Тему освоения районов Севера и Сибири, работы человека и экстремальных условиях продолжают произведения, вошедшие во второй том: романы "Позывные Зурбагана", "Планета Харнс" и рассказы.
Содержание:
Глава первая - Я ПРИНИМАЮ РЕШЕНИЕ 1
Глава вторая - МОЙ ДРУГ АЛЕША 3
Глава третья - ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ 6
Глава четвертая - БАЙКАЛ СВЯЩЕННЫЙ 9
Глава пятая - ПОЗЫВНЫЕ ЗУРБАГАНА 12
Глава шестая - АЛЕШИН ХЛЕБ 15
Глава седьмая - ХРИСТИНА ДАЛЬ 19
Глава восьмая - МАМА СТАВИТ ФИЛЬМ ПО СВОЕМУ СЦЕНАРИЮ 21
Глава девятая - УДАР 24
Глава десятая - ЗВЕЗДНАЯ ТРАССА 28
Глава одиннадцатая - ВЕЧЕРОМ НАПАЛА ТОСКА 31
Глава двенадцатая - ВРЕМЯ ВЗРЫВАЕТСЯ И ИСЧЕЗАЕТ 34
Глава тринадцатая - ВЫБОР 37
Глава четырнадцатая, неожиданная - СВЕТ И ЦВЕТ - (Обретение себя) 40
Глава первая
Я ПРИНИМАЮ РЕШЕНИЕ
"Путешествие в тысячи верст начинается с одного шага". Так сказал восточный мудрец По Лао-Тсе. Когда он это сказал, мне неизвестно, но сказано хорошо.
Что же было моим первым шагом в тысячеверстовом путешествии по жизни? Видимо, решение оставить спорт, маму, друзей, Москву и ехать на Байкал.
Если говорить откровенно, всего тяжелее мне было расстаться с мамой и Москвой, в которой я родился и вырос, а также с моим другом Алешей. Впрочем, Алеша решил ехать со мной. У него, кроме меня, никого нет на всем белом свете. Парню, то есть мне, уже шестнадцать лет, паспорт получил, но… я ведь никогда еще не уезжал один так далеко от мамы, разве что на несколько дней. У мамы длительные командировки приходились больше на лето, и она брала меня с собой. Я ей старался не мешать…
Мама у меня добрая, умная, талантливая и красивая, но жить ей на свете нелегко. И личная жизнь у нее не сложилась, и на работе (она кинорежиссер) всегда конфликты, неприятности, стрессы, и единственный сын Андрей Болдырев (это - я!) не слишком-то удался, с ее точки зрения.
Я много размышлял об этом - почему маме нелегко живется, и, кажется, понял почему. Все дело в том, что моя мама - ярко выраженная антидушечка.
Помните чеховскую "душечку", у которой совсем не было собственного мнения? У моей же мамы буквально на все есть собственное мнение, и это ей в жизни очень мешает.
Когда я, например, занял на чемпионате по фигурному катанию второе место, все знакомые и соседи радовались, в школе ликовали - и учителя и ребята, одна только мама заметно огорчилась и даже приуныла.
Помню, к нам зашел мой тренер Геннадий Викторович Чешков. Они с мамой пили кофе (я в это время уписывал трюфельный торт за всех троих) и беседовали как-то настороженно, словно не доверяя друг другу.
Геннадий Викторович сказал, что он доведет меня до "наивысших кондиций", что взгляд у него безошибочный, и так и сказал: "Я не я, если Андрюша не займет первое место на чемпионате страны!"
Геннадию можно верить: характер у него прямо-таки стальной. Он настойчив, даже деспотичен, но он один из лучших тренеров… Мама грустно посмотрела на меня.
- А зачем ему первое место? - спросила она, переводя взгляд на тренера. - Надеюсь, мой сын не тщеславен?
Геннадий Викторович стал говорить маме насчет престижа, но она пожала плечами.
- Какое отношение может иметь спорт к престижу!
