Мое сознание раздваивалось с активной торопливостью. С одной стороны, было все же стыдновато облачаться в одежды новоявленного лжепророка, а с другой - так хотелось предстать в роли глашатая новой веры, чтобы этак мудро и беспрепятственно вещать истины, иметь учеников и, кто знает, может быть, и пострадать за общее дело. Я понимал, что верхом неприличия является поиск славы ради славы, понимал, что подлинная добродетель не нуждается в шумливой саморекламе, и вместе с тем вселившийся в меня мессия уже кликушествовал.
Содержание:
ВО ИМЯ ГАРМОНИИ И ОБНОВЛЕНИЯ 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 2
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 55
ЭПИЛОГ 80
Юрий Петрович Азаров 83
Юрий Петрович Азаров
Новый свет
ВО ИМЯ ГАРМОНИИ И ОБНОВЛЕНИЯ
Еще недавно Юрий Азаров был широко известен прежде всего как крупный ученый, педагог-новатор, одним из первых бросивший вызов схоластике в нашей педагогике. Им проведены десятки исследований, посвященных проблемам педагогики гармонического развития личности, он автор многих монографий и публикаций в периодической печати.
Об одной из наиболее популярных, программных педагогических работ Ю. Азарова - "Книге о семейном воспитании" - писали: "Свобода и дисциплина неразделимы. Как и Бенджамин Спок, Азаров сумел понять связь между гуманизмом и необходимостью борьбы за справедливость во всемирном масштабе. Только счастье и любовь способны сформировать полноценную личность" (Эгар Джереме - "Канадиан трибюн", Торонто, 1984 г.); "Это лучшая из прочитанных мною книг, посвященных проблеме воспитания" (Гарс, Джон - "Дейли уорлд", Нью-Йорк, 1984 г.); "Если вы ищете книгу о воспитании ребенка, непохожую на множество других, можете считать, что вы ее уже нашли" (Томас П. - "Ньюс леттер", Лондон, 1984 г,).
И вот в последние несколько лет о Юрии Азарове заговорили как о крупном писателе. Известный педагог, академик Ш. Амонашвилй, отвечая на вопрос анкеты "Литературной газеты", что в первую очередь следовало бы прочитать в условиях острого дефицита времени, среди таких книг, как "Библия", "Витязь в тигровой шкуре", роман Булгакова "Мастер и Маргарита", назвал и роман "Печора". "Из трехсот романов, посвященных проблемам репрессий и реабилитаций, я бы в первую очередь после "Одного дня Ивана Денисовича" напечатал бы "Печору" Азарова", - говорил известный советский литературовед А. Кондратович.
Литературные произведения Ю. Азарова - итог сложной, напряженной жизни автора. В одном из своих интервью писатель признался: "Вся моя жизнь и все мои книги - это жестокая бесконечная борьба с авторитаризмом, а что касается моих романов, в частности "Соленги", "Печоры", "Нового Света", то они выросли из отчаяния". По замечаниям некоторых критиков (Коробов, Лысенко и др.), романы Азарова разрушают сложившиеся стандарты социалистического реализма. Не случайно, когда в Институте философии Академии наук СССР проходила творческая дискуссия по нравственно-философским проблемам романов Ю. Азарова (1988 г.), возникли самые неожиданные аналогии: Достоевский, Камю, Кафка, Андрей Платонов с его "Котлованом". Для азаровского героя нет дилеммы - входить в котлован или нет. Он убежден: острая тоска по идеалу, по совершенству, по социальным преобразованиям и есть основа всех перестроек, всех духовных обновлений.
"Мои романы, - говорит писатель, - это попытка приблизиться к человеческой гармонии, понять себя в этом мире, это опыт возрождения культурно-нравственных традиций в целостном становлении человека".
Мучительные страдания героя, который столкнулся в этих богом проклятых гулаговских местах с незыблемой авторитарной системой, его учительская роль, диктующая любить детей охранников и детей ссыльных, создает сильнейшее напряжение в неокрепшей душе молодого учителя, в душе бедствующей, мытарствующей и все-таки побеждающей в себе такие пороки, как ложь, страх, гордыня, ненависть.
Те же чувства некогда пережил сам автор, отправившийся после окончания университета (1952 г.) учительствовать по доброй воле в ссыльные края страны, куда в тридцатые годы были сосланы его родственники и отец. Отсюда особая проникновенность и убедительность, которые характерны для произведений Ю. Азарова.
"Печора" - самый пронзительный и самый актуальный роман писателя. Остро звучит в нем главный вопрос, решаемый ныне советским обществом: как освободиться от тягостного наследия прошлого.
"Печора" - трагический роман, хотя, казалось бы, в нем описываются радостные события, 1954 год. Общество накануне больших перемен. После смерти Сталина и Берии началась реабилитация политических заключенных. Но, оказывается, что отречься от сталинизма легко лишь на словах. Практически же очень непросто, ибо, как поясняет автор, "он в наших душах, в способах чувствования, общения… Мы пригвождены к дорогам, уводящим нас от храмов. Пытаясь сорвать свое тело с крестов, мы оставляем на гвоздях окровавленные лоскуты своих душ - а это боль адская".
В книге сложно переплелись судьбы детей осужденных и детей тюремщиков - жертв и палачей, представителей разных возрастов и социальных групп, оказавшихся в 1954 году в центре, в своего рода "Северной столице" того края, который Солженицын назвал "архипелагом ГУЛАГом".
Герой произведения - учитель Попов - мучительно ищет собственный путь к истине в экстремальных условиях тех лет, пытаясь бороться с человеческими пороками - ложью, страхом, компромиссами - прежде всего в себе самом. "Я верую и созидаю, - говорит о себе Попов. - Я укрепляю веру в других. Смягчаю нравы и обстоятельства. Пытаюсь сделать их более человечными… Во мне живет и мною движет страстная сила единения с другими. Она и является главной пружиной моего бытия… Я живу, потому что пьян жизнью, потому что все удивительно и все хочется узнать. Если мои желания и моя воля к жизни - обман, тогда нет истины, тогда нет красоты, нет жизни".
Роман остросюжетный, насыщен интригующими, драматическими событиями. Но основной трагизм перенесен в духовный пласт. Там, в душах героев, происходят убийства и предательства, реабилитация либо утрата ценностей, обретаются или окончательно гасятся Любовь и Красота - главные составляющие Гармонии и Обновления. Попов - максималист, избравший критерием всех поступков, мыслей и стремлений (и прежде всего собственных) служение духовному возрождению человечества. В этом он видит цель и смысл социальных перемен.
Для Попова каждый ребенок - личность. Он будит в учениках стремление мыслить самостоятельно, аналитически относиться к окружающему, не воспринимать слепо сложившиеся стереотипы мышления и взаимоотношений между людьми. "Самое ценное образование, - внушает он школьникам, - это то, какое сам человек добывает без подсказки извне".
Попов убежден, что в каждом человеке живёт художник - каким бы непритязательным с виду он ни казался. И какими бы пороками ни был отмечен человек - в глубине души его непременно есть доброе начало. И если вы по-настоящему верите в это и очень хотите достичь желаемого, то обязательно дойдете до того здорового пласта в человеке, который преобразит его в ваших глазах. Но надо очень верить в это и проявить немало выдержки, невзирая на то, что тот человек мог поначалу вызывать у вас неприязнь, а то и вовсе выразил по отношению к вам недружелюбные действия. Только щедростью вашей души можно вызвать в нем добрый отклик. Напротив, ответное зло с вашей стороны лишь усилит недобрые свойства знакомого вам человека.
Особенно показателен пример с Черновым-младшим, Казалось, это достойный сын своего отца - жестокого тюремного охранника, преследовавшего с собаками людей, пытавшихся бежать из заключения. Провожавший всякий раз отца на "задания" Валерий невольно заражался этим человеконенавистническим азартом, который проявлялся у него во взаимоотношениях с приятелями, за что они мстили ему ответной неприязнью. Единственное, что растопило зачерствевшее сердце подростка - это убийство его любимой собаки Франца. Но, оплакивая гибель овчарки, обученной охотиться на людей, Валерий еще более озлобился, на всех. Быть может, он вырос бы человеконенавистником, а возможно даже, вступил бы на преступный путь (вспомним его мстительный выстрел в лодку, в которой находился Попов, в результате чего тот едва не утонул), если бы не душевное тепло и терпеливое внимание к нему Владимира Петровича. И вот спустя много лет проявленная педагогом чуткость получила благодарный отклик: Валерий не только не ожесточился, не пошел по стопам отца - он становится воспитателем подростков-правонарушителей, подражая во всем, бывшему своему учителю.
Попов, воспитывает в своих подопечных чувство сострадания с несчастным и обездоленным людям. В тот период, когда происходили события романа, это не было официально поощряемым делом - ведь сострадание нередко считалось тогда "буржуазной категорией". А призыв Владимира Петровича к ученикам: "Хорошее чувство надо выстрадать. Каждый человек должен пройти через свою собственную боль" - выглядело в глазах большинства его коллег чуть ли не капитуляцией перед христианской моралью. Поэтому позиция Попова требовала от него не только педагогической принципиальности и последовательности, но и человеческого мужества.
Учитель Попов - герой трех нравственно-философских романов писателя: "Соленга", "Печора", "Новый Свет". Это бунтарь и созидатель. Стремясь к истине, он спорит со всем миром, с философией Запада и Востока, с учениками, с различными сторонами своего "я", с государством, с будущим. Он взвалил на себя, казалось бы, непосильную ношу и несет ее, не жалуясь, хотя и не скрывает, насколько она тяжела. Однако иначе он не мыслит своего существования, ибо ноша эта для него одновременно и мучительна и радостна. Такой образ мыслей и поведения героя исходит из существа его натуры. С ним соседствуют образы Аввакума и Савонаролы, Прометея и Сизифа. Одна из рецензий на романы Ю. Азарова так и называлась: "Сизиф или Прометей?" В ней было отмечено: "Отечественная литература такого героя - деятельного в наиболее тонкой сфере, нравственной, - не знает, не показала… Попов - тот самый новый человек, о котором все говорят и которого ждут, да не ведают, где он и откуда придет. И потому, может быть, не замечают, когда он оказывается рядом, а если и замечают, то лишь по той причине, что он мешает" ("Учительская газета", 09.07.88).
"Я разделяю позиции моего героя, - подчеркивает Юрий Азаров. - Ни духовный реваншизм, ни отмщение, ни покаяние с осквернением праха не приведут к желаемой революции в душе каждого из нас. Альтернатива здесь одна: либо мы очистимся и спасем свои души и души наших детей, спасем то, что именуется Идеалом, либо мы погубим себя и дадим повториться истории, может быть, в виде фарса".
Само время в произведениях Ю. Азарова преодолевает монологичность всюду: действительность многоголоса, полифонична. Например, на страницах "Печоры" в спор вступают Фурье и Оуэн, Спиноза и Кант, Макиавелли и Рафаэль, Гегель и Достоевский, Бердяев и Камю…
Не случайно в газете "Московские новости" (04.10.87) Попов назван фигурой "вселенского масштаба", а его учение - "евангелием от учителя".
Свою педагогику Азаров-Попов называет педагогикой гармонического развития. Ее повороты в романах столь интересны и сложны, противоречивы и причудливы, они так пластично соединяются с социальными проблемами, что, читая произведения Ю. Азарова, невольно проникаешься его педагогической верой.
