С момента, как мама вошла в комнату, мы, трое друзей, стояли затаив дыхание у дверей и смотрели на моих родителей. А они… эти двое, не видели уже никого и ничего. Просто стояли и молча смотрели, смотрели и не могли насмотреться друг на друга. Оба побледнели. Мама вдруг пошатнулась. Она бы упала, но отец подхватил ее и бережно посадил в кресло. И сам сел возле.
Я понял, что он забыл про Христину. Поняли это и ребята, и сама Христина. Она сделала попытку подняться и уйти, но силы ей отказали. Я заглянул ей в глаза: да это же пытка какая-то!
- Мама, - сказал я и еще громче: - Мама! Познакомься, это Христина Петровна Даль. Научный работник из института "Проблемы Севера". Я ее шофер. Христина Петровна, это моя мама Ксения Филипповна Болдырева.
Мама пожала ей руку и улыбнулась.
- Рада познакомиться. Андрюша мне много писал о вас.
- Хочешь кофе? - спросил я маму.
- Очень даже.
- Мы все выпьем кофе, не уходите пока, - попросил я ребят. Надо было дать время Христине прийти в себя.
Я пошел на кухню и сделал на всех яичницу, нарезал еще окорока, благо был, холодной оленины и "Алешиного хлеба". Приготовил кофе. Когда я на подносе принес все, что нужно к ужину, все сидели у стола и спокойно беседовали.
- Мама, как ты здесь очутилась? - спросил я, разливая дымящийся кофе по чашкам.
- Приехала снимать фильм.
- Какой? - поинтересовались мы вразнобой. Мама рассмеялась.
- Могу рассказать. Это будет документальный фильм, но очень поэтический. Само название фильма говорит за себя: "Солнечные блики на коре дерева".
- О чем? - осведомился отец, уже овладев собой.
- О чем?.. О советских людях в экстремальных условиях.
- И ты… - удивился я, - какое совпадение!
- Черта с два совпадение! Меня поразили твои письма, сыночек. Взяла два-три и с ними в дирекцию. И хотя перед этим мы крепко поругались из-за очередного отклоненного мною сценария на производственную тему, но тут мы сразу примирились. Мне выделили командировочный фонд. Заключили договор на сценарий. Да, сценарий я буду писать сама. Вот так-то.
- На сколько ты приехала?
- Как сниму. Год, полтора… Со мной оператор, ассистент, прочие сотрудники. Кстати, хотя мы забронировали номера, их почему-то поместили в коридоре. Даже оператора-женщину.
- До завтра, - пробормотал отец, - сегодня в гостинице иностранцы.
- Какие иностранцы?
- Свои. Входящие в СЭВ. Из Болгарии, Венгрии, ГДР. Завтра уедут дальше.
- Как они сюда попали, зачем? - удивилась мама.
- В Зурбагане создается лесопромышленный комплекс…
- Я хотела сюрприз Андрейке сделать… - тихо произнесла мама.
Мама обоим Андреям сделала сюрприз. Поняв кое-что, Женя первый поднялся, за ним Христина и Алеша. Когда они ушли, папа тоже было схватился, хотел переночевать в институте в кабинете. Но мама категорически возразила.
- Нет уж, мы поживем втроем. Самые интересные разговоры бывают перед сном. А ты можешь рассказать много интересного об этом крае, о его людях, о своих приключениях. Не забывай, я приехала ставить фильм о Севере, на котором отродясь не была. Раскладушка для Андрюшки найдется?
- Найдется, - смущенно пробормотал отец. Я не стал настаивать на пекарне, уж очень соскучился по маме.
Они говорили долго, я так и уснул под их разговор.
Засыпая, я думал, что никакой свадьбы у Христины через две недели не будет. Куда же наш Женя привезет Маргариту с Аленкой? Мне было по-человечески жаль Христину, но я, как маленький, радовался, что у меня теперь, наверно, будут папа и мама.
Утром я проснулся рано, быстренько оделся, отварил картошку к окороку, напек блинчиков (мама любит их с клубничным вареньем, но печь ей некогда, а может, лень), сварил кофе. Накрыв на стол, я вместо будильника поставил им пластинку Поля Мориа.
