Мистер Каннингем рассмеялся. Он был служащим полицейского управления только в служебные часы.
- А как они будут другими, Том? - сказал он.
Тоном команды, изображая грубый провинциальный выговор, он рявкнул:
- Шисят-пятый, лови капусту!
Тут засмеялись все. Мистер Маккой, желая любым способом пролезть в разговор, сделал вид, будто он не знает, о чем речь. Мистер Каннингем объяснил:
- Дело тут как бы происходит - так рассказывают - в казармах, где вымуштровывают этих деревенских увальней, омадхаунов. Сержант их строит в шеренгу у стены, и каждый держит в руках свою миску.
Он сопровождал рассказ комичными жестами.
- Время обеда, понимаете. На столе перед сержантом здоровый чан с капустой и здоровая ложка этак с лопату. Он на эту ложку берет кочан и пуляет через всю казарму, а эти сердяги должны стараться в миску поймать: Шисят-пятый, лови капусту!
Все опять засмеялись - но возмущение мистера Кернана не вполне улеглось. Он сказал, что надо бы написать письмо в газеты.
- А то эти йеху являются сюда, - развивал он, - и думают, что они могут нами командовать. Вам можно не объяснять, Мартин, что это за народ.
Мистер Каннингем согласился не целиком.
- Здесь как везде на свете, - отвечал он, - есть люди дурные, а есть хорошие.
- Да, есть и хорошие, я не спорю, - признал мистер Кернан.
- Лучше всего, это не иметь с ними дела, - сказал мистер Маккой. - Лично я так считаю!
В комнату вошла миссис Кернан. Она поставила на стол поднос со словами:
- Господа, прошу вас!
Мистер Пауэр поднялся, чтобы исполнить роль кравчего, и предложил ей свой стул. Она отказалась, говоря, что ей надо гладить там внизу, и, обменявшись знаками с мистером Каннингемом под прикрытием спины мистера Пауэра, пошла к двери. Супруг окликнул ее:
- Кисонька, а мне ничего?
- Ах, тебе! Тебе хорошую трепку! - был суровый ответ.
Супруг воскликнул ей вслед:
- Ничего муженьку-бедняжке!
Он состроил такую жалкую мину, что доставленный портер распределялся среди всеобщего веселья.
Господа пригубили по глотку, поставили стаканы на стол и сделали некоторую паузу.
Потом мистер Каннингем, обращаясь к мистеру Пауэру, как бы вскользь обронил:
- Так вы сказали, Джек, в четверг вечером?
- Да, в четверг, - сказал тот.
- Отлично, - быстро отвечал мистер Каннингем.
- Можно встретиться у Макаули, - сказал Маккой. - Самое удобное место.
- Только надо не поздно, - заметил озабоченно мистер Пауэр. - Там наверняка будет набито битком.
- Можно встретиться в полвосьмого, - сказал Маккой.
- Отлично! - произнес мистер Каннингем.
- У Макаули в полвосьмого, заметано!
Последовало непродолжительное молчание. Мистер Кернан выжидал, посвятят ли его в свои переговоры друзья. Потом спросил:
- А что это вентилируется?
- Да так, ничего, - сказал мистер Каннингем. - Договариваемся насчет небольшого дельца в четверг.
- В оперу собрались?
- Да нет, - произнес мистер Каннингем уклончиво, - тут такое дело… духовное.
- А-а, - сказал мистер Кернан.
Вновь последовало молчание, а потом мистер Пауэр напрямик рубанул:
- Да понимаешь, Том, сказать тебе честно, мы тут решили поговеть.
- Вот именно, - сказал мистер Каннингем. - Джек, и я, и Маккой, мы все решили как следует помыть горшки.
Он произнес эту метафору энергично и вместе с тем как-то по-домашнему и, ободрившись звуками собственного голоса, продолжал:
- Видите ли, ведь если начистоту, то все мы изрядная компания шельмецов, все и каждый. Вот именно, все и каждый, - добавил он ворчливо, но мягко, и повернулся к мистеру Пауэру. - Сознайтесь-ка!
