Через год мне удалось продлить студенческую визу. Мои знания французского ширились, и я стала подумывать о том, чтобы переехать в Париж, попробовать получить carte de sejour и снова найти работу в качестве…
И в этом состояла трудность. Чем я намерена дальше заниматься в своей жизни? Я записалась на прием во французское консульство в Монреале и оказалась лицом к лицу с очень petite fonctionnaire, которая посоветовала мне даже не думать о том, чтобы попытаться найти работу в Париже, не имея европейского паспорта или супруга-француза. Канадская студенческая виза позволяла мне устроиться на работу на время учебы в университете. Я нашла место секретаря-референта в бухгалтерской фирме, где требовались сотрудники, владеющие английским и французским языками, и начала приобщаться к миру цифр, который меня заворожил. Я понимала, что, переучившись на дипломированного бухгалтера высшей квалификации, я снова попаду в мир людских судеб, который я поклялась себе избегать, когда уходила из журналистики. Тем не менее после полуторагодичного пребывания в Квебеке я решила вновь пересечь американскую границу и поступить на бухгалтерские курсы в Буффало. Я знала, почему возвращаюсь. В Буффало я чувствовала себя спокойнее. На сегодняшний день этот город был единственным местом в моей жизни, где я пустила корни. А поскольку в СМИ я работать не собиралась, шанс где-то ненароком столкнуться с Дональдом сводился к нулю. Я все еще страдала из-за развода, мною владела глубокая неизбывная печаль, усугубляемая мыслью о том, что я должна была, но не сумела изменить бывшего мужа. Равно как и моя потребность найти для себя в жизни некое практичное серьезное занятие была результатом осмысления всего того, что я чувствовала по отношению к отцу. В Буффало у меня оставались добрые друзья и много знакомых – мои потенциальные клиенты, если со временем я открою небольшую аудиторскую фирму.
Посещая двухгодичные бухгалтерские курсы, я, желая доказать себе, что я – ответственная молодая женщина, устроилась помощником к одному из местных сертифицированных бухгалтеров-аудиторов. Это позволило мне на деньги, оставшиеся от выходного пособия, внести 50-процентный платеж за хорошую квартиру в старом доме, построенном в викторианском стиле (в Буффало цены невысокие), и даже отремонтировать кухню и ванную, а также обставить комнаты простенькой подержанной мебелью. Когда пришло время – и я стала официально считаться сертифицированным специалистом в области финансового учета, – у меня уже было семь клиентов, которые обратились ко мне за помощью в первый же день работы моего офиса.
Потом, два года спустя, ко мне пришел Пол.
– Вот мне интересно… а не ошибка ли все это?
Его слова, когда мы приземлились в Марокко. Куда мы отправились по его инициативе. Сюрприз, которым он меня огорошил буквально через пару недель после того, как заплатил большую часть долгов и поклялся не сорить деньгами. Я только-только вернулась с занятий по йоге, которые посещала два раза в неделю. Пол колдовал на кухне, из которой по дому распространялись пряные ароматы Северной Африки. Он стоял у плиты. Я подошла к нему, поцеловала и сказала:
– Дай-ка угадаю… таджин?
– Потрясающая наблюдательность.
– Моя наблюдательность не идет ни в какое сравнение с твоими кулинарными способностями.
– Твои сомнения в собственных талантах трогательны, но не основаны на реальности.
Таджин из мяса молодого барашка в исполнении Пола, как всегда, оказался выше всяких похвал. Он приготовил его с консервированными дольками лимона и черносливом – по рецепту, который узнал во время своего двухлетнего пребывания в Марокко. В тот период – ему тогда было лет двадцать пять – двадцать шесть – он и сформировался как художник.
Это произошло в начале восьмидесятых. Окончив Школу дизайна имени Парсонса в Нью-Йорке, Пол предпринял попытку преуспеть как художник в тогда еще полусветском Алфабет-сити, который находился в экстремальном районе Ист-Виллидж, а потом решил, что ему необходима радикальная смена обстановки. В отделе по вопросам профессионального развития Школы дизайна он узнал, что художественному училищу в Касабланке требуется преподаватель по технике рисунка: контракт на два года, три тысячи долларов в год, небольшая квартира рядом с училищем.
