* * *
- А вы теперь куда? - Янив Лефен угрюмо ковырялся вилкой в тарелке с омлетом.
Берл ухмыльнулся: - А тебе-то какая разница? Ты, бижу, и так знаешь больше, чем нужно человеку с твоим здоровьем. Того и гляди, простудишься до смерти.
Они сидели в кафе на привокзальной площади Шарлеруа. Каждый ждал своего поезда: Лефен - в парижский аэропорт, чтобы попытаться купить там билет на тель-авивский рейс, Берл - в Намюр, по дороге в Цюрих. Вообще говоря, он мог бы уехать и раньше - через Льеж и Кельн, но отчего-то Берлу хотелось убедиться, что парнишка сел на поезд живым и невредимым. Его мучило нехорошее предчувствие; Берл справлялся с ним, напялив на себя маску циничного ковбоя из залихватского вестерна.
В кафе было довольно много народа для такого раннего часа. Люди коротали минуты ожидания, шурша газетой над чашкой кофе с круасоном. В углу над стойкой бормотал телевизор. Туристский сезон уже ушел и забрал с собой до следующего года шумных улыбчивых парней с огромными рюкзаками за спиной и заспанных девиц в обтягивающих шортах, в тяжелых армейских ботинках с волочащимися по полу шнурками. Где ты, где, летняя безмятежность европейского вокзала? Теперь, когда пора отпусков закончилась, утреннее привокзальное кафе целиком принадлежало озабоченным типам человеческой породы: коммивояжерам, клеркам, секретаршам. Они поминутно поглядывали на часы, автоматическими жестами поправляли галстуки, одергивали юбки, барабанили по столу нетерпеливыми пальцами. Разве что парочка бритоголовых, татуированных, затянутых в кожу рокеров за соседним столом несколько выделялась из общей картины. Эти никуда не торопились, да и поезда им тоже были без надобности, судя по двум обвешанным фенечками и кожаной бахромой "харлеям", возвышавшимся на тротуаре рядом с кафе.
- Вашими стараниями… - мрачно сказал Янив.
- Что? - не понял Берл.
- Вашими стараниями простужусь, - повторил Лефен. - Пока вы не объявились, все у меня было тип-топ. Еще годик, и получил бы гражданство. Эх…
Берл насмешливо прищурился: - Ну, получил бы. А потом?
- А что потом? Жил бы, как нормальные люди в нормальной стране. Не как вы там, в вашей помойной яме… - глаза Янива блеснули злобой. - Ненавижу вашу гадскую страну, жару, бескультурье, вечную войну, оккупацию чужой земли, нацистскую армию… ненавижу!
Последнее слово он почти выкрикнул, так что многие в кафе обернулись на незнакомые звуки ивритской речи. Бритоголовый за соседним столиком наклонился и что-то сказал своему напарнику, отчего последний немедленно захихикал, поглядывая на Янива маленькими круглыми глазками.
Берл с сожалением покачал головой: - Надо бы тебя отшлепать, бижу, да жаль, времени нету.
- Вот-вот! - ожесточенно подхватил Лефен. - Все вы там такие. Чуть что - насилие. Фашисты!
На этот раз обернулись посмотреть почти все посетители. Последнее слово было им явно знакомо.
- Не шуми, - сказал Берл благодушно. - Ты просто дурак, бижу. Аквариумный карась, которому в море захотелось. Ты думаешь, тебя где-нибудь ждут? Ты думаешь, что кому-нибудь здесь нужен? Ты думаешь, у тебя есть выбор? Дудки, бижу. На самом деле нет его у тебя, этого выбора, понял? Нету!
Бармен прибавил громкости телевизору. Шел восьмичасовой выпуск новостей.
- Глупости… - возразил Янив. - Выбор всегда есть. Каждый человек вправе выбирать то, что ему больше нравится. Мне вот нравятся длинноногие европейские блондинки, а не крашеные марокканки. На кой черт мне тогда жить в Израиле?
Берл улыбнулся. Большинство женщин в кафе были и в самом деле блондинками.
- Ладно… - начал он, но Янив вдруг насторожился и поднял палец, будто призывая ко вниманию. Берл обернулся к телевизору. На экране красовался обугленный остов машины на площади перед "Метрополем".
