4
- Отец ждет тебя, он хочет поговорить с тобой за чашкой кофе, - послышался голос матери через полуоткрытую дверь. Она старалась вести себя обыденно, но я всегда чувствовал ее беспокойство в те моменты, когда надвигалось что-то серьезное. Прошлой ночью я поздно лег спать - была какая-то тяжесть в голове, да и во всем теле я ощущал какое-то непонятное напряжение. Отец едва ли мог пропустить такую возможность, чтобы не сравнить свое нравственное поведение с моей безответственностью.
Проснувшись, я какое-то время повалялся в постели и, предвкушая разговор с отцом и Лидией, попутно пересматривал свою жизнь. В ней были уже и длительные периоды противоречий, и внезапные скачки из одного состояния в совершенно противоположное, и кратковременный энтузиазм по поводу чего-то нового, и следующая за ним депрессия. Я искренне смотрел на эту жизнь, такую, какая она есть: не перед кем было оправдываться, не было никаких очевидцев. Я был мягок и учтив к низшим по положению людям: к уборщицам, прислуге, необразованным рабочим, и у меня постоянно возникали противоречия с опасными и властными людьми.
Я ценю правду превыше всего на белом свете, и в то же время я самым отвратительным образом обманывал Лидию. Я люблю людей всем своим сердцем и для некоторых из них сделал бы даже то, чего бы не сделал для самого себя. Несмотря на это, я уже ранил многих друзей своими резкими словами. Для чего я это говорю вам? Я должен был окончательно уяснить для себя, относился ли я к людям, причиняющим боль другим, или же я был тем, кто их любил, или же тем, кто высмеивал их, а может, я был тем, кто плакал во время просмотра фильма, где показывали сцену с ребенком, которого все бросили? Эти вопросы, как колючки, прижимали меня со всех сторон; желание разузнать, кем же я был, стало столь сильным, что мне казалось: я вот-вот разорвусь на части.
Отец сидел за кухонным столом, на котором была расстелена клетчатая красно-белая клеенка. С мрачным лицом он попивал кофе из чашки, которую держал в руке. Мать, чуть вытянув шею, сидела рядом с отцом и, крепко обнимая его, попутно осматривала кухню, будто впервые видела свои кастрюли и сковородки. Она смотрела куда угодно, только не на меня. Я сел напротив него, как в старые времена, когда отец мог гордиться своим примерным сыном перед соседями и коллегами по работе. Позади него стояла доставшаяся от матери в наследство креденца (шкафчик для посуды), в которой хранились аккуратно уложенные тарелки и чашки, не менявшие своего места на протяжении многих лет. Я был готов покинуть этот хорошо знакомый мне мир, не так давно придававший мне сил, но вдруг начавший вызывать одно лишь трепещущее раздражение.
- Ты даже не знаешь, что нужно поприветствовать всех с добрым утром, - начал отец, печально покачав головой.
- Если бы я поприветствовал тебя с добрым утром, ты бы поинтересовался, помыл ли я лицо, а затем бы снова заговорил про традицию, принятую среди всех людей, что, пока человек не вымоет лицо, он не будет никого приветствовать с добрым утром, и все в таком духе… Полно с меня, я слышал это тысячу раз.
После этого последовала короткая тишина. Что еще я мог ответить человеку, который был убежден в том, что он являлся образцом того, как нужно вести правильную жизнь? Разговор с ним был просто бессмысленным.
- Мать сказала, что ты ушел с работы… Это так?
- Конечно, это так.
- Для тебя это как само собой разумеющееся. Чего умный стыдится, тем глупый гордится. А чем же ты собираешься теперь заняться? Как же будет жить дальше, джентльмен?
- Не беспокойся, тебе не придется меня кормить.
- А я и не буду, - решительно ответил отец и поставил чашку с кофе на стол.
- Боги собирается в Швецию, он хочет там найти работу, - встряла мать, пытаясь как-то всех успокоить. Но до сих пор она так и не взглянула на меня. - Платят там довольно неплохо, кажется.