- Сознаюсь, - отозвался тот.
- И я сознаюсь, - сказал Маккой.
- Вот мы и решили помыть сообща горшки, - заключил мистер Каннингем.
И тут его словно осенила мысль. Он резко повернулся к больному и сказал:
- Послушайте, Том, а знаете, что мне сейчас пришло? Ведь вы-то тоже могли бы с нами, и тогда будет полный квартет.
- Отличная идея, - присоединился мистер Пауэр. - Дружная четверка, все вместе.
Мистер Кернан хранил молчание. Предложение почти ничего не говорило ему, но, понимая, что он стал предметом интереса некоторых духовных инстанций, он полагал долгом своего достоинства проявить несговорчивость. Некое время он не принимал участия в разговоре и только слушал, с видом холодного отчуждения, как друзья его обсуждают иезуитов.
- У меня не такое уж скверное мнение об иезуитах, - сказал он, вмешиваясь наконец. - Они в своем ордене образованные, и мне верится, что у них благие намерения.
- Их орден самый важный в Церкви, Том, - с подъемом произнес мистер Каннингем. - Генерал иезуитов стоит сразу после папы.
- Можете не сомневаться, - сказал Маккой, - если надо, чтоб дело было сделано, и без дураков, идите к иезуитам. У этих гавриков настоящее влияние. Вот я знаю один случай…
- Иезуиты - это избранное общество, - сказал мистер Пауэр.
- И вот интересная вещь, - вставил мистер Каннингем, - насчет иезуитского ордена. Каждый орден в Церкви проходил реформу в тот или другой период. Но орден иезуитов один-единственный никогда не проходил реформу и никогда не был в упадке.
- В самом деле? - спросил Маккой.
- Исторический факт, - сказал мистер Каннингем.
- А посмотрите на их церкви, - прибавил мистер Пауэр, - посмотрите, какая паства у них.
- Иезуиты действуют среди высших классов, - сказал Маккой.
- Бесспорно, - подтвердил мистер Пауэр.
- Вот поэтому я за них, - сказал мистер Кернан. - А то простые эти попы, неграмотные, неотесанные…
- Они все хорошие люди, - возразил мистер Каннингем, - только все по-своему. Ирландских священников уважают во всем мире.
- О да, - сказал мистер Пауэр.
- Это не то что на континенте некоторые священники, - сказал Маккой, - такие, что недостойны так называться.
- Ну, может, вы правы, - смягчил свою позицию мистер Кернан.
- Конечно, я прав, - сказал мистер Каннингем. - Я столько прожил на свете и повидал столько, что уж могу судить о людях.
Джентльмены вновь выпили, следуя по кругу. Мистер Кернан, казалось, что-то взвешивает в уме. Услышанное подействовало на него. Он очень высоко ценил способность мистера Каннингема судить о людях и читать лица, и он попросил подробностей.
- Просто обычное говение, понимаете, - сказал мистер Каннингем. - Его проводит отец Борделл для деловых людей, вот как мы.
- Он с нами не будет слишком строго, - сказал мистер Пауэр убеждающим тоном.
- Борделл, Борделл… - произнес больной.
- Вы его должны знать, Том, - сказал уверенно мистер Каннингем. - Отличный человек, славный! И как мы с вами, вполне от мира сего.
- А… знаю, кажется. Такой высокий, и лицо красное.
- Он самый.
- И что, Мартин, он… хороший проповедник?
- Н-ну-у… Понимаете, это не то чтобы проповедь. Это дружеская беседа скорей, в рамках здравого смысла, понимаете.
Мистер Кернан обдумывал. Мистер же Маккой произнес:
- Отец Том Берк, это вот был мужик!
- О, отец Том Берк, - сказал мистер Каннингем, - это был прирожденный оратор. Вы, Том, его слыхали когда-нибудь?
- Слыхал ли когда-нибудь! - живо отреагировал больной. - Ничего себе! Уж я-то…
- А между тем, говорят, он был не силен в богословии, - сказал мистер Каннингем.
