- Хо-о-оспади, ну что за ребенок, - фыркала бабушка, - мать болеет, а она…
Дурацкие пельмени! Алиса со всей силы ударила вилкой. Сережке хорошо - Сережку все любят с его дурацкими моделями дурацких самолетов. Он для взрослых как ангелок - встанет, ручки за спину, в щечках - ямочки - все за них так и тянут, и волосы одуванчиком. Вот бы они скорее стали белыми, тогда Алиса их сдует, и Сережка останется лысым.
А она другая - длинная, тощая, темная, с вечно пыльными ногами и растрепанными волосами. "Обезьяна", - говорит бабушка. Алиса сначала смеялась, а теперь начала обижаться. Что-то ей в этом слове не нравилось. Особенно с тех пор, как она выучила другое, похожее - "изъян".
Только Алиса знала, какой Сережа вредный и неправильный. Вечно ползает за ней змеей и подзуживает, а потом: Алиска то сделала, Алиска это…
Вот и сегодня, пока бабушка и мама разбирались с морем проблем - а воды и правда было много, Сережка выдумал учить младшую сестру.
- Слу-шать, - командовал он, заложив за спину руки и прохаживаясь по коридору, пока Сэрка отчаянно пытался ухватить его за ноги, - вот холодильник. Холодильник - эт-что? Это техника. Техника - эт-что? Это не для девчонок. А ты у нас кто? Кто? - уставился он на Алиску.
- Девочка, - промямлила она, опустив глаза.
- Верно! К тому же девочка дошкольного возраста. Эт значит что? Что тебе с техникой играть нельзя. Видишь, что с морозилкой сделала?
- Хо-о-спади, ну что за дети, - фыркнула бабушка, разгибаясь. С этого она начала и повторяла до сих пор - прерывалась, только чтобы перевести дыхание.
Ну его, этого Сережку. Ну его, этот холодильник. И пельмени - ну. У Алиски были дела поважнее - тридцать первое! Даже звучит сочно: как округлившиеся пакеты с продуктами, как набухшие мандарины, с которых капает сок, и его потом можно слизывать с пальцев. И как кругляши красной икры, толстым слоем намазанные на бутерброды. Звучит сочно, а в холодильнике ничего нет.
Алиса бросила вилку. Та ударилась о тарелку, отозвалась глухим стуком, и все повернулись. Заметили все-таки. Сережа уставился из-под нахмуренных бровей. Губы поджал, нос растянул и фыркнул. А Алиса точно-точно поняла, что он имеет в виду: дура.
- Что за ребенок, хоспади, - всплеснула руками бабушка.
Алиска подскочила и бросилась с кухни: глаза мокрые, губы дрожат. Глупые! Какие же они все глупые! Тридцать первое. Тридцать первое! А они набросились из-за дурацкой морозилки.
Ну она им еще покажет.
Алиса с разбегу грохнулась перед кроватью на колени, нагнулась так, что торчала только попа, голову сунула за свисавшее одеяло - где в этой горе мусора нужное? Наконец заметила, повернулась, скрючила ступню, чтобы получилась клюшкой, ногу сунула под кровать: ловись, рыбка. Первый раз ничего не зацепила, второй - хватанула слишком много. Вытащила разом и забытые Сэркины игрушки, и скатавшийся в перекати-поле ком пыли, и обломки Сережкиной модели Су - никогда не забудет, как он на нее кричал после великой ноябрьской авиакатастрофы: самолет пал жертвой огромной летающей головы пупса.
Но самое главное тоже вытащила - пухлую розовую свинью из любимого мультика, с нарисованными щеками и пятном на левом глазу. В спине у свиньи была щелка, а внизу дыра, закрытая резинкой. Алиса затаила дыхание: неужели и правда придется открывать? Она ведь так долго копила! Уже четыре месяца бережно складывала каждую сэкономленную монетку, а бумажки сворачивала в четыре раза, чтобы пролезли. Она ведь себе на свадьбу откладывала! А тут беда.
И быстрее, пока не передумала, схватилась за резинку и подцепила ее короткими ногтями. На пол посыпались монетки. Три бумажки - одна в пятьдесят рублей и две по десять - застряли внутри. Пришлось доставать руками. А кроме них было совсем мало: десять кругленьких десяток, две пятерки, остальное - рубли и двушки.
