– Да вы что! Я уже насмотрелся, что это такое! Какие это объемы! Я не самоубийца!
И я уж было решил, что ничего из этой затеи не получится… Как вдруг объявился Безбережный.
Он стоял на пороге, дыша, как после марафонского пробега, так что трепетали усы. Можно было подумать, что он бежал сюда прямо с Сахалина, если бы Сахалин не был островом.
– Ты что же, готов идти в рейс? – спросил я его с сомнением.
– Конечно! – отчеканил он. – Для этого и приехал, бросив там все дела. Надо выбираться из долговой ямы.
Обговорили условия. Мы беспроцентно ссуживаем Шурика десятью тысячами долларов, а он на всех троих привозит товар на тридцать тысяч (позже добавились еще шесть тысяч долларов Максима Румянова).
Зная Шурину импульсивность (памятуя последний случай с десятью тысячами пар детских тапочек), я расписал ему все до мельчайших подробностей. Я выделил главный товар и дополнительный, продумал запасные варианты на случай, если какого-то товара не окажется. Позвонил в Пусан и сделал заказы, заранее договорившись о ценах.
Составленную мной программу действий на пяти листах мы назвали "Главная книга" (кажется, существует такая книга для бухгалтерских записей).
– Шурик, не проявляй инициативу, делай все, как указано в "Главной книге", – внушал я Безбережному.
– Конечно! – без возражений, даже с энтузиазмом, соглашался тот. – Буду, как зомби, шпарить по программе. По гороскопу, у меня этот год неудачливый, мне инициатива противопоказана.
– Все хорошенько спрячь. Заранее договорись с кем-нибудь насчет чипсов для прикрытия, – наставлял я Шуру, как когда-то наставлял меня Олег.
Раз или два, будто пробудившись на секунду, я недоумевал, как это я так себя закружил. И при этом у меня, как когда-то и самолете, возникало ощущение скольжения по ледяной горе, когда впереди пугающая неизвестность, но остановиться, затормозить ты уже не в силах.
ПРЕДЧУВСТВИЯ
Ходили упорные слухи о резком ужесточении таможенных правил с первого июля, то есть как раз когда Шура будет в пути. Это накаляло и без того взвинченную обстановку, связанную обычно с отправкой в рейс. Не нравилось мне и то, что оформлялся Шурик через незнакомую нам турфирму, так как от нашей рейсов в эти дни не было.
Может, еще не поздно остановиться, размышлял я. Кое-что мы заработали, а в случае провала потеряем всё да еще и в долгах окажемся. Но маховик уже был раскручен: путевка куплена, товар в Корее заказан, многие из наших покупателей предупреждены.
– Вадим все продумал, – внушительно говорила Малика Тимуру, когда тот приставал ко мне с вопросами. Но мне кажется, она чувствовала мои сомнения, и слова эти предназначались скорее для меня.
Решительности мне придало полученное в эти дни письмо от жены, из которого я узнал, что неоплачиваемый отпуск в институте продлен.
В самый последний момент вместе с Безбережным решил отправиться в Пусан и Шура Голощупов (со своими деньгами и деньгами знакомых ребят). С одной стороны, это как будто радовало: все же вдвоем надежнее и грузить проще; а с другой – настораживало: ведь Голощупов, как я слышал от Олега, всегда отличался невезучестью – у него и товар из машины не раз воровали, и "реализаторы" исчезали, не вернув денег. Похоже, я становился суеверным…
Теплоход "Ламинария" отошел в полдень. Запомнились лица наших посланцев – напыженное лицо Безбережного и окаменевшее, с печатью какой-то обреченности – Голощупова. Рейс намечался долгий, с заходом в Японию, а значит, предстояло долгое ожидание.
Таможенное законодательство действительно ужесточилось. За контрабанду в особо крупных размерах теперь грозило, помимо изъятия товара, тюремное заключение сроком от трех до пяти лет с конфискацией имущества.
– В особо крупных размерах – это как раз наш вариант. Так что Шурики сейчас кандидаты в зэки, – мрачно пошучивал Максим.
