10 марта, пятница
06. З0. Проведя ночь без сна, я решил посмотреть страху в лицо и извиниться перед Грегом Андерсоном. Я также решил разобрать чемодан и бороться за свою жизнь!
07.30. Андерсон не разрешил мне извиниться. Сказал, что ему противно со мной разговаривать и он больше никогда не хочет меня видеть. С тяжелым сердцем я вышел из его спальни. Но чем плакаться, решил занять активную позицию и опустил Рэмбо за завтраком. К сожалению, тот лишь посмеялся надо мной и сказал, что это была шутка и любой, у кого работает хоть половина мозга, догадался бы. После завтрака я написал письмо с извинениями и просунул его Андерсону под дверь.
Позвонила мама и сказала, что папа случайно переехал соседскую собаку. Мама теперь пытается убедить их, что это был несчастный случай, а не убийство. По ее словам, зрелище было ужасное, и машина теперь издает странный лязг, поэтому завтра они не приедут. Она спросила, не расстроюсь ли я. Я соврал и ответил, что нет. Похоже, у всех Мильтонов сегодня плохой день.
11 марта, суббота
От Грега Андерсона по-прежнему ни слова. Я понимаю, что очень сильно его обидел. Вдобавок ко всем моим мученьям я три раза бросил мимо и выставил себя полным неудачником в игре против школы Сент-Джулиус. К счастью, из-за тумана и дождя примерно в три часа пополудни матч было решено закончить ничьей. Саймон с Бешеным Псом храбро держались до последнего, пока Папаша не приказал всем покинуть поле, заявив, что в очках ничего не видит. Тренер команды противника не хотел уходить в такой маленький дождик, но Папаша увел его в учительскую топить обиду в вине. Должно быть, обид у него было много, потому что мальчики из Сент-Джулиуса остались с нами смотреть кино ("Уолл-стрит") и уехали только в десять вечера!
По-прежнему терзаюсь угрызениями совести из-за Андерсона, который свирепо глазеет на меня при любой возможности. Надо не забыть помолиться за него и его бедную сестру на завтрашней службе.
12 марта, воскресенье
09.00. Проповедь преподобного Бишопа оказалась ударом ниже пояса! Он говорил о стыде и о жестокостях, которые иногда говорят друг другу люди. Провозгласив, что мы не должны пускать Сатану в двери, он сильно размахнулся и сбил вазу с розами, которая разбилась у подножия кафедры. Окинув взглядом осколки, преподобный вскричал:
- Будь проклят ты, Сатана! Прочь из дома Божьего!
Он выглядел реально злобным, поэтому никто не рассмеялся, кроме Щуки, но тот быстро притворился, что кашляет. Преподобный разглагольствовал еще полчаса, после чего сделал большой глоток вина из чаши для причастия и передал ее Глоку, у которого тоже горло пересохло.
Джефф спросил, не хочу ли я снова пойти к нему на ферму. Мне очень хотелось ответить "да", но я чувствовал себя слишком подавленным, поэтому соврал, что у меня много домашки.
В свободное время читал, но даже величайшая книга в истории не способна была меня отвлечь.
В отчаянии решил позвонить Русалочке, но в последний момент струсил.
18. З0. Впервые за выходные посмеялся - смотрел программу Национального географического общества про бабуинов. Большой самец бабуина с огромным задом бил себя в грудь, пытаясь навести на всех страху, и тут Эмбертон закричал: "Смотрите, это же Глокеншпиль!" Весь корпус покатился со смеху, особенно когда бабуин попытался спариться с дрожащей от страха маленькой бабуиншей с ярко-розовой задницей.
Я сидел на улице один, когда вдруг рядом со мной возникла высокая фигура. Сердце подскочило от страха: я узнал Грега Андерсона, который, несомненно, явился мне отомстить.
- Малёк, - тихо проговорил он, - я должен тебе кое-что сказать.
Мое сердце упало. Наверняка сейчас начнет говорить о боли и страданиях, которые ему приходится переживать, или, чего хуже, перескажет аварию во всех кровавых подробностях. Он смотрел мне в глаза, как мне показалось, целую вечность, хотя на самом деле прошло несколько секунд. Я видел его боль и страдания, ужас оттого, что у него сестра-инвалид. Если бы у меня была сестра-инвалид, я тоже бы ее защищал и помогал все время.