"…произошла около половины седьмого… - сказал диктор за кадром. - …когда буксировщик инспекторского отдела брюссельского муниципалитета пытался отбуксировать автомобиль "опель-вектра", припаркованный в запрещенном месте на площади Брукер, напротив отеля "Метрополь". Машина взорвалась сразу после начала движения. Инспектор получил небольшие телесные повреждения и тяжелый шок".
Дымящаяся "вектра" сменилась растрепанным человеком в форме и на носилках. Он беззвучно разевал рот и вращал глазами.
- Все-таки здорово, что это оказался инспектор, - Берл с удовольствием хлопнул ладонью по столу. - Теперь хотя бы поймет, в какой шок мы впадаем после их идиотских штрафов!
- Моя машина… - растерянно прошептал Янив.
"Двумя часами раньше… - продолжил диктор, - …район гостиницы был разбужен грохотом выстрелов. Прибывшая на место полиция обнаружила такси с двумя застреленными людьми. По словам главы полицейского управления, господина Дебриля, оба были буквально нашпигованы пулями…"
На экране возник господин Дебриль, осаждаемый репортерами.
- Что за чушь… - пробормотал Берл. - Нашпигованы пулями… Я и выстрелил-то всего четыре раза, причем особо не целясь…
Наверняка врет полиция. Практически невозможно убить двух человек четырьмя быстрыми пистолетными выстрелами по движущейся машине. Допустим, он мог попасть водителю в голову, но в того, что на заднем сиденье, Берл стрелял уже абсолютно наугад. Ранил - это возможно, даже скорее всего, но так, чтобы насмерть… Точно врут. А если не врут? А если не врут, то плохо дело. Берл бросил быстрый взгляд по сторонам. Если не врут, то остается одно: кто-то просто убрал раненых киллеров, застрелил уверенно и хладнокровно, не смущаясь надвигающимся воем полицейских сирен, нашпиговал пулями, чтобы не попали живьем под любопытные следовательские глаза.
Это что же тогда получается? Слежка за Лефеном, минирование его машины, засада в Ватерлоо, нападение из такси, казнь неудачливых киллеров, и все это - в течение всего лишь нескольких часов! Кстати, телефонная паника Липса и длительная пауза в течение его разговора с Лефеном могли свидетельствовать о том, что рядом с чиновником в тот момент находился еще кто-то. Кто-то очень страшный и очень убедительный. То есть, за относительно короткое время преследователи успели организовать сложную многоуровневую операцию. То есть… то есть можно поставить двадцать евро против одного шекеля, что подобных профессионалов трудно ввести в заблуждение наивными трюками со сменой такси. Они должны были находиться где-то здесь, рядом, возможно, прямо в этом кафе, за соседним столиком.
Берл обвел кафе внимательным взглядом. Почти неотличимые друг от друга мужчины в одинаковых костюмах мышиного цвета, с одинаковыми газетами, с одинаковыми чашками кофе на одинаковых столах. Женщины в одинаковой строгой униформе бизнесвумен - мышиные юбки до колена, мышиные пиджаки с накладными плечами. Молодая официантка, щебечущая за стойкой с одним из коммивояжеров. Пожилая официантка, разносящая на подносе омлеты и кофе. Безучастный бармен. Двое рокеров, нахально ухмыльнувшиеся в ответ на его быстро проскользнувший взгляд. Берл перевел глаза на телевизор. Лицо полицейского начальника господина Дебриля напоминало рыжую ромашку, с лепестками микрофонов, тянущихся к нему со всех сторон.
"Еще рано говорить о результатах расследования, - говорил он, зачем-то скосившись вверх и вбок, как будто зачитывал текст по висевшей там, сбоку и вверху, шпаргалке. - Скорее всего, речь идет об обычной мафиозной разборке. Но некоторые обстоятельства позволяют предположить участие иностранцев".
Соседний рокер торжествующе жахнул кулаком по столу:
- Так я и знал! Наверняка евреи! Чтоб они все передохли!
"Мм-м-м… - замялся на экране ромашковый господин Дебриль, отвечая на неслышный, но, видимо, каверзный вопрос корреспондента. - Я не могу сейчас ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию".