– Мне сказали, что это, пожалуй, лучшая художественная школа в Марокко, "хотя это мало о чем говорит". И все же это давало мне возможность пожить в атмосфере экзотики, избавиться от серости существования, попутешествовать и хорошенько потрудиться над собственными произведениями под раскаленным добела солнцем Северной Африки.
В общем, Пол уволился с работы, сел в переполненный самолет и ночным рейсом прилетел в Касабланку – и там с первого взгляда возненавидел буквально все. Ибо Касабланка – разбросанная, уродливая, состоящая из бетонных сооружений, – ни в чем не походила на тот яркий сказочный город, который показывали в фильмах. Художественное училище оказалось второразрядным заведением с деморализованным преподавательским составом и в целом бездарными учениками.
– На первых порах друзей у меня практически не было, если не считать французско-марокканского художника по имени Роман Бен Хассан. Для перспективного алкоголика он весьма талантливо творил в жанре абстрактного экспрессионизма. Но именно Роман нашел для меня учителя французского и заставлял разговаривать на языке, на котором общались окружающие. Именно благодаря Роману я перестал жалеть себя. Он ввел меня в круг художников, местных и эмигрантов. А также заставил продолжить работу над собственными творениями.
В конце концов Пол адаптировался в новых реалиях, начал новую жизнь. Сошелся с местными художниками – марокканцами и эмигрантами, – частенько проводил с ними время. Среди его студентов нашлись двое, которые, на его взгляд, подавали надежды. Но главное, он усердно трудился, создавая поразительную серию литографий и линейных рисунков, в которых отображалась хроника того квартала, где он жил в Касабланке. Администрация художественного училища хотела, чтобы Пол и дальше работал у них, а он выставил эти свои работы, дав циклу название "Белый город", в одной из нью-йоркских галерей.
На трехнедельные каникулы между семестрами в художественной школе Пол отправился на юг, в приморский город-крепость Эс-Сувейра.
– Я словно перенесся в Средневековье и очутился в самом настоящем городке художников.
Эс-Сувейра всегда была одной из "дежурных тем" Пола. Он любил рассказывать, как снял номер в фантастически дешевом захудалом отеле "с местным колоритом". Там был огромный балкон, с которого он обозревал необъятную ширь океана и средневековые крепостные стены этого необычного притягательного города, где "Орсон Уэллс снимал своего "Отелло", а Джимми Хендрикс накачивался наркотой, кайфуя в своеобразной атмосфере марокканской Атлантики". Те три недели Пол работал над второй серией линейных рисунков – "В лабиринте", – запечатлевая паутину улочек Эс-Сувейры. Джаспер Пирни, владелец галереи на Манхэттене, в которой выставлялся Пол, сумел продать тридцать из его литографий.
– На деньги, что я выручил от литографий, можно было бы прожить еще два года в Эс-Сувейре – так все тогда там было дешево. А я как поступил? На факультете изобразительных искусств Университета штата Нью-Йорк в Буффало появилась вакансия. Конечно, тут сыграло свою роль то, что я знал декана, который, собственно, меня и порекомендовал… в общем, мне предложили должность доцента с возможностью бессрочного контракта через шесть лет, если все это время мои литографии и рисунки будут выставляться. Но, собирая вещи в Эс-Сувейре – после того, как я телеграммой сообщил на факультет, что принимаю их предложение, и уведомил художественное училище в Касабланке, что к ним я не вернусь, – я уже знал, что когда-нибудь буду жалеть о своем решении.
Я отчетливо помню, как в тот момент накрыла его ладонь своей – тогда впервые кто-то из нас осмелился проявить к другому ласку. Странно, да, что я бросилась утешать мужчину, который признался, что он сам загнал себя в угол? Может, потому что я тоже чувствовала себя загнанной в угол и потому что Пол был представителем богемы, человеком, наделенным творческой жилкой, который мог бы приглушить мою врожденную осторожность, потребность во сне составлять списки и раскладывать все по полочкам. В ответ на мою нежность он наклонился и поцеловал меня, а потом переплел свои пальцы с моими и сказал: "Ты восхитительна". Тогда мы впервые провели ночь вместе. После печального опыта с Дональдом близость с Полом стала для меня откровением и вызвала пьянящий восторг, ибо я предавалась любви с человеком, который вел себя уверенно в постели и умел доставить женщине наслаждение.
