- Приятная женщина. Очень приятная. Встретил ее на днях в мясной лавке. Она что-то про бойлер говорила. Ну, это уж теперь не мое дело.
Оскар, впадая в отчаяние, спросил:
- А ключ как же?
Майор Билликлиф вздрогнул и нахмурился.
- Извините?
- Ключ. От Усадьбы. Если бы вы могли нам его дать, мы освободили бы вас от своего присутствия.
- А, да. Где-то он здесь.
Ловко вздернув локтем, майор опрокинул содержимое стакана в рот и с трудом поднялся на ноги. Он прошел к бюро с откидной полукруглой крышкой, где царил чудовищный беспорядок, и, согнувшись, минуту-две беспомощно рылся там. Наконец он воскликнул "эврика!" и достал большой старомодный ключ на видавшей виды бирке.
- Я стал малость забывчив.
Оскар и Элфрида докончили свои микроскопические порции спиртного и решительно поднялись. Оскар взял ключ.
- Спасибо. Извините за беспокойство.
- Вы совершенно меня не обеспокоили. Так чудесно иногда посидеть в компании. И помните, что я частенько бываю в клубе. Конечно, играю уже не так много, как раньше, но люблю поболтать со старыми приятелями, а в баре можно получить очень приличный сэндвич.
Оскар и Элфрида устремились к двери.
- Обязательно приходите в гости. И, может быть, я тоже как-нибудь заскочу к вам. Посмотреть, как вы там устраиваетесь.
Элфрида улыбнулась:
- Ну разумеется, но только не очень скоро. Оскар нездоров, и нам нужно немного прийти в себя.
- Ну конечно, конечно. Но мы определенно должны видеться время от времени.
Оскар остановился, чтобы посмотреть на игроков в гольф. Ему нечего было опасаться - зануды Билликлифа среди этой четверки не было. Игроки уже встали на места и выбрали клюшки. Не желая отвлекать внимание на себя, он стоял неподвижно, пока последний из игроков не забил мяч в лунку. Уже смеркалось, и Оскар подумал, что им надо спешить, если они хотят добраться до клуба, пока совсем не стемнело. Один из игравших нагнулся, чтобы достать из лунки мяч, и увидел Оскара.
На мгновенье их взгляды встретились, и мужчина поднял руку в знак приветствия, а может быть, просто в благодарность за внимание к игре. Оскар ответил на приветствие. Игрок уложил в сумку клюшку, взял ручку тележки и отправился за товарищами, а Оскар смотрел ему вслед. Интересно, это приезжий или местный житель? Может, американец? Через несколько минут фигура исчезла за бугром, густо поросшим дроком, а Оскар с собакой продолжили свой путь.
Он почувствовал, что слегка устал. Внизу, между полем для гольфа и дюнами, пролегала мощеная дорога, ведущая в город. А ниже дугой извивалось побережье, и вдали, на фоне серых облаков, вырисовывались крыши домов и шпиль городской церкви. Вид напоминал старинную гравюру. Однако город казался таким далеким, что Оскар стал подумывать, не переоценил ли он свои силы. И тут он заметил деревянный навес, предназначенный для игроков в гольф на случай проливного дождя. Подойдя, Оскар увидел, что это убежище разделено перегородками на четыре отсека, и в каждом стоит деревянная скамья. Он выбрал самый защищенный от ветра отсек и устроился поудобнее.
Он завидовал игрокам: они были вместе, дружески разговаривали, шутили, соперничали. После игры они, скорее всего, выпьют в клубе и вернутся к своим семьям. Обыкновенные люди, как все.
Интересно, сможет он стать когда-нибудь вот таким обычным человеком?
Когда-то, еще мальчиком, Оскар тоже играл в гольф, но без большого успеха. Может, стоит купить набор дорогих клюшек и поразить всех ловкостью? Эта перспектива его почему-то не рассмешила. Улыбаться он почти разучился.
Он горевал. Все еще горевал. Он часто употреблял это слово в письмах друзьям, внезапно потерявшим жену, или кого-нибудь из родителей, или даже ребенка. Оно обладало множеством нюансов чувства, ранее им не испытанного. Другим таким словом было "соболезную".