Камера вернулась в студию. Солидный диктор в костюме мышиного цвета кивнул квадратным лицом.
"Тем не менее… - сказал он, как бы продолжая последнюю фразу полицейского начальника, - …нам стало известно из надежного источника, что сгоревшая машина принадлежала гражданину Израиля. Не исключено, что в ближайшие часы полиция объявит розыск".
Лефен судорожно вцепился в берлову руку.
- Ну?! Что я вам говорил?! - взревел рокер. Он смотрел прямо на Берла наглым, вызывающим взглядом. Мышиные люди подняли головы от газет и дружно улыбнулись.
Берл тоже улыбнулся - Яниву, успокаивающе: - Перестань, бижу. Отпусти мою руку. Неровен час, люди подумают, что ты собираешься устроить мне романтическую сцену ревности. Кстати, ты что-то говорил насчет выбора…
Телевизионный диктор скорбно пожевал губами, как бы подготавливая зрителей к новым неприятностям.
"К сожалению, этим не исчерпываются трагические события минувшей ночи. Высокопоставленный чиновник Европейской комиссии, господин Райт Липс выпал с балкона своей квартиры на шестнадцатом этаже, как полагают, вследствие внезапной остановки сердца. Его бездыханное тело было обнаружено на рассвете муниципальными работниками… А теперь я передаю слово нашему спортивному корреспонденту…"
Люди в кафе, как по команде, отложили газеты в сторону и повернулись к экрану. Янив сидел без движения, бледный, как смерть. Берл шумно перевел дух:
- Ну вот, а еще говорят, что в Европе ничего не происходит. Скажи, тут всегда выпуски новостей такие интересные? Начинает напоминать Израиль…
- Эй, вы!
Рокеры за соседним столом, очевидно, решили перейти к более активным действиям. Они пока еще сидели, но всем своим воинственным видом демонстрировали готовность немедленно броситься в драку. Берл облегченно вздохнул. Теперь, когда враг окончательно проявился, все стало намного проще. Теперь можно спокойно действовать по обстановке, не гадая, откуда последует удар. Он, не торопясь, повернулся к забиякам.
- Привет, парни. Чего это вы так слабо татуированы? Курточки-то, небось тоже кожаные? Как же это они у вас без тату, а? Вы их, небось и не снимаете никогда… - Берл втянул носом воздух. - И не моетесь тоже.
- Жиды вонючие, - ожесточенно процедил старший рокер и встал. Ростом он был не ниже Берла. - Мало мы вас в войну давили. Все лезете и лезете, как клопы.
- Ты думаешь, что ты сильный, да? - сказал Берл, тоже поднимаясь со стула. - Ты не сильный, бижу, ты просто жирный.
Никто в кафе даже не повернул головы. По телевизору передавали результаты скачек. Только бармен забеспокоился по понятным причинам.
- Эй, ребята! - крикнул он. - Мне тут не нужно проблем. Если думаете разбираться, выходите наружу!
Берл величественно кивнул.
- Ты пока тут посиди, ладно? Я сейчас вернусь… - он потрепал по щеке оцепеневшего Лефена и повернулся к рокерам. Второй, тот, что помладше, продолжал сидеть. Это никак не могло устроить Берла. Он не собирался оставлять его наедине с Янивом. - Только чур, выходите оба, вдвоем. Две ягодицы одной задницы не должны разлучаться, правда? Что, сдрейфили, карманные гитлеры?
Второй рокер вскочил, опрокинув стул.
Берл почуял неладное уже во дворе за кафешкой, когда старший рокер широко размахнулся, норовя ударить его в лицо. На такие замахи профессионалы просто не способны. Скорее всего, их никто не посылал! Это были, действительно, настоящие рокеры, самые обычные татуированные нацики, имя которым легион. Вырубив первого быстрым ударом по кадыку, Берл легко уклонился от велосипедной цепи, которую вытащил младший, сбил его с ног, заломил назад руку и уселся сверху. Надо бы все-таки спросить, для очистки совести.
- Кто вас послал? - проговорил он, выкручивая рокеру локоть. - Говори быстро, а то сломаю. Ну?
