Приспущенные флаги и пурпурно-белые заграждения, возведенные для завтрашней торжественной похоронной процессии, напомнили нам о национальном трауре - смерть наступила на следующий же день после нашего приключения с соколом у того исторического дома. Лорд Малквист остроумно говорил о славе и величии - хотелось бы мне передать ту легкость, с которой он обращался со словами. Помнится, он упомянул какого-то французского короля - по-видимому, одного из Людовиков, - который заявил, будто история мира есть "ничто".
На Трафальгарской площади шло множество других приготовлений к похоронам. Лорд Малквист вспомнил, что лорд Нельсон копировал свою одежду с нарядов, которые носили его (лорда Малквиста) предки. Лорд Малквист также цитировал поэтов: "Никто не остров" и т. д.
Впрочем, вскоре после этого произошел несчастный случай. Когда мы спускались по Пэлл-Мэлл, женщина из толпы с непонятной мне целью бросилась под нашу карету, и лошади понесли. Бедный кучер - по имени О'Хара - мог лишь направить их по Сент-Джеймс и Пиккадилли, так как пыл их ни в коей мере не угасал.
Так получилось, что когда мы подъезжали к "Риду", оттуда вышла леди Малквист, но нас она не заметила, а мы не смогли остановиться. Мы увидели, что она свернула в Грин-парк, и там - второе из двух примечательных совпадений - мы мельком заметили Ролло! И опять мы не смогли остановиться. На Парк-лейн мы едва избежали серьезного столкновения, но к этому времени лошади уже устали, и О'Харе удалось увести их с большой дороги совсем рядом с моим домом. Перед домом мы обнаружили еще одну лошадь, и мне показалось, что серые с облегчением обнаружили подобное себе существо, ибо они наконец остановились перед моей дверью.
Мы с лордом Малквистом прошли в дом, где я имел честь представить ему свою жену Джейн. Она ублажала своего друга, мистера Джонса, а вскоре прибыл и второй господин, также на лошади. Он был знаком с мистером Джонсом. Они с мистером Джонсом отбыли верхом. Тем временем человек на осле тоже остановился перед моим домом, и мы пригласили его присоединиться к нам.
Лорд Малквист прекрасно поладил с Джейн, и тотчас было решено, что обед в клубе может подождать и до следующего дня.
Надеюсь, завтра я смогу уделить больше внимания беседе с лордом Малквистом - в действительности сегодня я сделал некоторые заметки, но, к сожалению, позже моя записная книжка погибла в огне.
Глава четвертая
Зритель как герой
I
Написание дневника отняло у Муна много времени. Он сидел на кухне и печатал. Джейн домой не вернулась.
Между предложениями он раздумывал, иногда подолгу, пытаясь вспомнить позабытые разговоры, но мог проследить лишь общее развитие событий, в которые больше не верил. Лорд Малквист дал ему понять, что дневник должен скрывать свою денежную подоплеку, - это должен быть якобы личный дневник, в котором девятый граф играет случайную, хотя и главенствующую роль. Но Мун решил не упоминать ни бомбу, ни смерть Мари и генерала. Он полагал, что генерал тоже умер. Пока он печатал, бомба лежала у его локтя и довольно тикала, металлический ключ уходил в плоское днище, медленно, словно часовая стрелка, поворачиваясь в сторону забвения. Мун точно не заметил, когда нажал пусковую кнопку, но подсчитал, что время у него есть примерно до десяти или половины одиннадцатого утра. Спешить некуда.
* * *
Когда охватившее его записную книжку пламя погасло, Мун изумленно уставился на три тела на ковре (только Воскресший Христос подавал какие-либо признаки жизни - вдруг начинал бормотать, невнятно протестуя), уселся посреди лестницы в центре дома, прижал к себе бомбу и сидел тихо, как мышка, пока часом позже вода из переполненной ванны не проложила себе путь по устилавшему лестницу ковру и не добралась до него.
Сырость просочилась в его оцепенение и привела его в чувство. Он замерз. Он поднялся и почувствовал ступнями холод. Из ковра выжималась вода и смягчала засыхающую рану. Наверху ему пришлось идти вброд. Закрыв краны, он опять почувствовал, что мнимую тишину нарушает безмолвие.
