Глава 7
"Я спокоен, я совершенно спокоен, – внушал себе Сапсан. – Мои руки и ноги расслаблены, дыхание свободное и ровное". Телефон Сапсана вибрировал, не переставая. Звук он временно отключил. "Хорошо, если евнуха похитили Ахметовы, их ещё можно достать. А если инопланетяне? Недаром они так меня подробно расспрашивали про всю эту затею……Все моё тело стекает в пол. Я не чувствую своего тела". Он вспомнил, как его били за долги по застройке Сити Чесс. Ушибленные места до сих пор ныли в плохую погоду. "Принцу-отцу даже и заикаться нельзя про инопланетян. Он не может допустить их существование в своей одномерной картине мира……Я чувствую, как в ногах начинает распространятся свинцовая тяжесть… Конечно, свинцовая. Свинец к ногам и на дно степного колодца. Вопрос только – кто окажется на этом дне: я, евнух, Ахметовы или все сразу? Главное, чтобы журналисты не пронюхали про похищение. Узнают, что похитили Принцессу – Принцессе конец. Однажды похищенная арабская принцесса (ключевое слово – арабская) – все равно что мёртвая. Ни один правоверный королевич не бросится на её поиски.
А если узнают про подмену – мне конец. Сразу все шахматные противники завопят: "Ату, ату!"
…Я успокаиваюсь всё больше и больше. Всё дальше и дальше уходит от меня внешний мир… Да уж, уйдёт– не успею ойкнуть. Степные колодцы глубокие. Когда чабан набредёт со своей отарой, я уже буду смотреть на него из небесного далека……Мысли текут плавно, замедленно, безмятежно. Меня больше ничто не волнует".
Послышались шаги. Личпом потеребил Сапсана за плечо.
– Сапсан Никанорыч, Сапсан Никанорыч, там Принц в скайпе, хочет немедленно с вами говорить.
– … Меня больше ничто не волнует.
– Так и передать?
– Передайте: до вечера я – в молитвенной медитации. Подключаю высшие силы. Делаю всё возможное.
Шаги удалились.
"Мой мозг свободен от мыслей. В голове абсолютная пустота. Пустота. Пустота. Пустота. А лучше бы какая-нибудь мысль. Идея, идея… Спасти Принцессу может только Принцесса. Нужно убедить Принца перебросить дочку на точку. Любой ценой. Вертолётом. Придётся ей самой доигрывать. Под пристальным наблюдением охраны. А евнух… Надеюсь, Принца не очень волнует евнух. Удастся – вызволим, не удастся – пусть остаётся у Ахметовых в личном пользовании".
Шаги приблизились.
– Сапсан Никанорович, Принц категорически против, чтобы вы подключали неверные высшие силы. Он желает, чтобы вы решили вопрос без потустороннего вмешательства. Неизвестные лица требуют с него выкуп в десять миллионов долларов. А он требует от вас найти и обезвредить этих неизвестных ему лиц, а также вернуть похищенного в игровой зал.
– Десять миллионов?! Благодарение Всевышнему. Значит, это все-таки не инопланетяне. Протест генерального спонсора принят. Передайте – срочно выхожу из медитации. Будем разруливать ситуацию подручными средствами. А под руками у нас только сама Принцесса. Приманим похитителей на живца. Мой вертолёт готов доставить Её Высочество в Башню Чесе незамедлительно. Если будет благоволение Его Высочества. Охранять её командируем министра внутренних дел лично.
– Сапсан Никанорыч, может быть вы это сами Принцу скажете? У меня что-то язык немеет.
– Смелее, смелее. Через скайп он вас не достанет.
Помощник удалился, не рискнув возражать далее. Сапсан открыл глаза и прислушался к разговору Личпома с Принцем-отцом. Судя по тону, Принц категорически возражал против министра внутренней безопасности. Ему не нравилось слово "внутренняя". Министр внешних сношений его тоже не устроил. "Никаких сношений", – заявил он. "Придётся самому вступить в переговоры", – подумал Сапсан и протянул руку к телефону. С экрана телефона на него уже смотрело разгневанное лицо Принца. Сапсан почтительно взял аппарат в руки и поклонился в экран.
Принц долго и выразительно говорил на хорошем английском языке с арабским акцентом. Сапсан говорил необыкновенно мало, опустив в диалоге традиционные экскурсы в историческое прошлое своего народа и историю личного успеха. Сошлись на следующем: в "Чессовне" объявят угрозу эпидемии арабского гриппа, Принцессу транспортируют туда в санитарном вертолёте в сопровождении начальника санитарно-эпидемиологической службы, благо, начальник– женщина. Все, включая охранников, наденут защитные костюмы и маски – таким образом будет соблюдена и необходимая конспирация, и арабские традиции женской маскировки.