- Разве плохой у меня сын? - спросила мама, потягиваясь.
- Славный парень, - серьезно похвалил отец.
Мама накинула халатик, выбрала платье и пошла в ванную комнату переодеваться. Отец поспешно оделся. Он стеснялся своего протеза, может, думал, что мама не знает… Она знала. Я ей писал.
Мы весело позавтракали. Какое все-таки счастье, когда семья вся в сборе, когда семья нормальная: папа, мама и сын!
Мама уже знала о всех наших достопримечательностях. От секретаря обкома, из подшивки зурбаганской газеты, брошюр и моих писем. Первое, что она захотела посмотреть, - это наскальные рисунки эпохи неолита. Боялась, что зимой так занесет снегом, что ничего не увидишь.
Хорошо, что мне на радостях не спалось, и я разбудил их довольно-таки рано. Отец проявил оперативность и нам быстро подготовили вертолет. К истокам Ыйдыги летели отец, мама, оператор Мосфильма Таня Авессаломова, Кирилл, два кандидата наук из института "Проблемы Севера".
Кузькин меня охотно отпустил, Христина наотрез отказалась, сославшись на неотложный опыт (не было у нее никакого опыта).
Погода была солнечная, морозная, видимость прекрасная, но замерзшие стекла мешали видеть ту красоту, что проплывала под нами далеко внизу.
Я сидел рядом с Таней Авессаломовой. Когда она успела выучиться на оператора? На вид ей было не более девятнадцати. Худенькая, длинноногая, подвижная, хорошенькая, смуглая, с глубоко посаженными яркими серыми глазами, полными лукавства и задора, курчавая, как негритенок. Славная девушка! Мы с ней как-то сразу сдружились.
Вчера я спросил маму:
- А почему ты взяла с собой какую-то Авессаломову, а не Дениса Попова? Ведь он всегда ездил с тобой во все командировки…
- Как оператор он меня больше не устраивает, - вздохнула мама. Лицо ее омрачилось.
- Почему?
- Работает по шаблону, по старинке. А Татьяна Авессаломова - талант. Будет лучший оператор, если не вздумает заняться режиссурой. Надо дать ей шанс найти себя, как художнику.
- Жаль, что зима, летом мы бы больше увидели! - сетовала Таня, пытаясь протереть замерзшее стекло.
Вертолет опустился на песчаный берег Ыйдыги, слегка припорошенный снегом. Дул ветер и сдувал снег.
Мы попрыгали на землю раньше, чем спустили лесенку. Отец сошел последним. Мама хотела поддержать его, но он на какое-то мгновение опередил ее помощь.
- Какая красота! - воскликнули мама и Таня. Летчик, видимо нанаец, улыбаясь, смотрел на них. Только он да отец были в этих местах, и не раз.
Оледенелая, промерзшая чуть не до самого дна Ыйдыга в лучах невысокого солнца сверкала словно серебряная дорога. Дремучий заснеженный лес непроходимо высился за рекой, а перед нами поднимались высочайшие базальтовые скалы, круто обрывающиеся к Ыйдыге.
- Вот и роспись, - показал отец на скалы и тихо ахнул.
Каждый выражал свои чувства, как ему диктовали его выдержка и темперамент. Одна Таня не смотрела на изумительные наскальные изображения (знала, что они от нее не уйдут), а торопилась заснять на пленку непосредственность наших эмоций.
Лишь затем она приступила к снимкам наскальных изображений, чертыхаясь и возмущаясь.
Здесь среди первобытной природы вырезанный тысячелетия назад на древнем базальте человекообразный лик выглядел еще более потрясающим и прекрасным, нежели на фотографии. Мягкий, сердцевидный овал лица, широкий лоб, огромнейшие, в половину лица, круглые глаза без зрачков, чуть выпуклые губы, тронутые улыбкой (за ним два ряда острых зубов), и непропорционально узкий подбородок.
Я смотрел и не мог оторвать взгляда от изображения прекрасного существа (марсианка?). Мне вдруг показалось, что лицо отделяется от камня и движется нам навстречу. Я невольно отступил назад, и видение исчезло, но глаза продолжали пристально и грозно смотреть прямо тебе в душу. Какой же гениальной выразительностью обладал древний мастер… Рядом были выбиты лоси, олени, птицы.