В спальне он оделся очень тщательно, как будто одевал кого-то другого, кто был им. Серый костюм (его лучший, для встреч с аристократией) мокрой грудой валялся на полу. Он выбрал наугад одну из трех пар брюк и один из двух пиджаков, висевших в шкафу. Одевшись, он прохромал вниз, сжимая бомбу. Порезы на руках и на лице засохли. Нога еще побаливала, но он втиснул ее в туфлю, не разматывая платка, так что хвосты узла бились о голую лодыжку. Он проголодался.
На кухне в раковину хлестала вода из крана, но потопа не было. Пылали горелки, тихо рокотала колонка. Мун положил бомбу на стол и утихомирил кухню. Бомба тикала тихо и мягко, будто ее завернули в байковое одеяло. Мун попытался подражать ей, легонько цокая языком о нёбо.
На столе красовалась неряшливая куча банок свинины с бобами. Мун вскрыл две банки и вывалил содержимое на сковородку, к которой прилипли холодные жирные бобы с прошлого раза. Он включил плиту, подошел к окну и вдохнул деревенский воздух, который накатывался к нему от далеких холмов через длинную серую лужайку.
Покончив с едой, Мун вернулся в гостиную. Воскресший Христос все еще пребывал в пьяном обмороке, но уже храпел. Генерал лежал у кресла, вздыбив окровавленные волосы. Мун едва взглянул на него, а вот на Мари смотрел несколько секунд. Вся ее верхняя одежда сбилась в жгут под ребрами. Голый живот выглядел гладким и живым, будто вот-вот втянется воронкой пупка. Мун посмотрел на него. ("Ты спокойна, ласкова, молода и мила, и я предсказываю тебе долгую счастливую жизнь, если тебе не прострелят твою маленькую грудку".) Он наклонился поправить ее платье, одернул до колен юбку.
Он взял с письменного стола чистый лист бумаги и отыскал затерханную копирку. Взвалил кучу бумаги на портативную пишущую машинку, отнес все это на кухню и поставил машинку рядом с бомбой. В какое-то мгновение от воспоминаний его на микросекунду охватил смертельный ужас, и страх вернул его к жизни. Он заглянул в прихожую и прокрался к лестнице. Посмотрел наверх, но никого не увидел. У двери в гостиную опять замер, впрыгнул в комнату и резко заглянул за дверь. Никого. Мун подошел к Воскресшему Христу и пнул его в спину.
- Вставай, - сказал Мун. - Ты не спишь.
Воскресший Христос лежал неподвижно.
- Ты притворяешься, я знаю. Ты встал и выключил музыку.
Воскресший Христос продолжал дрыхнуть с раззявленным ртом.
- Кто выключил музыку? - рявкнул Мун.
Он оглянулся. Шкала радио мерцала зеленым. Кнопка на проигрывателе горела красным. Он вспомнил, что вертушка проигрывателя останавливается автоматически. Когда он включил приемник, голоса и музыка смешались. Он вернул иглу на место и услышал, как станция с тихим потрескиванием исчезла из эфира.
Мун вернулся на кухню и принялся печатать свой дневник.
"29 января. По своей привычке проснулся поздно…"
Печатал он плохо, а когда приходилось обдумывать предложения, обнаружил, что у него нет стиля и все выходит напыщенным. Он решил, что для его целей это сгодится. Но утрата записной книжки изрядно все затрудняла. Что-то он не мог вспомнить: краткую речь лорда Малквиста перед домом умирающего героя; цвет его смокинга; разговоры о его книге, жене, оладьях. Все это Мун запамятовал и был достаточно честен, чтобы чувствовать себя виноватым. Он полагал, что результаты работы первого дня придутся девятому графу не по вкусу. Джейн вернулась домой голая и зареванная. Он соблазнил ее стоя, прижав к стене.
И тут его разбудил Воскресший Христос.
Он тряс Муна за плечо, что-то безумно бормоча.
- Эй!
Мун сел на стуле. Он уснул за столом. Чувствовал он себя отвратительно, лицо затекло и побледнело.
- Эй! Тут произошло смертоубивство! Говорю вам, по всей лавочке валяются трупы!
