Когда наутро явились за подписью, секретарша сообщила, что Фоминат отбыл в отпуск, и протянула Орехову листок. Это был приказ об увольнении. Фоминат исчез, не подписав "Положение". Возможно, он выполнял хитрый ход Платьева, который мог мыслить так: вопрос с зачинщиками улажен, процесс улегся в нужное русло, никто из властей в общем-то не против лотереи, даже разработано и почти утверждено "Положение", но по сути злокачественная выхухоль несанкционированной азартной игры рассифонена и спущена на тормозах.
- А может, не возвращать деньги народу? - предложил Варшавский. - Давайте отправлять их себе на левые адреса. Никто ничего не заподозрит. Уведем все к черту, раз они все здесь такие умные!
- Не валяй дураков у дятла! - матернулся Артамонов.
На заблокированном счету висели деньги. Единственная операция, которую разрешалось проводить с этими стреноженными барышами, - отправлять их назад, игрокам. В этом был какой-то сюр. И не то чтобы у Галки руки отваливались заполнять бланки обратных почтовых переводов, просто разбирать почти построенный дом кому охота. Были подавленны и скрипели обе стороны - и организаторы, и участники. Какой облом был у людей! Они не хотели получать назад свои деньги - они жаждали выигрышей.
- Зачем нам эти копейки?! Нам нужны призы! - звонили участники лотереи.
- Мы столько ждали!
- Мы пожалуемся в милицию! Вы не имеете права отменять лотерею! Вы врете, что вам ее запретили!
Горстки внезапно обездоленных игроков стали сбиваться в плотные ряды и мерно вышагивать от "СКиТа" до гостиницы "Верхняя Волга" и далее до конторы Фомината. Подзадоривая друг друга, они разбили каменьями экологическое табло, на котором круглогодично высвечивался один и тот же уровень радиации, затем уделили внимание Ильичу, которого продолжали игнорировать таксисты, и на излете буйства столкнули в реку двухтонную скульптуру лежавшей на берегу бабы. Затем толпа проследовала к вокзалу перекрывать движение поездов. Для разгона бунта прибыл конный ОМОН и спросил через мегафон:
- Кто здесь организовал агитплощадку?
Вопроса никто не понял. Для острастки толпу протравили газом, потом привели в чувства брандспойтами и разогнали по домам.
Возврат денег затянулся до лета. Промотав полученные назад взносы, участники розыгрыша окончательно стихли, а организаторов лотереи продолжали таскать по следственным структурам.
- Пора дергать! - крутился как волчок Варшавский. - Нас пересажают!
- Куда? - поинтересовался Артамонов.
- Что куда? Пересажают куда? - переспросил Варшавский.
- Да нет, куда пересажают, понятно. Дергать куда?
Тополя зацвели без всякого согласования с ЖЭКами. Дворники пребывали в отпусках. Город завалило тополиным пухом. Аллергики чихали и кашляли. Пух забирался в святая святых, и не было от него никакого спасения.
- Сидим, плюемся, - названивал Орехов Макарону. - Эта дрянь лезет во все щели. Да еще торфяники горят, в городе задохнуться можно. Первородное уставное дело провалено, во рту сухо. Чертовски хочется "Хванчкары". Ну, а на чем ты там у себя зиждешься?
- Да так как-то все.
- Приезжай в гости и привези питья. Денег не осталось ни копе…
- Может, вам отправить фуру тосола? Продадите, и у вас образуется мелочь на расходы. Мне всучили цистерну вместо гонорара за статью про "Chesnokoil".
- А пить его можно?
- Не пробовал.
- Тогда не отправляй.
- Что ж, в таком случае спешно выезжаю! - как мина замедленного действия взорвался Макарон.
Ожидая его, подельники вытягивались в креслах, водрузив ноги на стол.
- Эх, плакали лотерейные денежки! Сколько газет можно было бы раскрутить! - фантазировал Орехов.
- Можно было бы раскрутить, - дублировал Артур. В критические дни у него проявлялась наклонность повторять за собеседником последнюю фразу, как бы поддакивая. - С долгами бы рассчитаться, - заунывно исполнил он свою обычную песню.
- А что, они тебя сильно тяготят? Ты их сторнируй - сделай обратную запись в своей книжонке. И никаких долгов не будет.
- Никаких долгов не будет. Как бы не так! Я занял массу денег у знакомых, чтобы накупить аппаратуры.
- А куда подевал?
- Куда, куда? Вы прожрали!
- Ну, тогда мы вообще приплыли! - оплакал безвременную кончину денег Орехов. - Оказывается, мы в долги успели залезть! Артур, как-то так незаметно ты нарушил наш тройственный уговор - мы клялись никогда не быть должными друг другу. Это не по-джентльменски!
