, а эти сволочи вон чего удумали! Какой же я глупец, что познакомился с ними!"
Поздно вечером позвонил бухгалтер Валленмайер и, извинившись перед нами за друга, пояснил, что господин Мюллер простоял в пробках и не смог доехать до нас, переназначив встречу на следующий день.
Назавтра, в 16:00, как штык, за столом уже сидел Василий Иванович, у которого был отличный аппетит! Я даже подумала, что с такими темпами поглощения сладостей до 17:00 на столе уже ничего не останется.
Сегодня Курочкин был настроен по-деловому, договорившись с одним немецким концерном о пилотном проекте. Суть заключалась в том, что концерн предлагал нам, за наш счет, поставить на их территории цистерны, где Витькины революционные бактерии будут превращать уголь в нефть. В целом, пилотный проект мог обойтись нам, как мы подсчитали, в полмиллиона марок, но сам концерн тоже вкладывал в эксперимент около ста килограммов угля стоимостью… в полторы марки! Мне показалось, что Курочкин объелся сладкого и не соображает, что говорит. Однако Лев подтвердил, что так оно и есть! Да… предложеньице, просто класс! Василий Иванович показал себя крутым переговорщиком!
Ровно в 17:00 юрист не пришел, не появился он ни в 18, ни в 19, ни в 20 часов! Курочкин, предварительно сделав запись в заветную тетрадь и уничтожив всё, что стояло на столе, покинул нас в 23:00. "24 июня 19… года, 16:00. Снова как дурак ждал этого придурка, сдох он там, что ли? Вспомнился заместитель. А Штерны расточительны! С ними прямо разоришься, а не заработаешь! Ольга уже новые коробочки со сладостями выставила, а зенки такие злющие! Как зыркнула на меня, так я три печенья и одну конфету… или две… нет, точно одну, вот же фантик, разом проглотил и чуть не подавился! Если будет меня попрекать, приду со своим печеньем, это их унизит… а может…и нет?!"
И снова позвонил Клаус и попросил прощения за знаменитость, которая со скоростью беременной черепахи не может доползти до нас второй день!
– Завтра он точно будет! – обнадежил нас бухгалтер.
На следующий день, в 16:00, как всегда, сидели втроем за столом. На стол поставила только сахар и сразу заметила, как Василий Иванович что-то записал в свой блокнот. В 17:00 с минутами раздался долгожданный звонок в дверь. Я распахнула ее и ко мне на руки, в буквальном смысле слова, упал в стельку пьяный юрист! С трудом дотащив его втроем до стула, усадили и попытались привести в чувство, но тщетно! Дяденька пребывал в невменяемом состоянии и непонятно, как доехал до нас на машине.
Глядя на него, вспомнила одну историю. Мы сидели в баре, когда дверь отворилась и вошел пьяный мужик. Он подошел к стойке бара и оперся на нее. Следом вошел второй и, подойдя, прислонился к первому. Третий, как вошел, так сразу же упал. Первый сказал бармену:
– Мне триста водки! Пете, – указал на того, что рядом, – вот Пете двести, а Васе, – показал на лежащего на полу, – Васе сто, он наш шофер и повезет нас обратно!