Азаров убеждает нас, что повышенный интерес к истории Родины - это стремление наших современников лучше осмыслить сегодняшние события, ибо нынешние социальные процессы трудно понять, не внимая голосам прошлого. Да и себя самих, как говорит юная героиня "Печоры" Света Шафранова, понять легче, - "понять и представить свою жизнь как частицу всего исторического развития".
Заложенные в романе-трилогии авторские концепции находят дальнейшее, более углубленное выражение в новых произведениях Юрия Азарова.
Только что в издательстве "Молодая гвардия" вышел роман "Не подняться тебе, старик" - о кризисе отечественной духовной культуры, о сложнейших путях формирования полноценной человеческой личности, о проблемах педагогики, о семейном и школьном воспитании. В издательстве "Советский писатель" готовится к печати роман "Групповые люди", где развитие нравственно-философских идей прослеживается в сложной обстановке фракционной борьбы и репрессий 20-30-х годов.
Итак, Азаров-педагог и Азаров-писатель продолжают свою напряженную двувдиную жизнь во имя духовного оздоровления человечества, во имя торжества Гармонии и Обновления во взаимосвязях между людьми и в их взаимоотношениях с миром Природы.
ВИКТОР МЕНЬШИКОВ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
На горячую бантовскую землю я ступил через два дня. На грузовой машине приехали: мама в кабине, а я наверху. За трехстворчатым шифоньером присматривал: шатало этакую громадину на ухабах. Оттого, наверное, и плясали полированные ореховые узоры, чем и воспользовалось мое воображение: выхватило из этих узоров трех мушкетеров - шляпы заломлены, бородки на конус, глаза лучистые из сучков, будто подмигивают. И настроение у меня самое что ни на есть д'артаньяновское: рыцарские доспехи на себе ощущаю, нетерпение белым конем обернулось, и потому вся моя сущность неудержимо мчится к осуществлению давней мечты…
А шифоньер купили по пути, чтобы машину полностью загрузить, чтобы наше богатство в сторону наращивания шло, а не пустого растрынькивания, как мама говорит.
Перед самым Новым Светом, так деревня называлась, где замок бантовский стоял, одно колесо машины провалилось: настил на мосту через речушку Сушь совсем прогнил. Вышли мы из машины. Воды и в помине нет: все пересохло, а дно в трещинах гладких, ил от пыли побелел, кот в теплоте иловой греется, куры хозяйские (на горе - дома) важно похаживают, глядят на нас с удивлением - и куда вас, дураков, занесло? Шофер под мост швырнул фуфайку, что на сидении была, и тут же захрапел, отчего куры в негодовании застучали клювами. А знойность плыла по старому руслу и терялась там, где вода поблескивала в отдалении.
Мама платочек свой развязывает - вспотела от жары, успокаивает меня: что поделаешь. А я иду в замок, который тоже на горе, на окраине, слышу, как трактор фыркает там.
Продираюсь сквозь могучий бурьян: душистое тепло в нем накопилось, шмели летают, мухи коричневые на мою жаркую потность кидаются и так больно жалят, что ознобом все тело берется, а бурьян могучий не кончается, и глазом неба не достать, потому что бурьян выше роста человеческого, и конца и края ему нет.
На горе, откуда тракторный звук шел, стояло двое: один в майке, в тапочках домашних на босу ногу, в штанах цвета того ила, что под мостом был; другой в ватнике, в сапогах резиновых, в шапке-ушанке, с поясом широким, на котором болтались кошки, с какими на столбы забираются.
- У вас тут трактор?
- Каменюка, - сказал тот, что в майке, и руку мне подал.
- Владимир Петрович, - ответил я. - Попов.
- А это Злыдень Гришка, электрик наш. Так вы чем интересуетесь? - спросил Каменюка.
- Трактор нужен, - сказал я.
- Нэма трактора у нас.
- А там что тарахтит?
- А это жестка.
- Что?