- В самом деле? - сказал Маккой.
- Ну, уж такого-то ничего, конечно. Просто говорят, иногда он в проповедях высказывался не совсем по учению.
- А!.. но блестящий мужик был! - сказал Маккой.
- Однажды я его слушал, - продолжал мистер Кернан, - только не помню, на какую он тему. Мы с Крофтоном были у самой стены этого… ну, партера, что ли…
- Притвора, - сказал мистер Каннингем.
- Ну да, у стены ближе к двери. Забыл, на какую тему… ах да, это было про папу, про покойного папу. Сейчас всё вспомнилось. Клянусь вам, это было великолепно, в таком стиле! А голос! Боже, это вот голос был! Узник Ватикана, так он его назвал. И помню, Крофтон мне говорит, когда мы вышли потом…
- Он же ведь оранжист, этот Крофтон, разве нет? - спросил мистер Пауэр.
- Еще бы, - отвечал мистер Кернан, - самый что ни на есть треклятый оранжист. Зашли мы к Батлеру на Мур-стрит - и я, ей-богу, был тронут по-настоящему, скажу вам чистую правду. Я помню его слова буквально: Кернан, - это он мне, - мы возносим молитвы у разных алтарей, - это он мне, - но вера наша одна. Меня поразило даже, как здорово он сказал.
- Да, тут впрямь что-то есть, - признал мистер Пауэр. - На проповеди отца Тома всегда набивалась куча протестантов.
- Между нами, уж не такая большая разница, - высказал Маккой. - Мы все веруем в…
Он поколебался слегка.
- …во Христа Искупителя. Но только они не веруют в папу и в Матерь Божию.
- Но, разумеется, - сказал мистер Каннингем внушительно и спокойно, - только наша религия истинная религия, древняя и настоящая вера.
- Кто ж сомневается, - сказал мистер Кернан с теплом в голосе. К дверям спальни подошла миссис Кернан и возвестила:
- К тебе гость!
- Это кто еще?
- Мистер Фогарти!
- А, пусть входит, пусть входит!
Из темноты появилось овальное бледное лицо. Дугу его светлых свисающих усов повторяли светлые брови, огибающие глаза, в которых выразилось приятное удивление. Мистер Фогарти был скромным зеленщиком. Он содержал в городе заведение с лицензией и потерпел крах, поскольку его финансовые возможности привязывали его к второразрядным винокурам и пивоварам. После этого он открыл небольшую лавочку на Гласневин-роуд, льстя себя надеждой, что своими манерами завоюет симпатии окрестных хозяек. Он старался соблюдать тон в поведении, был ласков с детишками и говорил с четкой дикцией. Культура не была ему чужда.
Мистер Фогарти пришел не с пустыми руками, он принес полпинты старого виски. Он учтиво расспросил мистера Кернана, поставил на стол свое приношение и присоединился к компании. Мистер Кернан весьма оценил приношение, памятуя, что у мистера Фогарти оставался за ним небольшой незакрытый счетец за овощи. Он сказал:
- Никогда в вас не сомневался, старина. Открой-ка, Джек, можно тебя попросить?
Мистер Пауэр вновь исполнил роль кравчего. Стаканы ополоснули и разлили в них пять малых порций виски. Новое вливание чувствительно оживило разговор. Мистер Фогарти, сидя на краешке стула, проявлял особый интерес к теме.
- Папа Лев XIII, - сказал мистер Каннингем, - был одним из светил своего времени. Его великой идеей, понимаете, было объединение латинской и греческой церквей. Это была цель его жизни.
- Как я часто слышал, - сказал мистер Пауэр, - он был одним из наиумнейших людей в Европе. Это еще кроме того, что папа.
- Бесспорно, был, - сказал мистер Каннингем, - да, пожалуй, и самым наиумнейшим. У него был девиз, понимаете, как у папы, - Люкс на Люкс, то есть Свет на Свет.