- Нет, не ломай! - взмолился парень, елозя щекой по дорожной грязи. - Я скажу… баба просила, двести монет дала… за драку…
- Какая баба?
- Ну эта… - прохрипел рокер. - Из кафе… официантка…
У Берла заныло в животе. Он вскочил и бегом бросился назад. Янив сидел облокотившись на стол, положив голову на сплетенные руки. Берл тряхнул его за плечо. Голова Лефена мотнулась и повисла, упершись подбородком в грудь и уставив бессмысленно вытаращенный глаз на мир, гражданство в котором так и осталось заветной, но не исполненной мечтой. Парень был мертв. Берл снова опустил его на стол и окинул кафе диким взглядом. Все головы были повернуты к телевизору, который передавал погоду. Берл схватил за локоть ближайшего клерка в мышином костюме: - Извините, господин… кто-нибудь подходил к моему другу, пока меня не было?
- Что? - удивленно откликнулся тот. - Вас не было?.. Не знаю, не обратил внимания… Хотя, погодите… девушка принесла ему стакан воды.
- Какая девушка?
- Как это - какая?.. Официантка, какая же еще…
Берл бросился к стойке, к бармену.
- Официантка… - проговорил он, задыхаясь. - Где ваша официантка? Молодая?
- Молодая? - недоуменно переспросил бармен. - У нас одна-единственная официантка. И я не уверен, что она такая уж молодая. Жанет!
Пожилая женщина с подносом обернулась из другого конца кафе.
- Нет-нет, - заторопился Берл. - Я имею в виду другую, блондинку… она еще сидела там, у стойки, рядом вон с тем господином…
Бармен покачал головой: - Но это никакая не официантка, господин. Она была одета очень похоже, это верно. Передник и наколка… я, честно говоря, и сам удивился. Но, понимаете, я не могу диктовать своим клиентам форму одежды. Каждый одевается, как хочет, у нас свободная страна…
За окном затрещали мотоциклы. Помятые рокеры отъезжали на своих "харлеях" от греха подальше.
- Здорово вы их отделали, - усмехнулся бармен. - Даже в одиночку, без друга… А он у вас что-то устал. Еще кофе?
- Нет, налейте двойную "мартеля"… ага, спасибо… А мой друг пусть немного поспит, - Берл одним движением опрокинул в рот янтарную жидкость. - Наверное, видит во сне блондинок. Он их, знаете, очень любит, длинноногих блондинок. Таких, как эта девушка, которая одевается под официантку. Могу поспорить, что ее ноги были последним, на что он пялился перед… ээ-э… перед сном…
Бармен равнодушно кивнул. Берл поставил бокал и вышел из кафе, не оглядываясь. Конечно, его "вели", он чувствовал это всем своим существом. Причем "вели" тонко, чисто, большим количеством высокопрофессиональных людей. Бороться с такой слежкой было очень трудно. Да он и не собирался с ней бороться. Слежка означала контакт, а потерять контакт Берл боялся не меньше своих преследователей. Он также понимал, что пока ему не угрожает никакая опасность. Они его ни за что не тронут. Потому что им нужно выяснить, кто он, точно так же, как ему нужно выяснить, кто они. А еще - потому что им нужен слиток, а добраться до слитка они могут только через него.
СВИДЕТЕЛЬ № 5
Меня зовут Швайншафер. Ничего, господин судья, ничего, улыбайтесь. Ничего страшного. Все улыбаются, а судья что - не человек? Гм… хотя вы… гм… про вас-то я не знаю, но - все равно. Я привык. Не фамилия красит человека, а человек фамилию. Так мой папаша говорил, царствие ему небесное. Род у нас древний, и все Швайншаферы. Были такие, что хотели поменять, да только ничего путного из этого не вышло. Люди-то помнят, людей-то не обманешь. Даже за море уезжали, только чтобы фамилию поменять. И что вы думаете - один черт… извините, сорвалось… я хотел сказать - все равно как-то узнавали. Один уехал в Америку, назвался Беккер. Год прожил, другой, все нормально. Даже булочную открыл, чтобы, значит, никаких подозрений. Вот, мол, до чего я настоящий Беккер!
