"Никогда не думал, что в Ганге водятся дельфины. Они называются сусук, или гангский дельфин. Сверху он серовато-черного, снизу - грязно-белого цвета, длиной до двух метров. Он плавает в Ганге и в его притоках. У него нет глаз. Это так кажется. Их правда трудно найти. Они спрятаны в складки толстой кожи. Вода грязная и желто-мутная, и он не смог бы очистить глаза от грязи, если бы не прятал их глубоко в кожу... Так и у меня глаза внутреннего зрения спрятаны оттого, чтобы их не залепила муть нашей человеческой цивилизации. А простые глаза я не берегу. Муть жизни так сильна, что я плохо вижу сквозь нее, если бы не внутреннее зрение".
Когда он кончил свои записи и убрал книжку в карман, перехватив ее толстой резинкой, в дверь осторожно постучали. Вошел неизвестный человек, в очках, среднего роста, в темно-сером европейском костюме, с задумчивыми глазами, добрым лицом, с хорошей, простой улыбкой.
Этот индиец с вежливыми, мягкими жестами приветствовал Бомпера как старого знакомого.
- Вас прислал Шведенер?-спросил Бомпер, так как он никого не ждал.
- К сожалению, - сказал с подчеркнутой вежливостью вошедший, - я не знаю никакого мистера Шведенера.
- Но вы пришли с каким-нибудь предложением?
Гость с достоинством улыбнулся.
- У меня нет никакого предложения, мистер Бомпер. Я не ошибся, вы мистер Бомпер?
- Да, это я, но я не имею чести вас знать...
- Меня зовут Рамачария. Я знаю вашу книгу "Игра теней". Вы написали ее?
- Я! - Бомпер пригласил гостя сесть. Теперь он вспомнил этого индийского писателя, про которого что-то смутно слышал, но книг его, конечно, никаких не читал. И даже не мог бы сказать, о чем он пишет вообще и давно ли он писатель.
Бомпер закурил и предложил сигареты гостю, но тот, поблагодарив, отказался. Рамачария рассматривал его с дружеским вниманием. Потом он заговорил спокойно, медленно, с уважением:
- Простите, что я пришел к вам без приглашения для того, чтобы приветствовать ваш приезд в Индию. Я прочел вашу книгу. Теперь мне понятно, в каких поисках обновления духовного мира вы приехали в Индию. Я слышал, что в Европе сейчас увлекаются индийской философией, даже изучают систему дыхания йогов. Но, говоря серьезно, вас ждет в Индии прекрасный жизненный материал. Мы, индийские писатели, много пишем о своей стране, но голос европейского писателя - совсем другое. У него другой авторитет, его свидетельство о жизни нашей страны приобретает мировое значение. Мы вам покажем Индию такой, какая она есть. Мы ничего не будем прятать от вас. Вы узнаете радости и печали нашего великого народа...
Бомпер хотел возразить, но гость твердо сделал просительный жест - не прерывать его - и снова заговорил:
- Еще великий наш учитель Ганди сказал в свое время: "Я хочу такого искусства и такой литературы, которые могут говорить с миллионами". Наш народ страстно жаждет просвещения, света науки, в народной массе таятся сотни, тысячи настоящих талантов, которые еще покажут себя всему миру. Но как трудно живется сейчас народу! Я знаю, что всюду трудно, что три пятых человечества голодают. Ученые считают белковый голод самым опасным видом голода. Минимальная дневная потребность в белках человека - это семьдесят граммов животного и растительного белка. В Индии среднее потребление белков - всего шесть граммов в день, в то время как, например, в Японии - двадцать три грамма. В стране страшная нищета. Три миллиона туберкулезных. От постоянного недоедания даже животные становятся меньше ростом. Посмотрите, какие в Бихаре ослы - вы их примете за большую собаку. Голод - последствие жуткой засухи - уносит неисчислимые жертвы. Такой засухи не знали пятьдесят лет... У крестьян нет земли...
- Зачем вы мне все это говорите? - воскликнул, прервав его речь, Бомпер. - Какое отношение это имеет к литературе?