- Нет-нет, - с живостью возразил мистер Фогарти, - тут вы, по-моему, ошибаетесь. По-моему, это было Lux in Tenebris, то есть Свет во Тьме.
- Ну да, - сказал Маккой, - служба Tenebrae.
- Позвольте мне заявить, - твердо промолвил мистер Каннингем, - что это было именно Люкс на Люкс. А у его предшественника, Пия IX, девиз был Крукс на Крукс, то есть Крест на Крест, чтобы показать различие между двумя понтификатами.
Заявление было принято, и мистер Каннингем продолжал:
- Папа Лев был, понимаете ли, великий ученый и поэт.
- Лицо у него волевое было, - вставил мистер Кернан.
- Да, - сказал мистер Каннингем, - и он писал стихи на латыни.
- В самом деле? - спросил мистер Фогарти.
Маккой с довольным видом прихлебнул виски и покивал головой в двойном смысле, говоря:
- Да-да, тут, скажу вам, без дураков.
- Мы, Том, этого не учили, - сказал мистер Пауэр, следуя поданному примеру, - когда ходили в школу на медные деньги.
- Немало добрых людей ходили в школу на медные деньги, таща с собой торф для печки, - назидательно произнес мистер Кернан. - Старая система лучше всего. Учили честно и по-простому, без этих нынешних фокусов…
- Что верно, то верно, - поддержал мистер Пауэр.
- Без казуистики, - сказал мистер Фогарти.
Он четко артикулировал слово и с достоинством отхлебнул.
- Помнится, я читал, - сказал мистер Каннингем, - что одно из стихотворений папы Льва было про изобретение фотографии - само собой, по-латыни.
- О фотографии! - изумился мистер Кернан.
- Вот именно, - подтвердил мистер Каннингем.
Он также прихлебнул виски.
- А что, - сказал Маккой, - разве фотография не чудо, если так вот задуматься?
- Конечно, - сказал мистер Пауэр, - великие умы, они способны видеть этакое.
- Как говорит поэт, - молвил мистер Фогарти, - "Великие умы недалеко от безумия".
Ум мистера Кернана, казалось, был в замешательстве. Его хозяин с усилием пытался припомнить позиции протестантской теологии по некоторым колючим вопросам. В конце концов он адресовался к мистеру Каннингему.
- А вот скажите-ка, Мартин, - попросил он. - Ведь некоторые папы - конечно, не теперешний наш и не предыдущий, а какие-то из пап в старину, - ведь они были… ну, знаете… не шибко на уровне, правда?
Настало молчание. Мистер Каннингем отвечал так:
- Ну да, верно, были кое-какие темные персонажи… Но вот удивительная вещь. Никто из них, будь то последний пьяница, будь то самый… самый отпетый разбойник, никто из них никогда не проповедовал ex cathedra ни единого слова ложного учения. Разве это не удивительно?
- Удивительно, - согласился мистер Кернан.
- Ибо папа, - пояснил мистер Фогарти, - когда он говорит ex cathedra, он непогрешим.
- Да, - сказал мистер Каннингем.
- Ага, я знаю про папскую непогрешимость. Помню, когда я был молодой… Или же это было про…?
Реплику прервал мистер Фогарти. Вооружившись бутылкой, он разлил компании еще по малой. Мистер Маккой, видя, что в бутылке недостает для полного круга, сказал, что у него еще остается; прочие, повинуясь настояниям, приняли. Тихая музыка виски, струящегося в стаканы, составила приятную интерлюдию.
- Так вы про что говорили, Том? - спросил Маккой.
- Папская непогрешимость, - сказал мистер Каннингем, - это величайший эпизод во всей истории Церкви.
- И как это произошло, Мартин? - спросил мистер Пауэр.
Мистер Каннингем поднял вверх два толстых пальца.
- В священной коллегии кардиналов, архиепископов и епископов были, понимаете, два человека, которые выступали против нее, а все остальные были за. Весь конклав был единодушен, за исключением только этих двух. Нет и нет! Они ни за что не соглашались!
- Ха! - произнес Маккой.