– Если начнут сажать, кто же в рейс ходить станет? Таможенникам тогда тоже ничего не перепадет! – восклицал Тимур.
Чаще мы проводили вечера в молчании, думая, несомненно, об одном и том же.
Стремясь развеять тревожные мысли, я в куче Олеговых книг откопал, казалось бы, то, что мне нужно – произведение Дейла Карнеги о том, как перестать беспокоиться.
"Представьте себе самое худшее, что может случиться, – советовала книга. – Постарайтесь смириться с этим. А затем спокойно подумайте, как изменить ситуацию".
Я представил себе худшее – конфискацию всего товара и арест двух наших "экспедиторов", и мое беспокойство начало переходить в панику. Смириться с этим "худшим" было выше моих сил.
Незадолго до возвращения Шуриков прибыл из Штатов Олег с семьей. Квартира сразу ожила. Рассказы, показ фотографий – все это отвлекло нас на время от томительного ожидания. Олег был очень доволен поездкой и не стал распекать нас за самовольное решение послать Шуру в Пусан.
В один из вечеров Олег решил развлечь нас чтением выдержек из брошюры "Таможенный кодекс Российской Федерации", которую он приобрел в аэропорту.
– "Контрабандой называется, – судейским тоном читал он, – перемещение через таможенную границу помимо или с сокрытием от таможенного контроля, с недостоверным декларированием наркотических средств, ядов…" Это нас не касается, – прибавил он от себя. – Вот: "а равно такое перемещение иных товаров, совершенное в крупных размерах". "Контрабанда наказывается в соответствии с уголовным законодательством Российской Федерации".
Мы слушали в мрачном молчании.
"Ламинария" прибыла восемнадцатого июля. Оформлялась она на рыбной таможне, считавшейся более сговорчивой (ради этого и пассажиры набирались только с паспортами моряка). Вечером "Ламинария" подошла к морвокзалу.
Судно имело странный вид. Оно сплошь было обложено автомобилями. Машины не помещались на палубах и торчали над бортами. Корма напоминала веер игральных карт, зажатых в гигантском кулаке.
В этот раз я был в роли встречающего.
– Как дела, Шурик, как таможня? – кричал я с берега, в то время как теплоход, урча, боком приваливал к причалу.
– Всё. Прошли! – поблескивал Шурик железными зубами (рядом сдержанно улыбался Голощупов). – Нашу лабораторию даже не открывали! В основном оформляли машины, – долетало до нас.
– Все купил? – беспокоился я уже о другом.
– Все, согласно "Главной книге"!
– Налог большой насчитали? – деловито осведомился Олег.
– Не знаем еще. Мы задекларировали пятьсот коробок чипсов. Можно было и двести указать, но решили не наглеть.
– Это все фигня! Заплатим, – удовлетворенно кивнул Олег.
Уже пришли в движение портовые краны, цепляли машины крюками под днище и снимали на берег. Хозяева в большинстве своем сразу на них и уезжали. В это же время на бетон причала летели мешки и коробки.
Мы же решили производить выгрузку, как всегда, с утра на сорок четвертом причале.
Дома в этот вечер мы радовались успешному завершению рейса и с хохотом провозглашали тост: "За таможню!"
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ АККОРД
Утром следующего дня при бледном свете едва приподнявшегося над туманным горизонтом солнца мы таскали по трапу доставленный Шуриком товар в крытый кузов грузовика. Безбережный с Голощуповым где-то в недрах теплохода извлекали груз из лаборатории и волокли по коридорам. Серега (компаньон Голощупова) выбрасывал тюки на палубу, а уже мы с Максимом несли их на корму к трапу и далее – к машине. Тимур принимал. Олег уехал за Пашей-"макаровцем". Параллельно с нами другая команда коммерсантов и грузчиков наваливала на берегу, видимо в ожидании транспорта, гору привычных для глаза плоских мешков (со спортивными штанами, определил я безошибочно). Все шло как обычно…
И никто ничего не понял в ту минуту, когда на борт с незаметно подошедшего катера вдруг стали впрыгивать люди в голубой форме. Таможенники!
– Выгрузку прекратить! – раздалась команда.
