Это был обед по всем правилам: обильный, с соблюдением традиций, с отличными кушаньями и превосходным вином. Начали с копченого лосося, за ним последовало замечательно приготовленное седло барашка, потом подали три пудинга, густой крем в мисках и стилтон. За портвейном Элфрида не без удивления заметила, что дамы не покинули столовую, а остались с мужчинами. Сама она выпила два бокала воды, однако другие дамы с удовольствием пили портвейн.
Хозяйка, похоже, несколько перебрала спиртного. Как бы она не шлепнулась, когда придет время подниматься, забеспокоилась Элфрида, и напрасно. Когда миссис Масвелл, заглянув в дверь, объявила, что в гостиной подан кофе, Глория твердым шагом повела гостей через холл в гостиную.
Гости расселись в кружок перед камином, Элфрида взяла с подноса чашечку кофе. Шторы не были задернуты, и в окне светилось сапфирово-синее небо. Весь день погода менялась: то припускал дождь, то ярко светило солнце, но пока все сидели за столом, облака рассеялись и в небе над дальним буком зажглась первая звезда. Элфрида с чашкой в руках присела на кушетку у окна и стала смотреть на звезды. Вскоре к ней присоединился Оскар.
- Как вы? - спросил он.
Элфрида повернулась к нему. Он был так занят во время обеда: наливал вино, собирал тарелки, раздавал восхитительный пудинг, что она не перекинулась с ним и двумя словами.
- Отлично. Очень приятный вечер. Ваши нарциссы скоро распустятся.
- Вы любите сад?
- Люблю, хотя и не очень опытна в этом деле. Но ваш так и манит в нем прогуляться.
- Хотите посмотреть все поближе? Еще не очень стемнело.
Элфрида оглянулась. Гости удобно расположились у огня, и разговор не умолкал ни на минуту.
- Да, хочу, но не сочтут ли это невежливым?
- Ни в коей мере.
Оскар взял из ее рук чашку и отнес обратно на поднос.
- Мы с Элфридой хотим прогуляться по саду, - объявил он.
- Сейчас? - удивилась Глория. - Уже темно и холодно.
- Не так уж. Мы на десять минут, не больше.
- Хорошо, только позаботься, чтобы Элфрида не замерзла. В саду так сыро и зябко. А вы, дорогая, не разрешайте ему задерживаться надолго…
- Хорошо.
Оживленный разговор у камина возобновился. Речь шла о том, как чудовищно подскочили цены в частных колледжах. Элфрида и Оскар вышли в холл. Оскар неслышно прикрыл дверь и взял с кресла кожаное пальто с меховой подстежкой.
- Позаимствуем у Глории, - сказал он и закутал в него Элфриду. Затем отворил наполовину застекленную парадную дверь, и они вышли в холод и прозрачную чистоту весеннего вечера.
В сумеречном свете неясно вырисовывались кусты и бордюры. В конце газона проходила кирпичная стена, посередине ее рассекал арочный пролет с красивой калиткой из кованого железа. Оскар распахнул ее, и перед ними предстал огороженный стеной сад, четко поделенный живой изгородью на четыре участка. Один из них занимали розы, аккуратно обрезанные и удобренные. Когда настанет лето, здесь будет чем полюбоваться.
Элфрида глядела на этот с любовью обихоженный розарий с завистью.
- И все это ваша работа?
- Нет-нет. Я только планирую, но у меня есть помощник.
- Я не сильна в ботанике. Настоящего сада у меня никогда не было.
- Моя матушка никогда не терялась в таких случаях. Если ее спрашивали, как называется цветок, она с уверенным видом заявляла: Inapoticum Forgetanamia. Это почти всегда срабатывало.
- Надо мне это запомнить.
Они шли бок о бок по широкой, покрытой гравием дорожке.
- Надеюсь, за обедом мы не очень утомили вас своими разговорами?
- Нет, нисколько. Напротив, мне было очень интересно. Я люблю слушать.