Только фигушки, накось, вык… гм… извините, господин судья, разговор у меня грубый, необразованный. Что возьмешь с деревенского полицейского? Короче, узнали. Как?.. откуда?.. никто так и не понял. Сорока принесла на хвосте. А уж как узнали, так жизни ему не стало никакой. Засмеяли. Какой ты, говорят, булочник?! Ты же свиней пасешь! Чем ты их погоняешь - багетами? Детям в школе проходу не дают… Беда! Пришлось все взад менять. Продал булочную за бесценок, да и вернулся домой. Швайншафером вернулся, как и был. Как и все мы.
А откуда все идет? - Я вам расскажу. Лет триста назад, а может, и четыреста шло по тем швейцарским местам войско императора. Тогда большая война была, голодуха. Ну и, значит, послали одного солдатика найти для роты жратвы какой-никакой. Это так говорится "найти", господин судья, а на самом-то деле - какое там "найти"! Украсть. Такое безобразие, понимаете. Обычное для голодной армии. В другом месте взяли бы силой. Но в кантоне Вале жили тогда такие ребята - лучше не трожь. За себя постоять умели. Ссориться с ними никто не хотел. Ну, солдатик и умыкнул парочку свиней - вывел потихоньку из хлева, да и погнал в свою роту. Погоняет он их, значит, хворостиной, и тут выходят к нему из-за дерева двое крепких местных парней с дубинками. Стой, говорят, где стоишь. Ты что тут, такой-сякой, с соседскими свиньями делаешь? Солдатик струхнул. Все, думает, кранты. Прибьют тут же, и поминай, как звали. "Я, - говорит. - Я… я…" А они ему: "Видим, что ты. А вот соседские свиньи тут при чем?" И дубинками поигрывают, а сами здоровые, как кабаны. Тут с отчаяния он и ляпнул: "Пасу я их! Соседу вашему помогаю!" Ну, парни, конечно, сразу с копыт попадали. Со смеху. Потому что, где это слыхано, господин судья, чтобы свиней пасли? Полчаса смеялись, пока он, бедняга перед ними навытяжку стоял вместе с крадеными свиньями. А потом и говорят: "Ладно, - говорят, - свинячий пастух. За то, что развеселил ты нас, останешься жить. Но за то, что свиней крадешь, придется тебе побатрачить у нашего викария, во искупление грехов. Годик поработаешь, а потом посмотрим, куда тебя девать. Попробуешь сбежать - догоним, и тогда уже точно порешим. А зваться тебе теперь Швайншафер - свинячий пастух". Вот, оттуда и пошел наш крепкий род, господин судья, от того, самого первого Швайншафера.
Годик он отбатрачил, не беда, да так здесь и прижился. Женился на местной дурнушке, которую замуж никто не брал, завел дом, ну и пошло, и пошло… грошик к грошику золотой копит.
Но из бедности все равно не вылезали - ни он, ни дети его, ни внуки, ни правнуки. Уж больно фамилия несуразная. Так в батраках и ходили. Пока не сподобил милосердный Господь очередного Швайншафера на великое открытие.
Он, значит, рассудил так. Зачем противиться Господней воле? Если уж дал нам Создатель такую фамилию, то так тому и быть - надо пасти свиней. Вопрос только - зачем? Ведь, когда свинья в хлеву валяется, то сало у ней мягкое, нежное, особенно, если зерном кормить. А ежели, наоборот, гонять ее, беднягу, по горкам, то сала, считай что и нету, одно мясо жилистое, как у дикого кабана. Но в том-то и дело, господин судья, что тот умный наш предок придумал пасти свиней слоями. Да, да, то, что слышите - слоями! То есть, месяц дает ей в хлеву отдыхать, а потом месяц по косогору гоняет, прилечь не дает, пасет, то есть. А потом - снова в хлев, во как! Вся округа над ним смеялась. Прямо покатывались, какими только словами не обзывали. А он молчал. Все равно обиднее Швайншафера придумать ничего невозможно. Зато потом, когда зимой заколол он своих свинок и продал ихние окорока на ярмарке в Сьоне, смеялся уже он один, а все остальные молчали. Потому что и сало тоже вышло слоями, как он и думал, тот самый великий Швайншафер! И шло это сало на ярмарке втрое дороже обычного!