– Дело не в этом. Сколько не плати – все равно будет мало. А плохо работают все: от низших до высших должностей. Все потому, что у людей нет никакой цели кроме денег.
– Да. Денежные фантики правят этим миром…
– Деньги – это стабильность, уверенность в завтрашнем дне. Словом – твердая почва под ногами. Или, скорее, плот, несущий своего владельца по Реке времени. Нет денежки – иди ко дну. Но плот без паруса или руля теряет свою маневренность, а русло реки времени крутое, с изгибами. Так что при любом резком повороте плот разобьется о скальный берег. Парус – это идея, мысль, традиция. А у русского производителя этого сейчас нет. Когда-то был Советский Союз, держащий производство страны в государственном кулаке. Затем он развалился, предприимчивые шакалы разорвали дохлого красного слона, нажрались и, сыто отрыгивая, укатили восвояси. А булгаковскому быдлу достались объедки, с которыми оно долгое время не знало что и делать. Потому что делать ничего не умеет, а великой и единственной партии для крышевания больше нет. Идея коммунизма сначала затмила аристократические традиции царской России, а потом и сама прогнила под жаром восходящей над миром звезды Демократии.
– Ты прям поэт, – оценил я образность рассказа Кости. Тот в ответ многозначительно подмигнул.
– Капитализм в глазах булгаковского быдла представляется в виде лихорадочного нагребания бабла. Потому что человек, барахтаясь в Реке времени, хочет обрести твердую почву под ногами. Когда-то я работал наладчиком на "Эрнесте". Там большая часть продукции выпускается по контракту с зарубежными компаниями в ущерб своим же брендам. Почему? Из-за неуверенности в себе, из-за неумения работать на рынке, из-за страха перед мировыми брендами. "Эрнест" готов был хоть раком стоять, хоть проглатывать – лишь бы платили. И в этом ничем не отличается от простых работяг, боящихся самостоятельности, конкуренции, ищущих стабильности. Пока у нас нет своего мы – рабы Запада. У русского бизнесмена сейчас нет хороших идей, а если и есть, то он боится их реализовывать. Вдруг никому это не надо, вдруг не прокатит? Огромная толпа предпринимателей мнется перед пропастью новых открытий и боится шагнуть туда и упасть. Потому что нет почвы под ногами в виде: а) идеи, за которую стоило бы рисковать, и б) денег. И все они ждут, пока дядя с мозгами и полными карманами не построит над пропастью мост из бабла и связей и не проторит им удобную дорожку. А что это за дядя и какому богу он служит – не всегда понятно. Может он намеренно ведет всю нашу нацию в пасть враждебного чудовища?
– А я считаю, что нефиг покупать российские машины, – сказал Сергей. – Лучше заплатить чуть больше, но приобрести нормальную, качественную иномарку.
– Иномарки я не хочу покупать из принципа, – улыбнулся Костя. – Мне не по душе иностранные идеи. Они большие индивидуалисты и лжецы. Несмотря на всю свою опрятность, Запад как был диким, так и остается им. Иномарки слишком комфортные, слишком качественные. А это притупляет чувство… жизни.
– Все потому что делается ради безопасности людей, – сказал Сергей.
– Нет. Все потому что дикие звери не привыкли выражать своего внутреннего существа. А для контакта с окружающим миром западнику требуется красиво преподнести себя, чтобы привлечь внимание. Именно поэтому в создании привлекательных упаковок им нет равных. Хорошие машины – это упаковка западной жизни. И она постоянно украшается, эволюционирует. К простой коробке с колесами и двигателем прибавляют электронный ключ зажигания, бортовой компьютер, Pre-Scan и кожаную обивку. Чтобы владелец автомобиля показал другим, что его яйца круче, а, следовательно, его надо бояться и уважать.
– Но ведь это двигатель прогресса, – возразил Сергей.
– Это если смотреть невооруженным глазом, – заметил Сёма. – А по сути, большинство новых технологий на рынке топчутся на месте. Ведь ничего лучше бензина и кремниевого микропроцессора и придумать не могут. Вернее сами технологии придумать-то могут. Не могут придумать, как бабло на этом срубить.
– Правильно. Кому нужны электромобили с их стоимостью, скоростью и временем зарядки?
– Это совершенно не то. Производители электромобилей опираются на экологичность и нестандартность – индивидуализм очень важен для Запада. Все это стороны одной медали.
– А телефоны? Раньше были кнопочные, теперь на сенсорах. Разве это не прогресс?
– i-Phon – это еще один ненужный продукт. Тычешь в экран пальчиком – и у тебя картинка меняется. Во, бля, чудо! Настоящий прогресс, я считаю, будет тогда, когда люди начнут получать реальные блага, а не работать ради куска пластика в кармане.
