Это звучало дико, господин судья. Совершенно нерационально. Я, хоть и человек искусства, но мистики абсолютно не перевариваю. Америка, страна беженцев и иммигрантов, должна была их взять, без сомнений. Тем более что телеграмма, которую отправили президенту Рузвельту, попала прямиком в газеты - для большей верности, чтобы не затерялась среди других бумаг на столе самого занятого в мире человека. Но, тем не менее, она затерялась, господин судья, можете себе такое представить? Там, на столе Овального кабинета, в ворохе опросов общественного мнения. Президент могучей державы молчал, как скромный мышонок в своей норке. Молчал, когда "Сент-Луис" лег в дрейф последней надежды прямо напротив сияющего огнями Майами, молчал, когда катера американской береговой охраны отогнали нас, как паршивого пса, от беспечных берегов Флориды, молчал, когда, отчаявшись, капитан взял, наконец, курс назад, на смерть, на Гамбург!
Так что прав оказался Йосеф, а не я, умудренный опытом лабух. Мы плыли через Атлантический океан, и он казался уже деревенской речки - так стремительно приближалась к нам старая подлая Европа, распахнув ворота своих концлагерей, дыша огнем своих крематориев, истекая газом своих душегубок. Мы возвращались туда, молча склонившись над тарелками, пассажиры и члены экипажа, евреи и прочие, Йосеф и я, с глазами, устремленными вовнутрь… с тем лишь отличием, что я видел внутри только стыд и смятение, а он что-то другое, о чем никогда не говорил, да и кто расскажет?
Чудо произошло на самом подходе к Британским островам. Четыре европейские страны согласились предоставить пассажирам "Сент-Луиса" временное убежище до окончательного выезда на постоянное жительство в Соединенные Штаты. В совместном заявлении они особо упирали на временность и исключительность принятого решения, дабы сотни тысяч остальных германских евреев ошибочно не истолковали его, как готовность спасти от Гитлера и их. Йосеф и Ханна сошли на берег в Антверпене. У ханниных родителей были родственники в Брюсселе, поэтому чиновники оставили их в Бельгии. Я сошел вместе с ними. У профессионального лабуха везде есть связи, и мне без особого труда удалось пристроить мальчика в приличный брюссельский ресторан. Какая-никакая, а работа.
На "Сент-Луис" я не вернулся. Честно говоря, при одной мысли об этом судне у меня начинало ныть в животе. Распрощался с Йосефом, пожелал ему удачи и рассказал, как найти меня в Нью-Йорке. По самым пессимистичным расчетам, он должен был оказаться там не позже, чем через два года.
- Не расстраивайся, мальчуган, - сказал я ему. - Мы еще сбацаем вместе твоего любимого "Эль Манисеро"!
Как же! Не расстраивайся… я сам с трудом сдерживал слезы, а паренек только улыбался своей грустной улыбкой. Может, они и впрямь марсиане, господин судья? Больше мы с Йосефом не встречались.
Я отплыл из Бельгии в августе 39-го. А еще через восемь месяцев туда вошел Гитлер. Вот и все, господин судья. Единственное, что у меня осталось на память о том путешествии - это аллергия на корабельный гимн, "Сент-Луис Блюз". Стыдно сказать, но в первый раз меня стошнило прямо на клавиатуру. Что ж, как я уже отмечал, у каждого из нас - свои человеческие странности.
ГЛАВА III
К своему непосредственному начальнику Берл относился сложно. С одной стороны, Мудрец раздражал его своим безграничным занудством, своими бесконечными претензиями, которые с первого взгляда выглядели просто дурацкими, на второй - оказывались еще более дурацкими и только с третьего захода в них обнаруживалось некое рациональное зерно. Но до третьего взгляда в суматохе событий, как правило, не доходило, что, естественно, не добавляло теплоты к их взаимоотношениям. Так или иначе, по изобилию взаимных уколов, деловые разговоры между Берлом и руководителем Службы больше напоминали фехтовальный поединок. Подобное положение дел, очевидно, вполне устраивало Мудреца, который странным макаром получал удовольствие как от собственных удач, так и от уколов противника, что бесило Берла дополнительным образом.
