- Он рассматривает пурикуру. Наверное, хочет наклейку себе сделать.
- Чего?
- Наклейку хочет себе сделать. Только не знает как. Поэтому подсматривает, что другие делают.
- Ну так значит, все в порядке. Разве убийцу пурикура может заинтересовать? - Стоило Джун это сказать, как я и сам тут же понял, что все в порядке. - Слышь, Кенжи. Ты бы научил его, как пользоваться автоматом. Сфотографируйся с ним. Заодно я на него и посмотрю.
- Ладно, я все понял, - сказал я и повесил трубку.
- Кенжи, что это за штуковина? Девочки так радовались, так смеялись. Фотографировались, что ли? По виду напоминает фотоавтомат, чтобы на документы фотографироваться…
Я начал было объяснять Фрэнку, как работает пурикура, но тут подвалил пьяный салариман со своей подружкой и стал требовать, чтобы мы быстрее заканчивали возню. Подружка у него была страшно уродливая. Я обычно за словом в карман не лезу, но, во-первых, перенервничал из-за Фрэнка, а во-вторых, было очень холодно, так что я просто сказал "ладно".
- Ладно, - сказал я. - Не шуми. Мы сейчас закончим.
Так что я перестал объяснять Фрэнку что и как. Просто затащил его внутрь-пусть по ходу дела разбирается. Оказалось, что у Фрэнка нет мелочи, так что платить за пурикуру пришлось мне. Я подошел к пульту и принялся с помощью рычажков выбирать рамку для фотографии. "Лучше что-нибудь в японском стиле", - подумал я и выбрал рамку в виде специальной занавесочки, которую обычно вешают на входе в якиторию. В этот момент Фрэнк сказал:
- Давай вместе сфотаемся. Тут до этого девочки были - так они все вместе фотографировались. Очень весело у них это получилось. Ну же, Кенжи. Пусть у нас с тобой останется фотография на память.
Когда фотографируешься в пурикуре вдвоем, то, чтобы хорошо получилось, надо чуть ли не прижиматься друг к другу щеками. Не могу сказать, что я ненавидел Фрэнка, но мысль о том, что придется прижиматься к нему щекой, была мне отвратительна. Вообще прикасаться к лицу другого мужчины - не очень приятно, а у Фрэнка вдобавок была эта странная кожа. По его словам, ему давно исполнилось тридцать, а на лице - ни одной морщинки. Причем кожа его вовсе не выглядела здоровой и чистой. Она была неестественно гладкая, как будто искусственная. И выражение лица у Фрэнка будто у старика. Короче, прижиматься щекой к такому лицу никому не захочется.
Но Фрэнка это не волновало. Он с силой схватил меня за плечо, подтянул к себе и громко сказал:
- Давай, Кенжи, вперед. Нажимай на кнопку. - И уставился в экран.
Его щека, большее всего напоминавшая силиконовую маску для подводного плавания, была абсолютно ледяной.
- Забавный у тебя гайджин. Я уже о нем слышал, - сказал мне Сатоши, на которого мы наткнулись по дороге к "глазку", снова проходя мимо линжери-клуба. Он обрабатывал какого-то пьяного, повторяя ему раз за разом один и тот же текст: "Семь тысяч за вход и ни йеной больше". Я наконец-то начал понимать, что имел в виду Сатоши, когда однажды сказал мне: "Если как следует присмотреться, Кабуки-тё - очень удобное место для работы". Здесь нет правил, нет нормы - ты волен поступать, как хочешь. В худшем случае - тебе либо не заплатят, либо тебя уволят. Но на твоей репутации это никак не скажется…
Фрэнк стоял в стороне и внимательно рассматривал фотонаклейку, которую автомат выдал ему несколько минут назад.
- Слушай, а больше официант ничего тебе не говорил? Например, про деньги, которыми этот гайджин расплатился? - спросил я у Сатоши.
Но было похоже на то, что только я один так сильно переживаю по поводу бурого пятна на десятитысячной купюре. Кровавое оно или нет, надо постараться забыть об этих деньгах, и все. А насчет перегибания палки - это я и без Джун знаю. Просто так получилось, что мы с Фрэнком неожиданно оказались у той самой помойки, где нашли убитую школьницу. К тому же на меня как-то нехорошо подействовала убийственная заброшенность офиса по прокату машин. Вот нервы и не выдержали.
- Теперь парень в "глазок" захотел, - сказал я Сатоши. - Ты знаешь какое-нибудь место получше?
- Да везде одно и то же, - засмеялся Сатоши в ответ и посмотрел в сторону Фрэнка. - А тебе, я вижу, тоже не повезло…
Он имел в виду, что на этот раз мне, как и ему, попался нищий клиент.
Ближайший "глазок" находился в здании напротив, на шестом этаже.