Двое из прибывших сразу захватили трап, один занял позицию возле кучи мешков на берегу.
– Всё обратно! – железным голосом приказали мне (я как раз нес к трапу коробку).
Нечто похожее на тошноту охватило меня. Как после американских куриных окорочков. "Вот он, провал", – стукнуло в мозгу. Тотчас вспомнились пророчества Шуры Безбережного о финансовых потрясениях, и моя убежденность, что когда-нибудь представители власти явятся-таки во время выгрузки… И это случилось. Я видел злые глаза, искривленные рты таможенников, их быстрые перемещения, слышал топот их ботинок по железу палубы, короткие резкие окрики. Это была реальность. Но разум отказывался ее принять.
– Что такое? В чем дело? Мы таможню прошли! – кричала в это время рослая плечистая девица (как выяснилось позднее, хозяйка мешков на берегу).
– Вот мы сейчас и проверим, что у вас задекларировано и что в наличии, – отвечал ей зычный голос.
Действуя скорее автоматически, я успел бросить коробку обратно к дверям и, оскалясь, прошептал выглядывающему оттуда Голощупову, чтобы они с Шуриком быстро тащили все обратно и запирали лабораторию. Вернувшись на корму, я с намеренно развязной медлительностью (а на самом деле находясь на грани обморока) проследовал по трапу мимо двух охранников (один поигрывал дубинкой) и, пройдя по набережной, приостановился возле грузовика, с показным безучастием глядя куда-то вдаль.
– Закрывай потихоньку дверцы и отъезжай, – не поворачивая к Тимуру головы и почти не двигая губами, зловеще прошипел я.
– А что случилось, Вадим? – без тени тревоги откликнулся из кузова-будки Тимур.
– Таможня, видишь?! П…ц приходит.
– Какая такая таможня! Мы же прошли таможню!
– Быстро отъезжай!
Столь же медленно я отошел, однако таможенник на мешках что-то заподозрил.
– Машина – на месте! – приказал он.
И все же в эти первые минуты общей суматохи Тимуру удалось угнать на одну треть заполненный грузовик.
Тем временем несколько таможенников уже нырнули внутрь теплохода. Двое парней-охранников (пацанов почти что), в черных бушлатах с желтой эмблемой "Таможня" на рукаве, расхаживали с дубинками вдоль борта. Долговязый тип с повадками сторожевого пса, стоял возле трапа, упершись рукой в бок, где висела кобура с пистолетом. Всеми распоряжался кривоногий очкастый молодой таможенник с мясистым носом и пучочком белесых усов под ним, чем-то похожий на Витьку Жупикова. Мы – я, Румянов и приятель Голощупова Серега, как пришибленные, стояли на корме, чуть в стороне от трапа.
Чувствуя наконец, что судно у них в руках и ситуация под контролем, таможенники несколько расслабились. С некоторыми удалось даже вступить в переговоры, из которых мы выяснили, что это оперативная таможня, действующая обычно в экстренных случаях, что их облава связана с "наводкой", судно "застучали". Кто?!
– Мы знаем кто, – уверенно заявила девица, хозяйка мешков на берегу. – Сейчас поедем к нему. Он нам за все заплатит!
Получалось, что мы оказались жертвой чужой межгрупповой вражды. И нам-то уж точно никто ничего не заплатит…
Выползли на палубу оба Шурика. Голощупов глядел куда-то мимо и покачивался, точно пьяный. Безбережный, с округленными от страха глазами, заикаясь и чуть ли не стуча зубами, принялся бормотать мне, что с очкастым кривоногим таможенником – старшим группы – он был когда-то вместе на военных сборах.
– Как звать, помнишь? – вскинулся я.
– Да. Костя Опричнин.
– Ну дак подойди к нему, Шурик! Договорись, чтоб нас не трогал! – взмолился я. Забрезжила какая-то надежда…
– Я уже подходил, – прощелкал челюстями Безбережный.
– И что он? Узнаёт тебя?
– Н… не знаю. Делает вид, что не узнаёт…
– Еще раз подойди. Напомни, – настаивал я.