- Сельская жизнь. Сплошные интриги.
- Скучаете по Лондону?
- Иногда очень. По концертам и опере. По моей церкви святого Биддульфа.
- Вы верующий человек? - неожиданно спросила Элфрида и тут же пожалела о своей импульсивности. Слишком рано задавать такие личные вопросы.
Но Оскар отреагировал спокойно.
- Не знаю. Но большая часть моей жизни связана с духовной музыкой, литургиями и магнификатами англиканской церкви. Мне неуютно жить в мире, где некого благодарить.
- Вы имеете в виду - за благодеяния?
- Именно.
- Понимаю. Хотя я совсем нерелигиозна. В это воскресенье я пошла в церковь только потому, что мне не хватает общения с людьми. Не ожидала, что услышу такую дивную музыку. Никогда прежде не слышала "Те Deum" в подобной аранжировке.
- Орган тут новый. Прихожане провели немало благотворительных ярмарок, чтобы собрать деньги на его покупку.
Минуту-другую они шли молча. Потом Элфрида сказала:
- Вы приняли это как дар Божий? Я имею в виду - новый орган?
Оскар засмеялся.
- Вы словно маленькая собачка, которая все грызет и грызет свою косточку. Конечно же, именно так.
- Ну а что у вас здесь есть еще?
Он ответил не сразу. Элфрида думала о Глории, об их роскошном комфортабельном доме, о его музыкальной комнате, друзьях, материальном благополучии. Интересно было бы узнать, как случилось, что Оскар женился на Глории. Долгие годы холостяцкой жизни, ученики, скудный заработок, пыльные классы академии… Может быть, он испугался одинокой старости и нашел простейший выход? Богатая, волевая вдова, рачительная хозяйка, хороший друг, заботливая и умная мать. Или это Глория выбрала его и приняла решение? А может быть, они страстно влюбились друг в друга? Как бы там ни было, свадьба состоялась.
Возникла долгая пауза. Потом Элфрида сказала:
- Не хотите отвечать, не отвечайте.
- Я просто думаю, как бы это лучше объяснить. Женился я поздно, у Глории уже были сыновья от первого брака. Не знаю почему, но мне никогда не приходило в голову, что у меня будет свой ребенок. Когда родилась Франческа, я был потрясен: не просто потому, что появилось на свет Божий крохотное человеческое существо, но и потому, что она была так прекрасна. И она была моя. Самая-самая близкая. Как будто я знал ее всегда. Это было чудо! Сейчас ей одиннадцать, и я по-прежнему не верю в свое счастье.
- Она здесь? Дома?
- Нет, в школе-интернате. Завтра вечером заберу ее на выходные.
- Мне бы очень хотелось с ней познакомиться.
- Вы познакомитесь. Хочется думать, она вас очарует. Когда Глория унаследовала этот домище, я противился как мог - не хотел уезжать из Лондона. Но уступил ради Франчески. Здесь простор и свобода. Деревья, запах трав. Есть место, где расти. Простор для кроликов, морских свинок и пони.
- А для меня, - сказала Элфрида, - самое прекрасное - это пение птиц поутру и большое небо.
- Вы тоже, как я понимаю, совершили побег из Лондона?
- Да. Пришло время.
- Расставание было тяжелым?
- В какой-то мере. Я прожила в Лондоне всю жизнь. С того самого дня, когда ушла из школы и из дома. Я стала актрисой. К ужасу родителей. Они так и не смирились. Но мне было все равно.
- Актриса. Я мог бы догадаться.
- И певица тоже. И танцовщица. Пела и танцевала в ревю и американских мюзиклах. Вообще-то я всегда стояла в заднем ряду хора - из-за своего роста. Потом работала на телевидении, участвовала в телеспектаклях. Но я не знаменитость.
- Вы по-прежнему работаете?