- Кенжи, ну чего ты? Пошли вместе. Ну пожалуйста, - замотал головой Фрэнк, когда я подвел его к дверям "глазка" и объяснил, что буду ждать его снаружи, чтобы ему не пришлось платить за двоих.
Так что Фрэнк заплатил за нас обоих. Пять тысяч йен. Программа только что началась. Чтобы не ждать стоя, мы присели на двухместный диванчик рядом с расчетной стойкой. В "глазке" не принято заходить в комнату во время программы. Правда, шоу длится всего лишь десять минут, поэтому долго ждать не приходится. На стене висело несколько фотографий, сделанных во время какого-то телевизионного эротического шоу. Эти фотографии уже пожелтели от старости. Участники передачи расписались на каждом снимке. Теперь их автографы выцвели и были едва видны.
- Слушай, а твоя подружка согласилась, чтобы ты еще немного поработал сегодня? - спросил Фрэнк, глядя на листок бумаги, висевший под фотографиями. На листке фломастером было написано по-японски и по-английски: "Наше заведение - образцово-показательное пип-шоу, о котором была сделана телепередача".
- Да. Никаких проблем.
- Здорово! Кстати, а какая у них система обслуживания?
Музыка, сопровождавшая шоу, была слышна даже здесь. Я не знал названия песни, но пела Дайана Росс.
- Шоу длится три-четыре песни. Сначала выходит девушка и начинает раздеваться. Почти сразу же после этого в комнатку, где сидит клиент, заходит другая девушка и спрашивает насчет особых услуг. Обычно она говорит: "Вас интересуют особые услуги?"
- Особые услуги? - переспросил Фрэнк.
- Это в смысле подрочить, - пояснил я. - Но подрочить стоит дополнительные три тысячи йен.
Фрэнк отреагировал только на слово "подрочить".
- Подрочить, подрочить… - с грустью, словно вспоминая о чем-то далеком и прекрасном, пробормотал он себе под нос несколько раз подряд. Честно говоря, я впервые в жизни видел, чтобы человек с таким чувством произносил это слово.
- Но это, конечно, только по желанию. Никто тебя не будет заставлять, - на всякий случай сказал я.
- Моя цель - секс, и если мне сначала подрочат, то это будет очень кстати. Разве не так? По-моему, все просто замечательно, - сказал Фрэнк и посмотрел на меня. - Честно говоря, меня просто распирает от желания! - добавил он. - В дословном переводе это прозвучало бы так: "Я - половой гигант".
- Короче, когда после начала шоу к тебе в кабинку заглянет девушка и спросит тебя что-нибудь по-японски, отвечай "йес". Ладно?
- С огромной радостью. Я ей прямо так и скажу: "йес", - абсолютно безрадостно, со скучающим видом ответил мне Фрэнк и начал листать журнал, взятый наугад с этажерки, стоявшей сбоку от диванчика.
На первой цветной вкладке была напечатана фотография Номо из "Доджерса". В статье на соседней странице рассказывалось о том, что его двухлетний контракт с командой пока еще не закончился. Постукивая по фотографии Номо указательным пальцем, Фрэнк произнес:
- И все-таки бейсбол очень популярен в Японии. Каждый раз удивляюсь.
Вначале я подумал, что Фрэнк шутит. Среди американцев, приезжающих по работе в Японию, нет ни одного человека, который бы не слышал о Номо. Это стопроцентно! И не столько потому, что упоминание о нем может благотворно повлиять на бизнес, сколько потому, что сейчас он чуть ли не самый популярный бейсболист в Америке. Но Фрэнк не шутил. Он в самом деле думал, что Номо играет в Японии. Но разве может быть, чтобы американец, импортирующий запчасти для "Тойоты", ничего не знал о Номо?
- Этот парень - питчер в "Доджерсе", - сказал я.
Услышав это, Фрэнк с удивленным видом уставился на фотографию.
- Точно! На нем же форма "Лос-Анджелес Доджерс".
- Очень известный питчер. В этом году он здорово играл. За все девять иннингов противники не смогли отбить ни одного мяча как следует. Ни единого очка не получили!
Я подумал, что Фрэнк скорее всего совершенно не разбирается в бейсболе. Этим, в принципе, все объяснялось. Только я успокоился, как Фрэнк вдруг произнес нечто совсем странное:
- Что ты говоришь?! Ни единого очка и ни одного толком отбитого мяча? Вот это здорово! У моих родителей только мальчишки были, я - самый младший. Все мои братья увлекались бейсболом. Жили мы в деревне, а там, куда ни посмотри - бесконечные кукурузные поля, так что, кроме игры в мяч, никаких особых развлечений у нас не было. Мой отец дико любил бейсбол. Я как сейчас помню, в то лето, когда мне исполнилось восемь, один из моих старших братьев тоже сыграл такую суперигру.