– Что-то я тебя совсем не понимаю, – почесал лоб Сергей. – Человек, еще когда с дубинкой бегал за мамонтом босиком по снегам Сибири, мечтал об удобной машине, теплой кроватке и о хорошем телефоне, чтобы по "вацапу" коллегам из соседнего племени фотки саблезубого тигра скидывать. А когда это, наконец, свершилось, ты кричишь: это не прогресс! Прогресс – это и есть оптимизация человеческой жизни и труда.
– И что нам предлагают современные интеллектуалы и другие пророки светлого будущего? Бессмертие? Роботов-помощников? Летающие машины? Романтики-футуристы любят рисовать картины светлого будущего, где все счастливы, где каждый занимается чем хочет, живет вечно, где никто ни в чем не нуждается… Когда-то и я желал видеть мир справедливым, честным, добрым. Но со временем, наблюдая за людьми, пришел к выводу: мир делится на сильных, волевых людей и на слабых, безвольных, "овощных". И первые, будь то благородные лидеры, творцы, бизнесмены или мелкие интриганы и капиталисты, всегда будут довлеть над остальными и навязывать им свою волю. Всегда! "Светлое будущее" настанет только тогда, когда по воле банкиров и политиков каждый слабовольный житель планеты будет полностью погружен в иллюзию счастливой жизни. В то время как тираны будут наслаждаться настоящей. Для этих сильных вы и все остальные – пластилин, которым они играются. По мне, так уж лучше я буду ходить в поле траву на лекарства себе собирать, дышать жизнью, чем давиться "чудотворными" таблетками, а затем незаметно для себя превратиться в напичканного химией киборга.
– Ты сейчас как Малахов заговоришь, – усмехнулся Сергей.
– Малахов – тоже продукт фармацевтики. Типа, посмотрите, только придурковатые будут заниматься самолечением. Трушный мужик выбирает аптеку!
– А ты не думал, может быть, создание утопии, даже виртуальной, – это и есть главная задача человека? – спросил я. – Ведь человечество с древнейших времен позиционировало себя сначала как тварей земных, затем как детей божьих, теперь – как самих богов. То есть, создателей миров. Налицо своеобразный рост, выращивание творческого потенциала. Может быть, создание полноценного виртуального мира и есть итог самореализации человечества как вида? А что, если весь наш мир такая же искусственная реальность иных существ – нас других, божественных и забытых, сосланных сюда для творения новых миров? И мы не можем построить такую ракету, чтобы покинуть Землю, потому что еще не создали для себя эти миры? Некуда нам лететь! И вся история человечества – с инквизицией, войнами, пророками, футболистами, ядерным оружием, смартфонами… – все это многообразие направлено на создание виртуальной утопии. И когда мы создадим ее, мы станем иными, забудем себя в этом новом мире и начнем создавать другой.
– Почему этот мир должен быть именно виртуальным?
– Потому что это единственный способ настроить его так, как хочет сам человек.
После этого на какое-то время повисло молчание. Сёма увлекся прочтением этикетки на упаковке чипсов, которые он, не задумываясь, кидал себе в рот. Сергей обдумывал контраргументы, но лицо его отражало внутреннюю неудачу. Вообще Сергей всегда спорил не потому, что действительно имел иную точку зрения. А потому что ему нравилось показывать, будто она у него есть. Оттого в спорах он всегда терпел поражение.
– Я думал, вы будете читать патриотические лекции, связанные с историей, и причитать об ущемлении славянского народа, – сказал я. – По-моему, все националисты только и ждут повода присесть на уши такими речами.
– Мы не националисты, – вздохнул Костя. – Мы не собираемся свою идеологию строить на спекуляции духовного унижения и исторической несправедливости. Я люблю Россию. Мне близка Россия с ее людьми, строениями, культурой, традициями и природой. Мне чужда Россия как геополитическое пятно на глобусе. Мы из тех, кто хотел бы жить в честном обществе. Нам стараются вменить, будто честное государство – это когда мнение большинства. Но ведь это не так. Законы принимают две сотни человек. А я не за большинство, я за каждого.
– Каждый человек не может принимать законы, – сказал я. – Для этого нужны люди, владеющие нужной информацией.