Они поспорили. Расстались недовольные друг другом. Я, собственно, тоже антидушечка, в маму уродился, но я все же умею помалкивать, когда требуется, - я вообще не люблю спорить, - а мама не умеет. Ее заносит, как говорит мамин друг оператор Денис Попов.
Этот друг - славный дядька. Он лет десять как влюблен в маму и время от времени делает ей предложение. Мама неуклонно ему отказывает. Он, наверно, думает, что это из-за меня, и очень уж ко мне подлизывается. Много лет носил мне в подарок игрушки и шоколадки, пока я не растолковал ему, что я уже взрослый парень. Он отчаянно смутился и спросил: что же мне приносить? Я хотел было сказать, что ничего мне от маминых поклонников не надо, но он бы, наверное, обиделся, и я посоветовал ему приносить мне фантастику, которую я очень люблю. Денис Федорович хотел, чтоб я воздействовал на маму, но, по-моему, сыну это как-то даже не приличествует, не говоря уж о том, что я вовсе не мечтаю об отчиме. С какой стати маме выходить за кого-то там замуж, еще чего!
Тем более что, по моим наблюдениям, она всю жизнь любила лишь одного человека - моего отца. А отец любил ее. Это я точно знаю - насчет их взаимной любви. Почему они развелись, от меня скрыто. Тайна.
Бывает, что муж и жена после развода остаются друзьями. Так было у некоторых моих знакомых ребят. В нашей семье сложилось иначе. Не знаю, кто кому не простил и что именно, но они, любя друг друга, расстались навсегда. Не встречаются, не переписываются, не говорят по телефону. Мама никогда не рассказывала мне о моем отце, просто не желала о нем вспоминать.
Все, что я о нем узнал, - геодезист, первопроходец, окончил Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии и посвятил жизнь освоению Сибири, - я узнал из его старых писем. Я до них добрался еще в шестом классе. Так вот, судя по этим письмам (почерк у отца крупный и четкий), мои родители глубоко любили друг друга. Непонятно, как и чем он мог так обидеть любимую, что она до сих пор этого ему не простила. (Письма и фотографии его, однако, хранит!) Мама даже алиментов никаких от него не принимала, когда я был. маленький. Правда, она хорошо зарабатывает. Может, они не сошлись характерами, взглядами или у них психологическая несовместимость?
На фотографиях он еще молодой. Теперь-то ему лет сорок уже будет. Да и маме под сорок, она только выглядит молодой.
Я их люблю обоих, хотя отца никогда в жизни не видел. Мне было всего четыре месяца, когда они расстались.
Я очень похож на отца, и это почему-то удивляет маму, как будто, если они не ужились, я уж и не должен быть похож на отца.
Вот с этого все и началось.
Приходит ко мне мой друг Алеша Косолапое с журналом в руках (мама была на киностудии, где она работает). Посмотри, говорит, Андрюша, это не твой ли отец? Андрей Болдырев? Ты ведь по отчеству Андреевич?
Я глянул и обомлел: мой отец! Статья о первопроходцах БАМа. В журнале было несколько таежных снимков, виды Байкала, фотографии шофера, бульдозериста, бригадира и портрет отца - во всю страницу.
Я смотрел, смотрел, никак не мог насмотреться, чуть не заплакал, до того хорошее лицо - доброе, мужественное, прекрасное.
- Славный какой у тебя отец… и мама тоже… замечательная, - вздохнул Алеша. (Родителей у него не было.)
- Можно мне вырезать портрет? - спросил я прерывающимся голосом. Оказалось, никак нельзя: журнал-то библиотечный.
Мы тут же обзвонили всех наших знакомых. Оказалось, что этот журнал выписывает Маринка (моя партнерша по фигурному катанию). Она не стала вырывать страницу, а подарила мне этот номер журнала. А потом Алеша достал мне еще один экземпляр. Вторую фотографию я стал носить в кармане курточки.
Когда я зашел к Маринке за журналом, она мне показалась грустной и подавленной. Я спросил, что с ней, но она не хотела портить мне настроение и ничего в тот раз не сказала. Несколько дней я с упоением читал и перечитывал статью "Первопроходцы". Маме я побоялся показать журнал, а вдруг порвет? Через неделю Марина позвонила мне и просила немедленно зайти к ней поговорить по очень важному делу.