Ну ничего. И этого хватит, если подойти к делу с умом. Нужно-то всего ничего - елку и красную икру. Мандарины, салаты и холодец, конечно, здорово. Но на них двухсот пятидесяти шести рублей не хватит.
Зимой Алиса носила резиновые сапоги. Они были желтыми, с блямбами розовых цветов, но от них все равно было грустно. Грустно от темно-серого неба, нависшего над Питером, от луж, от стойкого запаха влаги. Алиса обходила лужи, вяло пинала носками, но даже это не приносило радости. Лужи должны быть осенью и весной, а зимой снег - что тут непонятного?
Рядом с домом, на перекрестке за низкой оградой стоял продавец. Его окружали мохнатые елки, приваленные к ограде и друг к другу, перетянутые некрасивой серой веревкой. Алиса каждый день проходила мимо и думала: скоро вас заберут, нарядят, будете краси-и-ивые. А сегодня даже елки выглядели грустными - повесили лапы. Наверное, уже понимали, что не всех заберут, и единственным украшением многих так и останется эта скучная серая веревка.
Алиса опустила руку в карман, выдохнула и побрела к продавцу, старательно огибая лужи:
- Простите, а сколько стоит?
Продавец глянул из-под козырька. Он выглядел нелепым в огромной куртке до колен, наползшей рукавами до кончиков пальцев, из которых едва поблескивал огонек сигареты.
- Девятьсот.
Алиска потрясла мелочь в кармане.
- А есть со скидками?
- Нет, - равнодушно отозвался продавец, - скидки будут после шести. Пятьдесят процентов.
Алиса поджала губы. Вот так всегда. Хорошо хоть Сережки рядом нет - он бы обязательно посмеялся.
- А сколько будет в итоге?
Продавец снисходительно фыркнул:
- Четыреста пятьдесят.
Все равно не хватает! Алиска уже почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Что же делать? Можно попросить у Сережи - но он опять начнет вредничать. У бабушки - всплеснет руками, скажет это свое "хо-о-спади". У мамы она бы просить не стала. Да и, если узнают, что Алиса выскользнула на улицу, никого не предупредив, накажут. А ветки вообще не нужны. Или елка, или можно вообще ничего не праздновать.
Ладно, она обязательно что-то придумает. Алиса повернулась и со всех ног побежала в сторону магазина.
Небо треснуло и разразилось дождем.
Мокрая курица с растрепанными волосами. Она оттянула веки, чтобы глаза стали похожи на шарики, высунула язык и наморщила нос. Вот теперь точно обезьяна! Шапка с помпончиком - мама сама вязала - мокрая насквозь. С куртки течет. Даже резиновые сапоги не помогли - вода затекла внутрь, и всю обратную дорогу Алиса хлюпала.
Зато она купила банку красной икры. Двести сорок восемь рублей - еще восемь осталось звенеть в кармане. Совсем немного, но она вернет их в копилку и будет добавлять каждую неделю. Даже попросит бабушку вместо воскресного мороженого отдавать деньгами - так точно успеет скопить на свадьбу. Тем более - Алиска высунула язык еще сильнее - кто ее такую обезьяну возьмет?
Она сняла шапку, начала стягивать сапоги, но тут в коридоре появился Сережка. Они стояли друг напротив друга, как в старых фильмах про ковбоев. Алиска тут же вспомнила про комок пыли. Если он сейчас прокатится между ними - она совсем не удивится. Приготовится прыгать от Сережкиного пистолета - тем более он у него есть, и пульки тоже. Но вместо пыли между ними появился Сэрка. Посмотрел на хозяина, на хозяйку и лениво мяукнул.
"Мяу" послужило сигналом. Сережка тут же сорвался с места и побежал в зал. Алиска - за ним, стаскивая на ходу сапоги.
- Стой! Не надо рас…
Закончить она не успела. Так и замерла перед мамой с компрессом на лбу, перед бабушкой, которая в очках-половинках разгадывала кроссворд из "никому-не-трогать" стопки. Замерла и выпучила на них глаза, а они дружно на нее уставились, и на их лицах было выражение мученического смирения: ну что опять учудила?
- Хоспади! - всплеснула руками бабушка. - Что за ребенок?
- Это она на улице так, - отчеканил Сережка.
