Мы пошли. Я первый, Ассоль за мной, плотно прижимаясь к моей ноге, чем мешала мне двигаться, Арсений сзади, стукая своим посохом по скале. Мне казалось, что это ущелье не кончится никогда. Ветер еще более усилился, и с разных сторон стали доноситься глухие стоны, издаваемые то ли птицей, то ли каким-то диким зверем. Страх сковывал мои члены, но я заставлял себя делать шаги вперед. Мысли прыгали, как зайцы, в разные стороны, но, главное, я хотел, чтобы все это быстрее кончилось. Мне показалось, что слева и впереди стали вспыхивать красные огни, Ассоль озверела и лаяла, прячась за меня. Я старался смотреть себе под ноги и не глядеть по сторонам. Минуты превращались в часы. Я так спешил, что Арсений стал значительно отставать от меня, и мне приходилось останавливаться и ждать его, что было еще более мучительно, чем двигаться. Пока ждал старика, я закрывал глаза и говорил вслух: "Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится" - остальные слова этого девяностого псалма я забыл напрочь, хотя знал его наизусть.
Когда я посмотрел на Арсения, то жалость охватила мое сердце, ибо старик, бедный, неловко продвигался по сугробам, определяя пространство палкой, а свободной рукой щупая пустоту. В его облике было столько беспомощности, что я почувствовал в себе вдруг ответственность за этого слепого старика, и у меня появились силы, страх ушел куда-то в сторону. Я должен довести старика до места что бы ни случилось, какие бы козни ты не строил нам, враг человеческий! - решительно сказал я сам себе, и во мне родилось мужество.
Как только мне удалось преодолеть страх, через несколько шагов мы буквально выкатились на поляны. Слава Богу! Небо здесь вновь было чистым, ясным, по-доброму светила луна и приветливо мерцали звезды.
У меня с плеч будто мешок с камнями свалился, и я почувствовал такое глубокое облегчение, что присел на снег, чтобы насладиться прекращением наших мытарств по ночному лесу.
- Считай, что пришли, - сказал я радостно. Арсений стоял передо мной, и в его зрачках отражалось лунное сияние.
Я наконец смог придти в себя после пережитого и осмотрелся вокруг. Перед нами расстилались белоснежные поля, сияющие в лучах луны бриллиантовыми переливами. Горы, ограничивающие пространство полей с двух сторон, торжественно возвышались в небо. А само небо было божественным, хрусталь звезд нежился на темно-фиолетовом бархате теплотой, луна лукаво выглядывала, зависнув над вершинами гор. Казалось, что действительно пустынность полей внемлет Богу и звезда с звездою говорит. Очарованный картиной, открывшейся моему взору, я чувствовал, как с неба струится благодать и окутывает нас своими ласковыми руками. Что за чудо! Необъятная радость наполняла мир, неземной покой вечности пронизал каждый штрих природы, частью которой мы себя ощущали сейчас. Будто сердце растворилось в этом великолепии и стало неким единством со всем, что вокруг нас.
Мы шли к часовенке.
- Какая красота! - сказал я, продолжая восхищаться природой в эту Рождественскую ночь. - Просто Божественная.
- Каждый год в этот день, мил человек, природа, всякая живая тварь и каждая открытая душа ожидает чуда пришествия в мир Спасителя, - отозвался Арсений.
Вдруг на небе ярко сверкнул метеорит.
- Ох ты, какая звезда сейчас упала! - воскликнул я. - А вот еще вторая! Третья!
На небе началось твориться что-то невообразимое, будто Господь стал сыпать из мешка звезды на землю.
- Господи! Смотрите, - закричал я, указывая рукой на небосвод. - Да ведь это целый звездопад! Боже мой!
Мне казалось, что я присутствую на сказочном спектакле, который устроил Создатель в честь Своего рождения. Непрерывный поток сверкающих линий не утихал. Казалось, что небо исполняло симфонию падающих звезд.
Полчаса мы стояли и наблюдали звездопад. Не знаю, что думал в это время старец, но я забыл обо всем на свете, забыл, что Арсений этого чуда не видит.
Потом звездный дождь начал стихать и прекратился. Лишь изредка сверкали отдельные метеориты.
Мы пошли. Вскоре я увидел цель нашего столь странного и необычного путешествия - перед нами, почти вплотную к горе, приютилась каменная часовенка, посвященная Успению Богородицы. Сейчас она выглядела как сказочный домик волшебника в глухом лесу. Стены ее, выложенные из дикого камня, имели цилиндрическую форму. Сверху крыша представляла собой восьмигранный конус-колпачок из дощечек, а само острие конуса было изготовлено из листового железа. Но сейчас крыши не было видно, ибо на часовне лежала пышная снежная шапка, из середины которой выходил крест. Вокруг часовни высокие деревья - буки, склонились своими ветвями над нашим сооружением. А небольшая полянка, на которой стояла часовня, окаймлялась речушкой, которая сейчас была полна воды - по колено. Для того чтобы подойти к часовне, нужно было пройти по воде. Ассоль без всяких усилий оказалась на другом берегу и оттуда смотрела на нас, не понимая, отчего мы задержались.
Я стал снимать обувь, чтобы преодолеть брод босыми ногами, старца же я намеревался перенести на себе. Но Арсений улыбнулся и сказал:
- Нечто я сам не перейду?
- Так ноги же намочите, - переубеждал я его и в то же время понимал, что они у него в его сандалетах и так мокрые.
- Держись за посох, - скомандовал старец, и мы перешли на другой берег.
Ледяная вода обожгла конечности, я присел на скамеечку, которая была здесь, и стал растирать наружной частью брюк застывшие ноги.
- Костерчик сейчас, я мигом разожгу и согреемся.
Арсений стоял у часовни и трогал камни руками:
- Владимир, они теплые, живые, - произнес он.
- О-о, как мы нашли их - это целая история, - отозвался я. - Фундамент заливали, набирая мелких камней из реки, а вот на стены нужны были большие камни. Все обыскали в округе - ничего не нашли. И вот однажды пришел мой помощник сюда как-то один, поднялся вон на тот склон, - я указал на отлогое место выше часовни. - И сам не зная почему, стал тыкать землю ломом, который с собой захватил на всякий случай. И вот - чудо, под землей оказался целый склад нужных нам камней, будто кто-то специально припас их, сверху присыпав землей.
Я подошел близко к старику и погладил камни, приговаривая:
- Так и выросли наши стены.
Потом я взял бутылку и пошел за часовню к источнику "Утоли моя печали" и, набрав в воды, предложил: - Отведайте, дедушка, водицы святой.
Арсений с благоговением умылся и отпил воды прямо из горлышка бутылки.
- Вот уж небесная благодать в водице этой. Иерусалимская вода, истинно тебе говорю!
Потом мы зашли в часовню, и я зажег свечу, прихваченную с собой из дома. Внутри было сыро, иконки, по краям обгрызенные земляными мышами, которые забирались под крышу, смотрели на нас с каким-то особенным теплом и лаской, будто сетовали, что не так часто приходят сюда помолиться. Арсений вдруг запел: "Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе!". Его приятный голос гулко отдавался под куполом, я смотрел на колеблющийся огонек, и в сердце вливалась небесная, несказанная радость. Сырость, холод и наши недавние приключения ушли куда-то и спрятались за горами, а осталась только эта рождественская ночь, молитвенное пение Арсения и любовь, разливающаяся на весь мир.
После молитвы мне удалось быстро разжечь огонь. Собрав сухих веток и сложив их шалашиком, я поджег кусок рубероида, который валялся около часовни, - остаток от внутренней части крыши. Он-то, этот кусок, и был большим подспорьем в разжигании огня, ибо смола, из которой он сделан, хорошо горела. Пока был маленький огонек под ветками, я ходил собирал еще и накладывал сверху. Вначале из очага, который сложен в двух шагах от входа в часовню, шел густой дым, вертикально уходящий ввысь, но потом появилось пламя и радостно осветило наши уставшие лица.
Арсений сидел на стволе упавшего дерева около костра. Лицо его было красным и блаженным. Я достал припасенную булку хлеба и, разломав ее на куски, нанизал на предварительно приготовленные палочки. Потом жарил на открытом огне хлеб - это было наше фирменное блюдо. Мы с удовольствием жевали горячий поджаристый хлеб, слегка подгорелый, и запивали ледяной иерусалимской водой, как говорил старец.
Как приятно сидеть у костра! Хотелось, чтобы это продолжалось вечность. Безмятежность и покой обнимали нас, а огонь в глухом лесу под ясными звездами создавал уют и ощущение защищенности.
Закончив трапезу, Арсений посмотрел на меня как-то по-особенному, если можно, конечно, сказать "посмотрел". Затем из-под полы он вынул клубок, тот самый, который сплетал он будучи больным, и сказал:
- Вот и все, мил человек, кончилась наша встреча. Спасибо тебе за все! За твою заботу и доброе сердце. Отблагодарить мне тебя нечем, но вот дам я тебе это, - и он протянул мне клубок нитей, я механически принял странный подарок.
- Как это, кончилось? - опомнился я. - Куда это вы собрались? Что же это, дедушка?
- Так надо, мил человек. Ты позаботился обо мне, теперь Господь обо мне печься будет.
- Да что же вы это надумали? - кровь прилила к моей голове, и сердце беспокойно застучало, отдаваясь в висках.
- Прости старика, если что не так.
Я хотел продолжить свое недоумение, но старик остановил меня жестом:
- Послушай меня, мил друг Владимир, у нас мало времени, не прерывай меня. Клубок, который у тебя в руках - считай, что волшебный, это узелковая книга, каждый узелок имеет свой смысл. Будешь постепенно разматывать клубок и будешь как бы идти по нему в небесное, считай, что как в сказке. Только сказка откроется тогда, когда каждый узел, навязанный на главную нить, сумеешь разгадать, раскрыть. Раскручивай нить постепенно и понимай узелок за узелком.
- Да как же я разгадаю? - изумленно произнес я, глядя на то, что было у меня в руках.
- В этой книге-клубке записана мудрость, собранная мною от Рождества Христова до наших дней. Это книга-послание всем людям земли, вступающим в третье тысячелетие. Ты раскроешь эти узелковые записи и расскажешь всему миру, чтобы каждый человек мог по этим узелкам добраться к Богу, свету и любви. Напишешь обо всем, что произошло с нами. Твоя книга разойдется по всему свету и ее прочитают сонмы людей. Это дело - мое тебе напутствие.
- Да как же я разберусь в этих узелках? - вопрошал я.
- Стучись - Господь вразумит тебя, истина на поверхности, но открывается любящему сердцу, которое раздает свою любовь, как солнце свет изливает.
- Ведь нужно знать хотя бы азбуку этих узлов!
- Верно, мил человек, - улыбнулся хитро Арсений. - Азбуку будешь познавать, когда будешь писать свою книгу - в. ней-то и придет к тебе понимание узелков. Через нее исполнятся все твои самые светлые и добрые мечтания, мил человек.
По правде говоря, весь этот разговор ввел меня в такое недоумение, что я никак не мог собраться с мыслями, ибо обстоятельства приняли столь неожиданно резкий поворот.
Вдруг Ассоль залаяла, мы вздрогнули от неожиданности. Ее голос отозвался эхом в горах. Она подскочила и устремила свой взор на дорогу, которая проходила по полянам.
Арсений решительно встал:
- Пора! Давай прощаться, мил человек, Владимир.
- Да как же?
Мы крепко обнялись, и я чувствовал под плащом сухощавое, твердое тело Арсения - человека, без которого я уже не мыслил своей жизни, который мне стал больше чем родным. Слезы навернулись на глаза, и я произнес:
- Как же я без вас буду?
- Ничего-ничего, мил человек, я тоже к тебе привязался, но Господь все решает - а мы исполняем. Так надо. Все будет хорошо, главное, веруй - и вера спасет тебя.
Старец вырвался из моих рук и решительно направился в сторону дороги, куда посылала свой неистовый лай Ассоль. Смахнув слезинки, я увидел, что по дороге в лунном сиянии спокойно и медленно шествуют олень и олениха! Вот Арсений догнал их и пошел за удивительными зверями, Бог весть откуда появившимися. Потом он повернулся в мою сторону и махнул рукой.
Я видел, как эта странная процессия удаляется, как старец поспешает за лесной парочкой, опираясь на свой посох.
- Господи! - прошептал я, стоя в оцепенении у костра и смотря в сторону, где только что скрылись звери и старец.
Мысли, чувства перемешались, я не знал, что же мне делать. Но через мгновение я кинулся за ними вслед, прямо в обуви пересек реку и побежал. Ассоль выскочила вперед меня. Мы бежали по лунным снежным полям, пока усталость не взяла верх, и я в изнеможении остановился. Нигде ни чудных зверей, ни старца не было видно!
Только одно было понятно мне, что мы их, конечно, не найдем и с Арсением мы простились навсегда…
Глава 12
Я не помню, как я вернулся домой, обратный путь выпал совершенно из моей памяти. Я пришел и рухнул в постель, не раздеваясь, и тут же забылся глубоким беспокойным сном. В нем мы с Арсением вновь шли по темному снежному лесу, блуждали среди деревьев, преодолевали ужас ущелья злых духов. Потом я терял старца и неистово искал его повсюду, громко призывая: "Арсений!!! ".
Потом потянулись монотонные, ничем не приметные дни, постепенно я входил в привычную для себя колею, в которой жил прежде, до встречи с Арсением, до всех тех удивительных и трогательных событий, которые произошли с нами за время нашего совместного жития.
Мне казалось, что корабль моей жизни попал в сильный шторм, в котором его изрядно потрепало, и теперь, забравшись в свою родную гавань, судно постепенно восстанавливает свои силы. Трудно было только первые дни, первую неделю, но постепенно ум мой и чувства стали успокаиваться и приходить в нормальное состояние.
Я знал, что для того чтобы пережить что-то серьезное, то, что вырвало тебя из прежнего состояния, что перевернуло многое в тебе, нужно обязательно что-то делать, постоянно находить себе занятие, иначе будет плохо. Для душевного успокоения и восстановления равновесия нет ничего лучше, чем забываться в труде, в простых мирских заботах. Нужно, чтобы мозг был занят вещами совершенно отдаленными от высших сфер, от глубин мироздания. Конечно, совершенно отключить мыслительную деятельность невозможно, но погружение в бытовые мелочи как бы раздробляет волны переживаний, привходящие из глубины.
Что делать? С нами в жизни порой происходят довольно странные события, некоторые из них драматичны, и это нужно принять, а главное - как бы пройти сквозь них, оставив их за собой, за своей спиной. Многие болеют оттого, что всю жизнь перед ними стоит эта стена переживаний, потрясений, которые, как дамоклов меч, ежедневно, ежеминутно трясут душу и сознание и превращают тем самым жизнь в ад. Это ужасно, и стену нужно раздробить и переступить через ее обломки, иначе солнце так больше никогда не взойдет для нас, ибо стена тайного плача будет заслонять свет, небо, звезды, цветы - останется только мрак и боль.
Я дробил стену. Иногда боль, накатывала на сердце, как высокая волна на берег, но я тут же еще более усиливал свою деятельность, лишь бы не оставаться в покое, который в этих ситуациях чрезвычайно опасен, ибо это - покой отчаяния, покой безнадежности, покой смерти.
Я убирал в домике: вылизывал полы, выбивал половички, перемывал посуду, провел ревизию вещей и все ненужное отдал бедным жителям нашего поселка. Потом я занялся главной часовней, в которой также навел идеальный порядок: почистил полы, смазал их маслом, отремонтировал дверь, которую перекосило, отчего она плохо закрывалась. А затем я приступил к изготовлению икон. В свое время я сделал множество фотоснимков самых лучших икон из альбомов, потом заказал фотографии нужного мне размера, а теперь я вырезал ножовкой из фанеры нужные мне квадраты, наклеивал на них фотографии, а затем прикреплял рамочку. У меня были узкие рейки, я распиливал их и приклеивал по периметру икон. Это занятие удивительно умиротворяюще действовало на сердце. Не знаю, что более всего в этом приносило успокоение, но, может быть, это то, что я постоянно созерцал божественные образы, которые способны в нашей душе погасить любой шторм и воцарить в ней полный штиль.
К вечеру нужно было уставать так, чтобы, положив голову на подушку, забываться глубоким сном, который приносит отдохновение и сердцу, и душе. Вы спросите, почему же все описанные события требовали того, чтобы от них находить успокоение, ведь они были положительными? А я отвечу вам, что наша нервная система устроена так, что переживает равное напряжение, истощение как от плохого, так и от хорошего. Ведь бывало и такое, что излишние положительные эмоции так возбуждали душу, что человек не выдерживал и умирал от счастья.
И мои усилия привели к желаемому. Все наконец стало как прежде, я вернулся в себя. Я вновь обрел себя прежнего, и боль растаяла как весенний снег. От прошлого остались две приметы, которые напоминали о том, что со мною случилось что-то необычное, невероятное, что оно действительно было, а не приснилось мне, - это прозревший Лучик и клубок-книга, которую я положил под иконостас в домике, на полочку. Эти две вещи порой сбрасывали меня обратно в прошлое, они были как спусковые крючки, нажав на которые, забываемое выплывало на поверхность сознания.
Впрочем, прошел месяц, как мы расстались с Арсением, и я уже не противился тому, чтобы эти воспоминания приходили, ибо уже пришло время такого состояния, когда все пережитое осталось позади, и теперь можно было начинать переосмысливать происшедшее.
Перед глазами стояла картина, как старец уходит в снежную пустыню за парочкой оленей. Это запечатлелось во мне с невероятной силой и остротой. Я шестым чувством улавливал, что именно в этом необычном исчезновении старца кроется основная загадка, тайна, которая поможет, как ключом, отворить все остальные двери других тайн, как бы являющиеся производными первой, главной. Я стал вспоминать все, что связано с дальней пустынькой, с этой каменной лесной часовенкой у источника "Утоли моя печали". Я вспоминал, как мы обживали то место, как нашли чудом камни для стен и как всегда там у меня возникало ощущение, что вот здесь начинается другой мир, а наша часовня - своеобразные ворота, которые могут когда-то открыться, впустить нас в какой-то несказанный праздник, сказку. Но двери всегда были закрыты, и лишь изредка, во время молитвы, из щелей этих дверей пробивался свет неизреченной любви и нежности, что подтверждало, что мы стоим на пороге чего-то великого, небесного, что за этими затворами светит Божие солнце правды и любви. Но когда мы сможем войти туда, когда Высшие силы позволят нам переступить эту границу, за которой начинается иной мир, мир небесный?
Или вот хотя бы взять находку тайного склада камней, которые кто-то заготовил и спрятал тут же, чуть выше источника "Утоли моя печали". Какой разумный человек мог додуматься подняться на гору и тыкать ломом землю? Мой сподвижник и тезка повиновался какому-то неведомому зову, который понудил сделать именно это. Разве это не чудо?