Всю дорогу в метро и троллейбусе меня мучили дурные предчувствия. Что-то мне не понравился ее голос - совсем больной.
Маринка - удивительная девчонка: веселая, умненькая, способная и к наукам и к спорту, хороший товарищ. Я люблю ее, как родную сестренку. Мы дружили с Маринкой всю жизнь, потому что мама дружила с семьей ее дяди еще до нашего рождения. Марина и ее старший брат Яша - жили больше у дяди, их родители были вечно в плавании - то Атлантика, то Индийский океан или Тихий. Отец Маринки Фома Иванович Шалый - капитан дальнего плавания, мать Елизавета Николаевна - океанолог. Вот они оба и плавают на научно-исследовательском судне "Дельфин".
Учились мы с Маринкой в одной школе, только я закончил этой весной десять классов, а Марина - восемь. Это она первая увлеклась фигурным катанием, а затем и меня заинтересовала.
Геннадий Викторович сразу поверил в нас. Он заставлял нас тренироваться до полного изнеможения. А после того, как мы с Маринкой заняли на чемпионате второе место в парном катании, он стал уделять нам еще больше внимания: доводил до "наивысших кондиций". Пока однажды Маринке не стало дурно. Чешков сам помог ей - дал под язык какое-то лекарство - и развез нас по домам на своей машине.
Он объяснил, что так иногда бывает с сердцем у подростков из-за быстрого роста, и не советовал говорить об этом нашему врачу. Маринка вообще никому не сказала и мне велела молчать.
Теперь к тренировке ее пока Геннадий Викторович не допускал. Неудивительно, что я волновался.
Маринка ждала меня с нетерпением. Она сидела с ногами на диване, в красном платье и босиком. Дома был ее дядя - писатель Яков Николаевич Ефремов. На невысоком прямоугольном столике накрыли чай.
Мы придвинули столик к дивану. Я сел рядом с Маринкой, а ее дядя - в кресло.
- Как себя чувствуешь? - спросил я Маринку. Она хотела ответить, но у нее вдруг брызнули слезы.
- Да ты что?! - испугался я. Не похоже это было на Маринку. Никогда не видел ее плачущей; когда она больно расшибалась на льду, и то не плакала. Но она тотчас овладела собой.
- Пей чай, Андрей.
- Да что случилось?
Маринка порывисто повернулась ко мне, так что взметнулись ее темные, прямые, блестящие волосы.
- У меня был серьезный разговор с Геннадием Викторовичем… Знаешь, что он мне сказал?
- Что? Ты только не расстраивайся так.
- Он сказал: "Для большого спорта ты уже не подойдешь… Ты - бесперспективна".
Я едва не пролил чай. Маринка чуть сощурила глаза. Необыкновенные у нее глаза - светлые, лучистые, серо-голубые. И у ее дяди такие же глаза, и у матери - семейная особенность.
- Слышишь, Андрей, он хочет пригласить к тебе партнершей Таню.
- Он так сказал тебе?
- Мне он этого не говорил, ребята передали. Чешков уже договорился с ней… Ей ведь давно хотелось быть твоей партнершей. Потому что с тобой она далеко пойдет. Предложат тебе ее завтра-послезавтра.
- Никогда не соглашусь, нужна она мне. Но почему?.. Почему он решил, что ты… Прихворнуть каждый может.
- Черт знает что, - раздумчиво протянул Яков Николаевич, - в двенадцать лет девочка получает награду на чемпионате страны, на другой год - вторую, а в пятнадцать лет она уже бесперспективна?
- Ему лучше знать, - грустно заметила Маринка. - Чешков ведь очень честолюбивый тренер. Он хочет, чтоб его ученики получили золотую медаль. Конечно, я не потяну на нее. В этом он прав. А у тебя большая дорога… что ж мешать.