– Правильно. А какой информацией владеет наше законодательство? – Костя выдержал многозначительную паузу. – А такой: если есть какая-то проблема, нужно просто запретить выполнять действия, ведущие к ней. А теперь посмотрим на это с другой стороны. Чем, к примеру, опасен искусственный интеллект? Тем, что он руководствуется исключительно логикой. Мозг человека поделен на два полушария: левое логическое, и правое абстрактное. Если дать ИИ задачу решить проблему, он пойдет самым логичным путем, а именно – станет выявлять причины и бороться с ними. Но цепочка всех бед человека будет начинаться лишь в одном месте – в появлении человечества. ИИ придет к единственному выводу: нет человека – нет проблем. Государство идет другим путем – нелогичным, то есть сочиняет законы, призванные решить проблему. Нелогичный этот путь потому, что базируется на надежде. Типа, у нас есть проблема, мы придумаем закон и проблема эта должна решиться. ИИ такой дорогой не пойдет, ибо надежда – область абстрактного. Выходит, обществу решать проблемы нужно не поиском причинно-следственных связей. Но и законодательство больше накапливает новые проблемы, чем решает старые.
– И что, по-твоему, лучше отказаться от законодательства? – спросил я.
– Едва ли. Но законодательству нужно быть более позитивным. Сейчас нам говорят: не убивай, не кради, не давай взятки. Одни сплошные "нет". Один негатив. Шаг в сторону – и тебя расстреляют. Оттого людям и кажется, что они заперты в клетках государства и у них возникает желание вырваться из нее. И если отдельный прут этой клетки выглядит как "не убивай", то человек, желающий свободы, будет убивать, чтобы сломать этот прут. Человеку свойственно выражать свою волю, без этой воли его нет. Вот в чем беда. Двигаться надо не вглубь проблемы, считая причины, а в корне менять взгляд на законодательство. Я считаю, что будет больше пользы, если правительство скажет: да – люби, да – уважай, да – пропусти пешехода, да – сделай что-нибудь полезное, да – прояви себя. В психологии есть такое понятие, как правило нескольких "да": чтобы собеседник согласился с тобой, необходимо задать несколько вспомогательных вопросов, на которые он вынужден дать положительный ответ, а затем задать главный вопрос, с которым собеседник по инерции тоже согласится. Если государство говорит "нет" народу, народ тоже отвечает "нет". Если скажет "да", то и ответ получит соответствующий. Вот так и достигается согласие в стране. Такой опыт начала Голландия, почему не продвинуться дальше? Наверно, пора уже выходить из средневековья.
– У меня перед глазами возникла картина: статья такая-то гражданского кодекса, – Сергей закрыл глаза, воображая. – "Влюбленность влечет за собой от месяца до трех лет наличия хорошего настроения". Или: "За переправу бабушки через дорогу предусматривается бонус в виде конфетки".
– Можно и так. Законодательство будущего должно выглядеть как социальная реклама, – согласился Костя.
– "Совершив доброе дело, не забудьте убежать подальше, пока вас не задавило благодарностью", – не унимался Сергей. – "Непревышение скорости на дорогах влечет за собой сохранение жизни"…
– Серега! – донесся крик из окошка кухни – Дима и Ксюша до сих пор там что-то резали или варили.
– Чо? – отозвался Сергей.
– Ты почему раньше не приглашал нас к себе на "виллу"? – спросил Дима в окошко.
Вопрос, казалось бы, безобидный, задел Сергея: дело в том, что Дима за последние полчаса раз десять задавал его и ответ ему, в общем, не был-то и нужен. Дима был обижен тем, что за все лето ни разу не побывал на этой шикарной по меркам города даче, а ведь Сергей и Дима за время знакомства в группе "Скальд" стали едва ли не лучшими друзьями.
Из кухни донесся заливной и поддельный смех Ксюши. В сердце у меня как будто защемило – я испытывал симпатию к этой девушке: то ли потому, что она была одна в нашем мужском обществе, то ли благодаря своему покладистому характеру Ксюша притягивала мужчин, зарождая в них желание защищать это хрупкое создание. К тому же девушка напоминала мне о Вике.
– Костя, кто это изображен у тебя на капоте? – спросил Игорь. – Какой-то бог солнца?
Костя усмехнулся, как усмехаются наивному вопросу школьника, не понимающего материал.
– Это Ярило, – ответил он. – Это скорее чучело, типа такого, которое сжигают на Масленицу: он существует только в определенный праздник.
– И что он означает?
– Наступление весны, – просто ответил Костя. – У славян был праздник в конце апреля, когда весенние холода уже позади и начинается сезон посевов. В этот праздник жители населенного пункта наряжали девушку или парня в белые плащи, надевали венок из цветов и сажали на коня. Этого человека называли Ярило. Он скакал по окрестностям, символизируя наступление весны.
– Историк Фрэзер причислял Ярило к умирающим и воскресающим богам, – добавил Сёма. – То есть, весной он рождался, а осенью, когда сезон урожаев кончался, Ярило умирал.
– А балтийские славяне считали Ярило богом войны, – сказал Костя с улыбкой. – Видимо потому, что наступление весны означало у них сезон набегов: лед на море сходил, и открывалась дорога в дальние страны, да и по земле проще было передвигаться без снежных сугробов.