- Ничего страшного, - сказал Мун. - Я в курсе.
Он подошел к раковине и плеснул водой в лицо. Нога затекла и болела.
- Тогда кто это сделал?
Мун прохромал мимо него в гостиную. Все краски в комнате выглядели выцветшими. Мари и генерал лежали там, где он их оставил. Повсюду валялись осколки разбитой бутылки и овчарки. Мун не знал, что делать.
"Для таких случаев должна быть специальная служба. Пришлите сюда несколько парней, пока не вернулась моя жена. Трупы ее раздражают. Они и меня раздражают. Не хочу иметь с этим ничего общего. Я буду наверху, а когда спущусь, все должно быть в порядке. Чек пришлю по почте".
- Это не я, так-растак, я человек мирный.
- Ты был пьян, - сказал Мун. - Откуда тебе знать?
Воскресший Христос посмотрел на него и в долгом дружеском отрицании выпустил из щек воздух. Он покачал головой:
- Что я… слушьте, я никогда их прежде не видел.
- Не бери в голову, - сказал Мун. - Избавься от них и прибери здесь. Моя жена скоро вернется.
- Избавиться от них?
- Да. Я буду наверху, чек пришлю… я тебе заплачу.
- Обождите минутку, ваша честь, обождите минутку - от тел не так-то легко избавиться. К тому же при чем тут я, я их вовсе не убивал.
- Я этого и не говорил.
- Правда? - Воскресший Христос с надеждой и мольбой посмотрел на него.
- Я сказал, что если бы их убил ты, ты бы этого не знал, потому что был пьян.
- Но я не убивал.
- Тогда все в порядке. Я звоню в полицию.
- В полицию? Да, еще минутку, сэр, я не знаю, что мне…
- Они знают, что делать, - сказал Мун. - Это их работа.
Он выглянул в окно. Начинало светать. Осел стоя спал у ограды.
- Слушьте, я хочу сказать, у меня нет опыта… я не знаю, как это сделать, - сказал Воскресший Христос.
- Это довольно легко. Просто вытащи их на улицу, найди какое-нибудь место и там брось.
Воскресший Христос опять покачал головой:
- Ничего я в этом не понимаю. Нельзя же ходить по улицам и таскать вот так тела.
- Не думаю, - сказал Мун. Он так не думал. Несмотря ни на что. - Мне надо здесь прибраться, - добавил он.
Мун сдвинул к стенам всю мебель с ковра. Подтащил генерала к Мари и набросил на них ковер. Так-то лучше. После долгой возни ему удалось довольно туго завернуть оба тела в ковер.
- Принеси веревку.
Воскресший Христос осмотрелся, пытаясь понять, где в комнате лежит веревка.
- А где вы держите веревки, ваша честь?
- Мы не держим веревок, - сказал Мун. - Не знаю.
Он раздраженно прошел на кухню. Он никогда нигде не видел ни кусочка веревки. Поднялся наверх и вернулся с поясом от халата Джейн и с кожаным ремнем. Он перевязал свернутый ковер с обоих концов, соорудив семифутовую рождественскую шутиху.
- Вот так, - сказал Мун. - Поехали.
Воскресший Христос бросил на него испуганный взгляд и замямлил:
- Я не могу… я не… не думаете же вы…
- На осла, - сказал Мун.
Он ухватился за один конец ковра, а Воскресший Христос с сомнением взялся за другой. Концы оторвались от земли довольно легко, но середина покоилась на полу.
Они выпустили концы.
- Приведи осла, - сказал Мун.
- Привести? Куда?
- Сюда. Приведи.
Воскресший Христос выглядел так, будто вот-вот расплачется. Но он вышел, а Мун уселся на ковер. Вспомнил, что сидит на Мари, поэтому встал и посмотрел в окно на Воскресшего Христа. Тот за уздечку втягивал осла по ступенькам. Осел вошел в комнату и встал у камина, чувствуя себя как дома, словно в детской сказке. Мун и Воскресший Христос боком взвалили ковер ослу на спину. Он угрожающе закачался.
- Тебе придется сесть сверху, - решил Мун. - Иначе они свалятся.