- Прямое, мистер Бомпер, самое прямое. Демократия только тогда имеет власть в жизни, когда ее можно назвать экономической демократией. Надо именно рассказывать о помещиках, о ростовщиках, о спекулянтах, которые перекупают и прячут хлеб. О реакции, она против реформ, которые должны дать крестьянину землю. Сколько их, пустых земель, по всей стране! Надо дать землю и воду крестьянам...
Бомпер больше не мог выдержать. Он рассердился. Он ходил по комнате, потом снова сел.
- Зачем вы все это мне говорите? - повторил он. - Я не врач, чтобы исцелять больных, я не социолог, чтобы изучать недостатки вашего социального строя...
Индиец возразил невозмутимо:
- Но вы в вашем новом романе, в новой книге скажете всем об этом. И я вам помогу собрать великолепный материал, чтобы только правда в нем говорила полным голосом. Вы должны разбудить людей для больших исторических дел, для работ, которые поднимут миллионы на высоту современной жизни. Вы написали условную книгу-сказку, теперь вы создадите реалистический роман о том, как человек рвет путы, сковывающие его жизнь, его будущее...
Бомпер засмеялся почти добродушно. Ему показалось, что один из тех утренних велосипедистов вошел к нему, чтобы сказать, что он не хочет ехать к далекому горизонту и просит разрешения сломать свой велосипед.
- Почему вы смеетесь? - спросил, удивившись его смеху, Рамачария. - Вам, может быть, смешно, что я, индийский писатель, прошу вас написать роман, который мы должны были бы написать сами. Мы пишем, хотя я сознаюсь вам совершенно искренне, что еще не так хорошо знаем жизнь наших рабочих, но мы, я скажу не без гордости, мы имеем произведения мирового значения. Но раз вы здесь и будете писать об Индии, вы не можете плохо написать о людях нашей страны...
Бомпер нахмурился. Как заблуждается этот, по-видимому, добрый человек, называющий себя писателем!
- Послушайте, - сказал он, стараясь говорить медленно, чтобы в его словах не было обидного волнения и нажима, - вы слышали, что такое антигуманизм?
- Это что-то направленное против человека? - спросил Рамачария.
- Совершенно верно. Я хочу вам пояснить. Человек больше не центр мировой жизни. Вы сами говорите - он в массе голоден, нищ, грязен, болен. Так повсюду. Герой - это деталь прихоти воображения. Литература не имеет никакого соприкосновения с действительностью, с политикой. Все прошлые века перемолоты, и пыль развеяна. Мы сейчас в том периоде, когда человечество сменяет все, вплоть до отношения к космосу, к богу, к ощущению окружающего мира, к женщине, к морали, ко всем отмирающим чувствам. Чем больше будет хаоса, тем скорее явится новый мир.
Роман, о котором вы говорите, пригоден для кого? Европа настолько ушла вперед, далеко ушла, что возвращаться к содержанию, взятому из так называемой народной жизни, - это нечто такое, элементарнее чего трудно себе представить. Зачем роману нужен человек? Какая чепуха - какое-то действие! Это все было в прошлом, которое стало предрассудком. Мы идем сквозь материальную сторону жизни, свободные от повседневности. Шестидесятые годы будут бессвязными, беспокойными, с энергией, растрачиваемой во все стороны. Правда, для отсталой Азии такая форма, как бывший роман, еще сохраняет свою силу. Вы еще можете писать о человеке, но нам, передовым европейцам, человек ни к чему. Это тоже предрассудок. В мире наступила полная неустойчивость. Мир - это театр абсурда, это распад всего, что составляло ложное основание цивилизации. Мы, передовые писатели, за распад. Пусть придет распад - в нем зерна будущего!
Он замолчал и смотрел, как Рамачария платком вытер пот со лба. Он был налит волнением, но сдерживался.
- Так вот что такое дегуманизация! - наконец сказал Рамачария. - Теперь мне кое-что ясно. Не все, нет, я, наверное, действительно отсталый человек.