- Не по-джентльменски! Вы сами нарушили. Надо было не брать!
- Надо было не давать!
- Успокойтесь, - не переживал Артамонов. - Не подписал Фоминат, и ладно. Что-нибудь придумаем.
И как в воду глядел. Все вокруг забурлило, начались бесконечные обмены денег, один за другим пошли "черные" вторники. Рядовые отечественные товары перекочевали в "комки" и стали стоить впятеро дороже, импортные, которые раньше доставались по блату, появились в открытой торговле. Соотношение старых и новых цен - или, как любил говорить Артур, котанго - стало просто невероятным. Одна за другой полезли из земли товарные биржи - явление, невиданное для социализма. Начались повсеместные гнойные выделения юридических лиц. Страну пучило, она на глазах утрачивала былую яйценоскость, с полей сходил лоск, а с промышленных зон - налет трудовых вахт. Из паспортов выхолащивалась прописочная оседлость - вооруженные конфликты на окраинах поднимали волны миграции. Гостиницу "Верхняя Волга" заполонили беженцы со всех концов Союза.
На фоне этого работники "Ренталла" сидели на чемоданах и ожидали выселения за неуплату.
После знаменательного телефонного разговора с Макароном, в момент которого была брошена сакраментальная фраза "немедленно выезжаю", прошло полгода. Макарон приехал как снег на голову. В компании с огромной псиной по кличке Бек. Это был квартерон - гремучая смесь волкодава, среднеазиатской овчарки, бульдога с отвисшими брылями и дворняжки. Как и все преданные псы, Бек невероятно походил на хозяина - он так же молниеносно поедал разрезанные вдоль батоны и, если вставал передними ногами на плечи, сразу лез целоваться.
Встретили Макарона как высокого гостя - растяжкой во всю ширину улицы между гостиницей и "Старым чикеном". Текст на цветастом ситце вывели короткий, но поучительный: "Макарону наших дней". На "Волге", убранной лентами, словно для свадьбы, гостя доставили в люксовые покои гостиницы, на входе в которую в ознаменование приезда дежурил Орехов в ливрее. В рамках культурной программы обвешанная монистами Галка сыграла на хамузе якутскую пьесу. Вместо дебальзамированных цыплят, потребляемых в будни, и домашней колбаски, навсегда свернувшейся в кольца под гербарием сорняков, проходящих по меню как зелень, заказали в "Старом чикене" настоящего молочного поросенка с гречневой кашей. Под вечер Макарон, не снимая плаща, съел выделенные ему квоты по системе Станиславского - он накладывал горы поросенка прямо в поднос, вмиг уминал и говорил: "Не верю!" В эти минуты Бек старался не смотреть на хозяина.
- Заводчик советовал не перекармливать, - объяснил жесткость своего отношения к зверю Макарон. - Пес очень способный. И на молочного секача реагирует, и на наркотики - парень хоть куда. Но, между нами говоря, до сих пор мне удалось натаскать его только на с-сук!
- Где ты собираешься его держать? - спросил Орехов. - Из гостиницы тебя с ним точно попрут.
- В машине поживет - не барин. Ему теперь любая жизнь медом кажется. Когда я принес его в лечебницу, мне посоветовали сделать укол и усыпить. Чума высосала его дотла. Я послал всех на фиг, выдавил в стакан водки головку чеснока и влил ему в глотку. И вот - встал из могилы. Бек, Бек! Ко мне! - позвал собаку аксакал.
После поросенка Макарон вытаращил глаза и перестал не только слушать, но и понимать окружающих.
- И пошли к нам все кому не лень, - ведал ему в "молоко" Артамонов. - Квартальные надзиратели текли нескончаемым потоком, отдел по борьбе с организованной преступностью - по плотному графику, муниципалка - всем составом. Не побывал у нас разве что участковый гинеколог!
- И тут, Макарон, пришла она, спасительница наша, - продолжил перечень ходоков Орехов.
- Да кто пришла-то?
- Инфляция! - почти обиженно выпалил Орехов. - Цены поплыли так быстро, что рассчитаться с Фоминатом хватило телевизора. В нашем распоряжении оказался прямо-таки центр управления полетами: двадцать экранов, штабель видаков, камер, несколько двухкассетников, море кухонной утвари и тачка. Не какие-нибудь тебе там неосязаемые активы, а самые настоящие авуры. Мы предложили государству совместный бизнес - оно отказалось, это его проблемы. Навар получился феноменальный. Без всяких менеджерских штучек. И тогда наш пучеглазый Артур скупил весь "комок" на первом этаже и отправил в Якутск контейнер техники - сплошной пал-секам! Галке взял семь пар сапог и пантуфли, а себе - электробритву с вибратором.