- Ну, дизель. А вы по какому вопросу здесь? Заготовитель, може: так у нас и яички есть, и семечки есть, вот шерсти нет, совсем шерсти нет, - и он снял тюбетейку, показывая лысый череп.
- Нет, я исполняющий обязанности до приезда директора. Школу-интернат в этом месте расположим. Вот меня первого сюда и прислали.
- Это как же интернат? А казалы, що музей будет и церкву восстановять. Чуешь, Гришка, интернат таки, - обратился он к приятелю. - А мы думали, музей или как до войны - дом отдыха будет здесь, буфет, пиво в бочках, музыка грае, парочки гуляють.
- И народ на работу оформлять будете? - спросил Гришка.
- Привез я штатное расписание.
Каменюка тут встрепенулся и к Злыдню:
- Опять заглох, скотыняка! А ну глянь, Гришка.
Мотор действительно заглох, и тишина поплыла знойная: остановился мир, даже мухи крыльями не шелестели в покое жарком.
- Та хиба на таки ставки хто пойдет работать? - сказал Каменюка, разглядывая штатное расписание.
- А для чего здесь дизель? - спросил я.
- Воду качаем, - сказал Каменюка.
- А вода для чего?
- Как вода для чего? - удивился Каменюка.
- Ну, может, поливать что?
- Не, поливать нечего. Это раньше тут и сад был, и помидоры, и капуста, и огурчики нежинские. А зараз один бурьян да дизель этот тарахтит.
- А для чего дизель?
- Я же сказал: воду качать.
- А вода для чего?
- Чтоб дизель работал. Мы по сменам тут, на подсобном хозяйстве, а Гришка по электричеству весь…
- А провода оборваны на столбах, - сказал я.
- Так электричества нэма в селе. Еще очередь не подошла наша. Може, дизель приспособим как-то, тогда свет будет. Как до войны: фонари горят, парочки гуляют, музыка играет, пиво в бочках холодное.
Из бурьяна между тем вышла фигура в черном. Гигант нес шпалу под мышкой с такой легкостью, будто она была полая внутри.
- А это сменщик мой идет, Иван Давыдович. Иван, по местной кличке "Десь щось вкрасты", хмурый великан, подошел к нам и, прислонив шпалу к бедру, пояснил:
- Меняют шпалы, бетонные кладуть, а деревянные в сторону…
- Трактор нужен, машину вытащить, - сказал я пришедшему.
Помотал головой Иван Давыдович:
- Нэма трактора.
- Нэма трактора, - повторил Каменюка. - Кони вечером будут, а трактора нэма.
- А как же машину вытащить? Застряла на мосту.
- Глянуть надо, - сказал Каменюка, усаживаясь в тень. Мотор снова затарахтел, и Гришка Злыдень подошел к нам.
- Глянуть надо, - подтвердил Гришка, приседая рядом с Каменюкой.
Я вытащил несколько бумажек.
- Это вы зря, - сказал Каменюка.
- Спрячьте гроши, - оскорбился Злыдень.
- Ходим, - сказал Иван Давыдович, отрывая шпалу от земли.
Шофер спал. Мама сидела в тени. Несколько мальчишек деревенских крутились у колеса, провалившегося в дырку.
- Не, не вытягнуть, - сделал заключение Каменюка.
- Краном бы сверху, - сказал Гришка. Шофер проснулся, набросился на Каменюку:
- Вам бы головы поотрывать за такие мосты! Руки у вас поотсыхали! Полна деревня мужиков, мост не можете починить!
- А на черта мени здався цей мост! - отвечал Каменюка. - Шо я тоби, заведующий цього переезда? Кто вообще тебя просил на мост ехать? Мост для виду, можно сказать. Это вроде бы как памятник старины, черт патлатый!
- Сам ты памятник старины. В музей тебя надо давно уже сдать!
- Ума у тебя нет, - отвечал Каменюка. - Этот мост и есть как раз музейная редкость. Очи у тебя повылазили: не бачишь, де проезжая часть, - и Каменюка указал на следы.