– Шурик, от тебя сейчас многое зависит! – приподнял голову Румянов.
Шурик со смиренным видом поплелся за своим "знакомым". Вернулся он еще более потерянным.
– Все бесполезно, – едва слышно прошамкал он. И прибавил после минутного молчания: – Попросил меня показать помещение… чтобы знать, говорит, где твое. Я открыл… Говорит, всё будем пересчитывать.
– Ты?! Сам открыл?! – едва не вскричал Максим.
Я опять почувствовал тошноту. Все. Это уже окончательный крах.
Застыв на месте, Безбережный бессмысленно двигал глазами. Шурик Голощупов в это время, переходя от одного человека к другому, что-то тревожно нашептывал.
– Как ты считаешь, надо признаваться, что это товар наш с Безбережным? – подошел он и ко мне. – Может, пока не поздно, отказаться?
– Не знаю, – честно признался я.
– Декларации и паспорта моряка сдать! – послышался очередной приказ.
– Что делать? – с отчаянием уставился на нас Голощупов. – Нести?
– Неси. А что делать? – пожали мы плечами. Как правильно вести себя в таких случаях, никто из нас не знал.
Декларацию и паспорта Шуриков забрали.
"ЗАСТРЕЛИ ЕГО!"
Вскоре появился Олег, уже извещенный обо всем, бледный, с сузившимися глазами.
– Я еще не верю в то, что происходит, мозг отказывается верить, – пробормотал он, как будто разговаривая с самим собой. – Еще не осознаю, насколько все хреново…
"Даже застрелиться не из чего…" – прозвучали для меня из прошлого его слова, сказанные в Якутии.
– Рано еще делать выводы, – высказался Максим, выглядевший немного бодрее других. – Может, как-нибудь вывернемся.
– Олег, – очнулся я, – надо под рукой иметь деньги. Чтоб в любой момент было что сунуть.
Примчавшегося Тимура снова отправили домой, и вскоре он привез и передал брату две тысячи долларов.
Между тем мужики из соседней команды попытались украсть хоть сколько-то мешков из своей (теперь уже не своей) кучи. Три или четыре мешка они успели волоком оттащить, прячась за легковые машины, и забросить в стоящий на отшибе микроавтобус.
– Это называется "прорыв таможенной границы", – прокомментировал их действия Олег.
В следующую минуту долговязый таможенник соскочил с трапа на пирс и бросился к одному из парней, на ходу выдергивая из кобуры пистолет.
– Застрели его! – издевательски крикнул Олег.
Несмотря на общее напряжение, на некоторых лицах скользнули усмешки. Даже сам преследователь ухмыльнулся, как мне показалось.
Большинство таможенников к этому времени вполне дружелюбно переговаривались с нами и даже пошучивали, но при этом, подумалось мне, схвати я сейчас мешок и побеги, они запросто меня застрелят, мгновенно превратись из улыбчивых простодушных малых в бесчувственных роботов. И в эти минуты, болтая с нами, они хладнокровно делали свою работу: вытаскивали на палубу мешки, распаковывали, пересчитывали содержимое.
В помощь к ним на другом катере прибыла еще одна группа – счетная комиссия. Дамочка в форме, с надменным птичьим лицом, положила на железную тумбу на корме пухлую папку (не иначе с какими-то важными документами, отметил я про себя).
– Схватить бы сейчас эту папку – и дёру! – с нервным смешком шепнул я Олегу с Максимом. – А потом в обмен на нее потребовать возврата товара.
– Брось ты, Вадька, и не думай, – серьезно проговорил Олег. – Пристрелят – и все дела.
Но тут же он, невзирая на ужас происходящего, повернулся к Максиму со смехом:
– Представь: Вадька бежит с папкой, а они стреляют – сначала в левую ногу, он бежит вприпрыжку. Стреляют в правую. Он падает и ползет. Они ему – в задницу! Разрывной!
– А он бумаги жрет! – захохотал Маск. – Чтобы врагам не достались!
Олег уже подходил с деньгами к старшему группы – Косте Опричнину, но не смог договориться. По его словам, тот мялся, уверял, что все его коллеги уже видели товар и скрыть ничего не получится.