- C вибратором? - удивился Макарон.
- Да, чтобы доставала до луковиц.
- Я только одного не пойму: кой черт дернул вас с насиженных мест? Это и есть ваша так называемая военная служба?
Повествование длилось, пока у Макарона не миновал период социализации, которая заключалась в поминутном хождении в ларек. Кроме этого, ему в обязанность было вменено усваивать и обобщать последние известия. Иногда Макарону удавалось отлучиться, и тогда его можно было видеть коленопреклоненным перед писсуаром, из которого он пытался вынуть душу. Потом Макарон падал в ванну, и объем его тела становился равным объему вытесненной жидкости.
- Ну ладно, я пойду-побегу, - прерывал действо Макарон, собираясь за очередной нормой. На чужбине он рекомендовал употреблять "отвертку" в щадящем режиме - бутылка водки на пакет цитрусового нектара.
- И бросай ты свою дурацкую диссертацию! Неужели она тебе не опостылела? - вербовал аксакала Орехов. - Переезжай к нам. Золотых гор не обещаем, как Артур Галке, но подходящую работенку подыщем.
- Надо подумать.
- И думать нечего. Без тебя мы тычемся тут, как без анализов. А потом за плохое поведение мы поставили Фоминату двойку.
- Вот ты все говоришь: Фоминат, Фоминат! Кто такой Фоминат? - отчаялся узнать главное Макарон.
- Экономно это понятие обозначается как сволочь, - прибегнул Орехов к толковому словарю. - Но нас выручил. Поэтому никаких претензий.
В завершение встречи в верхах Орехов с Макароном набрались пива под селедку, напустили полную комнату бензольных колец и пролежали сутки в агрессивной среде. По истечении времени в комнате было обнаружено два туловища. При них находились личные вещи усопших. Лежащие навзничь, товарищи были настолько высказанными, что Варшавский с Артамоновым не могли придумать, как приступить к реанимации.
- Да у них тут целый газоносный бассейн! - перекрыл нос Варшавский.
- Орехова точно не поднять - спит, как рельс. Когда не пьет - человек, а напьется - обрубок! - плюнул Артамонов, развеивая бытовую завесу.
- Их надо отправлять на горно-обогатительный комбинат. Другого способа я не вижу, - предложил Артур.
- Развели, понимаешь ли, бытие! - запускал скандал Артамонов.
- Ну хорошо, - вдруг заговорил Макарон, тщетно усаживаясь а позу лотоса, - я к вам приеду. Насовсем.
- Он приедет, - подтвердил Орехов, пытаясь приподняться на локтях. - Я его уболтал.
- А что ему здесь делать? - спросил Варшавский и, пособив Макарону сесть на стул, начал хулить тенденцию соратников: - Юристов набрали, а чем заниматься дальше, никто не знает! - выпалил он, исследуя будто лунную поверхность только что вынутый из кратера палец.
- Все очень просто, пятачок, - исторг Орехов горючие пары. - Берем минимальную конфигурацию…
- И выпускаем газету, - продолжил Артамонов.
- Вы сойдете с ума, - предрек Макарон. - Затевать нынче свое издание - такая головная боль! - он достал из-под кровати припасенную специально для пробуждения бутылку сидра. - Между тем в пустыне Каракумы существует крутой способ выращивать арбузы. Надрезают стебель саксаула, расщепляют его и вставляют в расселину семечко арбуза. И саксаул начинает качать своим сорокаметровым корнем-насосом влагу для паразита. Арбуз вырастает огромный, как кубометр! Артамонов не даст соврать.
- Не дам, - подтвердил Артамонов.
На бутылке сидра Макарон смог лишь приблизительно показать, как корень цедит жидкость сквозь толщу песка.
- Поэтому будет сподручнее, если присосаться к существующей газете и провернуть дело изнутри, - продолжил Макарон. - А демократия пусть пока сгущается, пусть нагуливает жир. - Идея через арбуз была высказана настолько развернуто и метафорично, что с Макароном согласились все, и даже стоявшая в дверях Галка. Чтобы возразить ему вот так же широко и размашисто, а главное - образно, нужно было как минимум на час отложить поход в "Старый чикен", на что никто не отважился.
- Правильно! - поддержал Орехов. - Предложим газетам компьютерные услуги. Может, кто и клюнет.
- Вот это разговор! - присоединился к нему Артамонов. - Что бы мы без тебя делали, аксакал?!
- И главное, господа, - подвел черту Макарон, - нас не должно покидать чувство локтя, - и, передернув желваками, поставил точку: - Чувство локтя в собственном горле!
