- Вот доподлинные слова великого Белого царя, обращенные к нашему правителю. - Тут он замолк на миг, а потом гаркнул что было мочи:- Царь сказал: "Пошел прочь, болван!"
Грохнул общий хохот. Все так и покатились со смеху. Хоть глашатай произнес царские слова по-русски, а русский мы тогда плохо знали, но это смогли разобрать. А кто и не понял, тому разъяснили, благо разъяснить это нетрудно.
- Чему смеетесь, глупцы безмозглые? - орал глашатай. - Из таких высоких уст даже ругань услышать - это великая честь. Это честь большая, чем услышать сто похвал от каждого из вас, голодранцев.
Но народ продолжал хохотать, и даже вечером, разъезжаясь с базара, люди все повторяли вслух по-русски слово "болван" и опять заливались смехом. Но на душе у каждого было грустно. Будто каждый потерял какую-то дорогую вещь.
В другой раз - это уже лет через двадцать, когда пришла Советская власть, а я служил у Бегнияза-аксакала, ходил у него то ли в конюхах, то ли в кучерах. И вот привез я Бегнияза в Чимбай. Он пошел по своим делам в какую-то контору, а я тем временем придерживал лошадей. И вдруг опять, как тогда в детстве, на базар влетел всадник на саврасом коне туркменской породы. Он галопом проскакал мимо рядов торговцев и, остановившись, крикнул:
- Эй, люди! Тише! Слушайте все!.. Слушайте, что я вам скажу!
Все, конечно, замолкли, сгрудились вокруг всадника и стали слушать. Ну и я как все. А он и говорит:
- Наш Аллаяр Досназаров побывал в самом красном городе мира - в Москве. Там он видел великого товарища Ленина, и сам великий товарищ Ленин говорил с ним.
Тут уж всяк мигом язык прикусил, уши навострил и дыхание даже притаил. Такую новость, сами понимаете, нельзя пропустить. А глашатай продолжал, стоя на стременах, словно на трибуне:
- Вот как это было. Наш Аллаяр Досназаров шел мимо большого красного дворца, который называется Кремыл. Вдруг его кто-то окликает. "Товарищ! - кричит ему. - Товарищ! Вы не каракалпак ли?"
Наш Аллаяр Досназаров обернулся и видит возле себя открытый самоходный тарантас, а в нем сидит сам великий товарищ Ленин и машет ему рукой. Досназаров сперва страшно разволновался.
- Ой-бой! Еще бы! - сочувственно воскликнул кто-то в толпе.
- Но наш Аллаяр Досназаров справился со своим волнением, - пояснил глашатай. - Он подошел к самоходному тарантасу и сказал: "Да, я каракалпак. И хочу доложить вам, что мы, каракалпаки, со всей душою приняли Советскую власть, потому что в прошлой жизни много натерпелись и от будущей жизни ждем теперь только хорошего". "Знаю, знаю, - ответил великий товарищ Ленин. - Каракалпаки - один из древнейших народов, и хотя вы малочисленны, но должны стать самостоятельной республикой. Это вековая мечта вашего парода, и скоро эта мечта осуществится".
Что тут началось! Кто плачет от радости, кто в пляс пустился. Кто кричит: "Да здравствует!" - кто кричит: "Рахмет!" Какая уж тут торговля. Все перемешалось…
И вот что я вам скажу: так все и случилось. Прошло не так уж много времени, и Каракалпакия стала автономной. Вот.
Рассказ местного коше-бия. А теперь послушайте, как это происходило. На большом курултае был, конечно, Аллаяр Досназаров. Слушает он речи выступающих и замечает, что о каракалпаках никто не говорит. И тогда со своего места задает вопрос:
- Кто имеет право забывать о нас, о каракалпаках?
А в ответ ему чей-то голос спрашивает эдак недоуменно:
- Что еще за каракалпаки? Откуда мог взяться такой народ?
Тут все разом зашумели.
- Каракалпаки - это просто хорезмские узбеки, живущие на берегу Аральского моря. Их так прозвали из-за черных шапок, которые они любят носить! - кричит один.
- Нет, это из казахских племен, - возражает другой.
- Нет, - оспаривает третий, - это те же туркмены, но немного оказашенные.
- И никакие они не туркмены, - не соглашается четвертый, - а двойники киргизов. Только киргизы носят белые шапки, а каракалпаки - черные.
И вдруг раздается такой возглас:
- А вообще самостоятельная ли это национальность - каракалпаки?
Ну тут уж Досназаров не вытерпел и, не дожидаясь приглашения, вышел на трибуну и ко всем обратился с такой пламенной речью:
Товарищи! - сказал он. - Друзья!! Каракалпакский народ был и есть. О его судьбе знал сам великий вождь мирового пролетариата товарищ Ленин. И сам товарищ Ленин говорил, что нам нужна автономия.
И здесь какой-то недотепа подает голос и спрашивает:
- А скажите-ка, Досназаров, к какому языку близок язык каракалпаков?
Досназаров, ни секунды не замешкавшись, отвечает:
- Наш предок, известный бий Маман, говорил, что языки каракалпаков, узбеков, казахов, киргизов, азербайджанцев, татар, башкир, кумыков и ногайцев схожи, как лепешки из единого теста, но у каждой лепешки свой бок подрумянен.
- Что-то ничего я не слыхал об истории и культуре каракалпаков, - опять раздается тот же голос.
И вот послушайте, как ответил ему Досназаров. Он сказал:
- Конечно. Откуда же такому человеку, который ничего не знает о самих каракалпаках, знать об истории и культуре этого народа. Но как узбекам дорог их великий поэт Навои, как казахам дорог их Абай, как дорог украинцам Шевченко, а русским - поэт Пушкин, так же точно поэт Бердах, живший в прошлом веке, дорог нам, каракалпакам.
- Да, да, Бердах, - подхватили в зале. А Досназаров продолжал:
- Как у любого народа есть свои песни, так есть они и у нас. - И он пропел с трибуны "Бозатау" и спросил: - Чья это песня? Может, узбеков, казахов или киргизов?
- Нет, - крикнули из зала, - у нас нет такой песни!
- Вот видите, - сказал Досназаров. - Это наша культура. А что касается истории каракалпаков, то я вот так объясню: каким был для России Петр Первый, таким же для нас был бий Маман. Петр Первый открыл окно российского дома в Европу, а Маман открыл полог каракалпакской юрты в Россию. Если же говорить о деятелях революции, то заявляю без лишней скромности: как Файзулла Ходжаев боролся за честь узбеков, Сакен Сайфуллин боролся за честь казахов, Кайгысыз Атабаев боролся за честь туркмен, так за честь каракалпаков боролся я - Аллаяр Досназаров. И каждому это известно!
- Известно! Знаем, знаем! Истинно так! - поддержали в зале.
- И самое главное, - продолжал Досназаров, - что о каракалпаках знал товарищ Ленин и он же говорил о необходимости предоставить нам самостоятельность!
Тут все поднялись с мест и стали хлопать. Раздались возгласы:
- Немедленно предоставить каракалпакам автономию!
А когда начали голосовать, то за это предложение все подняли не одну, а сразу две руки.
Местный коше-бий закончил свой рассказ, и мой дедушка обратился к начальнику загса:
- В основе всех этих рассказов конечно же лежит истинная правда, но правда и в том, что мы с внуком пришли сюда, чтобы получить бумагу. Выпишите метрику, и нам надо спешить обратно домой, путь не близок.
- Хакимнияз-ага, - сказал заведующий загсом, - метрику выписать недолго, но надо, чтобы она была правильной. Дата рождения этого парня пока не установлена. Это, конечно, не его вина, он истинный сын своего народа, но даже о происхождении каракалпаков, как видите, мы тоже можем судить не по документам, а лишь по устным преданиям. Что же, попробуем по вашим словам определить, когда родился этот джигит. Назовите три памятные вам приметы того года, когда он появился на свет.
Дедушка сразу посолиднел, огладил ладонью свою белую бороду и начал почти торжественно:
- Тулепберген - первенец среди моих внуков, поэтому если я даже и забыл девять десятых своей жизни, то преотлично помню все, что связано с началом его жизни. Вот памятные мне приметы: он родился в год лошади; в год распределения сапог; он родился в год, когда пронесся слух, что поэта Хамау Хакимзаде религиозные мракобесы убили "каменным бураном" в городе Шахмардане. Об этом я помню хорошо по двум причинам. Первая - Хамза был моим тезкой, он - Хакимзаде Ниязи, а я ведь тоже зовусь Хакимом-Ниязом. Вторая причина в том, что мы с ним встречались в городе Ходжейли, когда он собирал сирот-беспризорников на базаре, у входа в рыбожарню.
- Та-а-ак, - раздумчиво протянул заведующий загсом. - Ниязи убили в 1929 году. А что это был за год по лунному календарю? - спросил он у сидящего рядом аксакала, которого я принял за местного коше-бия.
Аксакал подумал, пересчитал пальцы и подтвердил:
- Он самый и был годом лошади.
- Молодцы все же наши предки. - Начальник загса аж ладонью по столу хлопнул в радостном возбуждении. - Молодцы! Считать не умели, так ведь придумали выход, решили каждому году дать название одного из двенадцати животных. Нельзя же при определении возраста ошибиться сразу на целых двенадцать лет. Да и в самих названиях животных, видимо, есть свой смысл… Год зайца, год собаки, коровы, свиньи, мыши… Считается, будто младенец, появившийся в тот или иной год, усваивает признаки того или иного животного. Если так, то повезло тебе, парень, родиться в год лошади. Надежная животина. Всё на ней - и пахать, и междурядья обрабатывать, и арбу тащить, и весть любую по степи не пешие, а конные разносят.