- Упаси Бог, нет. Бросила уже несколько лет назад. Я вышла замуж за актера, и это была самая чудовищная ошибка в моей жизни. Потом он уехал в Америку. Я много работала. Потом снова вышла замуж. И тоже не слишком удачно. Почему-то я все время выбирала не того, кого надо.
- Ваш второй муж был тоже актером? - Оскара явно забавлял ее рассказ, и это было как раз то, чего хотела Элфрида. Она не любила вспоминать о своих мужьях, и помогал в таких случаях только юмор.
- Нет-нет, он был бизнесмен. Торговал дорогими виниловыми полами. Казалось, меня ждал покой и достаток, однако мой муж придерживался викторианской морали. Он был твердо убежден, что все, что от него требуется, это обеспечивать свою жену жильем и изредка давать ей деньги на домашнее хозяйство.
- Ничего удивительного, - сказал Оскар. - Это вековая традиция. Только когда-то это называлось рабством.
- Как приятно, что вы меня понимаете. Знаете, какой день стал лучшим в моей жизни? Когда мне стукнуло шестьдесят. Я получила пенсионную книжку и знала, что теперь могу пойти на ближайшую почту и мне выдадут деньги, наличными, прямо в руки, ни за что. Никогда в жизни я не получала деньги ни за что. Мне открылся новый мир.
- У вас были дети?
- Нет.
- Вы так и не объяснили, почему переехали именно сюда.
- Мне надо было куда-то уехать.
- Решительный шаг.
Уже совсем стемнело. Элфрида повернулась к дому - сквозь кованую вязь калитки приглушенно светились окна гостиной. Кто-то задернул шторы.
- Я никогда об этом не рассказывала, - сказала она. - Никому.
- Можете и мне не рассказывать.
- Я уже столько всего нарассказала! Наверное, выпила много вина за обедом.
- Вовсе нет.
- Был один мужчина. Необыкновенный. Красивый, нежный, веселый и остроумный. Замечательный! Еще один актер, но удачливый и знаменитый в ту пору - я не стану называть его имя. Блестящий! Три года мы жили вместе в его маленьком домике в Барнсе, а потом он заболел болезнью Паркинсона и через два года умер. Дом принадлежал ему. Мне нужно было искать другое жилье. Через неделю после похорон я увидела в "Санди таймс" объявление, что продается коттедж на Пултонс-роу. Я его купила. Денег у меня было совсем немного, но он стоил недорого. Для компании я привезла с собой Горацио. У меня есть пенсия и небольшой приработок - я шью декоративные подушки для очень модного лондонского дизайнера по интерьеру. Работа неутомительная, я при деле и свожу концы с концами. Я всегда любила шить, а работать с красивыми дорогими тканями очень приятно, и модели все время новые. Вот и вся история, довольно банальная. Не знаю, почему я вам ее рассказала. Это совсем неинтересно.
- Мне очень интересно.
- Просто вы добрый человек. - Стало уже так темно, что Элфриде не удалось разглядеть выражения его полуприкрытых веками глаз. - Пожалуй, нам пора возвращаться.
- Да, конечно.
- Спасибо за прогулку. Мне очень нравится ваш сад. Хотелось бы посмотреть на него при дневном свете.
Это было в четверг. В воскресенье утром пошел дождь - не весенний ливень, резвый и короткий, а монотонно барабанящий по стеклам надоедливый зимний дождик, и в домике Элфриды стало так темно, что пришлось включить все лампочки. Она выгуляла Горацио, приготовила себе чашку чая и, прихватив ее, снова улеглась в постель, намереваясь провести праздное утро в тепле и удобстве за чтением вчерашних газет и разгадыванием кроссворда.
Но сразу же после одиннадцати зазвонил дверной колокольчик. Его оглушительный звон можно было сравнить разве что с пожарной тревогой. Элфрида даже подскочила от неожиданности. Горацио, лежавший поперек кровати у нее в ногах, порывисто сел и разок-другой тявкнул - не в его привычках было рычать на незваного гостя и уж тем паче кусать его.