Приехали. Только час назад Фрэнк рассказывал мне о двух своих старших сестрах. О тех самых, которые любили устраивать вечеринки и пародировать комиков. Я этот рассказ слово в слово запомнил. А теперь вдруг выясняется, что у него были только братья и что они все вместе играли в бейсбол. Смысл этого вранья был мне совершенно непонятен. Зачем?
Ну хорошо, Фрэнк не разбирается в бейсболе, что для американца, конечно, несколько необычно, - но это совсем не та ситуация, в которой необходимо врать и обманывать. Тут не деловая встреча, а диванчик для ожидания в пип-шоу. И я не важный клиент, которого нужно обработать, а самый обычный "ночной гид". Почему нельзя было просто сказать: "Кто-кто? Номо? Я такого не знаю". Я бы сразу все понял, и тема была бы исчерпана.
- Хотя наша деревня была абсолютной дырой, пиво там варили обалденное, так что после игры в бейсбол все отправлялись пить пиво. Я, конечно, был совсем маленький, но мне тоже давали выпить, потому что тот, кто не пьет пива, тот не мужик. Американская деревня, известное дело, - это сплошные кукурузные поля, а над ними синее-синее, такое, что даже не по себе становится, небо. Летом настоящее пекло, солнце прямо лупит по мозгам, и, если долго торчать на солнцепеке, то можно и вырубиться, особенно если со здоровьем проблемы. Но играя в бейсбол, жару не замечаешь. И даже если подающий играет из рук вон плохо, так плохо, что ты должен топтаться в защите, все время на одном и том же месте, - все равно жара совсем не чувствуется….
Фрэнк говорил все быстрее и быстрее. Я попытался сконцентрироваться на его рассказе и вдруг вспомнил свое детство. Когда я перешел в седьмой класс, меня записали в бейсбольную секцию. Команда у нас была слабая, но я до сих пор помню летние тренировки и соревнования. Все было точно так, как рассказывал Фрэнк: даже в те дни, когда от жары можно было запросто упасть в обморок, во время тренировки было совсем не жарко. "Лето, бейсбол" - этих двух слов достаточно, чтобы сразу вспомнить запах земли, травы, кожаной перчатки кэтчера и ни на что не похожий запах извести, которой сделана разметка на поле… У меня начался приступ ностальгии, и я и думать забыл о том, что Фрэнк, скорее всего, опять врет.
- Да. Например, когда ты ведешь в счете, но с разницей всего лишь в несколько очков, а у тебя уже два игрока в ауте и очередь твоей команды играть в защите, - тут уже не до утирания пота. Ты вообще забываешь о погоде! А потом, на секунду буквально, прикроешь глаза и вдруг понимаешь - боже мой, ну и жара… Вообще, летний бейсбол - это самое "жаркое" мое вспоминание. И самое приятное… - Я вдруг заметил, что говорю вслух. Более того, мне жутко понравилось рассказывать. И с английским никаких проблем не возникло - все сложные грамматические формы прямо-таки от зубов отскакивали.
- Кенжи, а ты что, занимался бейсболом? - как-то невесело спросил Фрэнк.
- Ага. Занимался, - радостно ответил я и тут же подумал, что у Фрэнка, наверное, было очень тяжелое детство, все трудности которого я, как японец, совершенно не в состоянии понять. Очень многие в Америке разводятся - почти пятьдесят процентов браков кончаются разводом. Об этом часто пишут в японских еженедельниках. Но, даже прочитав такую статью в журнале, все равно очень трудно представить себе, что это такое на самом деле. Чаще всего просто подумаешь про себя: "Вот это да" и быстро об этом забудешь.
До этого я работал в общей сложности с парой сотен американцев. Надо сказать, что среди моих клиентов было немало таких, которые при расставании - после двух вечеров, проведенных вместе со мной, - изрядно выпив, вдруг начинали рассказывать о своем детстве. В основном это были те, кому не удалось найти подходящую партнершу.