- Да, - согласился дедушка. - И то еще в расчет примите, что он старший из внуков. Остальные пойдут за ним. А за конем, известное дело, всегда идти легче. Да и семейную арбу тащить поможет.
- Еще и то хорошо, - продолжал заведующий, - что лошадь - не жвачное животное. Это я тебе, джигит, говорю. Ты тоже не превращай никакое дело в жвачку. Тянуть да мусолить - хуже нет.
- Очень верно сказали, уважаемый, - подхватил дедушка. - Давайте и с этим делом не тянуть.
- Тянуть не станем, - согласился заведующий, - но сначала объясните, что это за третья примета: год распределения сапог?
Объяснение моего дедушки. В тот день, когда родился мой старший внук Тулепберген, к нашему дому подскакал нарочный и ну кричать:
- Все мигом на собрание по распределению сапог! А надо сказать, что кооперация тогда только-только начиналась. Колхозов еще не было, а были артели и товарищества по совместной обработке земли. Вот и в нашем ауле такая артель завелась. На собрания в те годы мы ходили с охотой, там всегда что-нибудь интересное или важное услышишь. Ну я, значит, и заторопился, несмотря на то что в доме такое событие - рождение внука.
Прихожу и вижу, что все члены артели уже в полном сборе. А во главе - наш председатель, Генжемурат-батрак. Сидит он за столом, покрытым красной тканью, и говорит собравшимся:
- Земляки мои и товарищи! Из района прибыли сапоги для членов нашей артели. Нам надлежит их распределить. Если вы не возражаете, то я, как председатель, возьму себе одну пару. Ведь мне приходится всюду ходить, не жалея ног и обуви. Можно ли считать, что одна пара принадлежит мне?
- Можно! Принадлежит! - закричали все.
- Если так, голосуйте. Проголосовали.
Он говорит своему сыну, который вел протокол:
- Запиши это. Друзья мои, земляки, аульчане! - продолжал председатель. - Как вам известно, все трудности по работе со мной на равных делит моя жена Турсун. Если из района приходят важные вести, а меня нет в правлении, то не кто-то, а именно моя жена Турсун обегает все поля и участки, но обязательно найдет меня. Правильно я говорю?
- Верно! Правильно!
- Вот, вы все подтвердили правоту моих слов, и, думаю, не будет возражений, если еще одну пару сапог вы разрешите отдать ей, моей жене Турсун.
- Пусть берет! Отдаем! - И подняли руки.
- Друзья мои и сотоварищи по артели! Не тайна для вас, что мой сын Толыбай тоже во многом помогает мне - вашему председателю. Он присматривает за рыжим конем, на котором я езжу, он посещает ликбез и вот, смотрите, может уже вести протокол нашего собрания. Уверен, среди вас не найдется человека, который стал бы возражать против того, чтобы третью пару сапог отдать ему - моему сыну и секретарю нашего собрания Толыбаю.
- Да, да! И ему положены сапоги! - закричали кругом и опять проголосовали единогласно.
- А теперь, товарищи, - сказал Генжемурат-батрак, - считаю собрание законченным. Все присланные из района сапоги мы уже распределили.
- Как так? Обман! Неправильно! - заголосили все.
- Никакого обмана. Кто сказал: ((Неправильно"? - строго спросил председатель. - Вес по правилам, все по закону. Вы же сами голосовали.
- Но мы же не знали, что сапог всего три пары. Ты, Генжемурат, не предупредил нас.
- Вот здесь вы, товарищи, правы, это была маленькая ошибка с моей стороны, и я ее признаю.
- Отменить решение! Давай снова голосовать!
- Нельзя, нельзя, друзья мои и земляки, - объяснил председатель, сделав очень серьезное лицо. - Это невозможно. Ваше единодушное решение уже внесено в протокол. А протокол, - он поднял палец, - это документ. Кто же нам позволит отменять документы?
Начальник загса расхохотался.
- Вот, - продолжал дедушка, - там ничего нельзя было поделать потому, что бумага была уже написана. А теперь мы с внуком ничего не можем поделать потому, что бумага еще не написана. Видите, как нелегко все получается.
- Не беспокойтесь, Хакимнияз-ага. Смотрите, я уже беру бланки, и сейчас мы оформим и узаконим дату рождения вашего внука. Кстати, почему вы назвали его Тулепбергеном?