Удивленная, но ничуть не испуганная, Элфрида вылезла из постели, надела халат, завязала кушак и стала спускаться по узенькой, крутой лесенке. Входная дверь открывалась прямо в миниатюрный палисадник. Там стояла девчушка в джинсах, теннисных туфлях и куртке, с которой стекали струйки воды. Куртка была без капюшона, и голова у девочки намокла. Волосы у нее были рыжеватые, заплетенные в косички, лицо в веснушках, на щеках румянец.
- Миссис Фиппс?
Зубы у девчушки были обвиты какими-то проволочками вперемежку с железными звездочками.
- Да.
- Я - Франческа Бланделл. Мама сказала: сегодня такой ужасный день… Не придете ли вы к нам на ланч? Будет большущий кусок мяса и горы…
- Но я ведь на днях обедала у вас.
- Она сказала: вы так и скажете.
- Спасибо за приглашение. Но, видишь, я даже не одета. Я и не думала о ланче.
- Мама хотела вам позвонить, но я сказала: я съезжу на велике.
- Ты на велосипеде?
- Оставила его на дороге. Все в порядке.
Поток воды из водосточного желоба на крыше едва не окатил девочку.
- Думаю, тебе лучше зайти, - сказала Элфрида, - пока ты совсем не промокла.
- О, спасибо! - Франческа мгновенно приняла предложение.
Услыхав мирные голоса и решив, что теперь можно без опаски выходить, Горацио с важным видом спустился по лестнице. Элфрида затворила входную дверь.
- Это мой пес Горацио, - сообщила она.
- Какой симпатяга! Привет, Горацио! Мамины мопсы, когда у нас гость, тявкают целыми часами. Вы не против, если я сниму куртку?
- Нисколько. Очень разумная мысль.
Франческа расстегнула молнию и повесила куртку на столбик перил. С куртки тут же начало капать на пол.
Девчушка огляделась.
- Я все время думала, какие милые маленькие домики, но внутри никогда не была. - У девчушки были большие серые глаза, обрамленные красивыми густыми ресницами. - Когда мамочка сказала, что вы тут живете, я дождаться не могла, чтобы прийти и посмотреть. Вот и примчалась на велике. Вы не против?
- Ничуть. Только у меня ужасный беспорядок.
- А мне кажется, тут здорово.
Это, конечно, было не так. Мебели маловато, и она не в лучшем виде. Элфрида привезла из Лондона свой любимый и, увы, немного продавленный диван, викторианское кресло, медную каминную решетку, старый письменный стол, лампы, ничего не стоящие картины и уйму книг.
- Я хотела разжечь камин, но еще не успела. Хочешь чаю или кофе? Или еще чего-нибудь?
- Спасибо, нет. Я только что попила кока-колы. А куда ведет вот эта дверь?
- В кухню. Я тебе покажу.
Элфрида пошла впереди, отодвинула щеколду на деревянной двери и распахнула ее настежь. Кухня была не больше корабельного камбуза. Тут кипел небольшой котел, обогревая весь дом; деревянный шкафчик был полон посуды, под окном помещалась фаянсовая раковина, оставшееся место заполняли деревянный стол и два стула. Еще одна дверь сбоку от окна вела в огород. Ее верхняя часть была застеклена, и был виден вымощенный плиткой дворик, окаймленный узким цветочным бордюром. Только этот бордюр Элфрида и успела сделать, до клумб дело не дошло. Кое-где между плитами пробивался папоротник, а по соседской стене взбиралась жимолость.
- В такой день, как сегодня, во дворик, конечно, не тянет, но летом приятно будет посидеть в шезлонге.
- Мне у вас нравится. - Франческа с хозяйственным видом окинула взглядом кухоньку. - Холодильника у вас нет. И стиральной машины тоже. И морозильника нет.
- Да, морозильника у меня нет. Но холодильник есть, и стиральная машина тоже, они стоят в сарайчике в конце двора. А тарелки я мою в раковине - для посудомоечной машины нет места.