- И никому не сказала? Али-и-иса, ну что с тобой делать?
- Ванну набери, - чуть слышно ответила мама, по голосу казалось, что она совсем не сердится, - надо согреть, чтобы не простыла.
Бабушка, кряхтя, поднялась с кресла. Убрала кроссворды в стопку и поманила пальцем:
- Идем, хоре ты луковое.
- Ой, подожди-подожди! - Алиса со всех ног помчалась в кухню. Распахнула холодильник - а там сверху вниз на нее смотрит полупустая пасть. Тарелка с недоеденными пельменями, плошка с яйцами, бабушкина сковородка с капустой, а вдоль нижней стенки колючие уголки соусов: кетчуп, горчица, тартар.
Алиса встала на цыпочки, приподняла соусы и сунула под них банку с красной икрой.
А медленное и кряхтящее тело бабушки уже плыло по коридору в ванную.
К вечеру дождь прекратился. Алиса снова брела по улицам - на этот раз предупредив, получив зонтик и указания не уходить далеко и к восьми возвращаться. Зонтик был не самым главным. Самое главное она держала в руках. И так волновалась, что на перекресток рванула бегом.
Слава Богу! Продавец все еще был на месте. Алиса подскочила к нему и со всей силы потянула за длиннющую куртку:
- А у вас скидки уже появились?
Продавец отскочил. Алиска заметила, как он что-то пробормотал, но так тихо, что ничего не было слышно. Потом выдохнул и прижал руку к груди:
- Ох, нельзя же так! Кондратий хватит!
"А кто такой Кондратий?" - хотела спросить Алиса. Но вовремя догадалась, что это не добавит ей очков - лучше притвориться, что она все-все на свете знает.
- Не хватит, - махнула она рукой, - а подкрадываюсь я всегда незаметно. Так как у вас со скидками?
- Ну четыреста пятьдесят, - протянул продавец, почесывая бровь.
- Ура! - Алиса чувствовала, как засветилась от счастья. Продавец, наверное, вместо ее лица увидел большую ярко-желтую лампочку. - Вот!
Она протянула сложенный в четыре раза листок бумаги.
- Эм, это что? - Продавец достал из длиннющих рукавов руки, развернул бумажку и заморгал.
На бумажке аккуратным детским почерком было написано:
ГОРАНТИЙНОЕ ПИСЬМО
Я, Зорина Алиса Сергеевна, обязуюсь, как только выросту и начну заробатывать (или когда соберу денги в копилке) вернуть Продавцу Елок на перекрестке проспекта Комендантского и улицы Шаврова 450 (четыристо пятьдесят) рублей.
Алиса поджала губы и упрямыми намокшими глазами уставилась на продавца. А вдруг она неправильно списала с Интернета? А вдруг без печати гарантию не примут? После долгой-долгой паузы, за которую Алиса успела решить, что все безнадежно, продавец, наконец, заговорил:
- А точно отдашь?
- Точно-точно! - обрадовалась она. - Вы меня засудите, если я не заплачу.
Продавец скривил губы, хмыкнул и выдохнул.
- Ладно, вон ту возьми, - кивнул он и ткнул рукавом на приваленную к ограде елку, - сама-то дотащишь?
- Дотащу-дотащу! Спасибо!
Алиса обхватила елку, как будто обнимала старого знакомого. Но елка оказалась тяжелой - Алиса изогнулась буквой "Г" - почти встала на мостик, и сапоги заскользили по лужам. Она бы грохнулась на спину, но извернулась и приземлилась на теплое, мокрое и колючее тело елки с резким смолистым запахом хвои, от которого почему-то страшно захотелось есть. Алиса снова подскочила, прижала ствол к бедру, обхватила правой рукой и пошла, чтобы елка волочилась следом. Но елка осталась лежать - тяжелая, мокрая от дождя, перетянутая старой бечевкой. Никуда она не собиралась, ей и здесь - под серым небом - хорошо.
Ну что за упрямица? Тебя в квартиру отнесут - тепло, уютно, светло и ароматно, украсим тебя сережками-шариками, обвесим бусами-гирляндами, а сверху старую ребристую, сияющую, как рубин, звезду. У Алисы бус никогда не было, и она немного даже завидовала елке, а та - вот глупая - не хотела идти.