- Что за работа? - нахмурившись, спросил отец и искоса посмотрел на мать. Он становился все более озлобленным. Скорее всего, мать так ему и не сказала о моем намерении поехать в Швецию. А теперь он узнал об этом, и эта новость, как видно, начала крушить в пух и прах его запланированную речь. - Какая еще, к черту, Швеция? Как будто они там ждут не дождутся, пока приедет твой сын! Да там кого-то ждет полный провал. Там надо хорошо вкалывать, иначе останешься без средств к существованию.
- Говоришь так, как будто ты был в Швеции?! - Я положил на стол ладони, настолько потные, что они прилипали к клеенке. И когда я подумал о том, что этот человек спит с моей матерью, что он кряхтит и скачет на ней (эта мысль очень часто посещала меня в последнее время), то во мне пробудилось желание заорать во все горло.
Крошечные глаза отца, прячущиеся под толстыми стеклами очков, прищурились еще больше, а его рот превратился в одну тонкую линию. Казалось, что его седые волосы стали тоньше, а нос - больше. Он никогда не выезжал за пределы страны. Из Сребницы в Боснии он переехал в Тузлу и остался бы там жить до самой смерти, если бы не развязавшаяся война. Он бежал в Белград, где и обосновался. Вместо его историй о путешествиях я всегда слушал одну и ту же песню о том, как он собирался отправиться в Вену перед самой войной, но не смог, потому что не захотел оставлять мою беременную мать одну. И этот поступок, якобы, должен был создать впечатление того, что его преданность семье в итоге помешала ему достичь каких-то высот в карьере. Так обычно, на каком-либо из престольных праздников, после нескольких бокалов вина он медленно и любезно начинал рассказывать гостям о том, как его почитала и уважала вся семья, и какие давние купеческие традиции в семье были. В Стамбул мы посылали караваны с черносливом, а в Вену и Будапешт - древесину. Он также несколько раз все собирался отправиться в путешествие, да вот чувство долга перед семьей все время не давало ему осуществить намеченное.
- Ты знаешь прекрасно, почему я этого не делал! Нужно же было кому-то кормить и воспитывать младших братьев и сестер. Если бы я был таким, как ты, то они бы сейчас где-нибудь шлялись по округе в поисках пропитания. Но я - не ты, и на сегодняшний день из них вышли благородные и достопочтенные люди.
- И из Младена тоже?
В семье отца беспокоились только за одного человека, и им как раз был мой дядюшка Младен. Он так и не окончил школу, работал от случая к случаю, но с ним можно было проговорить по душам до самой ночи, да так, что от разговора не тянуло в сон. Вся семья перешептывалась по поводу его юношеских любовных приключений в Тузле и Сараево. Он привил мне интерес к йоге, а на мое семнадцатилетие подарил книгу по оккультизму. Это был "Личный магнетизм" Эбби Нолза. Эта наивно написанная книга взбудоражила воображение и оставила свой след в моей памяти.
- Ты думаешь, что отыскал хороший пример для подражания? Ты хочешь закончить так же, как и он? Чего же ты реально хочешь от жизни?
- Я не знаю, но я знаю, чего я не хочу. Ты когда-нибудь смотрел на свою жизнь под другим углом? Меня тошнит от этого! - По моему телу пронесся жар, и я начал говорить еще быстрее. - Вместо настоящих ценностей навязываются какие-то обманчивые и фальшивые… Все люди, которых ты ценишь, не лучше тряпичных кукол. Они нацелены только на то, чтобы беззаботно и бесцельно провести свою жизнь. Их жилье, брак - вся их жизнь похожа на комнату ожидания какого-то лучшего завтра, которое никак не наступает. Кроме как еды, питья да пустого социального признания им больше ничего не нужно.