- Да, - твердо сказал Бомпер, снова прохаживаясь перед гостем. - Человек, повторяю, не центр жизни. Мы, как, художники, должны встать над "человеческим". Искусство не обязано брать на себя защиту интересов человека. Сверхдействительное - единственное, что еще осталось, мир сновидений!
- Но кто же вы? - спросил Рамачария, протирая свои очки и смотря на собеседника с жалостливой улыбкой.
- Я проповедник нечеловеческого! - ответил с вызовом Бомпер.
Рамачария грустно улыбнулся одними глазами.
- Я вижу, - сказал он после некоторой паузы, - что вы не отказываетесь от литературы, но вы все ваши усилия направляете на то, чтобы увести читателя, современного человека, от реального мира с его глубокими трагическими проблемами. Вы хотите создать произведения-наркотики, полные литературного героина, которыми подмените настоящее искусство, но я не могу понять, зачем вам это нужно. Может быть, вы хотите, чтобы эти голодные люди впали в некий гипноз, вошли в мир призраков и забыли о том, что за стенами, например, кино, где кинофицированы ваши книги, где им покажут мир снов, есть жестокая, беспощадная жизнь. Вы хотите, чтобы ваши читатели усыпляли себя сонной лихорадкой и скользили, усыпленные вами, в бездну, которая вполне реальна, потому что это бездна социальной несправедливости, бездна рабства и унижения человеческого духа...
Бомпер даже замахал руками перед лицом своего противника.
- Послушайте, я не хочу ничего знать ни о коррупции, ни о положении рабочего класса, ни о том, как укрепить ваш государственный сектор или как устранить голод в деревне, где ослы стали ростом с собаку; я не хочу знать ваших отношений с капиталистами и ростовщиками или найти довод, чтобы Китай перестал угрожать Индии...
Рамачария встал. Он с достоинством поклонился и сказал, направляясь к двери:
- Мистер Бомпер! Иностранцы, приезжающие в Индию, привыкли называть ее страной чудес. Но сегодня я услышал чудеса, которые появились с Запада. Я желаю вам успеха в ваших сверхчеловеческих поисках...
- А я, - сказал Бомпер, - желаю вам кончать с чепухой о человеке. Напишите в старом духе роман и назовите его "Последний роман о человеке". Это будет сенсация, и вы станете всемирно известны!
Рамачария раскланялся и тихо вышел из комнаты, ничего не ответив.
Когда Яков Бомпер в своих сомнениях достиг предела, подводя итог бесцельной своей поездке, не обогатившей его никакими ошеломляющими открытиями, и решительно собирался прекратить дальнейшую растрату времени, появился Шри-гуша.
Он возник так неожиданно, бесшумно, незаметно, как будто вышел из стены. Обернувшись, Бомпер увидел перед собой человека, смотревшего на него с такой признательностью, с таким обожанием и с таким упорством, точно он давно был его преданным слугой, и только особые обстоятельства разделили их в свое время, и теперь вновь наступило давно ожидаемое свидание. Человек сказал:
- Намаете! ("Здравствуйте!") Я Шри-гуша! - и сложил руки подобающим образом.
Что-то в этих приподнятых бровях, в жгучей темноте бронзового лица, в небритости щек, в черной, точно приклеенной шевелюре показалось Бомперу знакомым, и он от растерянности сказал:
- Ну и что?
Человек повел руками, приподнял плечи, улыбнулся, сказал:
- Ача хай, шукрия! ("Спасибо, хорошо!")
И тут Бомпер все вспомнил. Этот наглец
тогда в "Моти-Махале" рассматривал его так долго и откровенно, сидя за дальним столом. И, чтобы ошеломить пришельца, он спросил:
- Это вы были в "Моти-Махале" несколько дней назад? Я видел вас там и запомнил, да, запомнил. Это были вы?
Человек не выказал никакого удивления:
- Это был я! Я увидел вас со своим знакомым и долго решал, подойти или не мешать вашей беседе, вот отчего я так смотрел на вас. И решил, что не подойду, не буду вам мешать...
- Так вы знаете Шведенера? - искренне удивляясь, спросил Бомпер. Так вот кого Ив послал к нему! Все было естественно.
- Да, я хорошо знаю вашего друга, - сказал Шри-гуша.
- Садитесь, - пригласил Бомпер и сам сел и предложил посетителю сигарету.
Тут же он вспомнил свой разговор с Рамачария и окинул подозрительным взглядом черный сюртучок и длинные узкие белые брюки Шри-гуши.
- А вы не писатель, не журналист? Как ваше настоящее имя? Как вас зовут, Шри-гуша?
- Шри-гуша, - с почти насмешливым полупоклоном ответил индиец, - Я не писатель. Писатель вы, и вам нужны, как всякому писателю, особые переживания?
Лицо его стало непроницаемым. Он умолк, ожидая, что скажет Бомпер. И вдруг на Бомпера нашло раздражение. Он с некоторой резкостью начал говорить, что если Шри-гуша пришел предложить ему разные поездки и осмотры древностей, памятников, богов, разных
Тадж-Махалов, то пусть поищет кого-нибудь в другом месте.
Шри-гуша осматривал его со спокойной сосредоточенностью.
- Вас интересуют живые ощущения, - сказал он без улыбки, - начнем с самого легкого. Как мистер относится к красоткам и каких он предпочитает? Все прелести стран Востока к его услугам. И Запада, - добавил он. помедлив.
"Однако, - подумал Бомпер, - это уж очень примитивно".
- Нет, - сказал он, - никаких красоток.
Шри-гуша не моргнул глазом.
- Восточные поэты хорошо воспевали то, что в таком спросе сегодня в свободном мире. Ганимеды?
Бомпер удивился, но не показал удивления. Он сказал:
- Вы, видимо, где-то обучались по западному образцу. Откуда вы знаете про Ганимеда?
- Я окончил католическую школу, правда, не полный курс...
- Ганимеды не пойдут. Что еще?
- Есть просвещенные, богатые жены раджей. Это трудно, у них большие требования, но для такого знатного гостя я готов поискать...
Бомпер рассмеялся, представив в своих объятиях толстую, размалеванную, в бриллиантах. красотку, у которой на крыле носа алмазная звездочка.
- Не ищите. Жены раджей - вчерашний день.
Шри-гуша пожал плечами.
- Я понимаю, что для писателя нужно что-то новое. Я могу свести с людьми, которые крадут девушек...
- Зачем? - спросил Бомпер. - Для себя, чтобы жениться на них?
В глазах Шри-гуши пробежал темный огонек.
- Нет, не для того. Девушек увозят в Сингапур. Их продают и дальше. Это - опасное занятие. Если хотите познакомиться. Такие девушки бывают на вес золота.
Бомпер не заметил, как начал разговаривать со своим странным посетителем, как со слугой.
- Я вижу, уважаемый Шри-гуша, - сказал он насмешливо, - что у тебя большой выбор. Но я не занимаюсь ни гангстерскими фильмами, ни детективными романами.
- А я очень люблю детективы, - сказал Шри-гуша. - Я хожу в кино только на них...
Бомпер пропустил эти слова мимо ушей.
- Что у тебя еще есть?
- Есть особые, ни на что не похожие удовольствия...
- Именно? Что ты хочешь предложить искушенному европейцу?
- Помимо того, что идет в ход сегодня в Европе и в Америке, кроме героина, которого везде много.
- А! Ты знаешь даже о героине?
- Шри-гуша не был бы Шри-гушей, если бы он не знал таких простых вещей. Кроме героина, ЛСД, опиума, гашиша, анаши, есть неизвестные, чисто индийские наркотики. Писатели любят их, я знаю. Вам они дадут такие переживания, какие вы нигде не получите. Устроит вас это? Подобного вы не найдете нигде в мире. Шри-гуше вы скажете благодарственные слова. Вы скажете: "Ты ввел меня в рай! Я не думал, что есть такое на земле..."
Бомперу стало весело. Он даже похлопал по плечу Шри-гушу, и, странно, такое мягкое, вялое с виду плечо было железным, точно под сюртучком была кираса.
