- Мику... - Ружичка держал дивный цветок нежного светлого оттенка, странным образом напоминавшим цвет глаз девушки. - Мы пели разные песни на разных языках - но всегда понимали друг друга. Это волшебный лотос, который никогда не увядает, точно так же, как не может завянуть наша дружба... и ты.
- Я... я очень люблю цветы... - прошептала Мику. - Но мне их никогда не дарили, спасибо тебе, Сашка...
- Славя... - коробочка была больше и массивнее, по краям шла тонкая резьба, а внутри... - ты не любишь мясо, но обожаешь сладкое, я запомнил. Это буа лои - рисовые шарики в кокосовом молоке - национальное тайское лакомство. Они сладкие, нежные и чуть-чуть, самую малость, солоноватые. Точно как слезы - тебе должно понравиться.
- Что случилось с тем человеком, который предлагал заботиться только о себе? - тихо спросила Славя. - Когда ты был настоящим, тогда - или теперь?
Ружичка опустил глаза.
- Алиска... в старом Сиаме, говорят, делали отличное серебро с травлением. Пришлось побегать, но этой штуке точно больше ста пятидесяти лет, а возможно, и больше двухсот. В любом случае, нам с тобой придется выпить эту чашу до дна.
Алиса уставилась на высокий кубок, который, казалось, излучал мягкое серебристое свечение. На стенках вились и сплетались узоры, напоминающие не то растения, не то замысловатый геометрический код, а может, древние письмена, вспыхивающие и гаснущие в неверном сумеречном освещении - тайны древнего Таиланда были для нее тайной за семью печатями.
- Спасибо... - растерянно пробормотала она. - Мы... я... как-то не подумала тебе ничего такого подарить.
- Да у меня-то подарок уже есть, - пояснил парень. - Лисапет уже в наличии, а я очень давно его хотел. Датч молодчина, не забыл упаковать на крышу машинки, а ребятушки балалайкины тоже не сплоховали, перегрузили. Так что я таперича обратно с подарком, и как раз здесь все отлично.
- А с чем тогда "не-отлично"? - вопрос Мику должен был прозвучать шутливо, несерьезно, но что-то сорвалось. Слова повисли в воздухе, тревожа и мешая. Ружичка устало потер глаза.
- Пару дней назад мне снился сон... Я его даже не вспомню сейчас, знаю только, что проснулся с ощущением того, что едва не совершил какую-то ужасную ошибку, за последствия которой мог бы потом еще долго расплачиваться. И на душе было такое смешанное чувство - тяжесть от того, что чуть было не совершил, и облегчение оттого, что все обошлось.
Он посмотрел пустым взглядом перед собой.
- Это была та ночь, когда я изменил тебе, Аля. Сон оказался ложным.
Мику с Леной переглянулись ошеломленно, наивные души. Алиса вспыхнула, как лампа в комнате для проявки фотографий. Славя вздохнула - долго, укоризненно.
- Разве обязательно было снова все это пере...
- Обязательно, - отрезал парень. В голосе его не было злости или гнева, но там было кое-что похуже - плотная, могильная уверенность в собственной правоте, и еще тупое упрямство локомотива, который прет вперед, не считаясь с препятствиями - такова его нечеловеческая, машинная сила. - Можно долго молчать, и застенчиво улыбаться, и читать стихи на закате, но это ни на шаг не приближает нас к решению проблемы.
- Проблемы? - тихо сказала Славя, но ее не услышали.
- За всей этой внешней мишурой, и всей этой важностью нашей секретной миссии, и всеми этими прекрасными новыми способностями, я как-то проглядел и перестал замечать главное. Тебя, меня - нас. Я забыл, что такое друзья, как можно с ними поступать, и как - нет. Я... видел цель и считал, что к ней нужно дойти любыми средствами, а остальное приложится само собой. Я потерял путь. Я ошибался.
- Саш, я тебя не обвиняю, - покачала головой Алиса. - То, что случилось, оно, ну...
- Я взрослый человек, - прервал ее Ружичка. - И в состоянии обвинить себя сам, когда вижу, что облажался. Но я конструктивен, и способен не только посыпать голову пеплом, но и наметить и осуществить решение проблемы имеющимися средствами. В общем, мне придется уйти.