"Шлю вам мои глубочайшие соболезнования. Мысленно с вами", - писал он обычно, ставил подпись и с чувством исполненного долга отсылал письмо.
Тогда он и понятия не имел, о чем писал, чему соболезновал. Горе - это не состояние ума, но явление физиологическое; это пустота, мертвящий кокон невыносимой боли, сквозь который не могут проникнуть никакие утешения. Он защищался от боли, спрятавшись в панцирь одиночества, но здесь, в Кригане, ему не угрожали случайные встречи со случайными знакомыми. Он был вне досягаемости и для оскорбительных утешений со стороны викария и церкви. Не приходилось ему испытывать и болезненную неловкость при виде смущения, с которым люди пытаются выразить сочувствие, при этих добросердечных, но неуклюжих попытках, когда они старательно не смотрят тебе в глаза.
Во время прогулки Оскар по привычке поглядывал на небо, облака, холмы, наблюдал за птицами. Он чувствовал, как дует ветер в лицо, и прислушивался к шуму волн на берегу, вдыхал сладкие и крепкие запахи мха и вереска… но ничего не ощущал, не воспарял душой, ничему не удивлялся. Вдохновения не было. Не было радости. Как будто он смотрел на грандиозный пейзаж, выписанный тщательно, однако без искры чувства.
Оскар не хотел жалеть себя, он пытался вспомнить о том хорошем, что у него есть. Во-первых, это Усадьба. Его приют, его убежище. Ему повезло, что этот наполовину принадлежащий ему дом оказался пустым. Второе благо - Элфрида. Ее возвращение из Корнуолла принесло Оскару невыразимое облегчение. Ее общество помогло ему не потерять рассудок. Она помогла ему пройти через самое мрачное время, с присущей ей терпимостью подстраиваясь под его настроение. Не приставала с расспросами, когда он молчал, слушала, когда он ощущал потребность выговориться.
А в-третьих, он знал, что, даже если не останется навсегда здесь, в отдаленном северном городке, где был так счастлив в детстве, ему нет пути назад, в дом, принадлежавший Глории. Ее сыновья уже вступили во владение Грейнджем и выставили его на продажу. И Оскар был им за это даже благодарен, потому что они избавили его от пытки воспоминаний о Франческе.
Я должен продолжать жить, подумал Оскар. Двигаться вперед, хотя бы черепашьим шагом. Однако в шестьдесят семь лет, когда большая часть жизни уже позади, трудно обрести новый заряд энергии. Пережитое потрясение лишало его зрения и слуха и мешало воспринимать окружающий мир; он испытывал только бесконечную усталость.
- Я должен продолжать жить, - произнес он вслух.
Лежавший у его ног Горацио встрепенулся и с надеждой взглянул на него. Оскар был благодарен псу за компанию. Он встал.
- Ну что ж, пойдем, старина. Пора возвращаться домой.
Когда Оскар дошел до гольф-клуба, уже стемнело. Он с трудом доплелся до прохода между площадками и увидел в ярко освещенных окнах фигуры людей. Здесь отдыхали, словно в уютном кабачке. Все сидели за столиками, ели сэндвичи и, вероятно, делились впечатлениями от игры. Перед клубом был заасфальтированный участок с большими клумбами, на которых летом, наверное, пышно цвели бегония и герань. Сбоку от здания была освещенная площадка, где стояло с десяток машин. Оскар увидел довольно потрепанный "универсал" с открытой задней дверцей. На порожке багажника примостился мужчина, менявший обувь для гольфа на грубые башмаки. Оскар узнал красную куртку и ярко-синие непромокаемые бриджи, но американской бейсболки на голове незнакомца уже не было, и в холодном свете фонаря поблескивали густые, с проседью, волосы.
Человек зашнуровал башмаки и встал. В этот момент Оскар поравнялся с ним. С минуту он колебался, не зная, стоит ли остановиться, обменяться приветствиями и спросить, как прошла игра, но пока он колебался, незнакомец сам проявил инициативу:
- Привет. Хорошо прогулялись?