Личпом убежал распоряжаться, а Сапсан решил домедитировать. Но увы… Личпом опять теребил за плечо.
– Там по правительственной связи звонят. С вами сам Сам Самыч говорить хочет!
– Неужели ему уже доложили про похищение?
– Не могу знать.
– Иду!
Сапсан подошёл к столу и взял трубку.
– Здравствуйте, уважаемый Сам Самович!
– Здравствуйте, Сапсан Никанорович! Как идёт Чемпионат?
– В целом – отлично, но буквально сегодня у нас, Сам Самович, возникла небольшая заминка.
– Какая заминка?
– С электричеством проблемы.
– Нуждаетесь в помощи?
– Да, нам бы бригаду быстрого реагирования сюда.
– Для чего? Электричество вырабатывать?
– Порядок навести. Ахметовы правила игры нарушают.
– Опять что-то стырили?
– Да, нескольких журналистов не досчитались.
– Наших?
– Наших.
– Ну и бог с ними, журналисты у нас в избытке, считайте санитарной очисткой.
– Одного иностранного подданного прихватили.
– Чей подданный?
– Индийский.
– Индия не заметит потери.
– Да, но он у Принца служит.
– У нашего Принца?
– У нашего. За гаремом присматривает.
– Принца в обиду не дадим. Сейчас позвоню, скажу, чтобы вернули.
– Они так просто не вернут. Они за него десять миллионов хотят.
– Рублей?
– Нет. Твёрдо конвертируемой валюты.
– Молодцы. Это в корне меняет дело. Десять миллионов для депрессивного региона – это серьёзные деньги. А для нефтеносного Принца– сущая мелочь. Пусть заплатит. А я потом заставлю Ахметовых половину в бюджет отстегнуть.
– Принц в гневе. Платить отказывается. Говорит: хватит с вас Башни. Угрожает: не вернёшь евнуха– самого в песках похороню!
– Что он себе позволяет? Это же полный беспредел!
– С его запасами лёгкой и легко транспортируемой нефти Принц многое может себе позволить.
– Но вы ещё нужны Родине!
– Это обнадёживает.
– Я, собственно, потому и звоню. Есть мнение – поставить вас во главу партии.
– Польщён, Сам Самович, польщён. Как человек, стоявший по вашему указанию у истоков партии, торжественно обещаю вывести её на широкий фарватер.
– Вы какую партию имеете в виду, Сапсан Никанорович?
– Правящую, конечно, Сам Самович.
– Правящую, Сапсан Никанорович, каждый дурак может вывести. А вас я считаю умным человеком.
– А вы какую партию имеете в виду, Сам Самович?
– Условно-оппозиционную, Сапсан Никанорович.
– То есть "Несправедливую Россию"?
– А разве у нас есть другие оппозиционные партии?
– Извините меня, Сам Самович за такое уточнение. Жизнь кипит, не всегда успеваю за внутренними событиями. Живу в самолёте, летаю по миру, в России редко приземляюсь. Думал – может, что-то новенькое организовали.
– Зачем нам колёса изобретать? Старое нужно до ума довести.
– Благодарю вас за доверие и высокую оценку моих способностей. Однако мне кажется, будет сложно оправдать такой скорый и немотивированный переход из одной партии в другую.
– С мотивацией мы вам поможем. Начнём преследовать.
– Можно спросить за что?
– Найдём за что. Досье на вас большое. Я уже распорядился обыск в вашем шахматном банке организовать и репортаж про ваши инвестиции в иностранные экономики на ведущем канале сделать.
– Так инвестиции же не мои. Я – простой организатор пула.
– Это вы потом следователю расскажете.
– А как же моя миссия?
– В смысле?
– Ну, вы же мне поручили: собирать развединформацию по горячим точкам. Точек становится всё больше и больше.
– Одно другому не мешает. Вы же два десятка лет целой республикой руководили в дистантном режиме – теперь в той же манере поруководите партией.
– Республика у нас, Сам Самович, малочисленная и материальных ценностей не производит.
– А вы полагаете, что оппозиционная партия у нас многочисленнее? А вы затем и нужны, чтобы она ничего существенного не производила.
– Позволю себе напомнить вам – за мной ещё контакты с внеземным разумом.
– Всего два раза в месяц. Не вертитесь, Сапсан Никанорович, не отвертитесь.
– Что вы, Сам Самович, вы же знаете – я всегда ко всему готов. Нужно возглавить оппозицию– возглавлю. Если Принц не лишит меня физической оболочки раньше, чем я совершу переход из одной партии в другую.
– Мы к вам приставим охрану.
– Лучше бы все же, чтобы евнуха вернули. Он у нас, некоторым образом, ключевая фигура Чемпионата.
– В каком смысле?
– Видите ли, Принц побоялся свою дочь в нашу криминогенную башню отправлять. Евнухом заменил. И оказался прав. Иначе мы бы сейчас не евнуха, а Принцессы не досчитались.
– То есть евнуха умыкнули по ошибке?
– По ошибке.
– А за Принцессу, значит, в два раза больше хотели.
– Их расценок я не знаю.
– Зато я знаю. На эти деньги всем бюджетникам региона зарплаты выдали бы. Может, вам самому организовать похищение Принцессы?
– Увольте, Сам Самович. Я в этот бизнес не полезу. Голову свернут тут же. Никакая охрана не поможет.
– Ну, хорошо, считайте, что я пошутил. Не стану настаивать. Но партия – за вами.
– Конечно. Если уцелею после Чемпионата…
– У вас, Сапсан Никанорович, – колоссальный опыт выживания и большая изобретательность. Выживете.
– Спасибо на добром слове, Сам Самович!
– Не за что. На слова я всегда щедр. Успехов!
– Благодарю вас!
Любоженов осторожно положил трубку и на цыпочках отошёл от стола. Голова кипела от избытка мыслей. Шум в черепной коробке усиливался. Сапсан медленно приземлился на диван. Что-то твёрдое врезалось ему в ягодицу. Он пошарил под собой рукой и извлёк "Незнайку на Луне". Это был второй литературный герой, наравне с Остапом Бендером, с которым отождествлял себя Любоженов.
Сапсан открыл книгу наугад. Он часто так делал в трудных ситуациях.
"– Знаете, кто вы? – Кто? – с испугом спросил Незнайка. – Знаменитый бандит и налётчик, по имени Красавчик, совершивший шестнадцать ограблений поездов, десять вооружённых налётов на банки, семь побегов из тюрем (последний раз бежал в прошлом году, подкупив стражу) и укравший в общей сложности ценностей на сумму двадцать миллионов фертингов! – с радостной улыбкой сообщил Мигль. Незнайка в смущении замахал руками. – Да что вы! Что вы! Это не я! – сказал он. – Да нет, вы, господин Красавчик! Чего вы стесняетесь? С этакими деньжищами, как у вас, вам совершенно нечего стесняться. Думаю, что от двадцати миллионов у вас кое-что осталось. Кое-что вы, несомненно, припрятали. Да дайте вы мне из этих ваших миллионов хотя бы сто тысяч, и я отпущу вас. Ведь никто, кроме меня, не знает, что вы– знаменитый грабитель Красавчик. А вместо вас я засажу в тюрьму какого-нибудь бродяжку, и все будет в порядке, честное слово! – Уверяю вас, вы ошибаетесь! – сказал Незнайка. – Ну вот! Стыдно вам, господин Красавчик! Неужели вам жалко каких-то там сто тысяч? При таких доходах, как ваши, я бы и двухсот не пожалел, лишь бы быть на свободе. Ну дайте хоть пятьдесят тысяч… Ну, двадцать… Меньше не могу, честное слово! Дайте двадцать тысяч – и убирайтесь себе на все четыре стороны".
"Да, Незнайка, – подумал Сапсан, – мы с тобой снова в интересном положении, со всех сторон сплошной шантаж". Он отложил книжку и взялся за телефон. Нужно срочно связаться с Сосницким, придётся ввести главного судью в курс дела. Сапсан поморщился. Сосницкого он знал, как облупленного. Начнёт теперь причитать: "Сапсан, я не хочу ничего знать про ваш шахер-махер. Не хочу! Ваши хохмочки оставьте при себе. Я дистанцируюсь. Я старый, больной человек. У меня может случиться приступ. И кто тогда будет судить вашу Принцессу? Может быть, вы? Так уже идите и судите, а я пока чаю попью…" Но ожидаемого монолога Сапсан не услышал. Телефон Сосницкого был недоступен. И это было странно. В утреннее время до начала соревнований они регулярно созванивались, и не было ещё случая, чтобы Артур Львович не ответил на телефонный вызов шахматного президента. Сапсан попросил помощника выяснить, кто и когда видел арбитра в последний раз. Не хватало ещё, чтобы вместе с евнухом Ахметовы прихватили и главного судью.
Глава 8
А главный судья уже второй час сидел в кабине неподвижного лифта, погруженный в кромешную темноту. Когда раздираемый сомнениями и тревогами, измученный бессонницей и пиелонефритом, ранним утром он спускался в лифте, чтобы проверить готовность игрового зала, свет внезапно погас, лифт дёрнулся и замер. Где-то там, снаружи захлопали двери, послышался топот ног, возбуждённые голоса. Кричали, роняли, волочили, стучали. Он тоже постучал. Но никто не обратил внимания. Он бросился нажимать на все лифтовые кнопки. Но кнопки оставались бесчувственно безучастны. Он вынул из кармана телефон и дрожащей рукой стал вызывать на связь всех подряд. Но бетонный саркофаг лифта экранировал его призывы к окружающим. Артур Львович вообще боялся замкнутого пространства, а тёмного замкнутого пространства с ограниченным запасом воздуха боялся ещё больше. Короче говоря, наряду с пиелонефритом он страдал ещё и клаустрофобией.
Артур Львович был человеком довоенной закваски, и до войны он откликался на Абрама или Абрашку, как называли его родители. Фашистскую оккупацию маленький Абрашка провёл вместе с матерью в погребе сердобольной соседки, потом бедовал в лесах с еврейским партизанским отрядом, но считал себя счастливчиком, потому что в отличие от окрестных детей сумел уцелеть. Однако тёмного замкнутого пространства с тех пор не переносил.
В сознании тут же всплыла картинка из детских кошмаров, Артура Львовича пробил холодный пот, у него защемило сердце. Он нащупал пенал с нитроглицерином в кармане пиджака и стал вслепую вытряхивать капсулу. Руки ходили ходуном, и капсулы посыпались на металлический пол с холодным сухим треском. Но все-таки одна капсула попала в сложенную ковшиком ладонь, Сосницкий потянулся к ней ртом, перехватил губами, разгрыз для быстрого результата, прислонился к стене и осторожно, но облегчённо вздохнул отпущенной из когтей иррационального страха грудью.
К началу игрового дня его должны были хватиться. Но пока, похоже, не хватились. Может быть, и хватились, но не нашли. Его очень беспокоило вчерашнее звуковое открытие. Он носом чуял приближение скандала и хотел по возможности отмазаться. Поэтому ему срочно нужно было пообщаться с Сапсаном– подстраховаться и срулить от ответственности.
Папа Артура Львовича, Лейб Срулевич из Ровно, утверждал, что шахматы – самое непыльное, доступное и безопасное занятие для еврейского мальчика. "Упражняй мозги, Абраша, раз уж нет у тебя музыкального дара, – вдалбливал сыну уцелевший благодаря своевременному доносу и этапированный ещё до войны в Сибирь папа. "Упражняй мозги, раз уж медведь потоптался по твоим ушам. Надеюсь, он до мозгов не достал". "Папа, это вы меня уже до мозгов достали". "А ты слушай сюда, поц, тебе такой исключительный подарок от жизни достался – целый и почти невредимый папа. Папа плохому не научит. Папа тебе из жизни говорит. Шахматы – надёжный кусок хлеба. Даже в лагерях. Потому что ходить в шахматы можно сидя. А научиться починять примусы, как твой дедушка Хаим, ты всегда успеешь – дело нехитрое".
После войны для конспирации папа перекрестил себя во Льва Сосницкого, а Абрама в Артура и, воспользовавшись родственными связями, обосновался в одесской коммуналке. При первой же возможности Артур был записан в шахматную секцию при Дворце пионеров, бывшем Воронцовском. В гроссмейстеры Артур не выбился, зато прорвался в судьи международной категории. И считал себя везунчиком: в то время как сограждане в советскую эпоху смотрели на заграницу через экраны телевизоров, он сумел посмотреть кое-какие лакомые кусочки мира живым глазом. И ещё кое-какие вещички привозил для близких родственников. Дальним перепадали фирменные шариковые ручки и жевательная резинка.
Артур был безмерно благодарен папе за выбор жизненного пути. Он даже не рвался на историческую родину, считая, что его и мумэ Рейзл – тётка Россия – неплохо кормит. Сам папа отъехал с первой же волной, как пострадавший узник режима. И вскоре радостно упокоился в каменистой и сухой земле исторической родины: его надорванное эпохальными катаклизмами сердце плохо переносило жгучий климат Синайского полуострова. Дети Артура Львовича тоже стартовали в направлении земли праотцев, но довольно быстро перебрались в более прохладную и менее населённую евреями Канаду. Артур же продолжал стойко переносить российские превратности, твёрдо опираясь на шахматную доску.
Когда начались междоусобные распри, и Любоженов с Рыбиным стали тянуть друг у друга из рук шахматное одеяло, а шлимазл Гарштейн метался от одного края к другому, Сосницкий сначала почувствовал себя неуютно, но потом освоился в роли Фигаро и стал кормиться с двух пар рук. Так даже вкуснее получалось. И прибыльнее.
"Я королей не сужу, я сужу игру, и прошу отметить – только шахматную", – заявлял он журналистам, пытавшимся обвинить его в беспринципности. "Мой покойный папа– старый зэк– всегда повторял: "Пусть хоть тухис – был бы нахес" или политкорректно переводя на литературный русский: "Под лежачую ж…пу прибыль не течёт".