Но страшно сказать, тысячелетняя базальтовая скала с ее гениальными росписями вся была испещрена сотнями имен и фамилий, а какой-то Жоржик Кривоносое расписался с помощью зубила поперек щеки и глаза прекрасного лица.
- Мерзавцы! - глухо проговорил отец.
- Ничтожества, - отозвался Кирилл.
А я сказал убежденно, что, если бы застал этого Кривоноса за осквернением наскального изображения, залез бы к нему и столкнул вниз.
- Это надо было охранять! - возмущенно заявила мама.
- Не можем же мы здесь выставить милицейский пост? - расстроенно отозвался отец.
- Построили бы лесной кордон, объявили эти места заповедными.
- Насчет заповедника давно хлопочем. На Байкале уже есть заповедник. Считают, что хватит.
Таня снимала еще более часа, но сказала, что придется еще раз добираться сюда - весной, и с более мощной аппаратурой.
Внезапно погода стала резко меняться к худшему, и пилот заторопил нас. На обратном пути нас изрядно мотало и трепало, все же мы благополучно приземлились в Зурбагане. "Демократы" все уехали, гостиница освободилась, и для Тани удалось достать крохотный, но отдельный номер. А папа, мама и я направились домой и весь вечер слушали старшего Болдырева - отец очень интересно рассказывал о приключениях первопроходцев.
На следующий день мама с Таней осматривали институт "Проблемы Севера", Таня кое-что снимала, кое-что брала на заметку, обещала прийти сюда еще не раз.
Мама долго беседовала с Кириллом (Таня не дождалась ее, и мы с ней ушли на строительство порта). Затем мама отправилась на автобазу и, между прочим, выпросила для меня отпуск за свой счет - ей хотелось, чтобы я с ними всюду побывал, да и соскучилась она по мне сильно. Кузькин разрешил. Он бы маме что угодно разрешил, в таком был от нее восторге. Она всем понравилась.
Мама просидела часа полтора у секретаря райкома, о чем они говорили - не знаю!
Но обедали мы с ней в столовой вместе с отцом, после чего мама попросила меня проводить ее к Христине Даль.
Отец и глазом не моргнул, а я занервничал. По дороге в институт я не выдержал и напомнил маме, что Христина - невеста отца и, наверно, очень сейчас переживает.
- Но ведь я это знаю… из твоих писем! - удивилась мама.
- Я только хотел, чтоб ты с ней помягче.
- Плохо мы с тобой друг друга знаем, - вздохнула мама. Мы застали Христину одну, она что-то писала, сверяясь с какими-то таблицами. Она заметно осунулась. Мама, одетая, как всегда, элегантно (черное с белым), села на диван и предложила Христине сесть рядом. Христина, будто не слышала, чуть подвинулась к маме, прямо со стулом. Я хотел спросить, не помешаю ли, но, боясь услышать утвердительный ответ, присел с рассеянным видом у окна.
- Мне необходимо очень серьезно поговорить с вами, - начала мама.
Христина побледнела, я даже испугался, не упадет ли она, чего доброго, в обморок.
Но мама моментально привела ее в чувство.
- Это будет разговор режиссера, впервые выступающего в документальном жанре, и молодого ученого, работающего над темой, которая лежит в основе полнометражного фильма, тема которого: советский человек в экстремальных условиях. Понимаете меня, Христина Петровна? Одним разговором здесь, к сожалению, не ограничишься. Это будет постоянное общение, рассчитанное не менее чем на год, не бабий разговор двух "соперниц". Мне очень жаль, что мы обе любим одного и того же человека… Чтоб раз и навсегда покончить с этой темой, напомню, что тот, кого вы любите, мой бывший муж, мы разведены семнадцать лет, вы чуть ли не вдвое моложе меня… Все шансы на вашей стороне, и об этом - все! Государство выбросило на эту затею с фильмом огромнейшие деньги, и мы обе просто не имеем права при встрече думать о чем-либо, кроме как о деле. Вы согласны со мной?
- Конечно, - слабо улыбнулась Христина. - Каким вы мыслите себе этот фильм?
- Как ни странно, началось с названия: "Солнечные блики на коре дерева". Это, собственно, не мои слова. Слышала их от одного рабочего, наладчика, - муж нашей актрисы. Он сказал так: "Мы живем в особое время. Время, на которое третье тысячелетье уже бросает свой отблеск, - словно солнечные блики на коре дерева". Мечтатель, конечно, но мне так понравились его слова, что я сразу занесла их в свою записную книжку. Мне хотелось бы сделать свой фильм поэтичным, светлым и мужественным, как те люди, которые осваивают сейчас Крайний Север, океан и космос.
- Но почему именно я… - начала было Христина. Мама прервала ее возражения:
- Потому что ваша научная тема - человек в экстремальных условиях. Это же и тема моего будущего фильма.
- Этой темой увлекся и Кирилл Георгиевич.
- У Кирилла Дроздова в науке лишь одно требование: "Нет уж, позвольте мне, как ученому, делать то, что я хочу".
- Разве это плохо?
- Отнюдь нет. У меня лично такое же требование к кинематографу. Просто это уже другая тема. Болдырев будет фигурировать в фильме как директор института "Проблемы Севера", Кирилл как заведующий лабораторией, а вы как научный работник. Я надеюсь, вы поможете мне найти главных героев фильма, тех, кто созидает в этих условиях.
- Конечно. Располагайте мною и моим временем, сколько понадобится.
- Вот и хорошо. Спасибо! Вы уведомите меня, когда выедете на мостостроительство или другой какой объект.
- Андрюша скажет. Без него я не выезжаю.
Они вежливо попрощались.
В последующие дни я всюду сопровождал маму и Таню. Иногда они тотчас приступали к съемкам, иногда ограничивались предварительными разговорами. У них была своя машина.
Эти две женщины - режиссер и оператор - понимали друг друга с полуслова, даже, казалось, с одного взгляда.
Вечером мама все гнала меня на каток, так как она привезла мне мои коньки, но меня на каток отчего-то совсем не тянуло - даже удивительно, если вдуматься. В свободное время я писал маслом на холсте.
Маме мои картины очень нравились, она нашла их современными и даже более чем современными: "Будто они переброшены к нам из Будущего", - сказала она как-то раз.
Мама, наверно, преувеличивала, но мне было приятно это слышать от нее.
Глава девятая
УДАР
Мела поземка, ночь скрыла небо, я изрядно продрог, пока дошел до пекарни. Мне открыл Миша.
- У нас такое делается, - шепнул он мне расстроенно.
Вот что я увидел… Упав головой на стол, безнадежно и горько рыдала Христина. Возле нее растерянно переминался Алеша. Женя, как был в оленьей полудошке (купил по случаю, и она ужасно лезла), только пыжиковую шапку снял, сидел на стуле насупившись и вздыхал.
У меня похолодело под ложечкой, я тоже остановился, не раздеваясь.
- Что случилось? - спросил я, переводя взгляд с одного на другого.
- Мне дали двухкомнатную квартиру в новом доме, - сумрачно ответил Женя.
Я сразу понял ситуацию. Двухкомнатная квартира со всеми удобствами в только что отстроенном доме, безусловно, лучше, чем старенькая мансарда над пекарней, как было обещано вначале.
Но это означало одно: мансарда не освобождается, то есть Христина остается в ней жить, значит, не выходит замуж и не переезжает к своему мужу - моему отцу.
Свадьба не состоится. Понятно почему: приехала жена.
- Все! Все!.. Конец! - всхлипывала Христина. - Я предчувствовала - что-нибудь помешает. Разве бывает такое огромное счастье? Ему казалось, что он меня любит… просто казалось. Когда мужчина так долго один и на пути… молодая женщина, которая так преданна… так любит. Но Андрей Николаевич однолюб. Всю жизнь ее одну любил. Она вдруг приехала, и Андрей Николаевич все простил. Понял, что любил всю жизнь только ее одну, свою жену. Оттого больше и не женился. Всегда был один. Она вдвое старше меня, а для него она самая молодая, самая красивая, потому что… любит. Как же я буду теперь жить? Как жить?..