Когда мы во второй раз проводили вместе ночь, Пол приготовил для меня таджин из мяса барашка. Таджин он приготовил для меня и полтора месяца назад, когда расплатился по долгам, чтобы отпраздновать со мной это событие. В тот вечер он также устроил мне маленький сюрприз.
– Как ты смотришь на то, чтобы этим летом месяц провести в Эс-Сувейре? – спросил Пол.
Я сразу подумала, что мы уже заплатили пятьсот долларов за аренду домика близ пляжа Попэм в Мэне. Читая мои мысли, Пол сказал:
– В Попэме мы тоже успеем отдохнуть пару недель. А в Марокко полетим на несколько дней раньше того срока, в который собирались отправиться в Мэн. Билеты я заказал.
– Ты купил нам два билета до Марокко?
– Хотел сделать тебе сюрприз.
– Что ж, сюрприз удался. Ты хотя бы уточнил, свободна ли я.
– Если б стал уточнять, ты нашла бы повод отказаться.
Увы, в этом Пол был прав.
– А ты вообще хотя бы на минуточку подумал, что у меня бизнес, клиенты? И на какие шиши мы полетим в Марокко?
– На прошлой неделе Джаспер продал еще четыре мои литографии.
– Почему я впервые об этом слышу?
– Сюрприз он на то и сюрприз, чтобы не раскрывать карты раньше времени.
Я уже была заинтригована. Не считая Монреаля, где я жила какое-то время, и Ванкувера, который я как-то раз посетила (не ахти какая заграница), за пределами Америки я больше нигде не бывала. А тут вот муж предлагал увезти меня в Северную Африку. Но я понимала, что дело не только в деньгах. Да, я была осмотрительна во всем, что касалось финансов, но мою пресловутую осторожность обострял страх. Страх иноземного. Страх оказаться в мусульманской стране, которая, что бы Пол ни говорил про ее современность, согласно всему, что я читала, по-прежнему находилась в тисках своего североафриканского прошлого.
– В Эс-Сувейре мы запросто проживем целый месяц на две тысячи долларов, – сказал Пол.
– Я не могу уехать на столь долгий срок.
– Пообещай своим работникам хорошие премиальные, если они будут держать оборону полтора месяца.
– А что скажут мои клиенты?
– Кому нужны услуги бухгалтера в период с середины июня до Дня труда?
Резонный довод. В моей фирме это – самая спокойная пора. Но уехать на полтора месяца? Казалось, это бесконечно долгий срок… хотя умом я понимала, что, по большому счету, это ерунда, что Мортон (мой помощник) и Кейти (мой секретарь) прекрасно справятся и без меня. Человеку, который стремится все держать под своим контролем, очень трудно свыкнуться с мыслью о том, что в его отсутствие конец света не наступит.
– Я должна подумать.
– Нет, – заявил Пол, беря меня за руку. – Ты должна сейчас же ответить согласием. Знаешь ведь, что это будет изумительная поездка. Ты покинешь свою зону комфорта, посмотришь мир, который видела только в своем воображении. А у меня появится возможность поработать над новой серией рисунков, которые Джаспер, по его словам, сумеет продать минимум за пятнадцать тысяч долларов. Чем не стимул? Но главное – это нам пойдет на пользу. Нам обоим не мешает проветриться, побыть вдвоем, отдохнуть от повседневности.
Марокко. Мой муж вез нас в Марокко. В Эс-Сувейру. Разве могла я не отмахнуться от своих сомнений и не соблазниться идеей североафриканской идиллии в средневековом городе-крепости на побережье Атлантики? Очарование фантазий. А разве все наши фантазии произрастают не из надежды оказаться, пусть ненадолго, в таком месте, которое лучше, чем то, где мы живем сейчас?
И я сказала "да".
Очередь на паспортный контроль двигалась нестерпимо медленно, но неумолимо. Спустя почти час после приземления мы наконец-то подошли к ее началу. Полицейский в кабинке устроил мужчине из Мавритании настоящий допрос. Разговор становился все более жарким, на повышенных тонах. Полицейский кому-то позвонил по телефону. Откуда ни возьмись материализовались двое сотрудников полиции в штатском (из-под пиджаков у них выпирало оружие), которые повели рассерженного и испуганного мавританца в специальную комнату для допросов. Отвлекшись от разыгравшейся на моих глазах драмы, я посмотрела на мужа. Тот со страхом наблюдал за процедурой прохождения паспортного контроля.