Оскар остановился и, повернувшись, ответил:
- Немного переусердствовал. Давно не совершал долгих прогулок. А как ваша игра?
- Мы остановились на пятнадцатой лунке. Не выдержали. Слишком стало темно и холодно.
Он нагнулся, чтобы поднять туфли, сунул их в багажник и хлопнул крышкой.
- В такую погоду от игры не получишь удовольствия. - Незнакомец подошел поближе. Оскар увидел очень румяное лицо и пару синих пронзительных глаз. - Извините, вы ведь Оскар Бланделл?
Оскар смутился. Его не только узнали, но еще и назвали полным именем.
- Да, - ответил он почти извиняющимся тоном.
- Я знал, что вы приедете в Криган. (А что еще он знал?) Я здесь живу только двадцать лет, поэтому не был знаком с вашей бабушкой, миссис Маклеллан, но имел удовольствие крепко дружить с Гектором. Недолго, потому что он вскоре передал Корридэйл Хьюи и переехал на юг. Кстати, меня зовут Питер Кеннеди. - И он протянул руку, которую Оскар пожал, не снимая перчатки. - Добро пожаловать в Криган.
- Спасибо.
- Вы, наверное, смертельно устали. Долго шли против ветра. А я как раз собираюсь выпить чашку чая. Не присоединитесь ко мне?
Оскар молчал, разрываемый противоречивыми чувствами. Да, конечно. Он безумно устал, и мысль о том, чтобы посидеть немного в тепле, наслаждаясь отдыхом и попивая горячий чай, была очень заманчива. С другой стороны, он не был уверен, что у него хватит духу войти в ярко освещенный зал, где звучат веселые голоса. Придется с кем-то знакомиться, разговаривать с чужими людьми, отвечать на вопросы.
Однако от нового знакомца веяло таким участием, он был так естествен и обезоруживающе искренен, что Оскар не смог отказаться сразу и стал подыскивать предлог:
- Но я с собакой…
- А мы посадим вашего пса ко мне в машину. Он не успеет соскучиться.
- Я… - Оскару пришлось сознаться, - я бы предпочел не встречаться с майором Билликлифом.
Лицо Питера Кеннеди расплылось в понимающей улыбке:
- Не беспокойтесь, - и он коснулся руки Оскара, - пять минут назад майор отправился домой. Я видел, как он выезжал отсюда.
- Наверное, я кажусь вам невежливым.
- Нет, я так не думаю. Ну что? Вы идете со мной?
- Да, с удовольствием. Большое спасибо.
- Я очень рад.
Они усадили Горацио на заднее сиденье машины. Пес с упреком посмотрел на них в заднее стекло, и Оскар сказал:
- Я ненадолго.
Оскар и Питер Кеннеди обошли клуб сбоку и поднялись по пологим ступенькам к главному входу. Кеннеди открыл дверь, пропуская вперед Оскара. В фойе по стенам стояли шкафы, за стеклами виднелись серебряные призы и значки. На посетителей взирали портреты прежних капитанов команд. Справа стеклянные двери вели в главный зал, заставленный столиками и удобными креслами. В углу помещался небольшой бар. Никто не обратил на вошедших особого внимания, лишь один-двое подняли головы.
- Мы пройдем вон туда, там есть свободный столик, и нам никто не помешает.
Но прежде чем они уселись, распахнулась боковая дверь рядом с баром и появилась пожилая официантка в черной юбке и белой блузке. Ее седые волосы были завиты и тщательно уложены в прическу. Увидев новых посетителей, она расплылась в улыбке.
- Мистер Кеннеди! Вот уж не думала, что мы вас сегодня увидим.
- Здравствуйте, Джесси. А что, уже слишком поздно для чашки чая?
- Никогда не поздно. Вы, наверное, совсем закоченели, играя в такую погоду.
Она посмотрела на Оскара, снявшего твидовую шляпу, но по-прежнему облаченного в куртку.
- Вы тоже играли в гольф?
- Нет. Я гулял.
- Джесси, это мистер Оскар Бланделл, он поселился в Усадьбе.
- О Господи, так вот вы кто! Я слышала, что вы туда переехали, но вот встречаться еще ни разу не доводилось. Играете в гольф?