И Христина заплакала еще горше..
Надо было бы успокоить, утешить ее, но как, если каждый из нас сознавал, что она права. Я знал это с первого дня: приехала мама, и все пошло по её сценарию.
И все-таки я первый нашелся.
- Христина, слушай меня. Потерпи немного, не отчаивайся, кончится мамина командировка, снимут фильм, киношники уедут, и все пойдет по-старому. - Мама не останется ведь жить в Зурбагане, а папа не переедет обратно в Москву.
- Мы все будем на твоей свадьбе слушать новую песню Жени, - сказал тихо Алеша, - потерпи немного.
- Немного? - Христина истерически рассмеялась. - Ксения Филипповна сама сказала мне, что съемки фильма продлятся не менее года. А если он будет двухсерийным, то и два… или три. БАМ растянулся от Лены до Амура, почему же она приехала именно сюда! Андрейка написал ей, что папа женится, вот она сразу и приехала. Из-за Андрея Николаевича она приехала… И больше не расстанутся они никогда.
Андрея Николаевича давно уже приглашали работать в Москву… Теперь он согласится.
Я тихонько спросил, когда приезжают Маргарита с Аленкой.
- Завтра, - шепнул Женя, оглянувшись на задумавшуюся Христину.
Вообще беседа не вязалась, и я, посидев немного, попрощался. Алеша меня не удерживал. Вид у него был утомленный и подавленный.
Какой-нибудь эгоист на его месте, любя Христину, только бы радовался, что свадьба не состоится. Не таков был Алеша. Для него любить - значит желать счастья ей, пусть с другим.
Когда я вышел на улицу, ветер чуть не сшиб меня с ног - холодный, колючий, резкий. Я от души обрадовался, когда добрался до дома.
В вестибюле я хорошо отряхнулся, обмел снег с башмаков и, не торопясь, поднялся на третий этаж. У меня был теперь свой ключ.
Дверь, правда, не скрипела, но только взволнованным, громким разговором родителей можно объяснить то, что они не слышали, как я вошел.
А я… меня просто стеганула, как плетью, мамина фраза, и я застыл посреди передней…
- Но почему… почему ты принял Андрейку как сына? Не понимаю. Ведь перед всеми признал его за сына. Все так и думают, что ты его отец. Для чего это? Объясни хоть мне…
__ Черт побери! Если бы ты видела его глаза в тот момент…
Сказать, что никакой он мне не сын - это было бы все равно что ударить его по лицу, плюнуть ему в душу. Я этого не смог бы сделать никогда, уволь! А вот почему ты проводила его ко мне, даже денег дала на дорогу… А обидеть парнишку я просто не смог,
Мама фыркнула:
- Вот она, мужская логика! Сначала бросает жену из-за этого самого несчастного ребенка (как же, это не его сын!), а шестнадцать лет спустя признает этого же самого ребенка своим сыном. Больше того, искренно привязывается к нему. Логика! Все эти годы я думала: если бы я не оставила ребенка, ты был бы со мной.
- Только не это! - испуганно вскричал отец (значит, не отец?!). - Если бы ты как-то подготовила меня к случившемуся. Написала бы об этом художнике. О ребенке. А то ведь ни слова. Я скитался по горам и тайге с теодолитом… Среди товарищей по работе были и женщины. Но я хранил тебе верность. Попросту помнил всегда, что я женат, что в Москве меня ждешь ты!.. Два года не видел тебя, но был чист перед тобой, потому что любил…
- Но в художника Никольского я тогда влюбилась, да еще как! Видишь ли. Я уж очень тосковала по тебе. Нестерпимо! А он, представь, очень похож на тебя. Ну, словно твой младший брат. Мы стали видеться почти каждый день. Он очень любил меня. А ты так далеко…
- Он знал, что Андрей его сын?
- Разумеется!
- Почему вы не поженились, когда мы с тобой развелись?
- Он стал уже пить. Его упорно не признавали как художника. За непохожесть, видимо.
- Ксения… Тебе не было его жаль, когда он катился вниз?