Я только хотел сказать отцу, что среди всей семьи только у Младена было что-то внутри, что могло побудить человека к мыслям, как он прервал меня своим вопросом о том, чего я хочу в жизни, несмотря на то, что уже со школьной скамьи я пристально размышлял над ним. Кто я такой, откуда я, какова цель в моей жизни, зачем я здесь?.. Да, а теперь попробуйте объяснить это человеку, который тратит свою жизнь на то, чтобы рассказать всем, какой он умный, как он убежал со всей семьей из Боснии, и как он спас наши головы. Он один из тех, кто думает только об уходе на пенсию, кто пытается убедить всех остальных, что его семья состояла из честных и благородных людей, и что они посылали караваны с черносливом в Стамбул. Он не был в состоянии понять столь многих вещей. Он горбатился, его правое плечо было явно ниже левого, ослабленные мышцы живота уже были не в силах сдерживать его растущее пузо, и при всем при этом он верил, что моей матери дико повезло, что она вышла за него замуж.
- Ты не знаешь, чего ты хочешь?! Позволь-ка мне кое-что сказать тебе, сынок. Все дети плачут, когда они появляются на этом свете, но не ты, ты просто выл, сопротивлялся, отбивался ото всех, как никто другой, и до сих пор ведешь себя так же! Чем же я так насолил Богу, что он мне подарил такого сына, как ты? - заговорил он голосом жертвы, и в тот же самый момент его глаза, спрятанные под толстым стеклом очков, озарил пронырливый луч света. - Ну, скажи же мне, пусть я не такой образованный, как ты, но сколько лет тебе понадобится на то, чтобы выяснить, чего же ты все-таки хочешь?
- Чего я хочу в жизни?.. - Я хотел ответить резко, уместив в одной колкой фразе все мои годы размышлений, посещавших мою голову, но не находил подходящих для этого слов. И я повторил: - Я знаю, чего я не хочу. Я не хочу провести свою жизнь, размышляя о том, какие у меня есть льготы, какую пенсию я получу. Я не хочу быть отцом двоих, троих детей, которые после меня будут жить точно так же, как и я. Я не… - Я уже собирался перечислить ему целый список таких вещей, который неоднократно повторялся при похожих разговорах, но не решился. В этом не было никакого смысла. Он полагал, что его образ жизни единственно верный, и что такие люди, как я, - конченые неудачники. Это окостеневшее мнение не поддавалось никакому преобразованию.
- Я хочу знать, кто я такой, - успокаиваясь, ответил я. - Вот это я хочу узнать.
На какой-то момент я почувствовал облегчение. Такой ответ исходил из всего моего существа - не нужно было ничего добавлять или убирать. Это и был тот самый ответ. Ради ответа на такой вопрос стоит жить.
- Ну, мой сын, - кивнув головой, начал он прощальную речь, - прощай, здравый смысл! Этим вещам не учат в школе. Такими делами занимаются забывшиеся поэты и художники, которые транжирят свою жизнь за стойкой бара, да бородатые слюнтяи, которым нечем заняться в жизни.
Я был спокоен, моя голова, казалось, была кристально чиста, как будто в нее залили ведро холодной воды. Мой ответ, по сути, представлял собой беседу с самим собой:
- Конечно, этому не обучают в школах. И это очень досадно, ведь в обществе, в котором мы живем, я не встречал ни одного человека, кто бы знал, кто он такой. Но это можно выяснить. Где? Как? Я пока этого не знаю. Но я знаю, что это можно разузнать.
Отец молча смотрел на меня, словно думал, что я заболел какой-то дурной и коварной болезнью, против которой разумные слова были бессильны. И в конце концов не выдержал:
- В Швеции тебя ждет только физический труд… Для того чтобы ты тут странствовал с дипломом по психологии, мы пожертвовали многим… а что будет с Лидией?
Это меня и тяготило. Я не питал особых иллюзий, что Лидия будет как-то содействовать мне в "поисках самого себя", что будет со мной заниматься физическим трудом в Швеции… Она была хорошо воспитанна, имела четкую систему ценностей, от которых не могла отойти, даже если бы и захотела. Она терпеливо относилась ко мне во время моей учебы, полагая, что мои планы отправиться в Индию на поиски самого себя, на поиски ответов на вечные вопросы человечества просто растворятся сами собой. В идеале она мечтала об уютной жизни, что означало, что я найду работу в Белграде, куплю квартиру, мебель, ковры, занавески, что мы нарожаем детей, которые, как лучшие ученики, будут читать поэмы на школьных собраниях.