- К сожалению, нет.
- Ну, вас тут научат. Мистер Кеннеди, вы где хотите сесть?
Но Кеннеди не успел ответить. Из дальнего конца зала раздался громкий, звучный, как охотничий рожок, голос. Присутствующие встрепенулись, а сидевшие у телевизора нахмурились.
- Питер! Подойди-ка сюда на пару слов. Я тебя не видел целую неделю, а то и больше.
Кеннеди обернулся, и Оскар, проследив за его взглядом, увидел в дальнем конце зала пожилого плотного мужчину со стаканом виски в инвалидном кресле.
- Питер! - И мужчина взмахнул шишковатой палкой, словно его можно было не услышать или не увидеть. - Иди сюда и расскажи мне новости.
- Вы не против, Оскар, если я оставлю вас на минуту? Это старый Чарли Бейт; я должен засвидетельствовать ему свое почтение.
- Конечно.
- Я на одну минуту. Джесси о вас позаботится. - И он направился в дальний угол зала, восклицая на ходу: - Какой сюрприз! Вы сегодня решили выйти в свет, Чарли?
Старик в кресле приветствовал его с такой радостью, что Оскару стало неловко и он отвернулся.
- Садитесь вот сюда и устраивайтесь поудобнее, - обратилась к нему Джесси. - Снимите куртку, иначе не почувствуете, что согрелись, когда опять выйдете наружу. Не хотите ли горячую булочку? А какой чай вы предпочитаете, индийский или китайский?
- Извините, - перебил Оскар, - а кто этот человек?
- Чарли Бейт? О, это интересный тип. Ему уже за девяносто, но он ни за что в этом не признается. У него была ферма в Тошланде. Теперь там хозяйничает его внук. Бейт и сам прекрасно управлялся с фермой, но два года назад у него удар случился. Он теперь живет в доме для престарелых, и мистер Кеннеди его регулярно посещает. Одна из дочерей Бейта привезла его сегодня в клуб для перемены обстановки, немного повеселиться. Он в полном уме и твердой памяти.
- Вообще-то, я не о старике спросил, - нерешительно перебил ее Оскар. - Я имел в виду Питера Кеннеди. Мы только что познакомились на парковке. Он знаком с моим дядей, но я не знаю…
- Вы хотите сказать, что не знаете, кто он такой? Ну, вы единственный человек в Кригане, кто этого не знает. Он наш священник. Служит в нашей церкви.
Священник! Викарий! Глава здешней церкви! Человек, в чьи обязанности входит помогать прихожанам в горе. До сих пор доброта Питера Кеннеди казалась Оскару искренней, теперь же вызывала подозрения. Священник знал, что Оскар вернется в Криган. Может быть, ему рассказали и об ужасной гибели его жены и ребенка? А если да, то кто?..
"Я имел счастье крепко дружить с Гектором", вспомнил Оскар слова Питера. Может быть, дядя из самых лучших побуждений сообщил ему обо всем? Может быть, даже попросил проявить пастырскую заботу? Пусть, мол, заведет душеспасительную беседу, одарит советом, мягко обратит Оскара снова к церкви, в которую тот больше не верит.
- С вами все в порядке? - спросила Джесси.
Он взглянул в ее по-матерински озабоченное лицо и почувствовал, как его собственное пылает. Но не оттого, что в зале было очень тепло и он не снял куртку, а от внутреннего беспокойства, которое устрашающе напоминало панику. Оскар знал, что больше оставаться в клубе нельзя, иначе он просто задохнется.
Сделав над собой огромное усилие, он сказал:
- Извините. Здесь слишком жарко. И я только что кое о чем вспомнил. - Он слышал свой глуховатый голос словно со стороны. - Я кое-что обещал. Нужно срочно идти домой. Мне будут звонить…
- А как же чай?