Тебе придется самому подыскивать себе партнершу, Андрей, если ты не уступишь. Это я насчет этой Тани. Нам она не нравится, а тренер от нее в восторге. Может, она и…
- А партнерша мне не понадобится, - сказал я раздельно, - я ухожу из спорта навсегда.
Маринка и ее дядя испуганно уставились на меня.
- Ты что? - окончательно расстроилась Маринка. - Если из-за меня… не надо. Разве можно. У тебя большое будущее, Андрей.
- Я не из-за тебя, Марина. Еще зимой принял решение, только не говорил никому.
- Тогда - почему?
- Да потому, что нет никакого будущего. Довольно короткое настоящее. Ну, а я не хочу быть ни тренером, ни преподавателем физкультуры. Балет на льду меня тоже не привлекает! И вообще, я уезжаю… на Северный Байкал. Решил это твердо.
У Маринки округлились глаза. Яков Николаевич чуть улыбнулся.
- На БАМ? - уточнил он.
- Не именно на БАМ, но в места, где пройдет дорога на океан. Я нашел своего отца и еду к нему.
Яков Николаевич как-то странно взглянул на меня.
- А что скажет твоя мать? - спросил он. - Ты не говорил ей насчет отца?
- Н-нет, не говорил.
И Марина, и ее дядя долго отговаривали меня. В конце концов я убедил их, что поступаю правильно. Яков Николаевич взял с меня слово, что я скажу маме, к кому я еду.
Уходя, я спросил:
- Яков Николаевич, вы были другом моего отца, ведь это так?
- Мы и остались друзьями, - подтвердил он спокойно.
- Скажите… почему папа с мамой разошлись?
- Не знаю, никогда не мог понять. Ведь у них была воистину настоящая любовь. Расстались двое любящих людей…
Денег у меня на такую дальнюю дорогу, разумеется, не было. Приходилось просить их у мамы, значит, нужно было получить согласие на отъезд - дело сложное. Первым долгом она, конечно, скажет, что надо сдавать в университет. Правда, мама всегда меня понимала. Мы с ней друзья. Но об отце, конечно, и заикаться нечего. Скажу ей потом, вернее, напишу - с Байкала.
И вот я приступил к важному разговору.
Мы позавтракали в кухне. У мамы было хорошее настроение.
Она сообщила мне, что никуда сегодня не идет, будет весь день читать новый сценарий, который ей предложило руководство. Следовало говорить с ней скорее, пока настроение не испортилось. Ну, я и заявил, что нам необходимо переговорить по очень важному делу.
- Ой, как торжественно, - удивилась мама, - ладно, мой посуду, и будем говорить.
Когда я убрал в кухне, мама уже ждала меня, сидя в кресле у открытой балконной двери. На балконе в пластмассовых ящиках уже цвели душистый горошек и розовые петунии. Сценарий лежал рядом на столике, а мама рассматривала журнал… тот самый, открытый на фотографии отца. Журнал был упрятан надежно… Как же так?
Мама вздрогнула и поспешно закрыла журнал. Тогда я понял, что это не мой журнал. Кто-то из ее знакомых принес, наверное. А может, сама купила в киоске.
- О чем ты хотел говорить со мной? - спросила мама без улыбки, засовывая журнал в сценарий.
Я присел возле нее на низенькой скамеечке, как в детстве, и начал издалека.
- Мама, я много думал о твоем отношении к спорту и понял, что ты права…
- Я не против спорта, Андрей, сама увлекалась когда-то, но… чтоб сделать целью жизни рекорды… этого мне никогда не понять. По-моему, тебе пора выбрать дело своей жизни… Ты уже нашел его? Куда ты решил поступать?
- Вот я об этом и раздумывал, мама. Короче, я оставляю спорт.
Мама удивилась. Я думал, что она обрадуется, но она всего лишь удивилась.
- Разве ты не рада? - спросил я.
- Видишь ли, Андрей, все дело в том, ради чего ты оставляешь спорт.
- Вот потому и оставляю. Спорт мне дал очень много. Но теперь пора биться за главное. Понимаешь?