Один из моих клиентов, например, рассказал мне такое: "Отец так и не вернулся. Прошел год, и на Рождество у нас в доме появился незнакомый мужчина. Мама сказала, что теперь он будет моим папой. Мне тогда было шесть лет, так что меня просто поставили перед фактом, и мне не оставалось ничего, как принять этот факт. А через два-три года, когда я более-менее привык к новому папе, он взял и поколотил меня. Мы жили тогда в Северной Каролине, и в нашем городе было заведено не стричь газоны и даже не ходить по ним до мая месяца, чтобы трава росла лучше. А новый муж мамы - коммивояжер с Западного побережья - понятно, об этом не знал. Он каждый день с невозмутимым видом прогуливался по газону перед нашим домом и почти полностью истоптал его. А этот газон был гордостью моего папы. Я не стерпел и закричал на маминого мужа, чтобы он перестал. Но он даже не обратил на меня внимания и продолжал топтаться по газону. Тогда я назвал его ужасным словом - я уже был в таком возрасте, когда дети знают всякие ругательства… И он избил меня. Так что мне снова пришлось привыкать к нему. И прошло несколько лет, пока я смог его заново признать…"
Американцы, изливающие душу, с болью произносят слова "признать" и "принять". А слово "терпение" они вообще в своей речи не используют. "Терпение" - это в некотором роде японское слово. После таких рассказов я всегда радуюсь, что родился японцем. Мне кажется, что одиночество американцев и одиночество японцев - переживания совсем разного свойства. У первых одиночество - это необходимость прилагать усилия для того, чтобы приспособиться к новой ситуации, принять новую реальность. Для вторых - нечто от тебя не зависящее, что нужно просто перетерпеть. Разница налицо. Я не уверен, что смог бы справиться с американским одиночеством.
"Наверное, и у Фрэнка была похожая история. Может, он сначала жил в семье, где были только мальчики, а потом - в семье, где были только девочки…" - неожиданно подумал я.
- Я бейсболом в школе занимался. Был защитником второй базы. Дружил с шорт-стопом. У меня, как и полагалось защитнику второй базы, были сильные плечи, и у дружка моего, шорт-стопа, плечи тоже были ничего себе. Мы с ним часто тренировались вместе. Отрабатывали двойную игру. Для нас вообще в то время двойная игра была самым важным в бейсболе. Отыграв этот маневр, мы ходили гордые, как победители, даже если наша команда терпела поражение, - сказал я Фрэнку и спросил:
- А ты на какой базе играл?
Но именно в этот момент шоу закончилось, и из динамиков, висевших под потолком, раздалось:
- Дорогие клиенты, извините, что мы заставили вас ждать. Пожалуйста, проходите в кабинки. Пожалуйста, проходите в кабинки.
- Ну что же, Кенжи. Наша очередь. Вперед! - сказал Фрэнк и поднялся с диванчика.
Я тоже встал и направился к кабинкам. Чувствовал я себя при этом отвратительно, я никак не мог понять, чего этот человек от меня хочет. Что за ерунда?! Только что он так возбужденно говорил о бейсболе, но стоило мне сказать, что я тоже занимался бейсболом, как он сразу же теряет к этой теме всякий интерес.
Хоть Фрэнк и сказал мне, что ему невтерпеж потрахаться, - когда он заходил в свою кабинку, что-то не было заметно, чтобы он сильно радовался. И возбужденным он тоже не выглядел. Скорее, вид у него был скучающий и даже немного удрученный.
Я зашел в тесную комнатушку - настолько тесную, что у человека, страдающего клаустрофобией, вполне мог случиться припадок - и уселся на табуретку. Кроме табуретки и коробки с салфетками, в кабинке ничего не было.
"Странный какой-то чувак", - пробурчал я себе под нос.
Шоу должно было вот-вот начаться. Полукруглая сцена занимала от силы шесть квадратных метров - половину всей комнаты. Вторая половина была разрезана на маленькие секторы-кабинки. В передней стенке каждой кабинки было небольшое полупрозрачное оконце. С внешней стороны на стене помещалась маленькая лампочка, которая загоралась, если в кабинке кто-то находился. Благодаря этим лампочкам девушка-танцовщица знала, сколько у нее клиентов и в каких именно кабинках.
Раздались первые аккорды, замигала дешевая - дешевле некуда - светомузыка. Дверь в правом углу сцены открылась, и на сцену вышла невысокая худенькая женщина. В качестве музыкального сопровождения на этот раз звучала композиция Майкла Джексона. На женщине был легкий халатик.
- Извините за беспокойство. Вас интересуют особые услуги? - Дверь приоткрылась, и в кабинку заглянула девушка. Я обернулся на ее голос. Увидев мое лицо, она сказала:
- А, это ты, Кенжи. Чего ты здесь делаешь?
Раньше, примерно полгода назад, она работала в шоу-баре на Роппонги. Я даже помнил ее имя - Асами.
- Асами, ты, что ли? - спросил я.
- Здесь меня зовут Тихоня, - улыбнулась она в ответ.
- Слушай, - сказал я Тихоне, - у меня будет к тебе одна маленькая просьба. Тут через три кабинки сидит один иностранец. Он собирается заказать ваши "особые услуги".
Девушка, которую на Роппонги звали Асами, а здесь Тихоней, услышав слово "иностранец", неприязненно поморщилась. Что поделаешь - в большинстве заведений такого типа иностранцы не пользуются популярностью.