- Шри-гуша, несколько дней назад в этой комнате я сказал одному человеку, что литература Индии отстала. Теперь я вижу, что чудеса, которые ты предлагаешь, тоже вчерашнего употребления. Ни намека на что-то современное... Вне обычной нормы...
Шри-гуша вздохнул, точно напрягая память и ища там нечто необыкновенное. Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Бомперу.
- Я могу вам предложить то, чего нет в Европе и нигде...
- Что же это такое?
- Святая!
- Что? - сказал, не понимая, Бомпер. - Кого ты предлагаешь?
- Я предлагаю святую женщину!
- Что она из себя представляет? Старая ведьма?
Шри-гуша покачал головой.
- Она молода, и она святая!
- Не надо святой, я не хочу святую, она пахнет ладаном, - усмехнулся Бомпер. - Я вижу, твой список кончается. Шри-гуша!
- Нет, мой список никогда не кончается.- упрямо сказал Шри-гуша. - Тогда не святая. Есть дочь баядерки и сама баядерка, танцует старые танцы, какие танцуют на стенах храмов в Каджурахо. Вы знаете, что это за танцы. И потом вы напишете свое имя, и она, как это делали и ее мать и бабушка, попросит лучшую татуировщицу перенести вашу подпись на свое тело, чтобы память о вас осталась навсегда. Если вы доставите ей удовольствие, ваше имя будет наколото поближе к сердцу. Это очень сенсационно! - неожиданно добавил он.
Бомпер стал серьезным.
- Прекрати, Шри-гуша, я понимаю, что все это заслуживает самого пристального внимания и все это стоит хороших денег. И многие иностранцы будут благодарны тебе, что ты введешь их в так называемые тайны Востока, о которых приятно вспоминать дома в дружеской мужской компании. Это есть в каждой стране. Но мне нужно такое, чего не бывает... Понимаешь, в чем разница?
- О! - Шри-гуша даже встал. - Я понимаю, чего вы хотите. Вам неинтересны люди?
- Правильно, люди мне неинтересны. Это ты угадал верно...
- Ача хай, тогда остаются животные...
- Животные... что ты хочешь сказать, Шри-гуша?
- Заколдованный осел, священный гусь, священная утка - птицы богов и сами божества...
Бомпер захохотал. Он стоял посреди комнаты и хохотал, не сдерживаясь, а Шри-гуша с каменным лицом смотрел на него, не зная, что сказать.
В эту минуту раздался громкий женский крик. Кричала женщина где-то очень близко. Крик был испуганный и негодующий. Шри-гуша и Бомпер выбежали в коридор. На другой стороне коридора была настежь раскрыта дверь, и туда бежали люди.
Все они толпились у окна. Хозяйка комнаты, индианка с черными распущенными по плечам волосами, в золотистом сари, молодая, стройная, высокая, с выгнутыми бровями, кричала, показывая в окно тонкими пальцами в перстнях:
- Вот кто вор! Вот кто украл! Смотрите! Смотрите!
Бомпер увидел зрелище, смешное и удивительное для него. Против окна на карнизе противоположного фасада отеля сидела небольшая рыжевато-серая обезьянка. Она держала в лапке зеркальце, а другой лапкой мазала себе помадой губы, попадала по носу, лизала помаду и тут же, положив ее рядом, хватала пудру и обмахивала себя пудрой, слизывая ее с лап и отплевываясь.
- Это моя помада, это моя пудреница! - кричала женщина. - Она украла, а я ведь думала на прислугу. Вот бессовестная. Отдай! - кричала она, как будто обезьяна могла понять, о чем она кричит.
Обезьяна не обращала внимания на крик и наслаждалась своими приобретениями. На карнизе, свесив ноги, она показывала язык людям. Бомпер был единственным европейцем в комнате. Индийцы, вбежавшие при крике, постепенно удалились. Остались служащие отеля, которые переговаривались между собой. Но потом ушли и они.
Шри-гуша исчез так же неслышно, как появился. Бомпер смотрел с чувством школьника, наблюдающего за чужой дерзкой проказой. Он высказал свое сочувствие индианке. Она посмотрела на него большими испуганными и смеющимися глазами и начала поспешно говорить: