– Ох, Кей! Она невероятно сентиментальна. Вам не кажется? Прикидывается крутой, но... Помню, я повела ее на фильм с Астером и Роджерс. Она проплакала всю картину. Чего ты ревела? – спросила я потом. Из-за танцев, отвечает.
Тон Джулии совершенно переменился. Она говорила едва ли не с горечью:
– Я ничуть не удивилась, когда Кей встретила вас. В смысле, как вы встретились. Прямо эпизод из кинофильма, нет?
– Не знаю, – смущенно ответила Хелен. – Наверное. Хотя тогда это так не выглядело.
– Будто? Кей мне все рассказала – как нашла вас и все такое. Да, так она выразилась: нашла вас. Говорила, как ей стало страшно от мысли, что еще немного, и вы бы могли погибнуть. Описывала, как дотронулась до вашего лица...
– Я почти ничего не помню, – в отчаянии сказала Хелен. – Ужасно глупо.
– Зато Кей все прекрасно помнит. Говорю же, она сентиментальна. Всю вашу историю воспринимает как знак судьбы, прикосновение рока.
– Там было прикосновение рока! Неужто не видите, как все ужасно запутано? Если б я не встретила Кей, я бы никогда не увидела вас, Джулия. И она бы меня не полюбила, если б вы позволили ей любить себя...
– Что?
– Я была вам благодарна. – Голос Хелен взвился и задрожал. – Получилось, что своим нежеланием вы вроде бы отдали Кей мне. А теперь я сделала то же, что и она.
– Что? – повторила Джулия.
– Вы не догадываетесь? Я сама в вас влюбилась!
До последнего мгновенья Хелен не знала, что произнесет эти слова, но, прозвучав, они стали правдой.
Джулия не ответила. Она повернулась, и ее дыхание, теплое и горьковатое, вновь затрепетало на влажных озябших губах Хелен. Джулия сидела неподвижно, потом ухватила и крепко, почти до боли, сжала пальцы Хелен – будто ослепленный мукой или горем человек, который цепляется за чью-то руку или ременную петлю.
– Кей... – начала она.
– Я знаю! – перебила Хелен. – Но я просто ничего не могу с собой поделать, Джулия! Ненавижу себя, а сделать ничего не могу! Видели бы вы меня сегодня... Она была так добра ко мне. А я думала только о вас. Мечтала, чтобы она оказалась вами! Я хотела... – Хелен замолчала. – О боже!
Она отчетливо ощутила тот странный легкий трепет, ту дрожь, которая всегда возникала перед объявлением тревоги; еще не стих ее голос, как завыли сирены. Они забирали все выше и выше, точно в лихорадочной гамме, срывались в тишину и начинали вновь; даже после стольких лет войны было невозможно оставаться абсолютно спокойной, не обращать внимания на их назойливый надрыв, не чувствовать в груди острые коготки паники.
Эффект сирен усиливала кромешная темень. Хелен зажала уши.
– Это несправедливо! – вскрикнула она, – Не могу их слышать! Они – словно похоронный плач! Точно погребальный звон! Они говорят: "В укрытие! Беги и прячься! Голову на плаху – топор отрубит с маху!"
– Тихо! – Джулия коснулась ее плеча, и в следующую секунду сирены смолкли.
В наступившей тишине было еще страшнее. Они напряженно вслушивались и наконец уловили слабый гул бомбардировщиков. Дико было думать, что внутри этих странных железяк сидят парни, которые желают тебе зла; ведь всего пару часов назад они бродили, перекусывали, пили кофе, курили, ежились в куртках и притоптывали озябшими ногами... Потом мили за две-три раздались первые залпы заградительных батарей.
Запрокинув голову, Хелен посмотрела вверх. Прожектора разбавили гущу тьмы, но вместо неба она увидела вздымающуюся стену башни. Сквозь волосы чувствуя жесткую дверь, она представила, как безжалостной грудой камней и цемента обрушится кладка. Казалось, уже сейчас башня качается и кренится.
"Что я здесь делаю? – пришла внезапная мысль. За ней другая: – Где Кей?"
Хелен неловко вскочила.
– Что такое? – спросила Джулия.
– Мне страшно. Я не хочу здесь оставаться. Простите...
– Все в порядке. – Джулия согнула ноги. – Мне тоже страшно. Помогите подняться.
Ухватившись за руку Хелен, она подтянулась и встала. Они включили фонарики и быстрым шагом направились обратно в проулок – Идолов, Лентяев или черт его знает чей. На Истчип остановились, не зная, в какую сторону идти безопаснее. Джулия двинулась направо, но Хелен ее придержала.
– Погодите, – задыхаясь, сказала она. Справа небо прорезали лучи прожекторов. – Там восток, да? В той стороне доки, верно? Туда не пойдем. Давайте выбираться тем же путем, как пришли.
– Через Сити? Можно спуститься на станцию "Монумент".
– Хорошо, куда угодно. Лишь бы не стоять на месте и не думать о том, что сейчас посыплется сверху...
– Беритесь за мою руку. Вот так. – Голос Джулии был спокоен, хватка – крепкой, но не безумной, как прежде. – Я сглупила, притащив вас сюда. Надо было сообразить...
– Ничего, – сказала Хелен. – Все нормально.
Они вновь быстро зашагали.
– Мы около церкви Святого Клемента, – на ходу говорила Джулия. – Это где-то здесь.
Она посветила фонариком, придержала Хелен, нерешительно потопталась и двинулась дальше. Они шли, спотыкаясь о развороченную брусчатку, нащупывая ногой несуществующие бордюры, – с толку сбивало мельканье теней от шарящих по небу прожекторов. Наконец они разглядели белевшую паперть.
Однако церковь оказалась другой – "Святого Эдмунда, короля-мученика", гласила надпись.
Совершенно растерянная, Джулия остановилась.
– Нас вынесло на Ломбард-стрит. – Она сняла кепку и взъерошила волосы. – Как же так, черт возьми?
– В какой стороне метро? – спросила Хелен.
– Точно не знаю.
Обе подпрыгнули, когда из-за угла вылетела машина, с грохотом проскочила мимо и скрылась в темноте. Они двинулись дальше и через секунду услышали мужские голоса, которые странным эхом плыли сверху, точно заклинания военных призраков. Двое наблюдателей на крышах переговаривались через улицу: один сообщал, что, кажется, видит зажигалки в Вулидже и Боу.
– Вон еще кучу сбросил! – крикнул он.
Держась за руки, Джулия с Хелен стояли и слушали, когда из темноты вынырнул караульный, чуть не сбив их с ног.
– Вы еще тут откуда, черт бы вас побрал? – рявкнул он, отдуваясь. – Вырубайте фонарики и живо марш в убежище!
Когда появился караульный, Джулия выдернула пальцы из руки Хелен и отшагнула в сторону.
– А что, по-вашему, мы пытаемся сделать? – чуть раздраженно спросила она. – Где ближайшее укрытие?
Караульный уловил недовольство в ее голосе или, скорее, ее аристократический выговор, и тон его слегка изменился.
– Станция "Банк", мисс. Пятьдесят ярдов отсюда. – Большим пальцем он ткнул через плечо и побежал дальше.
То ли из-за относительной обыденности реплик, то ли от того, что кто-то был взбудоражен больше нее, но тревога Хелен вдруг волшебным образом рассосалась, будто проколотая иголкой. Она взяла Джулию под руку, и они неспешно двинулись к уже легко различимой арке из гофрированного железа, обложенной мешками с песком, – входу на станцию. Подойдя ближе, они увидели мужчину и девушку, торопливо сбегавших вниз; тучную женщину с натертыми или негнущимися ногами, которая изо всех сил старалась скорее спуститься; невероятно возбужденного мальчишку, который подскакивал, глядя на небо.
Джулия замедлила шаг.
– Ну вот и пришли, – безрадостно сказала она.
"Вот и вернулись к обществу, болтовне, суете и свету" – так Хелен истолковала смысл сказанного...
– Погодите.
Она потянула Джулию за руку. Что они делают? Еще пятнадцать минут назад она вскрикнула в темноте: "Я в вас влюбилась!" Хелен вспомнила трепещущее дыхание Джулии на своих губах. Вспомнила руку, яростно сжавшую ее пальцы.
– Я не хочу вниз, – тихо сказала она. – Я... Я не хочу делить вас с другими, Джулия. Не хочу вас терять.
Кажется, Джулия собралась что-то ответить, Хелен не успела понять. Ибо в следующее мгновение их осветило вспышкой, подобной молнии, короткой и неестественно яркой, отчего показалось, что тысячи крохотных деталей – строчка на воротнике, якоря на пуговицах куртки Джулий – отделились, зависли в воздухе и прыгнули в глаза, ослепив их. Через две секунды раздался взрыв, фантастически громкий, не бешено близкий – вероятно, где-то на Ливерпуль-стрит или Мургейт, – но достаточно близкий, чтобы ощутить его удар и странный порыв безвоздушного ветра. Мальчишка, скакавший на станционной лестнице, завопил в неописуемом восторге, кто-то из взрослых метнулся к нему, сгреб в охапку и утащил вниз. Хелен протянула руку, Джулия ее схватила. Они побежали, но не к станции, а прочь от нее, обратно к Ломбард-стрит. Они смеялись как ненормальные. Когда раздался следующий взрыв – на сей раз дальше, – они пуще захохотали и еще наддали.
– Сюда!
Джулия потащила Хелен за руку. При свете второй вспышки она разглядела нечто вроде баррикады, возведенной перед входом в контору или банк. За ней образовался глубокий, пропахший джутом, невероятно темный закуток; таща Хелен за собой, Джулия ринулась в него, как в чернильную пелену.
Стараясь отдышаться, они молчали; в тесноте закутка казалось, что их дыхание заглушает все звуки царящего на улице хаоса. Услышав топот, они выглянули и увидели караульного, с которым недавно разговаривали; тот опять бежал, только в обратную сторону. Он пронесся совсем рядом, но их не заметил.
– Вот мы снова невидимки, – прошептала Джулия.
Выглядывая, они придвинулись друг к другу. На ухе и щеке Хелен вновь чувствовала дуновение от дыхания Джулии; она сознавала, что нужно лишь подвинуть голову – чуть повернуть и слегка наклонить, чтобы в темноте ее губы отыскали рот Джулии... Но замерла, не в силах пошевелиться, и в конечном счете поцелуй исходил от Джулии. Ее рука коснулась лица Хелен и стала проводником для двух слепых ртов; когда поцелуй занялся, точно пожар, она скользнула на затылок Хелен и прижала ее голову еще плотнее.
Через секунду Джулия отпрянула. Она растянула узел на шарфе Хелен и медленно потянула пуговицы на ее пальто. Расстегнула и принялась за пуговицы на своей куртке; распахнула ее полы и вновь придвинулась ближе; казалось, два расстегнутых одеяния, сойдясь друг с другом, образовали еще одну баррикаду, темнее первой. Тела за ней были податливы, упруги и удивительно теплы. Они снова поцеловались, прилаживаясь друг к другу: колено Джулии уютно пристроилось между ног Хелен, бедро Хелен протиснулось между ног Джулии; почти не шевелясь, они лишь подталкивали, подталкивали друг друга бедрами.
Наконец Хелен отвернулась и прошептала:
– Вот этого хотела Кей, да? Я ее понимаю, Джулия! Господи! Я чувствую... чувствую себя ею! Хочу коснуться тебя, Джулия. Хочу коснуться тебя, как она...
Джулия отстранилась. Нашла руку Хелен и сдернула с нее перчатку, позволив ей упасть. Расстегнула свои брюки и почти грубо сунула в них руку Хелен.
– Так сделай это, – сказала она.
*
Когда начинали выть сирены, дежурная бегала с этажа на этаж, неслась по коридорам и стучала в каждую дверь: "Налет, девочки! Воздушная тревога!" Далее всем жилицам полагалось спокойно и организованно спуститься в подвал, где, как в любом убежище, было слишком промозгло, душно и сумрачно. В подвале разудалые обитательницы общаги, с кем Вив почти не зналась и для кого подобная жизнь была лишь разновидностью пребывания в пансионе, иногда пытались затеять игры или хоровое исполнение развеселых песенок. Теперь Вив еще боялась, что ее затошнит от разнообразных запахов подвала.
В последние недели она привыкла пережидать тревогу в своей комнате, которую делила с Бетти и еще одной девушкой по имени Анна. Те спали как убитые – Анна накачивалась верамоном, Бетти надевала наглазники, а в уши вставляла розовые восковые затычки. И только Вив беспокойно ворочалась в кровати, вздрагивая от разрывов бомб и залпов зенитного огня; она думала о Реджи, Дункане, отце и сестре; обхватив руками живот, размышляла, как же быть со штуковиной, что росла в ней и от которой нужно избавиться.
Она пробовала таблетки, которые принимала Фелисити Уитерз, но те лишь одарили ее желудочными коликами и почти на неделю жутким поносом, не возымев иного эффекта. Дни проходили в тревожном ступоре: Вив постоянно ошибалась в работе, не могла ни есть, ни курить, ни сосредоточиться на чем-то ином, кроме необходимости сглатывать тошноту, которая поднималась в ней черной горькой волной и мучила часами. А сегодня утром она еще с ужасом обнаружила, что юбка не сходится в поясе; пришлось заколоть ее булавкой.
– Что же мне делать? – спрашивала она Бетти, а та всегда повторяла уже сказанное:
– Сообщи Реджи. Господи ты боже мой, Вив, если ты этого не сделаешь, я сама ему напишу!
Вив не хотела писать из-за цензуры. До следующей побывки Реджи оставалось еще две недели. Она не могла ждать так долго, толстея и мучаясь от тошноты и страха. Вив понимала, что должна ему сообщить. Единственный способ – позвонить по телефону. Сейчас она застыла в постели, уговаривая себя встать и сойти вниз, чтобы сделать звонок.
Вив надеялась, что налет скоро закончится, однако бомбежка только усиливалась. Через пару минут, услышав, как во сне забормотала Анна, она откинула одеяло. Если бомбы начнут падать ближе, соседка может проснуться. Это все усложнит. Звонить надо сейчас, думала Вив, или никогда...
Она встала, надела халат, тапочки и взяла фонарик.
Вив вышла в коридор и осторожно спустилась на один этаж, нащупывая ногой ступеньки, ибо лестницу тускло освещала лишь одна синяя лампочка. Она двигалась почти бесшумно и чуть не до смерти напугала девушку, которая с тарелкой в руке поднималась навстречу.
– Вив! – выдохнула девица. – О господи! Я уж подумала – это призрак Старой машинистки.
– Извини, Милли.
– Ты куда? В подвал? Ну дуй вместо меня. Как раз поспеешь на второй кон "Мальчик-Девочка-Цветочек-Зверечек"... Или ты положила глаз на крекеры, что завалялись в комнате отдыха? Облом. Я их уже хапнула для нас с Жаклин Найт и Каролиной Грэм.
Вив замотала головой:
– Ешьте на здоровье. Я только попить хочу.
– Гляди, там мыши, – сказала Милли, поднимаясь по лестнице. – И помни: если кто спросит про крекеры, ты меня не видела. В долгу не останусь.
Голос ее стих. Вив дождалась, пока Милли пройдет по площадке, и стала спускаться дальше. Чем ниже, тем лестница становилась шире – старый дом был построен с претензией на роскошь. Потолки украшали огромные лепные розетки, на стенах остались крючки, где некогда висели жирандоли. Балясины перил обладали изящными формами и узкой талией. Красивые малиновые дорожки в коридорах были застланы холстиной, сильно пострадавшей от каблуков-шпилек. Глянцевые стены, выкрашенные в унылые тона – зеленый, кремовый и серый, – в тусклом синем свете выглядели еще более удручающе.
В вестибюле громоздилась куча дамских пальто, шляпок и зонтиков. На столике лежала кипа газет и неразобранных писем. Фрамуга над дверью, естественно, была заколочена досками, но небьющееся стекло двери, что вела в подвал, набухало светом. Снизу донесся женский голос, подхваченный другими: "Первоцвет... Анютины глазки... Примула..."
Вив включила фонарик. Телефон располагался чрезвычайно публично – в нише перед комнатой отдыха, но со временем девушки отодрали скобки, крепившие провод к стене, и при желании можно было протянуть аппарат через коридор в чулан, где, сидя на газомере среди веников, ведер и швабер, в темноте сделать приватный звонок. Вив так и поступила, плотно притворив дверь чулана и приспособив фонарик на полку; в страхе перед мышами и пауками она опасливо косилась на щели и углы. Табличка на аппарате предупреждала: "Думай, прежде чем говорить".
Телефонный номер части, записанный на истертом клочке бумаги, лежал в кармане халата; Реджи дал его сто лет назад на самый крайний случай, и Вив никогда им не пользовалась. Но разве сейчас не крайний случай? – думала она. Вив достала бумажку. Сняла трубку, набрала "О" для выхода на коммутатор и отпустила медленно крутящийся диск, стараясь заглушить его стрекот носовым платком.
Голос телефонистки был прозрачен, как стекло. На соединение уйдет несколько минут, сказала она.
– Спасибо, – ответила Вив.
Аппарат она держала на коленях, готовя себя к его звонку. Замигал фонарик, и Вив, подумав о батарейке, выключила его. Она чуть-чуть приотворила дверь, чтобы из коридора через щель проникал тусклый синий свет. Кроме этого лучика, в чулане было абсолютно темно. Из подвала доносились раскаты смеха и рокот голосов. Когда падали бомбы, стены вздрагивали, источая ручейки пыли.
Наконец телефон на коленях Вив дернулся и зазвонил, насмерть ее перепугав. Трясущимися руками она схватила и чуть не выронила трубку. Стеклянная барышня сказала: "Секунду", после чего вновь наступило ожидание, затем прошла серия щелчков, пока выполнялось соединение.
На линии возник мужской голос – телефониста части. Вив назвала фамилию Реджи.
– Вы не знаете, в какой он казарме? – спросил телефонист. Вив не знала. Связист набрал центральный корпус. Шли гудки... – Не отвечают.
– Пожалуйста, подождите еще, – взмолилась Вив. – Это очень срочно.
– Алло? – наконец возник другой голос. – Это мой разговор с Саутгемптоном? Алло?
– К сожалению, это внутренний вызов, – любезно пояснил телефонист.
– Твою мать-то!
– Не стоит благодарности.
Затем ответил кто-то еще и хотя бы сообщил номер казармы Реджи. На сей раз прошло только два гудка, и в трубку ворвался оглушающий шум: крики, смех, музыка из радио либо патефона.
– Аллоу? – промычал мужской голос.
– Алло, – тихо ответила Вив.
– Да? Кто это?
Вив сказала, что ей нужен Реджи.
– Реджи? Что? – орал человек.
– Кто там? – донесся еще один мужской голос.
– Какая-то девица, называющая себя Реджи.
– Она не себя называет Реджи, олух! Она хочет поговорить с Реджи! – Трубка зашуршала, переходя в другие руки. – Мои искренние извинения, мисс... Или мадам?
– Будьте любезны... – Сквозь щель чуть открытой двери Вив нервно глянула в коридор и приложила ко рту руку, чтобы заглушить голос. – Можно Реджи?
– Можно ли Реджи? Насколько я знаю Реджа, это будет зависеть от того, кто его спрашивает. Он задолжал вам денежку?
– А ей точно нужен Редж? – спросил первый голос.