- Что? - Лена очнулась первой, убаюканная покаянными речами. - Как уйти? Куда уйти?
- Мне снятся сны, - парень выглядел очень усталым, слова падали тяжелыми солеными каплями. - Где я на войне. По-прежнему там, у себя - дома. Где я нужен, где меня ждут, где просят прийти - и не могут дождаться. Там остались дорогие мне люди, и они сейчас страдают. Там... там сейчас очень плохо. Я долго не мог понять, что означают все эти видения, но все оказалось очень просто. Я должен вернуться.
- Должен, значит? - перемена, произошедшая с Алисой, была разительной. - А здесь ты, получается, не нужен? Здесь твоя помощь не требуется? Дорогих тебе людей не проживает?
- Ты говорил, что никогда не сможешь оставить... нас. - Славя медленно покачала головой.
- Девчонки... - Ружичка помотал отяжелевшей головой, но держал ее высоко. - Вы думаете, для меня это просто? Думаете, у меня не рвется сейчас душа, не болит сердце? Я не могу вас бросить... но должен это сделать, потому что логика - жестокая тварь, а она говорит, что ваши шансы на выживание без меня куда выше, чем... чем тех, кто остался там. На войне.
- Какая вообще война, о чем ты? - Мику старалась быть разумной. - Я не очень-то слежу за новостями, но ведь говорят, что... словом, у вас там заключили перемирие, войны больше нет, все потихоньку налаживается...
- Ага, конечно, - парень согласно покивал головой, но застывшая усмешка говорила обратное. - Мирный процесс идет вовсю, в отдельные дни люди гибнут десятками. Знаете, чем сейчас пахнет летняя степь? Нет, не травами, не пыльными иссушенными листьями, не коровьим пометом и не пряной цветочной пыльцой, на которую у меня аллергия. Она пахнет огнем, нагретой сталью и сгоревшим топливом, и черные следы танков, пересекающие выжженные просторы, выглядят математическими знаками равенства.
И никому уже не нужны аргументы за и против, все слова давно сказаны, и ту ненависть, которая сейчас живет в людях, не исцелить никакими словами политиков в красивых костюмах. Все готово: заправлены пулеметные ленты, топливо переливается через края баков, а аптечки доверху забиты кровоостанавливающим и обеззараживающим. И если не вмешаться, через несколько дней мясорубка заработает в полную силу. А то и случится что похуже.
Он говорил, и перед глазами возникали горячие блекло-желтые степи, наполненные стрекотом кузнечиков, шорохом ветра и тяжелым грохотом бронетехники, выходящей на позиции. Раскаленный шар солнца сверху обрушивал потоки жары на сухие поля, по которым двигались редкие цепи пехоты.
- Мы отправимся с тобой, - решила Алиса. - Сегодня, сейчас - чем не решение. Что нам тут, вечно куковать? Пошалили - и будет, пора сменить обстановку.
- Нет. То есть поначалу все, конечно, будет - лучше не бывает, как мечталось, но потом приступы начнутся по новой, и я снова потеряю контроль, и... нет, такого не должно случиться, одного раза мне хватило с избытком, это было... очень странно. Да и не хочу устраивать из родного города испытательный полигон для наших способностей - будто мало ему еще досталось...
Ружичка тряхнул головой, отбрасывая воспоминания.
- Аля, девчонки - не будем затягивать этот неудобный момент. Решение принято, обжалованию не подлежит, на дорожку мы уже посидели, так что готов услышать только какое-нибудь толковое прощальное напутствие - и все.
- Люблю...
Слово упало в пустоту, его никто не подхватил и не ответил, и было даже непонятно, само оно сорвалось с чьих-то губ, или это было искусной иллюзией.
Ружичка поднялся, зачем-то поглядел на часы, глубоко выдохнул и попытался улыбнуться, но выходило плохо, и он оставил попытки.
- Наше бесконечное лето закончилось, девчонки, - сказал он просто. - Надеюсь, увидимся. Надеюсь, вы меня поймете.