Глава 5. ПОПЫТКИ ЗАКРЕПИТЬСЯ НА ИНФОРМАЦИОННОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Исследование газетных территорий проводилось методом исчерпывания. Начали с самого крупного издания - партийной газеты "Губернская правда".
В разгар исторических катаклизмов, когда страна утопала в путчах и народ жаждал информации, редактор "Губернской правды" Асбест Валерьянович Шимингуэй начинал писать рубленым боргесом о тереблении льна в Андреанаполисе и еловых балансах Максатихи, а по выходным соблюдал по науке трехпольного земледелия три дачных участка - под озимые, яровые и под пар.
В написании текстов Асбест Валерьянович слыл не новичком. Его перу принадлежало сочинение "Аптека на грядке". На авантитуле книги было указано, что копирайт по наследству не передается. Из произведения не вытекало, кому в своих фитонабросках автор импонирует больше - себе или грядкам. Своим именем Шимингуэй был обязан станции Асбест Свердловской области, где был произведен на свет старшиной линейной службы и дежурной по вокзалу. Прорезавшиеся сначала молочные - после ШРМ, а потом и настоящие - после ВПШ - литературные наклонности Асбеста Валерьяновича Шимина спровоцировали нарост на конце first name, с которым фамилия зазвучала краше - Шимингуэй.
Асбест Валерьянович считал себя естествоиспытателем. Таскался по еланям, любил поторчать по делу на кочке среди топей, пока не снимут спасатели.
По молодости Шимингуэй придумал неплохой ход - предложил возродить газету, выпуск которой был прерван в годы репрессий. Идея попала в жилу - всякого рода реабилитации были в большом популяре. Газета получилась патриархальной, в ней публиковались постановления и решения.
Ренталловцы долго не могли выловить Асбеста Валериановича. То он был на сессии Верховного Совета, то на охоте. Как-то раз, ожидая его, Артамонов, Орехов и Варшавский курили на крыльце Дома печати. В компанию, под дымок - не будет ли у вас папироски? а спичек? а сколько времени? - втесался некто Неудобин, предпенсионного возраста человек в подпоясанной косоворотке навыпуск. Мученики слова разговорились: то да се, трали-вали пассатижи. Выяснилось, что Неудобин - бывший работник "Губернской правды".
- Ха! - сказал Орехов.
- Вот, сужусь с ними, - поведал о себе Неудобин, кивнув головой на окна редакции. - А вы что, на практику?
- Вроде того. Асбеста Валериановича не можем отсканировать. То он отпуск догуливает, то в творческой командировке в Андреанаполисе, - признался Орехов.
- Ни в какой он не в командировке! На месте он…
- Секретарша говорит, что нет.
- А вы подойдите под окна. Если доносятся переливы, значит, на месте. Его любимое занятие - запереться в кабинете и наяривать на баяне.
- Просто так, без свадьбы?
- Вот именно. А зачем вы его вылавливаете? Там есть замша - Ужакова, - подсказал самозваный маклак Неудобин. - Ольга Робертовна. Переговорите с ней. Кстати, на нее я тоже в суд подал.
- Хотелось бы потолковать с первым лицом, - сказал Артамонов. - На базе газеты мы намерены создать нечто современное, компьютеры поставить, - объяснил он тонкости момента.
- Вы что, с ума сошли?! В этот гадюшник компьютеры!
Неудобин разнервничался и, как семечки, стал закидывать в себя таблетки. Потом увлек компанию в скверик и, поглядывая на окна, начал живо насаждать почти детективную эклогу:
- Вот они в показаниях пишут, что вор был свой. То есть Неудобин. Представляете! Какая наглость! Я работал при пяти редакторах! Все таланты. И только последний - выродок! Неудобин был вынужден уйти из редакции ошельмованным! - Рассказчик говорил о себе в третьем лице. - А в редакции, как до его ухода, так и после, продолжались кражи-пропажи. Ужакова посеяла сапоги, у Жеребятьевой увели кошелек. Да, я занимал один с ней кабинет. Но ведь мог кто-то зайти в кабинет, кроме меня! В редакции всегда полно проходимцев - Центр занятости на одном этаже. Неудобин обеспеченный человек, работал на Колыме! Кстати, о птичках. Их не удивляет тот факт, что человек, знающий из книг, что отпечатки пальцев остаются на гладких предметах - стекле, полированной мебели, - вдруг заявляет, что отпечатки могут быть обнаружены на кошельке из шершавой кожи! Я давно заметил двойную игру Жеребятьевой и лицемерное поведение Ужаковой.
По столь изысканным фамилиям - Ужакова, Жеребятьева - можно было решить, что на первых попавшихся слушателях обкатывается крутая современная пьеса-багатель, где характеры обусловлены не только именами дегероизированных персонажей, но и псевдонимом автора.