– Думаешь, меня пропустят? – прошептал он.
– Почему тебя должны не пропустить?
– Оснований никаких, никаких. – Но в его голосе слышалось беспокойство.
В этот самый момент полицейский в кабинке пригласил нас подойти, протягивая руку за нашими паспортами и иммиграционными картами. Пока он просматривал документы, периодически поглядывая на компьютерный монитор, Пол – я видела – силился скрыть свою тревогу. Я взяла мужа за руку, стиснула ладонь, заставляя его успокоиться.
– Сколько намерены пробыть здесь? – осведомился полицейский по-английски, с рублено-ритмичными интонациями в голосе.
– Quatre semaines, – ответил Пол.
– Работать приехали?
– Нет-нет. В отпуск.
Полицейский снова глянул на монитор. Потом внимательно просмотрел все страницы наших паспортов. Пол, я почувствовала, напрягся еще сильнее. Потом: шлеп, шлеп… и полицейский вернул нам паспорта.
– Bienvenu, – сказал он.
И мы ступили в Марокко.
– Видишь, пропустили, – заметила я, улыбаясь во весь рот. – Чего ты так нервничал?
– По глупости, по глупости.
Но, когда мы направились к месту выдачи багажа, я услышала, как он пробормотал себе под нос:
– Идиот.
Глава 4
Июль в Северной Африке. Иссушенный раскаленный воздух пропитан зноем, пылью и выхлопными газами. Именно это – смрад бензина, плавающий в горячем неподвижном кислороде, – ударило мне в нос, едва мы покинули здание аэровокзала. С небесной выси на землю насылало палящие лучи утреннее солнце. И хотя Касабланка находится на побережье Атлантики, это не имело значения. Когда мы вышли на улицу из прохлады зала прилета, ощущение было такое, будто я шагнула в доменную печь.
– Угодили в самый ад, – заметил Пол, пока на автобусной остановке, где скопилась толпа народу, мы ждали автобус, идущий в центр города.
– Ты ведь когда-то жил здесь в июле, так? – напомнила я.
– В Эс-Сувейре будет прохладнее.
– Туда мы приедем через несколько дней. А в нашем отеле в Касабланке наверняка есть кондиционер.
– Не обольщайся. Это Северная Африка. Дешевизна предполагает определенный дискомфорт.
– Тогда найдем отель с кондиционерами.
– Или сразу поменяем наши планы.
– Что?
– Я сейчас.
С этими словами Пол исчез в толпе. Я хотела последовать за ним, но рядом стоял наш багаж – четыре объемных чемодана с нашей одеждой на месяц и принадлежностями для рисования моего мужа, а также двенадцатью книгами, которые, как мне представлялось, я буду читать, созерцая водную ширь Атлантического океана. Оставить без присмотра чемоданы и броситься вслед за мужем – это все равно что преподнести подарок ворам и навлечь на нас неприятности с первых минут нашего приключения, которое и без того уже казалось сомнительным. Поэтому я просто окликнула Пола, но мой голос потонул в гвалте собравшихся на остановке: женщин с закрытыми лицами, мужчин разных возрастов в несуразных костюмах, парочки туристов с рюкзаками, двух на вид по-отечески добродушных стариков в развевающихся одеждах и трех черных африканцев с дешевыми парусиновыми сумками, в которых, вероятно, лежал их нехитрый скарб. Мне сразу подумалось, что африканцы, возможно, приехали сюда в поисках работы; судя по замешательству на их лицах, они чувствовали себя такими же потерянными, как и я сама.
Автобусы, в основном очень старые, подъезжали и уезжали. Выпуская клубы ядовитого дыма, они увозили пассажиров по разным направлениям. Я всматривалась в даль, но мужа нигде не видела. Прошло десять, пятнадцать минут. Боже, неужели он и впрямь решил сразу улететь домой? Наверняка сейчас стоит у кассы в аэровокзале и расплачивается кредитной картой, покупая для нас обратные билеты.