– Почему на капоте именно такой рисунок? – спросил я.
– Наверно, это символ надежды… нет – символ призыва чего-то, что приведет за собой Весну, – туманно изрек Константин.
К тому моменту угли созрели для шашлыка. Алекс и Сергей занялись установкой подготовленных шампуров. Из дома вышел Дима, хмуро неся на глубокой тарелке вареную молодую картошку в масле, украшенную петрушкой. Чуть погодя явилась Ксюша с простеньким салатом из огурцов, помидоров и болгарского перца.
– Я думал, вы там что-то грандиозное готовите, – весело заметил Константин, на что получил мрачно-молчаливый ответ. У меня в груди заиграла музыка.
– Алекс, а что ты не хвастаешься своими достижениями? – поинтересовался Сёма.
– А я все гадаю, чего же не хватает, – усмехнулся Алекс. – Сейчас поставлю.
– Давай мне, – предложил я, глядя, как Алекс нерешительно переводит взгляд со своих измазанных маринадом рук на карман.
– Возьми, – согласился он.
Я вынул из его кармана флешку и направился к винтовой лестнице, чтобы подняться на второй этаж и подключить накопитель к усилителю. Уже смеркалось. Облака на горизонте растворяли в себе тонущее рыжее Солнце, небо наливалось закатными цветами. Напротив этой картины, на другом конце горизонта огромная сине-черная тень, расправив крылья, ложилась на землю. Второй этаж был невысоко, но этого хватило, чтобы увидеть всю глубину панорамы обеих сторон. Здесь меня пронзила мысль: цикличность истории обеспечивается ее движением от двух противоположностей, толкающих историю туда-сюда друг от друга ввиду разности полюсов, и движение это может быть только вертикально ориентированным – снизу вверх. Не знаю, почему обманутый пивом разум привел в пример именно историю. Наверно потому, что недавний разговор в беседке затронул древнюю славянскую мифологию.
Сторожевые псы у забора по ту сторону дома угрожающе зарычали на кого-то.
Поднявшись на второй этаж, я выполнил назначенную себе задачу и теперь из динамиков звучали аккорды "Скальда".
– Альбом пока без мастеринга, – сообщил Алекс, как бы оправдываясь, Константину и Сёме. – Но для прослушивания уже пригодный. – И внимательно принялся следить за их реакцией, будто молодой поэт, только что продекламировавший одно из своих первых сочинений маме и папе.
– Круто, но на концерте вы играли в разы лучше, – вынес вердикт Сёма, прослушав половину песни. Алекса эти слова огорчили.
Когда первая порция мяса была готова, компания за столом имела довольно поддатый вид. Конструктивные и логичные разговоры к тому времени сменились мистификациями и вполне откровенным бредом: люди за столом разговаривали о предметах, о которых не имели ни малейшего понятия. Меня к тому времени уже совершенно не тянуло к алкоголю, поэтому в дебатах я не участвовал и стремился расширить то умозаключение, посетившее меня на лестнице, но наблюдения за Ксюшей постоянно прерывали это занятие.
Калории жарено-копченного мяса в сговоре с пивом сделали свое дело: вскоре компанию потянуло на движняки. Первым объектом стал, конечно, бассейн (если бы события происходили жарким летом, а не ранней осенью, он изначально стоял бы превыше алкоголя и шашлыков). Оголившиеся до трусов (из уважения к женскому обществу) тела с плеском погружались в кристально-чистую прохладную воду. Наигравшись вдоволь брызгами, пьяные тела вскоре переместились на прогулку в сад – в ночной темноте он выглядел особенно красиво.
Отчего-то я не имел желания участвовать в этих мероприятиях, предпочитая отдалиться от пьяного шума. Ксюша, видимо, не имея при себе купальника, тоже проводила время в беседке и тем подпитывала мое желание остаться.
Следующим изобретением компании было воздвигнуть огромный костер, на какой только хватит топлива. Покидав в кучу дрова на лужайке возле бассейна, облив их бензином, ребята зажгли высокое пламя и принялись плясать вокруг него и прыгать через огонь. Спустя некоторое время они выдохлись и, утомленные, вернулись к остывшему шашлыку продолжать ленивые разговоры.
Я находился в иной кондиции мироощущения, отчего происходящее теряло свою привлекательность: разговоры, крики, беготня, плескания в бассейне меня не интересовали. Что-то странное было во всем этом мероприятии. Слишком шумно, слишком обыденно. Что-то неправильное. Хотелось чего-то интересного, а получилось как всегда. Столько людей собралось вместе только для того, чтобы напиться. Очередная тупая пьянка.