С другой стороны, Берл привык к этому дышащему на ладан старичку в толстенных очках, к его длинным жалобам на здоровье, к его убаюкивающей манере разговора, из которой вдруг неожиданно выскакивало, как стилет из бархатного рукава, острое и блестяще продуманное лезвие оперативного плана. Он мог сколько угодно жаловаться на занудство Мудреца, но, в конце концов, именно это занудство, эта педантичная подготовка, о большей части которой Берл имел весьма отдаленное понятие, не раз и не два выручали его из довольно неприятных ситуаций.
На встречу Берл ехал в плохом настроении. Он знал, что Мудрец редко что делает просто так - в особенности, когда требуется выбрать место встречи. Если уж ему, с его больными коленками взбрело в голову ковылять по лесным тропинкам вместо того, чтобы спокойно сидеть в кондиционированном кафе, попивая любимый тыквенный сок, то для этого наверняка существовали весьма серьезные причины. Неужели будет делиться воспоминаниями о своем героическом прошлом? Парк назывался "Иерусалимский Лес" и располагался с тыльной стороны горы Герцля, вплотную примыкая к военному кладбищу и "Яд-ва-Шем" - музею, посвященному жертвам Катастрофы. Он и впрямь больше походил на лес - по своему свободному характеру, не стесненному чрезмерным вмешательством садовника. О парке, пожалуй, напоминали только мусорные баки, водопроводные краны и врытые в землю столики для пикников.
Берл миновал ворота, проехал по асфальтовой дорожке до небольшой площадки и припарковался рядом с машиной Мудреца.
"Тоже "тойота", - подумал он, выходя и оглядываясь в поисках старика. - Везет мне на них в последнее время".
Сопоставление дряхлого интеллигентного начальника и синайского бедуина выглядело забавно само по себе, и Берл слегка развеселился. Вредный старикан, конечно, давно заметил его, но не торопился окликнуть. Остановившись у кромки деревьев, Берл с наслаждением вдохнул горьковатый иерусалимский воздух, пахнущий сосновой хвоей и солнечной пылью. В конце недели и по праздникам это место кишело любителями пикников, водка лилась рекой, запахи стейков и шашлыков заглушали аромат сосен, а дым мангалов возносился прямиком ко Всевышнему. Но сейчас, в этот будний день, парк был абсолютно пуст.
Лес карабкался в гору вверх от площадки. Приглядевшись, Берл обнаружил знакомую фигуру за одним из расставленных по склону деревянных столов и стал подниматься, хватаясь за ветки и ловко перемахивая с камня на камень. Мудрец сидел, сложив перед собой маленькие морщинистые руки, и скорбно смотрел на приближающегося подчиненного.
- Здравствуйте, Хаим, - сказал Берл, с многозначительным звяканьем ставя на стол сумку для пикника. - Ума не приложу, как вы сюда взобрались. Дайте угадать… неужели фуникулер? Но где же тогда вагончики?
- Очень остроумно, - хмыкнул Мудрец. - Я пришел по тропинке, как и все нормальные люди.
Слово "нормальные" он выделил особо.
Берл благожелательно улыбнулся: - Вы же знаете, что нормы я обычно не выполняю. Оттого и кочую с завода на завод. Но где же ваша сумка, Хаим? Доставайте продукты. Гулять, так гулять.
- Какие продукты?
- В это место обычно приезжают только на пикник, - невинно заметил Берл, расстегивая сумку. - Отчего бы и нам не расслабиться?
Он последовательно выставил на стол хлеб, сыр, фрукты и плоскую бутылку Мартеля. Старик с изумлением наблюдал за его действиями.
"Один-ноль в мою пользу"… - подумал Берл и добавил вслух:
- А это специально для вас, Хаим.