И исчез. Воздух с шорохом заполнил освободившееся пространство, Алисе показалось - или не показалось? - что по комнате разнесся слабый лекарственный запах.
- Черт! - девушка вскочила, сжимая кулаки. - Как он мог! Как так вообще можно! Мы же... Я же... Он... Дурак!
Она чувствовала себя обманутой.
Лена сидела молча, вертя в руках подаренную раковину, Мику растерянно хлопала глазами, Славя каким-то дерганым движением провела ладонью по щеке и отвернулась, с преувеличенным вниманием рассматривая едва видневшийся за темным окном сад.
Щелкнуло и зашипело, включившись, радио на стене. Девушки разом вздрогнули, но это была всего лишь музыка. Всегдашняя музыка, она сопровождала их, кажется, все время и звучала даже теперь, когда путешествие подошло к концу. Еле слышно подыгрывала гитара, и чей-то негромкий голос проговаривал, не вполне следуя ритму, простые, незамысловатые строки.
Три недели воевал
Против собственной души,
Три недели пропадал
В зачарованной глуши.
Три недели сочинял
Непридуманный рассказ
Про капризную судьбу,
Да про каждого из нас.
Загадал, что будет дождь,
И тогда ты все поймешь,
Только в небе пустота,
Глухота да маета.
Переделанная жизнь,
Переписанный куплет,
Все по полкам разложил -
Счастье есть, а смысла нет.
Алиса бессильно опустилась на кровать - ноги не держали, нос, кажется, распух и то и дело грозил потечь, в глазах по непонятным причинам все двоилось и щипало, словно в них попали теплые морские брызги. Вспомнились его спокойное лицо, когда Ружичка, не сомневаясь ни секунды, шагнул навстречу пулям рейдеров, чтобы закрыть, чтобы отвести опасность от своих; и то, как он иногда начинал прихрамывать в минуты волнения и, забываясь, морщиться; и задавленная глубокая боль в глазах, когда он рассказывал об аде, в который превратилась родная земля.
Наверное, все же что-то было в этой его непреклонной убежденности, в отчаянной вере в то, что брошенным, умирающим, одураченным людям еще можно помочь, не убивая, спасти, не раня. Что-то, что заставило его гибнущий, отказывающий мозг сделать так, что человеческая мысль и надежда оказались сильнее неразборчивой, слепой жажды разрушения, черной тучей закрывшей горизонт. Что-то было в этом, простое и мощное, то, чего она не умела и не могла понять.
И никогда уже она не услышит его насмешливого голоса... Сердце пропустило удар один раз, другой - что это было, неужели та самая, многажды описанная поэтами любовь? Истинная, горячая, настоящая? Если да, то она не хотела ее, не хотела такую. Почему все получилось, почему вышло именно так - и что им, четырем растерянным дурочкам, теперь делать?
Не было ответа.
Послышался негромкий хлопок, уши слегка заложило. Кто-то сдавленно ахнул. Алиса обернулась.
Посреди комнаты стоял, по своему обыкновению, ухмыляясь, Ружичка. Вот только Алиса его едва узнала. На голове больше не было смешной марлевой повязки, в коротко остриженных волосах поблескивала седина, с правого виска спускался длинный изогнутый рубец, а кожа была покрыта темным загаром - не от солярия или морского отдыха, а такого, какой бывает, если много времени проводишь в поле за работой. Сильные, жилистые руки, разведенные в стороны, как бы обнимая, были перечеркнуты белой паутиной шрамов, словно стрелками на полевой карте, указывающими направление удара. Но это был он.
И он улыбался.
А рядом, чуть приподняв кулаки, будто защищаясь, стояла смутно знакомая синеглазая девчонка лет пятнадцати с ярко-рыжими волосами, одетая в джинсовые шорты и заношенную красную майку.
Ружичка с видимым удовольствием оглядел эффект от своего появления.
- Ну что, красавицы! - сказал он весело. - Соскучились, небось? По глазам вижу, соскучились. А я тут, кажется, научился путешествовать во времени!
КОНЕЦ.
13.01.2015 - 12.09.2015