- Боюсь, нет времени. - Пятясь к двери, Оскар снова попытался извиниться. - Простите. Пожалуйста, объясните все мистеру Кеннеди. В следующий раз…
Он повернулся и осторожно, крадучись, направился к выходу. Дверь из дымчатого стекла оказалась тяжелой. Оскар открыл ее с трудом, и она сразу же захлопнулась за ним. Он прошел через фойе и открыл следующую дверь, за которой его моментально охватил пронзительный холод. Порывистый ветер ударил в лицо, и Оскар остановился. Ледяной воздух ворвался в легкие. Он чувствовал, как на лбу застывает пот, и натянул поглубже старую твидовую шляпу. Все в порядке. Он выжил. Теперь ему осталось только добраться домой. И оказаться в безопасности. Быть только с Элфридой. Он спустился по ступенькам, подошел к машине Питера, вызволил Горацио и вскоре уже поспешно шагал вперед, волоча за собой на поводке собаку. Спасался бегством.
6
ЭЛФРИДА
"Женский институт" в Дибтоне славился увлекательными и таинственными экскурсиями: куда в очередной раз отправится автобус, держалось в строгом секрете. Обычно это происходило во второй половине дня в субботу: достопочтенные дамы битком набивались в автобус, и он катил к неизвестному объекту. Чаще всего это оказывался величественный особняк, окруженный садом, который предлагалось осмотреть. В саду был сувенирный ларек, где можно было приобрести чайные полотенца с цветочным узором, книжные закладки и пакетики мягких молочных ирисок домашнего приготовления. После покупок дамы пили чай в местной гостинице; отличный чай, к которому подавалась рыба с чипсами. Затем они снова набивались в автобус и ехали домой.
Эти экскурсии были очень популярны.
Отправившись столь неожиданно на север Шотландии, в Криган, Элфрида решила, что это самое таинственное путешествие в ее жизни. С той минуты, когда они с Оскаром выехали из Дибтона, она не имела ни малейшего представления о том, что ждет ее впереди, и все никак не выдавалась подходящая минута, чтобы спросить об этом. Столь стремителен был их отъезд, так спешно они паковали вещи, так мало было времени для прощания, что все мелкие подробности относительно того, куда они едут, стали совершенно не важны. Они просто должны были уехать.
Конечно, необходимо было сделать соответствующие приготовления. Произвести технический осмотр машины, все проверить и заправить ее бензином. Оскар за всем этим проследил. Его пасынки, Джайлз и Кроуфорд, были проинформированы об отъезде, а управляющий его банка извещен об изменении адреса. Что же до Элфриды, она просто отдала ключи от дома на Пултонс-роу своей соседке, предельно кратко объяснив, что уезжает, и попросила ее присматривать также за бедной маленькой "фиестой", которая осталась стоять на мостовой напротив коттеджа.
- Когда вы вернетесь, миссис Фиппс?
- Честное слово, понятия не имею. Но я буду держать с вами связь. Вот вам и ключи от машины тоже. Пользуйтесь ею, если хотите. Ей это будет только полезно. - Элфрида говорила как о старой собаке, которой необходимы ежедневные прогулки. - Воду я отключила и заперла все окна.
- Но куда же вы едете?
- Кажется, в Шотландию.
Затем Оскар связался с Гектором Маклелланом и ввел его в курс событий, а Элфрида позвонила кузену Джеффри в Корнуолл и постаралась объяснить ему, что она намеревается сделать. Получилось не очень вразумительно, и он не сразу понял, что происходит. Однако когда наконец понял, сказал: "В добрый час!" и после того, как Элфрида дала ему адрес и номер телефона дома Оскара, повесил трубку.
Не очень-то представляя, что ей понадобится, она положила в чемодан одежду (теплую) и обувь (прочную). Затем собрала в свой старый мягкий саквояж на молнии самые дорогие для нее вещи, те, что всегда и везде с ней путешествовали. Картину сэра Дэвида Уилки, завернутую в шелковую шаль, стаффордширских собачек, часы, очередной гобелен, который как раз был в работе. Сверху уложила фотографии в серебряных рамках и несколько книг. Вот и все. Багаж Оскара был ненамного больше: кожаный портплед, собранный миссис Масвелл, туго набитый портфель и удочки.
- Оскар, вы собираетесь удить рыбу?
- Не знаю. Но я не могу уехать в Шотландию, не захватив с собой удочки. Это было бы почти святотатством.