На стол со стуком стала бутыль тыквенного сока. Нижняя челюсть Мудреца дернулась, но он вовремя поймал ее, не доводя до полного отвисания. Старый хрыч умел держать удар.
"Все равно два-ноль", - торжествующе отметил Берл про себя и достал бокал. - Вы не возражаете, если я буду пить из хрусталя? Мартель как-то не согласуется с одноразовыми стаканчиками. Но я все-таки захватил и их, специально для вас. Зачем лишать старого человека привычной посуды?
Берл заботливо положил стопку пластиковых стаканов поближе к начальнику. Мудрец только скрипнул всем телом. Три-ноль! Театральным жестом отбросив в кусты пустую сумку, Берл плеснул себе коньяку и дружелюбно наклонился над столом:
- Что же вы все молчите, Хаим? То, что вы заявились на пикник без продуктов, еще куда ни шло, хотя тоже не очень красиво - так я еще, чего доброго, подумаю, что вы скуповаты. Но если выяснится, что у вас нету даже слов, то я совсем заскучаю…
Инициатива была захвачена всерьез и надолго. Старик все так же молча достал из кармана клетчатый носовой платок и вытер обширную лысину.
- Я одного не пойму, - сказал он скрипучим голосом. - Чему вы так радуетесь? Задание-то, по большому счету, провалено. Тот кусок металла, который вы приволокли из Дааба, не может заменить информацию об источнике.
- Металла? - обиженно переспросил Берл. - Золота!
- А золото - не металл? - сварливо парировал Мудрец. - Чему вас только в школе учили?
Он явно приходил в себя.
- В школе меня учили многому, - терпеливо возразил Берл. - Например, тому, что, если помножить вес этого куска в унциях на пятьсот долларов, что является нынешней рыночной ценой золота, то стоимость его составляет примерно двести тысяч американских баксов. Или я ошибаюсь?
Старик фыркнул и, раздраженно вытащив стаканчик из затянутой в полиэтилен стопки, налил себе сока из бутылки.
- Нет, вы правы в своих вычислениях. Но позволю себе заметить, что от вас ожидается вовсе не проявление недюжинных способностей в области арифметики. Нам нужны сведения об источнике, Берл, понимаете? Об источнике. То есть, именно то, чего вы не принесли. Двести тысяч - это, конечно, деньги. Но кого они волнуют, Берл? Завтра же из Европы отправится еще один слиток, а за ним еще и еще. Куда? Кому? Откуда? Единственное известное нам звено - Збейди - уничтожено. Уничтожено кем, позвольте спросить? А? Молчите?.. Уничтожено вами, Берл, причем самым безответственным образом. Зачем?
Берл молчал, крутя янтарную жидкость по широкому дну бокала. Мудрец был прав, как ни посмотри. Главной целью являлся белобрысый, с ним и нужно было оставаться. Не спускать с него глаз, не отлучаться ни на минутку, охранять и тщательно фиксировать каждый контакт. Он же, как полный идиот, погнался за Збейди, которого, наоборот, следовало оставить в покое. Вздохнув, он проглотил коньяк.
- Хорошо, - сказал он. - Признаю. Виноват. Но поймите и вы меня, Хаим. Курьер выглядел явным любителем, случайной импровизацией, одноразовым мальчиком на побегушках. Я был уверен, что он никуда от меня не денется.
Старик снял очки и протер их все тем же клетчатым носовым платком. Очки имели прямо-таки монументальный вид: массивная роговая оправа, толстенные стекла со сложными накладками, мощные черные дужки. Без них карие навыкате глаза Мудреца выглядели какими-то детскими.
- Вы знаете, в чем ваша главная беда, Берл? - старик снова водрузил очки на крупный мясистый нос и взял со стола персик. - Вы чересчур подвержены инстинкту охотника. Вид убегающей добычи рождает в вас совершенно излишний зуд. Запомните: не все то, что бежит, подлежит автоматическому преследованию…
Берл налил себе еще. Мудрец молчал, ожидая ответа.