- Это были один немецкий кардинал по имени Доллинг… или Даулинг… как же его…
- Даулинг уж никак не немецкий, я вам ручаюсь, - сказал мистер Пауэр со смехом.
- Ну, словом, этот знаменитый немецкий кардинал, как бы его ни звали, был один из них, а второй - это был Джон Макхейл.
- Как? - вскричал мистер Кернан. - Джон Туамский?
- Вы уверены в этом? - спросил с сомнением мистер Фогарти. - Мне казалось, это был какой-то итальянец или американец.
- Этот человек был Джон Туамский, - повторил мистер Каннингем.
Он выпил, и все джентльмены последовали за ним. Он перешел к окончанию истории:
- Итак, все они были там, все кардиналы, архиепископы и епископы со всех уголков земли, и эти двое отбивались как черти до последнего, пока наконец сам папа не поднялся и не провозгласил непогрешимость догматов Церкви ex cathedra. И в эту минуту Джон Макхейл, который все так и спорил, и спорил против нее, тоже поднялся и вскричал зычным голосом, что есть мочи: Credo!
- Верую! - перевел мистер Фогарти.
- Credo! - повторил мистер Каннингем. - Это показывает его веру. В тот момент, когда заговорил папа, он подчинился.
- А как насчет Даулинга? - спросил Маккой.
- Немецкий кардинал не подчинился. Он покинул Церковь.
Под действием слов мистера Каннингема в сознании его слушателей возник величественный образ Церкви. Дрожь пробрала их, когда его глубокий голос с хрипотцой произнес слово веры и послушания. И когда в комнату, вытирая руки, вошла миссис Кернан, она оказалась в торжественно притихшем собрании. Не нарушая молчания, она облокотилась на спинку кровати.
- Я видел однажды Джона Макхейла, - сказал мистер Кернан, - и я этого не забуду по гроб жизни.
Он повернулся к жене за подтверждением.
- Я ведь тебе сколько раз рассказывал!
Миссис Кернан кивнула.
- Это было на открытии памятника сэру Джону Грею. Выступал Эдмонд Двайер Грей, без конца нес какой-то треп, и тут же был этот старикан, насупленный, брови седыми кустиками, и он из-под них все сверлил глазками того.
Мистер Кернан насупил брови и, нагнув голову словно разъяренный бык, уставился на жену.
- Господи! - воскликнул он, вернув лицу обычное выражение. - Я в жизни у человека не встречал таких глаз. Как будто это он говорит: Я тебя, субчика, насквозь вижу. Глаза как у ястреба.
- В роду у Греев одни никчемные людишки, - сказал мистер Пауэр.
Пауза возобновилась. Потом мистер Пауэр повернулся к миссис Кернан и сказал весело и решительно:
- Что ж, миссис Кернан, мы из вашего мужа сделаем доброго католика, живущего во благочестии и страхе Божьем.
Он обвел рукой всех собравшихся.
- Мы все тут вместе будем говеть и исповедаем грехи наши - и, видит Бог, в этом нам крайняя нужда.
- Я не возражаю, - сказал мистер Кернан с несколько деланою улыбкою.
Миссис Кернан подумала, что ей будет разумней не выказывать большой радости, и ответила так:
- Сочувствую бедному священнику, кто будет выслушивать твою историю.
У мистера Кернана изменилось выражение.
- Если ему не понравится, - сказал он с напором, - он может… идти гулять. Я ему просто расскажу мою грустную историю. Я не из самых худших…
Мистер Каннингем проворно вмешался.
- Мы все проклянем диавола, - сказал он, - все сообща, и не будем забывать про его козни и про его могущество.
- Изыди от меня, Сатана! - возгласил мистер Фогарти со смехом, глядя на всю компанию.
Мистер Пауэр ничего не сказал. Он ощущал, что его отстранили от руководства, но на лице его мелькало удовлетворенное выражение.
- Все, что мы должны будем сделать, - сказал мистер Каннингем, - это стать с зажженными свечами в руках и возобновить обеты, данные при крещении.