– Они сейчас звонят начальнику таможни. Решают, по новой насчитывать налог или все конфисковывать. Конфискация – самый худший вариант, – вздохнул Олег. – Тогда уж обратно ничего не вернешь.
Но он ошибался. Худшим вариантом была тюрьма. И наши шуточки насчет того, что Шуриков могут "забрить", роковым образом стали обращаться в реальность.
Время шло. Солнце давно достигло зенита и, словно не вынеся кошмарного зрелища, спряталось за расплывчатыми бесформенными облачками. Мы бродили по причалу, присаживались то на какие-то трубы, то на капот чей-то легковушки. Олег нервно поедал одно за другим пирожные "Чоко-пай" из вскрытой тут же коробки, какую Голощупову дозволили вынести из каюты. Максим Румянов сидел с красным лицом, глядя в землю, вероятно просчитывая в уме, сколько он реально, с учетом пропавшей прибыли, потерял. Но он же еще и успокаивал меня (а может, и себя заодно):
– Не переживай, Вадька. Начнем все опять с нуля.
– С минусов, – уточнил я.
Переживал я даже не столько из-за потерь, сколько из-за того, что подвел Олега. Ведь именно я был активнейшим организатором этого рейса… Я смял пальцами кожу на лбу.
В эту минуту ко мне беззвучно подошел Шура Голощупов, все с той же застывшей печатью тревоги на лице и немигающими глазами:
– Вадим, твой совет.
– Чего? – не понял я.
– Что делать?
– Не знаю.
– Олег. Ты что думаешь?
– Шура, я думаю то же, что и ты, – вскинул голову Олег. – Ничего другого мне на ум не приходит. Еще думаю, что мне продавать. Гараж? Квартиру?
Шура Безбережный, в чем был – в темно-синих шортах, похожих на семейные трусы, в обвисшей грязной майке, – поехал на поиски знакомого ему майора милиции.
– Бесполезно, – процедил Олег. – Ничего Шурин мент не сможет сделать.
Подошедший с Безбережным молодой мужчина в гражданской одежде долго беседовал со старшим группы оперативников.
– Два майора беседуют, – пошутил приятель Голощупова Серега.
– Решают, кто из них Шуру в задницу вздует, – зло усмехнулся Олег.
Шурин знакомый подошел к нам:
– Нет, ничего нельзя сделать…
Началась конфискация. Почти вплотную к судну таможенники подогнали "КамАЗ" с длинным бортовым кузовом и с грузчиками. Для нас это были поистине трагические минуты. Молча провожали мы взглядами неспешно движущиеся на плечах грузчиков мешки – наши мешки! Трудно было примириться с мыслью, что эти тюки, коробки, пакеты, из которых торчат стопки сумок, папок, связки юбок, на которые мы занимали и копили деньги, за которыми Шура ездил в Корею, ради которых торговался с хозяевами магазинов, грузил, оплачивал помещение и так далее, – все это уже перестало принадлежать нам. Мы не имеем права даже касаться этих вещей. Их увозят. На таможенные склады…
– Конфискат, – проговорил Олег.
– Что? – не поняли мы.
– На ихнем корявом языке это называется "конфискат".
Вновь появилась шатающаяся фигура Шуры Голощупова.
– Все под ноль выгребли, – сообщил он бесцветным голосом, как будто даже равнодушно. – Даже из стола. Там стол с дверцами… Я спрятал несколько курток… Вытащили. Ничего не оставили.
– Вот крысы! – сплюнул Олег. – И морды у них соответствующие!
– Особенно Шурин друг, Опричнин! – подхватил я в порыве бессильной злобы. – Посмотри на него. Натуральный шакал!
– Главный шакал! – прорычал Румянов. – Ладно бы еще сам нашел, а то воспользовался Шурика доверием, стервятник!
– Олег, а что Рудик? – слабым голосом протянул Тимур, вспомнив знакомого Олегу таможенника из "своей" смены.
– Тимур! Молчи лучше! – прикрикнул брат. – Какой Рудик! Какой сейчас Рудик!