- А мне кажется, моя мама скорее умрет, чем станет сама мыть посуду.
- Не такой это тяжкий труд, когда живешь одна.
- Мне нравятся ваши чашки. Синие с белым.
- И мне нравятся. Каждый раз, когда мне попадается красивая чашка, я не могу удержаться и покупаю ее. Уже столько набралось, что еле в шкаф помещается.
- А что на втором этаже?
- Две комнатки и крохотная ванная. Ванна такая маленькая, что мне приходится свешивать ноги через край. А комнаты - это спальня и мастерская, там я шью. Если кто-то приезжает в гости, ему приходится спать в мастерской, рядом со швейной машинкой и лоскутками.
- Да, папа говорил мне, что вы делаете подушки. Что ж, для одного человека здесь как раз хватает места. Ну и для собаки тоже. Как в кукольном домике.
- У тебя есть кукольный домик?
- Есть, но я больше с ним не играю. У меня теперь животные. Морская свинка, ее зовут Красотка, только она сейчас не очень красивая - у нее по всей шкурке пошли какие-то ужасные пятна. Надо идти к ветеринару. И еще кролики. И пони. - Франческа сморщила нос. - Его зовут Принц, только он очень мохнатый. Пожалуй, мне пора. Мама сказала, что я до ланча должна его почистить, а его хоть целый век чисть - и все равно не вычистишь. Особенно в дождь. Спасибо, что показали мне ваш дом.
- Мне это было приятно. Спасибо, что привезла мне такое любезное приглашение.
- Вы придете?
- Конечно приду.
- Пешком?
- Нет. В такой дождь надо ехать на машине. Знаешь, где я держу свою машину? На улице.
- Это старый синий "форд-фиеста"?
- Он самый. Но старый - понятие относительное. Главное, колеса крутятся и мотор работает.
Франческа мило улыбнулась, продемонстрировав свои утыканные железками зубы.
- Значит, увидимся, - сказала она. Взяла куртку, с которой все еще капало, напялила ее на себя, высвободила косички. Элфрида открыла дверь. - Мама сказала: без четверти час.
- Я не опоздаю. И спасибо тебе, что навестила меня.
- Я к вам еще приеду, - пообещала Франческа.
Элфрида смотрела, как девочка шлепает к калитке. Минуту спустя она уже вскочила на велосипед, помахала рукой и, бешено крутя педали, помчалась по лужам. Еще мгновение - и она скрылась из вида.
Оскар, Глория и Франческа стали первыми друзьями Элфриды. Через них она познакомилась с другими. Не только с Макгири и Миллсами, но и с Фубистерами, респектабельным семейством, которое ежегодно устраивало праздник в парке, окружавшем их старый викторианский дом. И с еще одним старожилом - капитаном в отставке Бартоном-Джонсом, вдовцом, заядлым садоводом, председателем Ассоциации общественных тротуаров и ведущим певчим в церковном хоре. Бартон-Джонс, которого друзья звали просто Бобби, любил устраивать вечеринки с выпивкой и называл свою спальню каютой. Ну и, наконец, ее друзьями стали Данны - очень богатые люди, которые купили старый дом приходского священника и превратили его в чудесное, удобное обиталище с игровыми комнатами и крытым плавательным бассейном с подогретой водой.
Другие обитатели Дибтона, из тех, что поскромнее, входили в жизнь Элфриды постепенно, один за другим, вместе с повседневными заботами и делами: миссис Дженнингс, хозяйка деревенского магазина и почты; мистер Ходкинс, который раз в неделю объезжал всех жителей деревни на своем мясном фургончике (он придерживался твердых политических воззрений, а также был надежным источником новостей и сплетен), Альберт Меддоуз, который отозвался на ее объявление (почтовую карточку, выставленную в витрине миссис Дженнингс) о том, что она нуждается в помощи садовника, и при том, что оказался одноруким, энергично взялся за дело.