Алиска наконец наловчилась. Встала к елке передом, к дому задом, схватила ствол обеими руками и попятилась раком. Ну давай же, деревяха, тащись, краси-и-ивая будешь!
Елка скрипнула - будто фыркнула - и поддалась. Заскользила по лужам, поднимая грязные брызги, скоро и веревка стала грязно-коричневой, и Алисин голубой пуховик покрылся точками - коричневыми метеоритами, оставляющими за собой водянистый грязный хвост.
Продавец смотрел, пока она не исчезла в подъезде, мял сигарету и думал: "Во деваха".
Самым трудным оказалось поднять елку по лестнице к лифту. Алиса медленно - ступенька за ступенькой - тащила, пыхтя и напевая, чтобы было не скучно: жил отважный капитан…
А когда капитан влюбился, а Алиске осталось две ступеньки, елка вдруг выскочила и поехала вниз.
- Стой-стой, ну куда же ты?!
И Алисе вдруг так захотелось плакать. То ли от того, что никак у нее эту дуру дотащить не получалось. То ли от того, что так и не удалось этой "зимой", так же как елка, махнуть с горки, хватаясь руками за бублик, чтобы в ушах ветер, а в глаза - снег. А может, и от того, что мама месяц почти не встает.
Она плюхнулась на ступеньку, уперла локти в острые колени, спрятала лицо в ладонях и сидела так, пока не устала от безделья. А потом встала и, шоркая по грязному полу, попятилась к лифту. "Ну и не надо!" - подумала она, нажимая прожженную кнопку, - ну и не нужно никакого Нового года. И елки не нужно! И красной икры на желтом жирном масле - Алиска ее тайно съест, чтобы больше досталось. Вот бы сейчас закрыть глаза и вдруг оказаться в другом месте!
А когда лифт распахнулся, Алиска задохнулась на середине вдоха - дверь была не ее! Не черная и железная с ссадинами вокруг замка, а деревянная, с золоченым глазком и причудливо извернувшейся ручкой. Дверь была дяди Гены - соседа сверху. Да как же так, если она точно-точно нажимала на знакомую кнопку, в которую палец как будто проваливался?
Алиска, ни секунды не думая, запрыгала к звонку. И снова стало хорошо, и снова захотелось обрадовать всех красной икрой! Вот оно - самое настоящее новогоднее чудо! Ведь неслучайно лифт ее именно сюда привез. А дядя Гена - обязательно поможет.
За дверью что-то заворчало и зашаркало. Интересно, какой у него пол в коридоре? Такой же желтый линолеум, как у них, или плитка, как у Олежки? Щелкнул замок, крутанулся ключ, и дверь легко, будто зевнула, распахнулась. А на пороге стоял дядя Гена. Какой-то он был низкий для своего обычно роста, с заспанными глазами и заляпанной красным пятном футболкой.
- Чего ва… - начал он, а "м" повисло где-то в воздухе, похожее на бабушкино "ммм", когда она сосредоточенно водит карандашом в кроссвордах, - Алиска? Что-то случилось?
Она смогла только схватить его за руку и потащить за собой:
- Там, там, дядя Гена! Елка! Я не дотащу. Я ее поднимаю, а она катится.
- Ладно, погоди, дай хоть…
- Она же замерзнет! Ей в тепло нужно, к украшениям…
И вниз на лифте. А Алиска все говорила и говорила. И про елку, и про икру, и про то, что ей теперь свадьбу придется переносить. И про маму, и про бабушку, и про сломанную морозилку - почти со слезами.
- И я тогда снег на терке… на терке… на… - Алиске вдруг сдавило горло. Елки не было! Ее елки! Той самой, которую она тащила, которой обещала и бусы, и серьги, и звезду на перекошенную макушку.
Не было!
И никакое это не чудо!
Она сделала глубокий вдох, а на выдохе разразилась громогласным ревом. И как бы дядя Гена ни пытался, ему никак не удавалось ее успокоить. Обессилев, он просто подхватил маленький, грязный, ревущий комок, отнес к квартире и передал бабушке из рук в руки. А Алиса все ревела и ревела, пока ее не раздели и не уложили спать.
Алиса проснулась от знакомого кисло-сладкого сочного запаха. Заворочалась в постели: неужели она так разоспалась, что теперь даже запахи во сне чувствует? А нет, пахло оттуда - из реальности.