- Послушайте, Хаим, - Берл говорил с видом оскорбленного достоинства. - Не выставляйте меня, пожалуйста, гепардом-однолеткой. Конечно, я совершил ошибку, согласен. Но вовсе не потому, что забыл о курьере, погнавшись неизвестно за чем. Я просто недооценил уровень противника. Ничто не указывало на то, что за пареньком ведется слежка. Более того, мне и в голову не могло прийти, что его станут убивать. Повторяю, мальчик был случайным любителем, не более того. Информация, которой он владел, не могла угрожать из-за своей минимальности. В этой ситуации убийство приносит намного больше вреда, потому что привлекает внимание. Разве не так?
Старик молчал, сосредоточенно пережевывая персик. При этом во рту у него что-то ритмично щелкало.
- Да и вообще, - продолжил Берл более уверенно. - Разве моя ошибка не стала, среди прочего, следствием полного отсутствия предварительной информации? Разве не вы должны были ориентировать меня заранее? Я действовал абсолютно вслепую, а теперь вы же рассказываете мне сказки про инстинкт охотника! Мне кажется, что вы, Хаим, с таким же успехом можете отнести провал и на свой счет.
Мудрец подумал и кивнул головой.
- Ладно, Береле, - сказал он, резко меняя тон на сугубо мягкий и доверительный. - Кто старое помянет, тому глаз вон. Давайте смотреть вперед, а не оглядываться назад.
- Давайте, - согласился Берл. - Но, оглядываясь на прощание, скажу вам еще кое-что. Те, кто убрали паренька, сделали это действительно мастерски. Я почти уверен, что официальной причиной смерти так и запишут внезапную остановку сердца. Разве что родственники будут настаивать на вскрытии. Да даже если и вскроют, не исключено, что найдут яд какого-нибудь морского скорпиона. Не повезло парню, накололся, нелепая случайность… Я ж вам говорю: настоящие профессионалы работали. Так что и я вполне мог бы не заметить, кто его там кольнул под водой. И что бы тогда у нас осталось? Вообще ничего. Ни одного факта. А так - хотя бы слиток и телефонный номер. Вот и получается, что не зря я за Збейди погнался. Что скажете?.. Эй, Хаим!..
Старик молчал, вхолостую двигая челюстями и уставившись не то на Берла, не то через его плечо - на лесистую долину в распадке иерусалимских гор, где жаркий полдень дрожал высокой и чистой нотой над верхушками сосен. Зрачки Мудреца метались в роговой оправе, фокусируясь на всех объектах одновременно, и ни на одном объекте в отдельности. Как всегда в таких случаях, Берл почувствовал неловкость. Болезнь старика - кстати, одна из многих - именовалась красивым словом "астигматизм", но временами Берл готов был поклясться, что Мудрец совершенно сознательно использовал затейливый танец собственных зрачков для того, чтобы сбить собеседника с толку. Обычно в этой ситуации люди терялись и принимались нести абсолютно незапланированную чушь. Но Берл был стреляный воробей. Он просто снова плеснул себе коньяку и приготовился ждать, сколько потребуется.
Внизу под ними послышался шум мотора; подъехала машина, постояла, будто сомневаясь, стоит ли выпускать своих пассажиров из кондиционированного салона в горячую сухость сосен, и наконец отважилась. Оставив двигатель включенным, вышла пара, он и она. Женщина потянулась, выгнувшись всем телом и заведя руки за спину, словно собиралась взлететь над обрывом и плыть себе дальше в компании ястребов, а мужчина принялся фотографировать, приседая, вставая на одно колено, кренясь и приподымаясь на цыпочки. Мудрец сокрушенно вздохнул.
- Не сочтите меня параноиком, Берл, - сказал он. - Но это факт: они преследуют меня повсюду. Повсюду. Уже больше шестидесяти лет.