- Детей у меня много, а сыновей среди них было двое. Старшего нарекли Каипбергеном, а младшего Тулепбергеном, но он еще в детстве заболел и умер. А потому, когда на свет появился первенец среди моих внуков, я, не раздумывая долго, решил дать новорожденному имя моего младшего сына. Бог как бы заплатил мне одним мальчиком за другого. Ведь имя Тулепберген и значит - оплаченный, возмещенный, отданный вместо взятого. К тому же имя внука созвучно с именем отца.
- Итак, - сказал начальник загса, - нам осталось только выяснить день и месяц рождения Тулепбергена Каипбергенова.
- Он родился весной, - сказал дедушка.
- Весной, это хорошо, - почему-то обрадовался начальник загса. Он подошел к стене, на которой висел отрывной календарь, и стал его листать. - Смотрите, Хакимняяз-ага, смотри, Тулепберген, какой из этих дней вам больше правится?
- Подождите, уважаемый, - остановил его дедушка. - Зачем моему внуку вносить в бумагу "черный" день, давайте впишем ему "красный".
- Это правильно, - поддержал его аксакал.
- Красные - это праздники, - пояснил начальник загса. - Больше всего их в мае. Но праздники уж очень крупные: Первомай, День нашей Победы - даты все очень ответственные…
Тут встал местный коше-бий:
- Давайте день его рождения выберу я, - сказал он. - Услышав все, о чем вы говорили, я понял, что метрика выдается мальчику не по письменным справкам, а по устным. А раз так, то пусть и днем его рождения считается день радио, поскольку радио - это то, чему мы верили на слово.
Так и порешили.
Заведующий заполнил метрику и передал мне.
- Вот, Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов. Ты, значит, родился 7 мая 1929 года в ауле Шортанбай. Не забывай.
8
Земля без человека - сирота беспризорная. Человек без земли - тоже сирота беспризорная.
Шортанбай. Название аулу дала речка, вернее, канал. Был он когда-то полноводным. Не зря же назывался Шортанбай, что значит "богатый щуками". Щуки на маловодье и безрыбье не заведутся. И аул был многолюдный. Прошли годы, обезводела река, обезлюдел аул. Можно неделю провести здесь и не встретить ни единой души. Но все же мне дороги эти места. Я и теперь могу часами стоять на бывшем берегу бывшего канала, а сухие колючки с этой земли для меня дороже цветущих тюльпанов.
В детстве родной аул казался мне если и не пупом земли, то по меньшей мере центром всей Каракалпакии. И не случайно казался. Если в нашем ауле кто-нибудь умирал или в каком-то из домов затевалась свадьба, то гонцов рассылали во все стороны и потом на поминки или на свадьбу люди съезжались в аул со всех сторон. А уж ежели все дороги от него расходятся и все пути в нем, в моем ауле Шортанбай, сходятся, то как же ему и не быть пупом земли?
Ну а наш дом, разумеется, казался мне сердцем всего Шортанбая. Если у нас радость, то и весь аул смеялся и веселился вместе с нами. Если у нас беда, то и весь Шортанбай горевал. Когда же в нашем доме вспыхивали ссоры и перепалки, начинались выяснения отношений между дедушкой и моим отцом, бабушкой и моей матерью, то стоило хоть кому-то повысить голос, как непременно кто-нибудь (чаще дедушка) тут же напоминал: "Тише, а то соседи узнают и разнесут по всему свету"- или просто: "Да не ори ты на всю Каракалпакию".
В результате у меня выработался некий - как бы это сказать-то по-современному? - аулоцентризм, что ли? Я думал, что если захочешь понять мир, то сперва надо понять свой Шортанбай. Честно говоря, я и сейчас держусь того же мнения. Разумеется, я вырос, повзрослел, поездил по миру, повидал людей и селения, в том числе и крупные города. Разумеется, ныне взгляды мои расширились, углубились и (что там еще со взглядами происходит?}, скажем, усложнились, обогатились и прочее, прочее, прочее. Да и Шортанбая моего давно уже нет ни на земле, ни на карте. И все-таки… Все-таки я и сегодня убежден: родной аул - центр мира. Все пути ведут к нему, все дороги из него исходят, и мимо него мне не пройти. Никак и никогда.
Каждое поколение само строит свою жизнь, но ведь еще и достраивает то, что заложено предками, и, в свою очередь, закладывает фундамент, на котором потомки будут возводить свою судьбу. И все наши строения опираются на общую почву - на родную землю. Земля объединяет всех, кто жил на ней, живет ныне и будет жить впредь.
У нас есть поговорка: "И беглец молит: "Помоги, господи", и преследователь взывает: "Господи, помоги". А еще в наших преданиях сказано: "Земля - бог, она творит навеки". Поэтому, слегка переиначив поговорку, можно сказать: и тот, кто в землю труд свой и надежды вложил, заклинает: "Помоги, земля", и тот, кто хочет взять от нее побольше, повторит: "Помоги, земля". Однако ныне уже и земля сама обращается к человеку с просьбой: "Помоги!"