Она приоткрыла правый глаз и лениво оглядела комнату. Перед ней, восседая на высоком стуле, уперев ноги в перекладину между ножками, сидел и гордо ел мандарин Сережка. Он то и дело совал свернутую спиралью кожуру Сэрке, тот нюхал, фыркал и пятился, сощурив в отвращении глаза. А потом опять подходил - уж очень аппетитно все это выглядело.
- А мне? - тут же подскочила Алиска.
Из-за набитого рта Сережа так и не смог сказать ничего вразумительного. Промямлил что-то и махнул рукой. Но Алиса все поняла: там, в кухне. Она на бегу натянула домашнее платье, выскочила в зал и так и замерла! Прямо за диваном стояла ее елка - ее! Потертая, с поломанными лапами, но зеленая, колючая, с терпким смолистым запахом, с легким поклоном макушки-головы, и самое главное - умытая, чистая и без удушливой грязно-серой веревки. А возле елки стоял дядя Гена - он переоделся в джинсы и светло-серую кофту и сразу стал и выше, и красивее, и даже каким-то родным сразу стал. Ловко подцеплял поломанные ветки, накручивал зеленой ниткой с катушки и привязывал к стволу, чтобы торчали как новенькие.
Бабушка, охая и фыркая - обременили лишними делами, - ковырялась в коробке с игрушками и сухими руками вытягивала запутавшиеся дождики. А с закрытой кухни - подумать только! - тянуло мясом. И все эти запахи: мандаринов, хвои, фирменной бабушкиной стряпни и теплой "надышанной" комнаты - переплелись и закружили Алиску куда-то в совершенно другой мир.
- Ну, конечно, отметили б! - заворчала бабуся, когда Алиса невразумительно залепетала, едва борясь со слезами обиды и радости. - Без елки думали отметить. Я ж бы ее не потащила. Но без курицы жареной я б вас не оставила. И пюрешечку сейчас сделаем…
- И бутерброды с икрой! - обрадовалась Алиса.
- Ишь удумала! Денег нет, а ей икры захотелось. Без икры будем.
- Да я сейчас, сейчас!
Алиса побежала дальше, в кухню, проскользнула, дверь за собой закрыла - чтобы Сэрка не мешался - и принялась за дело.
Намазывать масло она умела - точно знала, сколько надо подождать, чтобы оно подтаяло - не крошилось, но и не растекалось водой. И сколько брать на один ломоть хлеба и как намазывать, чтобы вышло вкусно. А вот с икрой пришлось помучиться - сначала мало, потом много, да еще и Сэрка просочился через щель и начал тереться о голени теплой головой. Зато, когда Алиса вынесла все это великолепие на большой праздничной тарелке с синим ободком, когда все увидели бутерброды, на которых, как шарики на елке, блестели кругляши икры, все старания окупились сполна. Сережка так и замер с мандарином во рту. Да и все замерли, только Сэрка выписывал восьмерки и драл горло, требуя угостить.
А потом весь этот круговорот запахов, звуков и голосов закружил Алиску. Вон еще ту лапу привяжите, мам, курицу проверь, хоспади, в могилу бабушку загоните, ну что ты свои мандарины ешь и ешь, иди вон дяде Гене помоги звезду крепить. Ну что делать? Разбили так разбили. У тебя же клей от моделей остался - склеите как-нибудь.
И урчание Сэрки, и звон бьющихся друг от друга игрушек, шорох мишуры, хруст бабушкиных суставов, мамино тихое покашливание и даже "Джингл Бэлс" - который писклявым голосом затянул Сережка, - все это закружило, как ураган Дороти из мультика, и выбросило уже в ночь к бою курантов, к столу с белой скатертью, к прожаренной до коричневого цвета курице, к вазе с мандаринами, которые Сережа хватал зубами, потому что "ну что за ребенок, хоспади, все руки клеем заляпал", и, конечно же, к бутербродам с икрой на широкой тарелке.
- Ну спасибо за приглашение! - поднял бокал дядя Гена. - За хозяек, за хозяев, - он подмигнул Сереже, - и за Алиску, которая так захотела Нового года, что получила.
- Только снега нет, - пробормотала она, уставившись в стакан с яблочным соком.