Берл озадаченно взглянул вниз.
- Извините, Хаим, но женщине на вид не больше тридцати. Мужчина, правда…
- При чем тут эти люди? - раздраженно перебил старик. - Я говорю не о них! Получено заключение по вашему слитку. Этот брусок отлит в Берлине. В нацистской Германии. На нем стоит клеймо Прусского Государственного Монетного Двора. И год - 1938.
- Что ж, тогда все сходится, - Берл бодро прихлопнул ладонью по столу. - Немецкий курьер, немецкие газеты, немецкий слиток, немецкий банк. Вот вам и источник!
- Глупости! - презрительно фыркнул Мудрец. - Если бы вы хоть немного интересовались новейшей историей, то знали бы, что ничего из этого не следует. Ровным счетом ничего. Во время войны немцы ограбили многие европейские банки. Золото вывозили из Франции, Бельгии, Люксембурга, Нидерландов… Потом их заставили все это вернуть. С избытком, включая репарации. Ваш слиток мог оказаться в любом банке Европы, даже мира.
Внизу хлопнули дверцы; машина дернулась и уехала. Над лесом снова повисла жаркая тишина, составленная из монотонного скрежета цикад, сухого шелеста сосен и отдаленного монотонного гула автомобильной магистрали.
- Хорошо, - не выдержал Берл. - Убедили. В любом банке мира. Что вы теперь от меня хотите?
Он снова плеснул себе коньяку.
- Вы слишком много пьете, - брюзгливо заметил старик.
- Ага, - кивнул Берл. - Завтра же перехожу на тыквенный сок и заодно уже заказываю очки. Чтобы совсем уже походить на обожаемого начальника. Знаете, Хаим, сегодня вы меня совсем заклевали. И то не так, и это не эдак.
Мудрец неожиданно улыбнулся и сменил тон.
- Что вы, Береле, - сказал он примиряюще. - Вовсе нет. В общем, вы правы - все могло кончиться намного хуже. А так хоть слиток…
- И телефонный номер, - напомнил Берл.
Мудрец пренебрежительно скривился.
- Номер, скорее всего, пустышка. Турагентство под названием "Колумб" в Дюссельдорфе. Хотя, забежать туда тоже не вредно.
- Вы хотите, чтобы я ехал в Дюссельдорф?
- Нет, - покачал головой старик. - В Брюссель. Видите ли, у нас есть догадки относительно вероятных европейских источников. Всего лишь догадки, причем смутные. Надеюсь, слиток поможет сделать более конкретные заключения. Вот ориентировка… - Он положил на стол пухлый конверт. - Вылет послезавтра. Используйте оставшееся время, чтобы походить по тель-авивским кафе на улицах Шенкин и Дизенгоф. Свежая терминология местных борцов за мир во всем мире очень вам пригодится.
Он встал, закряхтел, разминая ноги. Беседа закончилась. Берл сунул конверт в сумку.
- Скажите, Хаим, - сказал он как можно небрежнее. - Что вы имели в виду, когда сказали, что они преследуют вас повсюду? Ну, про шестьдесят лет?
Мудрец снял очки, подул на них, хотел надеть снова, но почему-то передумал, положил на стол и уставился невидящим взглядам на иерусалимские горы, голубеющие над верхушками сосен.
- Это длинная история, Береле. Вы вот все время дразните меня моими годами…
- Я? Это вы непрерывно прохаживаетесь насчет моей зеленой молодости! - возразил Берл, но старик только отмахнулся и заморгал, будто смаргивая берловы возражения, как попавшую в глаз ресницу.
- Ничего страшного, мой мальчик. Я ведь и в самом деле стар. Стар и болен. А вы молоды и здоровы. Так что все в порядке, каждый из нас может хвастаться только тем, что имеет. Езжайте в Брюссель и будьте осторожней. Голуби - жестокие птицы… Идите, идите. Я тут еще посижу.