- Ну, если она хочет дождаться меня, то должна мне дать хотя бы шанс, пару лет, на поиски. Если же она этого не захочет, то ей лучше искать счастья в другом месте.
- Годами дожидаться тебя, пока ты там будешь искать себя с шайкой бездельников? Сколько лет она уже потратила на то, чтобы дождаться, пока ты выйдешь из университета? Сын, ты окончательно свихнулся. Такая девушка… такая девушка…
Я заметил неодобрительный взгляд матери в тот момент, когда она начала покачивать головой. Ее глаза налились слезами, а подбородок задрожал. Мое безрассудство, которое она не могла понять, разрушало ее мир. Она полагала, что все мои проблемы исчезнут сами по себе, когда мне выдадут диплом. Матерям редко когда нравятся девушки своих сыновей, но Лидию она полюбила. Они часами болтали на кухне, Лидия брала у нее рецепты традиционных блюд и тортов и сдержанно принимала ее советы. В ней не было притворства - это были искренние отношения между двумя людьми, разделяющими одну и ту же систему ценностей, один и тот же образ жизни. Можно было легко представить Лидию через тридцать лет, как она бы разговаривала с девушкой своего сына.
- Я признаю, что Лидия - достойный уважения человек. Иначе бы я не тратил на нее столько лет своей жизни. Но я не могу ничего поменять. Если я останусь тут, то она проведет свою жизнь с очень несчастным человеком. Разве этого вы хотите? В этой проблеме есть только одно решение, и только я могу его найти.
Мать с отцом продолжали молча смотреть на меня. Они не понимали, что такое происходит со мной, да и я, в общем-то, сам плохо это осознавал. Они думали, что я одержим какой-то силой, перед которой они были бессильны. Я заприметил пустоту в животе, когда сказал:
- Я собираюсь на вокзал, чтобы купить билет до Стокгольма.
На часах было уже за десять, когда я вернулся домой с билетом второго класса в кармане. Поезд будет идти через Будапешт, Прагу, Восточный Берлин. Мать сидела на кухне на том же самом месте, словно она замерла на нем, а стул отца теперь занял Младен. С тех пор, как я начал работать в Станисте, мы стали реже видеться. Я надеялся, что наша последняя с ним встреча будет проходить у него в студии, а не на кухне у матери, где в любую минуту мог показаться отец. Он сидел за столом в свойственной ему манере. Сигарета без фильтра, прилипшая к его нижней губе, потихоньку догорала, отклоненная слегка назад голова позволяла дыму беспрепятственно возвышаться над головой, не попадая при этом в глаза. Его лоб вспотел, лицо наполнилось краской, а взгляд в глазах был какой-то затуманенный. Он выглядел так, будто уже опрокинул пару рюмашек. И даже сейчас перед ним стоял стакан. Он расстегнул рубашку так, что из-под нее показывалась майка, из-под которой на груди стали выпирать его белесые волосы. "Как же он постарел", - с изумлением заметил я.
- Где же ты был, красавец? - произнес он надтреснутым из-за дешевого табака голосом. Перед ним лежала открытая пачка "Дравы". Такие дешевые сигареты курили только работники на стройке да грузчики на железнодорожных вокзалах. - Давай-ка, посиди чуть-чуть со старым дядюшкой. Твоя мать сказала мне, что ты отправляешься в дальний путь, и кто знает, увидимся ли мы еще раз или нет?
- Почему это мы не увидимся? Ты что, хоронишь меня? - Я уселся напротив него. Я хотел излить ему всю душу, но присутствие матери меня сковывало. У меня сложилось ощущение, что мой запланированный отъезд каким-то образом придавал мне важности, и я хотел как-то переключить внимание с себя, начав разговор по душам.