Андерсон наклонился ближе и произнес:
- У меня нет сестры.
С этими словами он встал и как ни в чем не бывало зашагал к корпусу. Я потерял дар речи. Меня охватило невероятное облегчение, а потом - чистая ярость. Все мои выходные были испорчены из-за какой-то идиотской тупой шутки. Я был готов наброситься на первого встречного (а это опасно, когда ты всего лишь новичок-первогодок). К счастью, первым мне встретился кот Роджер, и я с дикими воплями гнался за ним до самого сада Укушенного. (Кажется, я превращаюсь в копию своего отца.) К сожалению, я чуть не сбил с ног преподобного Бишопа, когда тот выходил из часовни после молитвы. Тот печально пробурчал что-то себе под нос и пошел дальше по своим делам. Теперь, вспоминая тот вечер, я рад, что мне под руку не подвернулся Верн, иначе он точно бы с перепугу заколол меня ножницами за то, что я терроризирую его кота.
То воскресенье вошло в историю также потому, что вечером был зарегистрирован самый долгий пук. Саймон засек часы и увековечил подвиг Жиртреста - 28, 6 секунды. Жиртрест пообещал улучшить свой рекорд в следующий раз, когда на ужин будет печеная фасоль.
13 марта, понедельник
Капкан расставлен. Я подошел к Криспо после урока истории. Тот яростно пересчитывал булавки в упаковке и предупреждающе поднял руку, когда я попытался его прервать. Пересчитав все булавки, он захлопнул крышку и ударил кулаком по столу.
- Сделано в Германии, и поглядите-ка… двух не хватает! - провозгласил он. - Что еще можно ожидать от немцев поганых?
Я покачал головой, сокрушаясь такому безобразию, и решил не напоминать Криспо, что он сам взял две булавки, чтобы прикрепить на стену карту Британии на прошлом уроке.
Я спросил, можно ли посидеть с ним и поговорить о войне. В его глазах блеснул огонек, и он тут же пригласил меня на чай. Я вежливо принял приглашение и ушел на математику, разрабатывая план послеобеденного нападения.
Классно пообедал с Папашей. Мы часами обсуждали первый том "Властелина колец". Папаша блестяще изобразил Гэндальфа, и мы вместе перечитали тот отрывок, где хоббиты спасаются от Черных Всадников. Откупорив вторую бутылку красного, Папаша разговорился (по большей части о том, что ждет меня в следующих главах). Но потом резко замолк и уставился на меня.
- Джонно, - сказал он слегка заплетающимся языком. - Если верить слухам, вскоре состоится твой актерский дебют.
Меня словно током ударило, но как я ни упрашивал его рассказать поподробнее, он не поддавался и быстро сменил тему, заговорив о моем отвратительном выступлении на крикетном поле в прошлую субботу. Я объяснил это стрессом из-за дурацкой шутки с Андерсоном и несуществующими ногами его несуществующей сестры. Папаша расхохотался и весело захлопал в ладоши. Оказалось, тридцать пять лет назад он попался в точности на такую же удочку. Только тогда ребята заставили его мучиться целый месяц, прежде чем раскололись! Трудно представить, что Папаша когда-то учился в школе (а тем более был старостой). Мне кажется, он был бы полным лузером - но в те дни все, должно быть, было иначе.
15.15. Пришлось прервать Папашу, декламировавшего в лицах сонеты Шекспира - я понял, что уже на пятнадцать минут опаздываю на чаепитие к Криспо. Сломя голову побежал по тропинке и наконец очутился у старого дома, заросшего плющом и окруженного толстой живой изгородью. На просторной веранде в старом кресле-качалке сидел мой учитель истории.
15.17. - Будь ты в армии, Мильтон, тебя бы расстреляли за дезертирство. - На лице Криспо появилась невеселая улыбка. - Конечно, - продолжил он, - солдатам кое-какой страны хватило и семнадцати минут, чтобы пуститься в бегство, как жалкие крысы. Но оставим на потом этих треклятых итальяшек, верно?
- Извините за опоздание, сэр, я задержался…
Криспо оборвал меня, недовольно заворчав и махнув рукой, от старости покрывшейся чешуйками. Его домработница Глория поставила перед нами чай с печеньем и ласково мне улыбнулась.
- Милая девчушка, эта Глория, - сказал Криспо, когда она ушла. - Заботится обо мне с тех пор, как моей Сибил не стало. Только взгляни, какие красивые лилии она посадила. Белые. В старости такие вот только мелочи и радуют, Мильтон.
Тут я впервые обратил внимание на большую клумбу с белыми цветами. Из сердцевины каждого цветка торчала длинная желтая тычинка. Криспо был прав: только взглянешь на них - и на душе сразу хорошо.
- Итак, - сказал он вдруг, расплевав по своему свитеру крошки от печенья, - с чего мне начать и что именно ты хочешь знать?
Не успел я ответить, как Криспо начал свой рассказ о войне с самого прихода Гитлера к власти в начале 1930-х. Время пролетало незаметно, мы пили чай с печеньем, и я напрочь позабыл о часах, погрузившись в ужасный мир прошлого. Иногда я задавал вопрос или ахал от удивления, искреннего или притворного, но парадом командовал Криспо, и остановить его было так же сложно, как Жиртреста на кондитерской распродаже.
День сменился вечером. Близилось время ужина и домашних заданий, а я по-прежнему даже не заикнулся про Макартура. (Более того, проговорив почти три часа, Криспо дошел лишь до весны 1941-го!) Я неохотно попросил разрешения уйти, но Криспо отказывался отпускать меня.
- Кто твой заведующий корпусом? - спросил он.
- Уку… мистер Уилсон, - ответил я.
Криспо позвал Глорию, и та принесла телефон. Затем он позвонил Укушенному и сообщил, что я сегодня буду заниматься у него дома. Дело было сделано. Глория принесла одеяло и накрыла старику ноги, чтобы от осеннего сквозняка у него не ныли кости, и мы снова вернулись в мрачный 1942 год.
Наевшись от пуза вторым за сегодня ростбифом, я проследовал за Криспо в уютную гостиную, где горел дровяной камин. Вся комната была увешана картами, схемами и артефактами времен Второй мировой. Наконец мне удалось улучить минутку, когда Криспо замялся, вспоминая день нападения на Россию, и я заговорил о школе в те годы. Криспо пришел в восторг, когда я упомянул ту учительскую фотографию 1944 года.
- Ах да, 1944-й! В моем плече тогда было с полтонны шрапнели. Подумать только - тридцать два года мне было тогда, и я по-прежнему здесь. - Он надолго замолчал: перед его глазами проносились годы. Я решил, что настал момент: сейчас или никогда.
- Скажите, сэр, что случилось с Макартуром?
На секунду Криспо растерялся, словно припоминая что-то, но потом его глаза вдруг потемнели в свете пламени.
- Это давно забытые дела, Мильтон. Что тебе до них? - Теперь настала моя очередь растеряться. Я пытался что-то промямлить в ответ, но Криспо снова заговорил, не дожидаясь ответа: - Макартур был хорошим человеком. Но… сложным. И хорошим другом. Мы с ним частенько болтали - его сын тоже был на войне. - Снова долгое молчание. Криспо уставился на огонь, погрузившись в размышления.
- Почему он покончил с собой? - Я решил не ходить вокруг да около. Криспо посмотрел на меня странным недоуменным взглядом.
- Покончил с собой? - спросил он. - Говоришь, он покончил с собой, Мильтон? Я… хмм… я… - И тут он замолчал. Неужели он хотел сказать, что это было не самоубийство? А несчастный случай или даже… убийство? Мое сердце бешено колотилось - я, Джон Мильтон, вот-вот разгадаю тайну Макартура!
Но потом Криспо проговорил:
- Я не видел его смерть и рад этому. В то время я был на пути в Северную Африку. Я навсегда запомнил его гордым и жизнелюбивым человеком. Хорошим человеком. - Он снова замолк.
Мне хотелось порасспрашивать его еще, но его лицо вдруг показалось мне совсем усталым и обессиленным. Я вспомнил, что сказал Бильбо Бэггинс Гэндальфу во "Властелине колец" - мы с Папашей тем днем как раз перечитывали этот отрывок. Старый хоббит сказал волшебнику: "Я устал, Гэндальф. Я как масло, которое намазали на слишком большой кусок хлеба".
Потом Криспо заговорил снова, на этот раз тихим, безжизненным голосом:
- Говорят, его призрак по-прежнему обитает в школе. Кое-кто видел его в часовне и старых корпусах вроде вашего, Мильтон. Блуждающий призрак ищет покоя, а может, пытается подсказать разгадку своей тайны… кто знает… сам я никогда не верил в такие вещи…
Мы вместе уставились на огонь - старик со множеством воспоминаний и историй и мальчик, которому пока нечего было вспоминать. Спустя некоторое время он повернулся ко мне и сказал:
- Слышал, тебя кличут Мальком. - Я кивнул и почувствовал, как кровь прилила к щекам. Он улыбнулся и сказал: - Меня тоже так называли. Я долго оставался ребенком.
Я взглянул на Криспо и попытался представить его мальчишкой, Мальком. Это было невозможно - он был слишком старый.
После очередной долгой паузы Криспо снова заговорил. На этот раз его взгляд не отрывался от пляшущих оранжевых языков, а голос казался странно далеким, словно такой голос был у него в молодости, а сейчас звучал будто сквозь толщу времен.
- Запомни, мальчик. Бог дал нам величайший дар из всех. Это не любовь, не здоровье и не красота и даже не жизнь. А выбор. Величайший Божий дар - это возможность выбирать.
Он посмотрел на меня недолго, а потом снова повернулся к огню. Старые часы пробили одиннадцать. Одиннадцать! Я вскочил с кресла и поблагодарил Криспо за гостеприимство. Старика совсем загипнотизировало пламя, и он кивнул, не глядя на меня. Я повернулся и пошел к двери. Когда я отворил ее, он окликнул меня:
- Приходи еще, мой маленький друг, мне еще так много нужно тебе рассказать.
Снова поблагодарив Криспо, я оставил его у камина. Было темно, и я вдруг поймал себя на мысли, что бегу к корпусу со всех ног, высматривая призрак Макартура.
14 марта, вторник
08.00. Представил Жиртресту полный отчет о вечере с Криспо. Он сказал, что я должен все рассказать нашей команде завтра вечером.
12.00. Объявление на доске:
Прослушивание в школьную пьесу: Смит, Винтер и Мильтон приглашаются в музыкальный класс в 17.00.
Ура! Нас осталось трое, кто же станет королем?
День прошел как в тумане. Я размечтался о том, как убиваю Винтера и Смита и получаю таким образом главную роль.
17.00. Три кандидата встретились у музыкального класса. Смит - высокий парень с наглым лицом и заносчивой манерой держаться. Он заявил, что прослушивание всего лишь фарс, потому что Викинг уже пообещал ему роль Оливера. Для первокурсника он на удивление высокомерен. (Одна ночь в нашей спальне стерла бы с его рыла эту самодовольную ухмылочку как пить дать.) Винтер - маленький, робкий, похож на девочку. У него светлые волосы, голубые глаза, и он очень похож на Оливера в моем представлении. У меня самого волосы темные, а глаза зеленые - вообще говоря, шансов у меня с такой внешностью маловато.
Викинг пригласил нас в оркестровую, где на табуреточке у пианино сидела его верная мисс Робертс. Мисс Робертс всегда добро улыбается и сморкается в розовый бумажный платочек - у нее аллергия.
- Итак, джентльмены, как мы видим, час икс настал. Не стану ходить вокруг да около. Одному из вас достанется роль Оливера. Вопрос на шестьдесят четыре миллиона долларов - кому? - Смит самодовольно ухмыльнулся и провел рукой по взъерошенным светлым волосам. Я уже начинаю его ненавидеть. Винтер явно нервничал, а глаза у него были как блюдца - с таким лицом он еще лучше подходил на роль. Бог знает, как выглядел я, но во рту у меня пересохло, и я весь вспотел.
В течение следующего часа мы пели беспрерывно. Иногда все вместе, иногда дуэтом или по отдельности. Мы пели самые разные песни разными голосами. Викинг даже заставил нас читать стихи и произносить монологи. Вскоре я понял, что голосок у Винтера так себе, хотя внешне он подходил идеально. Смиту было не занимать уверенности и апломба, но голос у него был средний. Я пел лучше всех, но был ни капли не похож на Оливера.
По пути в столовую Смит хвастался своими актерскими достижениями: он снялся в рекламе диетического маргарина, о котором мы с Винтером сроду не слыхали. Он еще раз заверил нас, что роль у него в кармане и вызвали нас лишь для того, чтобы определить, кому из нас - Винтеру или мне - достанется роль его лучшего друга. Когда мы уже подошли к столовой, долговязый парень, на вид которому было года двадцать три, подбежал к Смиту, двинул ему ногой под зад и приказал пойти и убраться в его комнате. Смит переменился на глазах. Весь его апломб куда-то исчез, и он превратился в хнычущего маленького слабака, спешащего вычистить комнату своего старосты. Жизнь снова показалась прекрасной!
15 марта, среда
21.00. Геккон, уже не помню в который раз, вернулся из своего второго дома - медпункта. Его голова повязана огромным бинтом. Мы захлопали, когда он вошел в спальню, а Геккон в ответ сделал вид, что замахивается на лампу над своей головой - чтобы мы поняли, что у него по-прежнему есть чувство юмора.
Жиртрест разрешил мне зажечь свечи, и вот из темноты выползли шестеро мальчиков и кошка, словно запрограммированные роботы пробираясь к кровати Жиртреста, чтобы услышать рассказ о моем вечере с Криспо. Я поведал Безумной восьмерке о том, как послеобеденное чаепитие перешло в ужин, а потом и вовсе настал поздний вечер. Когда я рассказал о том, что, по мнению Криспо, смерть Макартура - никакое не самоубийство, в спальне воцарилась гробовая тишина. Затем все оживленно заспорили, и Бешеный Пес выдвинул теорию об ужасном убийстве. Геккон согласно кивнул - он с самого начала думал, что это убийство. В свете пламени его забинтованная голова была похожа на шлем космонавта.
Как и полагается всякому нормальному рассказчику, я приберег историю с привидением напоследок. У Рэмбо отвисла челюсть, стоило мне заикнуться о призраке Макартура, шныряющем по старым школьным корпусам и в особенности - по часовне и нашей спальне (которая раньше тоже была частью часовни). Верн пришел в ужас. Может, мне так показалось в пламени свечи, но шерсть у Роджера встала дыбом, он весь взъерошился. Гоблин фыркнул и сказал, что привидений не бывает. Жиртрест, который все это время сидел молча, откашлялся. В спальне наступила тишина: мы все приготовились услышать его великие мудрые слова.
- Все это правда. Привидение в школе видели сотни раз. Его зовут Манго, но до сегодняшнего дня я и не подозревал, что речь идет о призраке Макартура!
Я заметил, что Саймон подозрительно оглядывается, точно боится, что призрак подкрался к нам сзади, пока мы тут сидели. Потом Роджер вдруг выпрыгнул в окно, заставив нас всех подскочить от страха. Жиртрест откусил батончик с нугой и продолжил:
- Предлагаю всем попытаться выяснить что-нибудь об этом призраке. Поговорите со старостами и заведующими корпусов, если сумеете. Малёк снова пойдет к Криспо и попытается выведать у него новую информацию. В следующую среду представите мне отчет. Мы должны разгадать эту тайну до каникул!
Когда Жиртрест задул свечи и мы разошлись в темноте, меня охватило чувство огромного облегчения. Через девять дней - пасхальные каникулы. Целых три недели дома. Это же просто рай.
Мне снилось, что мы с Русалочкой плаваем в синем море с белым песчаным пляжем и высокими пальмами. Я улыбался и смеялся во сне, а утром увидел, что обслюнявил всю подушку.