Воскресший Христос стиснул его руку и взмолился:
- Слушьте, ваша честь, я ж не знаю, куда их везти… меня в любую минуту могут остановить, в любую. Что я им скажу?
- Что ты торговец коврами. Армянин. По-английски не говоришь.
- Но я Воскресший Христос!.. Дело дрянь. Мун и забыл.
- Ну так и скажи им это.
Ковер доставал Воскресшему Христу до плеч.
- Я не могу туда залезть, сэр, - пожаловался он.
Мун подвел осла к стулу с прямой спинкой. Воскресший Христос забрался на стул, словно на собственный эшафот, и перекинул ногу через чудовищное седло.
- Ей-ей, как на верблюде каком-нибудь. - Он опасливо глянул вниз.
Мун вывел осла в прихожую. "Хвала Воскресшему Аллаху. Если я кому-нибудь понадоблюсь, найдете меня в Британском музее, я буду описывать черепки, пока мимо летят годы. С меня и прошлого хватит". Передняя дверь распахнулась, и в проеме нарисовался Долговязый Джон Убоище: ноги врозь, шляпа прямо, левая рука расслабленно висит у бедра. Убоище стрелял с левой руки.
Увидев его, Воскресший Христос тихо вскрикнул.
- Рановато пока, - сказал Убоище. Он внимательно посмотрел на идущего к нему через прихожую осла. - Славно. - Он взял у Муна уздечку и остановил осла. - Занятно.
Мун смотрел. Он тут ни при чем, он просто зритель. Это личная точка зрения.
Воскресший Христос молчал.
- Не понимаю, - сказал Убоище. - Чем он торгует? Фильмами об Иисусе?
- Коврами, - сказал Воскресший Христос. - Я не говорить по-английски, я американец. - Ему удалось изобразить некоторую надменность, но под взглядом Убоища она увяла.
- Всю ночь?
- Да, ваша честь.
Лицо Убоища пыталось передать чувства, которые он не мог выразить словами. Его рука, стремительная, как гремучая змея, дернулась, и револьвер со стуком упал на пол. Он наклонился, подхватил его одним плавным движением, выпрямился и прицелился Воскресшему Христу в грудь.
- Не стреляйте! - взвизгнул Воскресший Христос.
- Ты кувыркался на своем ковре с моей кралей? - проскрежетал Убоище.
- Я никогда ее прежде не видел, - пропищал Воскресший Христос. - Ваша честь, я маленько перебрал огненной водицы и ничегошеньки не помню.
Лицо Убоища расплылось. Он опустил револьвер.
- Ради тебя. - Он разрыдался. - Ради грязного плюгавого неотесанного торговца коврами. Я убью эту сучку.
Он выпустил уздечку, с криком и слезами бросился наверх и исчез на лестничной площадке. Мун пнул осла по задним ногам, и тот размашисто вышел в дверь и спустился по ступенькам. Воскресший Христос чуть не упал, но осел вовремя выровнялся. Мун смотрел, как они враскачку удаляются по улице.
Он слышал, как Убоище распахивает и захлопывает двери и орет: "Фертилити!"
- Ее здесь нет, - сказал Мун, когда снова увидел ковбоя.
Убоище уселся на верхнюю ступеньку и разрыдался в рубашку. Мун поднялся и сел рядом с ним. Убоище подвинулся. Мун ждал, пока он не перестанет плакать. Они сидели на верхней ступеньке.
Убоище шмыгнул носом, вытер глаза рукавом и почесал голову дулом револьвера. Сунул револьвер обратно в кобуру.
- Вот тебе и женщины, - сказал он. - Никогда не догадаешься. Подумать только - этот грязный карлик в ночнушке. Он хоть настоящий?
- Настоящий кто? - спросил Мун.
- Вот это-то я и хочу знать.
"Вот это-то я и хочу знать. Настоящий кто?"
- Скажу вам честно, старина, - сказал Убоище, и мозг Муна отметил нотки нерешительности в его голосе, пока тот не продолжил: - Эта девушка ужасно ко мне относилась, я не стыжусь признаться, что она и вправду мне нравилась, но она играла со мной, понимаете - играла со мной, в игры играла, - да, времечко было то еще…
- А я и вправду вам поверил. Значит, вы не настоящий ковбой? - спросил Мун.