- Но, значит… ты уже выбрал для себя дело своей жизни?
- Выбрал, мама.
Мама долго смотрела на меня.
- Как странно, - сказала она, - я думала, что знаю своего сына. Оказывается, совсем не знаю. Даже представить не могу, что ты выбрал.
Но я медлил, не решался сказать. Мама подозрительно взглянула на меня.
- Неужели выбрал настолько несусветное, что не решаешься даже признаться?
- Нет, выбрал самое простое, но мне будет неприятно… если ты не поверишь… что я добьюсь…
- Поверю. Если ты столько лет мог добровольно выносить тиранию своего милейшего тренера, то чего угодно добьешься. Космонавтом, что ли, решил стать?
- Я ведь уже второй год выбираю. Мне не нужны карьера, слава, власть. Но и прожить где-то на задворках я тоже не хочу. Я хочу быть на передовой. И вот…
Я опять запнулся. Мама с интересом ждала, рассматривая меня, будто впервые.
- Видишь ли, мама, скоро, я уверен, начнется освоение Марса - грандиозные развернутся работы.
- Господи! - прошептала мама, бросив взгляд на стеллаж с фантастикой.
- Будут строить атомные станции. Развернутся глобальные работы на Марсе. Строительство городов, заводов, обсерваторий, космодромов…
- Откуда ты это взял? - изумилась мама, у нее даже зрачки расширились. - Начитался!..
- Уверен, и все. Человечеству потребуется в самом скором времени, учти, еще одна планета. Пока - одна! Так вот, мне бы хотелось работать на освоении Марса. В 2000 году мне исполнится тридцать лет - самый подходящий возраст, но отбирать будут самых сильных, ловких и смелых. Пора мне готовиться. Поэтому я еду на Северный Байкал. Уже много лет идет освоение Сибири, я и так запоздал. Но еще не поздно.
- Андрейка, но ты не окончил даже никакого института. У тебя еще нет профессии!
- Десять классов! Институт буду кончать потом. Может, заочно… В более трудных условиях - без мамы. На Байкале. Там на месте приобрету и профессию. Для начала - шофера, бульдозериста или механика. Все, что может пригодиться на Марсе. Я и ученым не против стать. Хорошо бы решить проблему времени в лесоводстве - чтоб дерево вырастало не за тридцать или пятьдесят лет, а за год-два. Вот бы скоро озеленили Марс.
- Думаю, что со временем пригодится и в Сибири, - усмехнулась мама. - Замахиваешься ты… ну и ну!
- Ты считаешь это беспочвенным фантазированием?
- Нет, отчего же, я верю в человечество.
- А в меня?
- Ив тебя, в частности.
Мама вздохнула и, наклонившись ко мне, взяла мою голову в руки. Заглянула в глаза.
- А теперь, Андрей, только не ври… Ты едешь к отцу? Я не отвел глаза. Врать мне не хотелось после того, как мама мне поверила.
- Интересно с ним повидаться, если он как раз там. Что тут плохого?
Мама подошла к балкону и долго стояла молча, глядя в раскрытую дверь на Москву-реку. По реке медленно скользили крошечные, совсем игрушечные катера и баржи.
Когда мама обернулась, я увидел, что лицо ее как-то осунулось. Она потерла лоб - видно, опять разболелась голова.
- Ты ему не нужен, - тихо, но веско произнесла она, - не нужен… Это тебе понятно?
- Нет, не понятно.
- Поверь мне, Андрей.
- Верю, мама. Но ты можешь и ошибаться. Ведь отец видел меня, когда мне было четыре месяца, а теперь уже шестнадцать лет с половиной. Я отнюдь не собираюсь жить на иждивении отца. Буду работать. Я должен хлебнуть жизни. Там, на Севере.
- Безусловно хлебнешь - лиха. Я одного не понимаю… Ты что, любишь его?
- Люблю.
- Ты не можешь помнить его.
- А я помню почему-то. И я часто видел его во сне. Часами беседовал с ним.
- А Марс ты видел во сне?