Вооруженный только чувством юмора, оптимизмом и… ДНЕВНИКОМ, главный герой романа Джон Мильтон (он же "Малышка Милли", он же "Малёк"), расскажет вам ИСТИННУЮ правду о себе, о своей частной школе и о своих верных друзьях.
Этот современный южноафриканский Том Сойер поведает вам о яростных схватках на крикетном поле, НЕЛЕГАЛЬНОМ ночном купании, САТАНИНСКИХ посиделках с охотой на НАСТОЯЩЕЕ привидение, своих МУЖСКИХ увлечениях (ну что за прелесть эта первая любовь!) и, наконец, о НЕЗАБЫВАЕМЫХ каникулах вместе со своей БЕЗУМНОЙ семейкой. Если вы не умрете со смеху, читая о проделках Малька, - значит, вы ВООБЩЕ не умеете смеяться!
Это книга, которую ваш ребенок будет отнимать у вас, а вы - у него.
Джон ван де Рюит
Малёк
Посвящается моим родным, которые научили меня смеяться
Благодарности
На пути длиной в три года - с тех пор, как Малышка Милли произнес свои первые слова, и до появления этой книги в нынешнем ее виде - бесчисленное количество людей были моими проводниками и сопровождали Милли в его приключениях.
Мои оглушительные аплодисменты замечательной команде издательства Penguin за их веру, щедрость и абсолютный профессионализм, в особенности Элисон Лоури, Джереми Борейну и моему издателю Джейн Рейнджер. Также спасибо Хейли Скотт и Клэр Хекрэт. Моему литературному агенту, театральному гуру и другу Рою Сардженту за веру и добрый совет. Тамар Мескин за огромную редакторскую работу над ранними версиями романа - без нее книга никогда не была бы написана. И конечно, Дейву, Роз, Кэти и Эш - без них никуда.
Также спасибо Сью Кларенс, Джулии Кларенс, Энтони Стоньеру, Мюррею Макгиббону, Бену Воссу, Ричу (Фьюзу) Милри, Д. М. Р. Льюис, Джанет Стент, Гаю Эмбертону (он вовсе не банановый вандал) и Вампи Тейлор.
Джон ван де Рюит
Июль 2005
Действующие лица
Семья
Мама
Папа
Вомбат
Безумная восьмерка
Джон Мильтон, он же Милли, он же Малёк
Роберт Блэк, он же Рэмбо
Чарли Хупер, он же Бешеный Пес
Саймон Браун
Верн Блэкаддер, он же Человек Дождя
Генри Баркер, он же Геккон
Сидней Смитерсон-Скотт, он же Жиртрест
Эл Гринстайн, он же Гоблин
Девчонки
Русалка
Аманда
Кристина
Старосты
Староста школы - Пи-Джей Лутули
Джулиан
Берт
Грант Эдвардс, он же Червяк
Гэвин, чудак, живет под лестницей
Учителя
Директор - мистер Глокеншпиль (Глок)
Заведующий пансионом - мистер Уилсон (Укушенный)
Учитель английского - мистер Эдли (Папаша)
Учитель истории - Криспо
Учительница актерского мастерства - миссис Уилсон (Ева)
Режиссер школьного театра - мистер Ричардсон (Викинг)
Тренеры
Тренеры команды по регби для мальчиков моложе четырнадцати - мистер Лилли и миссис Бишоп (жена преподобного Бишопа)
1990
Когда померк, до половины лет,
Свет для меня в житейской тьме кромешной,
"К чему мне, - вопросил я безутешно, -
Талант, который зарывать не след?
Как может человек, коль зренья нет,
Предвечному Творцу служить успешно?"О своей слепоте. Джон Мильтон
17 января, понедельник
04.30. Не сплю. Первые лучи солнца проглядывают из-за тюлевых бабушкиных занавесок. Кажется, меня тошнит. Простыня под ногами липкая, сердце бьется, как африканский "там-там". Вставать пока рано.
04.48. Кроме меня не спят только соседские собаки - лают на восходящее солнце как ошалелые.
04.50. Папа проснулся. Слышу громкий вопль из окна его спальни. Теперь собаки лают еще громче. Папа идет по коридору и ругается себе под нос. (Он ненавидит наших соседей, потому что они якобы не замечают, как их собаки гавкают всю ночь. Папа грозится подать на них в суд или избить до полусмерти.)
05.00. Наш квартал сейчас взорвется: папа включил сверхзвуковую поливалку для роз, реагирующую на тепло (она ревет, как катер, наткнувшийся на песчаную отмель на полном ходу). Поливалка такая крутая, что, когда мы ее включили первый раз, она вырвала с корнем розовый куст сорта "Королева Елизавета", принадлежащий Вомбату (моей бабуле). На папе пижамные шорты с изображением звезд крикета, подаренные мной на Рождество, и хирургическая маска для защиты от ядовитых химикатов, которые он разбрызгивает в атмосферу; он нацеливает поливалку на соседский двор и пускается в пляс на лужайке под моим окном как чокнутый. Может, отправиться в школу-интернат - не такая уж плохая идея?
05.01. Из окна наблюдаю, как мама выходит в сад в ночной рубашке с цветочками и кричит что-то папе на ухо. Тот прекращает плясать, выключает поливалку и идет за мамой в дом. Похоже, последнее слово все-таки осталось за соседскими собаками.
05.30. Папа выбился из сил после своего утреннего танца. Слышу, как он храпит, а мама орет на полицейских у ворот. Вид ее ночной рубашки, должно быть, перепугал их не на шутку, потому что они спешат закончить разговор, быстро извиняются и убегают под безопасную крышу своего полицейского фургончика.
06.00. Пора. Я встаю. У двери стоят мой огромный металлический армейский чемодан, спортивная сумка с формой для крикета и старое одеяло с эмблемой "Доброго рыцаря", много лет служившее мне верой и правдой. Школьная форма висит на старой проволочной вешалке. Снимаю с нее блейзер - он кажется слишком жарким и тяжелым.
08.00. Самоотверженно пытаюсь проглотить полный рот зеленоватого омлета (со скорлупками). Я бы выбросил его в окно, но мама следит за мной, как ястреб. Сказала, что перед отъездом в школу нужно хорошо покушать. Мамина отвратная стряпня давно стала легендой - папа отказался от завтрака, так как его до сих пор мутит после вчерашней жареной свинины (кажется, это была свинина). Я нервничаю и есть все равно не могу; большую часть вкуснятины удается спрятать в салфетку. Кладу ее в карман и потом выбрасываю в унитаз.
08.30. Папа надорвал спину, когда пытался забросить мой чемодан в багажник. Он хватается за поясницу так, будто его только что ножом пырнули, падает на траву и корчится в агонии. С помощью Инносенс (нашей верной домработницы) затаскиваю чемодан в машину, втиснув его на заднее сиденье. Мама подозрительно косится на Инносенс, когда та смачно чмокает меня в губы на прощание (мама уверена, что наша домработница держит подпольный бордель в своем домике на заднем дворе).
08.36. Папе приказано переодеться - извалялся в чем-то вонючем во время своих драматических сцен на траве. Теперь мы опаздываем. Мама постукивает по циферблату часов и сердито смотрит на меня, будто это я виноват. Внутри меня страх вдруг пересиливает волнение, и мне хочется, чтобы все отменилось и мы легли обратно спать.
08.42. Все готово - мама в ярко-красном платье, папа в твидовом пиджаке и бабочке и я, в новом синем блейзере, угольно-черных брюках, красном галстуке и белой рубашке (которая в магазине казалась слишком большой, а теперь точно душит меня). Папа сигналит и выруливает на проезжую часть наш "рено-универсал" 1973 года. Соседские собаки отвечают адским лаем. Папа откидывает голову и заходится маниакальным смехом; колеса визжат, и вот мы уже едем навстречу транспортному потоку. Назад дороги нет.
11.00. Охранник-африканец отдает честь и открывает высоченные белые школьные ворота. Мы проезжаем сквозь них и едем по красивой аллее, усаженной деревьями, - ее называют "дорогой пилигрима". В конце аллеи - школьные корпуса, гиганты из красного кирпича, поросшие мхом и плющом. Папа так поглощен парочкой спаривающихся собак, которых он показывает маме, что не замечает лежачего полицейского, который чуть не пропарывает брюхо машины. Наш "универсал" подкатывает к школе и пристраивается между "роллс-ройсом" и "мерседесом". Сообщая о нашем прибытии, ржавая тарантайка выблевывает пару галлонов машинного масла на мостовую.
Нас встречают два старшеклассника в таких же красных галстуках, как у меня. Они представляются Джулианом и Бертом. Джулиан - худощавый, уверенный, с голубыми глазами и волнистыми волосами; у него пружинистая походка и жизнерадостная манера общения. Берт здоровяк… настоящий здоровяк (выглядит почти как папа). У него кривые зубы, отсутствующий взгляд и похожий на лошадиное ржание смех. Джулиан объясняет - они с Бертом старосты корпуса, где мне предстоит жить.
Пока они тащат мой чемодан через огромную арку во двор с безупречно ухоженной лужайкой, мама зачитывает длинный список моих невероятных талантов (стипендиат, звезда крикета, староста начальной школы…). Когда речь заходит о моем чудесном сопрано, Джулиан облизывается и заверяет маму, что обожает хористов. Берт ржет, как лошадь, и тыкает Джулиана под ребра, отчего тот роняет чемодан папе на левую ногу. Папа издает забавный протяжный писк, после чего успокаивает нас - мол, он "здоров как бык" и все у него "путем". Я отчаянно стараюсь не выделяться, но мои предки - все равно что цирк бродячий.
Двор окружен корпусами и напоминает средневековые замки в старых учебниках по истории, что были у нас в начальной школе. Мы идем к корпусу, который на вид старше остальных. Красные кирпичные стены выцвели до персикового цвета, а мох и плющ разрослись до размеров живой изгороди. Парни ведут нас наверх по темной узкой лестнице, и мы оказываемся в длинной общей спальне, где стоят примерно пятнадцать пустых кроватей. За ней еще одна, сумрачная и жутковатая, с низкими деревянными балками и темными кирпичными стенами. Она маленькая, в ней едва помещаются восемь кроватей. Здесь страшновато и пахнет старыми носками и паркетным лаком. Одна из этих восьми кроватей - моя.
Спальня разделена на кабинки деревянными перегородками высотой в пять футов; они отделяют один закуток от другого. В каждом по две деревянные кровати, два шкафа, две тумбочки для обуви, одеяло, подушка и матрас. Под каждой из кроватей - два ящика с позолоченными ручками. Новички в таких же красных галстуках, как у меня, разбирают вещи и складывают их в шкафчики под бдительным материнским присмотром.
Подходим к одной из кроватей. Рядом на шкафчике - табличка с моим именем. Шкафчик рядом с соседней койкой подписан "Блэкаддер". Хорошо, хоть кровать мне досталась у окна.
Папа, который по-прежнему хромает, и мама, которая по-прежнему пыхтит после утомительного подъема по лестнице, спорят по поводу того, в какой шкафчик положить мои носки, а в какой - трусы. Предки остальных детей прекращают свои дела и пялятся на нас. Я встаю на колени и притворяюсь, что складываю кое-что в ящик для обуви.
Спускаясь по лестнице, мы встречаем самое бледное человеческое существо, которое я когда-либо видел. В тусклом свете лестничного пролета белизна его кожи распространяет вокруг жутковатое свечение. На нем тоже красный галстук; стоит нам поравняться, как он принимается усердно изучать пол.
После того как мои родители устраивают короткую стычку у входа в корпус на глазах примерно двадцати человек, мы направляемся в главное здание, где нас приветствуют различные важные персоны, включая местного правительственного чиновника, нашего старосту Маршалла Мартина и директора школы по имени Глокеншпиль, который, признаться, выглядит весьма грозно. Сперва я решил, что он пошутил насчет своего имени, но потом, увидев выражение его лица, понял, что прикалываться на эту тему не стоит. В своей речи Глокеншпиль все время называет школу "учреждением", а учеников - "субъектами". И повторяется несколько раз по поводу дисциплины и суровых наказаний, ждущих субъектов-нарушителей. Папа, согласно кивая, наконец выкрикивает: "Так точно!", опозорив тем самым всех нас. Это вызывает минутное замешательство, в ходе которого более четырехсот человек пялятся на моего кивающего отца, маму и меня - мальчика школьного возраста, который покраснел как свекла и в отчаянии придумывает план, как бы ему слиться с обивкой кресла. Школьный священник, преподобный Бишоп (ему, видать, была уготована куда более великая судьба), произносит речь о проповедовании христианства в школах и о том, как важно открыть свой ум и сердце всем веяниям. Мои предки приходят к выводу, что преподобный или голубой, или коммунист - а возможно, и то и другое.
13.00. Новые унижения ждут меня за шведским столом, накрытым на лужайке у библиотечного корпуса. Выпив семь джин-тоников, папа устрашающе громко чихает и лезет в мамину сумочку за платком. Когда он расстегивает сумочку, на лужайку падают три сосиски в тесте, два соленых огурчика, связка копченых коктейльных колбасок и горстка яичных канапе, и все это на глазах директора; тот вежливо кашляет и делает вид, что ничего не заметил. Я бочком пристраиваюсь рядом с какими-то другими людьми и притворяюсь, что они и есть мои настоящие предки.
15.00. Наконец они уезжают. Папа на пассажирском сиденье, мама - за рулем, прихлопнув дверцей подол своего красного платья. Метров сто пятьдесят они толкают нашу развалюху, после чего мотор включается, и они исчезают за углом "дороги пилигрима". Я стою на мощеном тротуаре, глядя на дорогу. Оглядываюсь и вижу высокие корпуса и деревья, которые словно стягивают меня в кольцо. Впервые в жизни я чувствую себя таким маленьким.
18.00. Джулиан отводит восьмерых новеньких в наш корпус. Мы спускаемся по лестнице и оказываемся в общей гостиной (съеденный молью ковер, пара дряхлых красных диванов, телевизор и доска для объявлений). Среди новеньких есть мальчик по имени Сидней, который весит никак не меньше ста пятидесяти килограммов, и тот заморыш с лестницы, которого я видел раньше, - он по-прежнему выглядит так, будто вот-вот откинет копыта. (Некоторые трупы и то повеселее будут.) Лишь благодаря этому полудохлому товарищу я не выгляжу самым щуплым из новеньких. Выясняется, что его зовут Генри Баркер. Наш староста - чернокожий Пи-Джей Лутули; вид у него удивительно серьезный, и одет он опрятно. Он дает важные наставления, типа "не бегайте по двору" и "не ходите по газонам". А потом приказывает укладываться спать. Кажется, впервые в жизни мне приходится повиноваться чернокожему.
21.00. Свет погас! Моя первая ночь вдали от дома. Высокий и мускулистый тип с темными глазами и угольно-черной шевелюрой - он очень быстро тараторит, - кажется, назначил себя царем нашей спальни. Его зовут Роберт Блэк; он постоянно матерится, показывая тем самым, что с ним шутки плохи и надо его уважать, а лучше боготворить, как героя.
Я сплю рядом с психом по имени Верн Блэкаддер, у которого с мозгами явно что-то не то. У него мерзкая привычка выдергивать волосы пучками с громким пуком.
Я лежу в кровати и слушаю храп и шепот, доносящиеся со всех сторон и время от времени дополняемые пуками - это Верн выдирает себе волосы - и непрекращающимся звуком льющейся воды. Это "зассанец Пит" - бетонная статуя святого Петра: он гордо стоит в бассейне с рыбками посреди двора, а с кончика его меча стекают капли.
18 января вторник
06.15. Был разбужен оглушительной сиреной. Выпрыгнул из кровати и закричал "мама!", не успев спохватиться. Слава богу, меня никто не слышал. Пристроился в конец длинной очереди сонных учеников, спускающихся по ступенькам в душевые. У подножия лестницы вдруг открылась дверь, ведущая в маленькую каморку, полную дыма и горящих свечей. Оттуда вывалился дикого вида парень, совсем голый, с замотанной полотенцем головой и членом, нацеленным в потолок. Прыщавый Эл Гринстайн сказал, что это чудаковатый староста Гэвин - он живет под лестницей.
Сортирная (туалеты и душевые) состояла из десяти кабинок на сером цементном полу, шести раковин и четырех унитазов. Пол под ногами скользил, а запах был просто жуть. Дежурные старосты - Джулиан с Бертом - наблюдали за тем, как мы моемся, и член каждого из нас удостаивался комментария Джулиана. Мой он описал как "страдающую анорексией личинку шелковичного червя". Я в ужасе увидел, что у всех, кроме меня, на теле росли волосы. Даже у Задохлика в паху были пучки черных волосков. Берт прокричал "вульва" - это означало, что время мытья подошло к концу. Я поспешно вылез из кабинки, хотя спина по-прежнему была покрыта мыльной пеной.
Самый большой член был у Роберта Блэка. Когда ему настала пора вылезать из душа, Берт крикнул "вульва!", но Роберт его проигнорировал. Тогда Джулиан крикнул: "Пора вылезать, кусок мяса!" Берт очень обрадовался и скрипучим голосом запел песенку "Летучая мышь из ада" (подразумевая, с какой скоростью мы должны вылетать из душа).
06.30. Перекличка. (Каждый день начинается с этого, чтобы удостовериться, что никто не слинял и не умер во сне.)
Я чуть не опоздал, потому что один из старост наврал, будто перекличка происходит в общей гостиной и я должен явиться туда немедленно. Когда я прибежал в гостиную, там не было никого. Как идиот я сел на драный красный диван, подумав, что пришел первым; а перекличка тем временем проходила на улице, во дворе. К счастью, я услышал, как два парня пробегали мимо точно ошалелые, и последовал за ними туда, где уже выстроился весь корпус. Оказалось, когда называют твое имя, ты должен выкрикнуть в ответ "акула!" (никто не может объяснить почему). Пи-Джей Лутули зачитывал имена и сердито разглядывал отвечавшего, прежде чем перейти к следующему. Я нервничал и ждал, пока он не произнес:
- Мильтон… Джон?
- Акула! - выпалил я. Все рассмеялись.
Лутули слегка шепелявил, и имя толстяка Сиднея Смитерсона-Скотта далось ему нелегко. Несколько попыток спустя он отчаялся выговорить его правильно и окрестил Сиднея Жиртрестом. (Большинство парней тут обращаются друг к другу по кличкам. Не знаю, откуда возникают эти клички и кто их придумывает. Может, и меня уже как-то обозвали?) Староста перешел к старшим классам, а я тем временем в панике размышлял, смогу ли найти столовку.