- Боже правый, нет, - ответил Убоище. - Но учтите - мне нравится быть ковбоем.
- А… мистеру Джонсу?
- Тоже. - Он вопросительно посмотрел на Муна: - Вы же не думаете, что он ей нравится, а?
- Нет, не думаю.
Несколько секунд они сидели молча. Мун пытался все переосмыслить, но безуспешно. Убоище вздохнул:
- Знаете, эта девушка… Она мучила меня так, что я и врагу не пожелал бы… ну, Джасперу-то пожелал бы.
- Как вы ее встретили?
- Ну, видите ли, это наш район. Мы ездим по двое. О, она нас привлекла, она была восхитительна. Веселая, знаете ли… - Он задумался. - Едва я ее увидел, так про остальных и думать забыл. - Он плаксиво шмыгнул носом. - Я прошел сущий ад - не спал, не прятался.
- На вашем месте я бы ее бросил, - посоветовал Мун. - Она того не стоит.
- Вы здесь работаете?
- Нет. Вообще-то да, работаю, но у меня, знаете ли, все иначе: я на ней женат.
- На ком?
- На Джейн.
- На Фертилити? - уставился на него Долговязый Джон. - Она мне сказала, что ее мужа убили на дуэли.
- Ничего страшного, - сказал Мун, благодарный Убоищу за то, что тот смутился. - Она такая.
- Все время?
Мун серьезно над этим задумался.
- Да.
- Тогда почему вы с этим миритесь, я бы ее убил.
- Я люблю ее, - сказал Мун, отчаянно оплакивая в душе свою любовь.
- Я вас понимаю, - произнес Убоище.
- Знаете, между ней и этим парнем на осле ничего не было, - сказал Мун.
- Правда?
- Правда, - успокоил его Мун. - Он перепутал. Подумал, что вы говорите о чем-то другом. - Тут он вспомнил. - Мари мертва. Вы убили Мари.
- То есть? Я не видел Мари со вчерашнего дня, - повернулся к нему Убоище.
- Вы застрелили ее через окно.
- Мари?
- Попали ей в грудь.
Убоище тихо присвистнул:
- Господи, какой ужас! Бедная девушка.
- Да, - сказал Мун.
- Где она?
- Он увез ее на осле. В ковре. - Он решил ничего не говорить о генерале.
- Старушка Мари, - сказал Убоище. - Знаете, я никого раньше не убивал.
- Ее вот убили, - сказал Мун.
Смех, да и только.
"- Мари мертва. Ты убил ее, - ровно сказал он, хотя все его существо переполняла ненависть к этому убийце с ледяными глазами.
- Нет, - захныкал Убоище. - Я не видел Мари со вчерашнего дня.
- Ты застрелил ее через окно.
Он протянул руку и железной хваткой стиснул горло сопливого мерзавца. "Грязная крыса!" - процедил он и одним рывком…"
Но он мог только смотреть. Он зритель.
"К тому же если и есть слова, которые можно процедить, "грязная крыса" к ним не относятся".
- Ваш жеребец на улице?
- Кобыла, - сказал Убоище. - Это кобыла.
- Я не вижу ее на улице.
- В конце концов я с нее слез, а она просто пошла дальше. Как заводная. Не думаю, что это настоящий жеребец или кобыла. Думаю, она заводная. Бог знает, где она теперь. Наверняка ушла в море.
- Вы кино снимаете? - спросил Мун.
- Хотелось бы. Этим я бы не прочь заняться.
- Да. Простите, запамятовал ваше имя.
- Д. Дж. Убоище. Надо бы устроиться в кино.
- В кино нет настоящих пуль, - предупредил Мун.
- В кино они без надобности, - сказал Убоище.
Мун чувствовал себя так, будто разговор - это гиря на веревке, которую ему приходится волочить в одиночку. Он неловко встал и спустился по лестнице, одолевая здоровой ногой по одной ступеньке зараз.
- Ногу поранили? - участливо поинтересовался Убоище.
- Нет, - ответил Мун. - Просто еще не привык к новым шпорам. - Он улыбнулся улыбкой невинного лунатика, которому в психушке поручают всякую мелкую работу. - Порезался.
- Дайте-ка взглянуть.