- К тебе приходила Лидия, но она тебя не дождалась и ушла буквально несколько минут тому назад. Она сказала, что позвонит тебе утром, - тихим голосом произнесла мать. И, ничего не услышав от меня в ответ, она вышла с кухни, медленно переставляя отекшие ноги.
Наклонив голову и прищурив один глаз из-за дыма от тлеющей сигареты, Младен продолжал смотреть на меня.
- Не мне давать тебе советы, тем более что ты более образован, чем я, но все же я всегда жалел о своих поспешных решениях, - начал он. - Почему бы тебе не переждать пару деньков? Если твое решение действительно окончательно, то ты будешь хотеть того же и после. А если нет… то ты передумаешь.
- Я не хочу откладывать. Если я не поступлю так, как нужно, сейчас, то потом, конечно же, передумаю. Я знаю себя. Я такой. Я поеду, и будь что будет. В любом случае рано или поздно, но я приеду обратно. Я не собираюсь жить взаперти.
Младен скривил губы и в последний раз затянулся сигаретой.
- Это не так-то просто, Боги. Человек со стыдом возвращается обратно, если он потерпел поражение. Многие из моих друзей остались во Франции и либо моют там тарелки, либо вкалывают на вонючих заводах. Человеческое тщеславие - смертельная болезнь.
- Тебя отец надоумил отговорить меня?
- Да, - непринужденно ответил он и потушил сигарету большим пальцем, пожелтевшем от табака. - Так или иначе, я все равно хочу сказать тебе кое-что. Я понимаю твоего отца, хоть и редко, когда с ним соглашаюсь. Я не собираюсь убеждать тебя в чем-то, ненавижу просто, когда кто-то так же ведет себя со мной. Если честно, то у меня не так уж много людей, которые были бы мне ближе, чем ты. Понимаешь?
Волнение начало захватывать меня, и я почувствовал тревогу. Я не хотел, чтобы наш с ним разговор закончился слезами.
- Я, между прочим, на твоей стороне, - заявил Младен, глядя в мою сторону. - Мы разговаривали о многом, но этой темы мы с тобой еще не затрагивали. Я точно знаю, что времена изменились. Точнее, они постоянно меняются. - Он медленно полез еще за одной сигаретой, закурил ее и продолжил свои призрачные измышления: - Что-то произошло на коллективном бессознательном уровне. С каждым днем растет число людей, отправляющихся в одиночку на поиски самих себя, индивидуумы стали слишком независимы, чтобы ходить на дурацкую работу, которая повторяет себя изо дня в день, но в то же время эти люди очень слабы и изолированны, чтобы вызвать значительные перемены в обществе, которые соответствовали бы их представлениям. Ты один из них, и во мне тоже есть эта черта, с той лишь разницей, что сил на поиски у меня почти не осталось. - Он глубоко затянулся сигаретой. Обычно это говорило о том, что он искал в голове подходящие слова. - Как и твой отец, я очень беспокоюсь по поводу того, что твои искренние поиски самого себя закончатся полным поражением и опустошением. Ты поймешь это, как это понял и я.
Он снова затянулся и уставил свой взгляд куда-то вдаль, словно смотрел через стену. Он вспоминал свои прожитые дни, скорее всего, молодость, свои неоправданные планы, великие идеи, которые так и не воплотились в реальность… Свою любовь, трагическую и возвышенную, предательские дружеские отношения…
- Мой разум говорит мне, что твой отец прав, но… я никогда не был благоразумен. Сердце говорит мне, что ты поступаешь правильно, что ты должен ехать, несмотря на то, что ты расстаешься со своими хорошими родителями, девушкой, друзьями, родными местами, в которых ты вырос… всем тем, что делает жизнь благоприятной. Само собой разумеется, не используй произнесенные мною слова в качестве аргумента против своего отца. Он воспримет это как самое что ни на есть предательство.
Я кивнул головой, и он, посмотрев в сторону кухонной двери, проверяя, идут ли сюда отец или мать, продолжил: