Утром Виталий излил на бумаге всю свою досаду на Тесленко и диссертацию его приятеля. Напечатал и передал секретарше. В конце дня появился Тесленко и пригласил Виталия в свой кабинет.
– Мрачный получился отзыв.
– Надеюсь, объективный.
– Согласен, математика слабовата. Если я дам Вам неделю, сможете разработать модель и найти аналитическое решение.
– С такими вероятностными характеристиками объекта аналитическое решение не существуют. Нужно создавать имитационную модель для достаточно мощной ЭВМ и рассчитывать характеристики при различных параметрах и дисциплинах обслуживания.
– Сколько нужно времени на такую работу?
– Три месяца и заниматься только этим. У нас нет компиляторов с языков моделирования. Поэтому придется все программировать в лоб.
– До защиты осталось десять дней. Что можно сделать за это время?
– Нарисовать структурную схему имитационной модели.
– Вот вы ее и нарисуете.
– А как же мои лекции?
– Я изменю расписание занятий. Поменяю темы местами. Они слабо связаны друг с другом.
Этот эпизод сильно поколебал мнение Виталия о Тесленко как ученом. Диссертацию ему явно сделали подчиненные. Как можно заниматься теорией управления ракетой, имея столь примитивные знания в области теории массового обслуживания. Оптимальные параметры бортовой вычислительной машины как раз и определяются с использованием методов данной теории.
Однако последней каплей послужил другой случай. В начале двадцатых чисел апреля как всегда должен был состояться субботник в честь дня рождения Ленина.
Тесленко назначил старшим Давиденко и вручил список, сопроводив инструкцией:
– Студентов и доцентов не трогать, задание: убрать на кафедре и помыть памятник Ленину, что на площади перед факультетским зданием.
– Как его помоешь? Он высотой десять метров, если не больше.
– Вам расскажут старожилы. Даня все знает…
– Насколько я знаю, – не сдавался Виталий, – в городе есть служба по уходу за памятниками. У них машина с подъемником…
– Вопрос не дискутируется! – отрезал Тесленко. – Субботник – политический ритуал, не пытайтесь искать какой-то смысл.
Кафедра АСУ отделилась от кафедры автоматики. Даниил был аспирантом второго года обучения, считал себя "дедом" и вел себя несколько заносчиво с новичками. Массивная фигура тяжелоатлета не вязалась с широким женственным лицом, обрамленным светлыми кудряшками почти до плеч. Даниил действительно занимался гиревым спортом.
Он выдал оцинкованное ведро, кусок ватина в качестве половой тряпки и два фиберглассовых шеста, используемых для прыжков. Потом отыскал обрезок тонкого кабеля и бросил небрежно:
– Свяжете два шеста, как раз до макушки достанете…
– Женщины и Артемов остаются убирать на кафедре, остальные идут со мной к памятнику. А тебя Даниил прошу принести ведро воды, – Виталий указал на цинковое ведро.
Виталия не покидало странное чувство беспокойства, вызванное бессмыслием и унизительностью предстоящей процедуры. Возможно, такое состояние было только у него. Остальные весело шутили и радовались чудесной весенней погоде. Яркое солнце, на бирюзовом небе редкие и небольшие, словно игрушечные, облака.
Виталий осмотрел памятник. На лысине, щеках и носе Ильича образовались заметные наросты голубиного помета. Трех метровый гранитный пьедестал тоже хранил следы посещения птиц.
Появился Даниил с ведром воды. Молча поставил на асфальт и намерился уйти.
– Даниил, куда собрался? Ты в нашей команде. Как раз с твоей массой орудовать шестом…
– Видел я эту команду и ваш субботник кое-где. У меня своих дел достаточно.
– Я назначен старшим и тебя не отпускаю.
– Тебя послать на три буквы или так отстанешь? – Даниил развернулся и ушел неторопливо, и не оглядываясь.
– Мы еще поговорим на эту тему, – крикнул ему вдогонку Давиденко.
Ему был очень неприятен этот немотивированный выпад в дополнение к той процедуре, которая предстояла.
– Ладно! Сначала устроим головомойку Ильичу, а потом "головомойку" Даниилу. Один с ведром моет швабру, а двое орудуют шестом, – распорядился Виталий.
Вячеслав, парень из Воронежа и Виталий как более массивные взялись за десятиметровую связку двух шестов. Не сразу них получилось орудовать не слишком тяжелой, но чрезвычайно гибкой "шваброй".
Неловкость ситуации скрашивали непрерывным потоком шуток. Виталий в основном отмалчивался, а Вячеслав был в ударе. Не отставал от него еще один аспирант-неудачник Владимир Сердюк.
– Потерпи милок, сейчас мы тебя отмоем от происков буржуазии и их лакеев меньшевиков. Это они науськивают на тебя глупых птиц…
– А еще зовется мирной птицей. Так и норовит нагадить на лысину вождю мирового пролетариата. Никакого уважения к памятнику человека, который поставил полмира в известную позу…
И далее в том же духе. Пришлось сменить воду в ведре дважды. Наконец, следы голубиных происков стали незаметными снизу. Протерли пьедестал и отправились на кафедру.
– Прошу не разбегаться без команды Тесленко. Кроме того, предстоит еще одна формальная процедура с вашим участием, – предупредил Виталий, поле того как они тщательно отмыли обувь и руки в туалете.
Виталий вернулся за свой рабочий стол. Комната была убрана, женские голоса доносились из лаборатории, где проводились практические занятия.
Он быстро перенес на бумагу текст докладной записки на имя Тесленко. Пока орудовал шваброй, Виталий отшлифовал каждую фразу и каждое слово. Он знал, как задеть партийное и начальственное самолюбие заведующего кафедрой.
Тесленко был на месте. В этот день он не мог уйти без доклада штабу субботника о выполнении задания.
Давиденко коротко доложил о выполнении работ и подал докладную записку.
– Вы ничего не преувеличиваете?
– Все процитировано дословно. Можете спросить ребят.
Тесленко вызвал секретаря:
– Срочно Даниила ко мне!
Даниил появился с веселым выражением лица, которое не изменилось, даже после того как он увидел в кабинете Давиденко.
– Прочитай! – Тесленко протянул докладную записку.
Даниил бегло ее просмотрел и вернул назад. Лицо его стало озабоченным:
– У меня много работы и без памятника…
– Молчать! – рявкнул Тесленко. – Тебя увольнять по приказу или напишешь заявление по собственному желанию.
То, что последовало за этим, было настолько неожиданным, что Виталию стало неловко. Бабье лицо Даниила исказилось плаксивой гримасой, обильные слезы потекли из глаз, и он запричитал, растирая слезы и сопли на лице.
– Даю слово, что больше не повторится. Я не подумал, у меня, действительно, много работы. Я хочу учиться, это моя мечта… Никогда больше…
– Хватит ныть! Пойди, умойся и возвращайся назад. Еще один такой случай и распрощаешься со своей мечтой.
Он повернулся к Давиденко.
– Вы удовлетворены?
– Это не тот случай, чтобы выгонять парня из аспирантуры. У меня просьба простая. Сейчас я позову ребят, которые были свидетелями его выходки. Пусть он принесет свои извинения, и я буду вполне удовлетворен.
– Хорошо, приглашай ребят.
Ребята были предупреждены Виталием и молча уселись на стульях. Появился Даниил. Его убитое горем лицо и покрасневшие глаза несли отчетливые следы недавних слез.
– Ты готов извиниться перед ребятами за свой поступок?
– Ребята, простите! Виталий Семенович, я не хотел вас обидеть или оскорбить. Дурная студенческая привычка… Клянусь, больше не буду!
– Довольно! Ты свободен. Если хочешь остаться аспирантом, забудь студенческие привычки…
– Спасибо, Эдуард Викторович! Спасибо, ребята…
Даниил задом открыл дверь и ретировался с умиротворенным лицом.
После этого случая Виталий твердо решил вернуться на завод, свой или другой. У него уже было достаточно знакомых на всех крупных предприятиях города. О феодальных порядках на кафедрах учебных институтов он был наслышан и ранее. Старшая сестра Альбины работала преподавателем вуза. Однако действительность превзошла его ожидания. Случай с Даниилом был крайним проявлением, но далеко не единственным.
"Право первой ночи" заведующего кафедрой на любой научный результат было самым безобидным следствием авторитаризма. Учебная нагрузка, а значит и размер зарплаты, участие в хозрасчетных НИР и оплата за них, само право заниматься наукой, получение ученой степени или звания – все было в руках патрона.
Виталий решил уйти сразу, как только две группы, в которых он вел практические занятия, в мае месяце сдадут зачеты.
Все получилось проще, без всяких поисков работы. В начале мая Виталию позвонил Бриль.
– Прослышал, что вы хотите уйти с кафедры, это правда? – спросил он после приветствия.
– Да, правда. На самом деле диссертацией здесь заниматься некогда. У преподавателей хоть зарплата зависит от учебной нагрузки, а мы вкалываем, как на галерах, с утра до вечера за сто рублей. А еще за пятьдесят нужно работать и писать отчеты по НИР. Короче, ищу работу…
– А я расстался с очередным замом по разработке. Есть вакансия с окладом, какой у вас был в лаборатории. Если согласны, то уже сегодня переговорю с директором. С разработкой у меня проблемы…
– Спасибо за приглашение, можете говорить с директором.
– Хорошо. А вы знаете, все получилось по-нашему. Недавно приняли в эксплуатацию вторую "Минск-32". Только вот с программами очень туго…
При разговоре с Тесленко причина ухода была сформулирована иначе, но на самом деле ближе к истине.
– Жена никак не может привыкнуть к снижению семейного дохода почти на треть. Приходится отложить поход в науку ради интересов семьи.
– Могу это понять. Давайте заявление. Возвращаетесь назад?
– Да, на завод, но в другой отдел.
* * *
В конце мая Давиденко прошел знакомую проходную уже в качестве заместителя начальника ИВЦ по разработке. Замом по эксплуатации уже пять лет был Ковтенко. Он настороженно встретил весть о возвращении Давиденко в ИВЦ на должность зама по разработке. То, что он знал о Давиденко, предвещало борьбу за влияние на Бриля, тем более что зам по разработке считался первым заместителем начальника. В том, что в отделе почти каждый год менялся зам по разработке, была немалая заслуга Ковтенко, однако сам он не мог по своим знаниям занять это место, да и не хотел огромной ответственности, которая сопряжена с этой должностью. Лучше за такую же зарплату быть шофером и поругивать конструктора и производителя автомобиля за огрехи, чем самому создавать этот автомобиль с нуля.
Давиденко попросил неделю на изучение состояния дел. Бриль обещал, но уже после обеденного перерыва пригласил на экстренное совещание.
Виталию оказалось достаточно нескольких часов, чтобы понять, что с тех пор, как он проводил заседание ПДПС, состояние дел на ИВЦ усугубилась. На двух ЭВМ "Минск-32" реально эксплуатировались три задачи: проверка копий массивов перфокарт полетных заданий, финальная обработка расчета аванса и расчета заработной платы. Все три программы были созданы Зенковым. Виталий познакомился с ним давно. Тогда Зенков работал в отделе Савченко. Зинков был инвалид с детства и имел соответствующие комплексы в характере и поведении. Видимо его фанатическое упрямство надоело: он упорно продолжал программировать на ламповой ЭВМ М-20 и не хотел переходить на БЭСМ-6. За это ему столь же упорно не повышали заработную плату, поэтому Зенков перешел на ИВЦ, как только узнал, что там заработала ЭВМ "Минск-32". Имея хорошие навыки по обработке информации на перфокартах, программы он создал чуть больше чем за полгода.
Первая задача решалась эпизодически по заявкам отдела технической документации КБ, а расчет аванса и зарплаты выполнялся по одному разу в месяц до двадцатого и пятого числа соответственно.
На самом деле расчеты аванса и заработной платы проводились на табуляторах, а затем итоговые перфокарты вводились в ЭВМ для распечатки выходных документов различного назначения: лицевых счетов, платежных ведомостей, группировок по шифрам производственных затрат и других.
Неделю на адаптацию Виталий просил по другой причине. Графики работ, задания исполнителям и проектная документация были в таком жалком состоянии, что Давиденко первым делом наметил создать документы, регламентирующие процесс проектирования и состав проектной и эксплуатационной документации на прикладное программное обеспечение. Как оказалось, московский отраслевой институт "Агат" за много лет ничего подобного не создал. "Агат" ограничился тиражирование устаревших проектных решений АСУ "Кунцево", разработка которой была обязана инициативе академика Глушкова из киевского Института кибернетики.
Из-за отвлечений на текущие горячие проблемы, Виталий потратил на организацию процесса почти месяц. Зато он создал три фундаментальных документа: "Инструкция по разработке и внедрению задач АСУ", "Нормативы трудоемкости и длительности разработки и программирования задач АСУ" и "Положение о Техническом совете ИВЦ".
Для этого Виталию пришлось перелопатить массу литературы, в основном переводы иностранных источников, а так же методические материалы фирмы IBM и отечественных специализированных проектных институтов АСУ Минска и Перми. Главное, что с начала июля документы вступили в силу и с тех пор работали безукоризненно. На удивление, Бриль их утвердил без возражений после беглого ознакомления.
Вечер того же дня
Альбина встретила Виталия так, словно ничего не произошло. После дождя выдался чудесный вечер. Небо очистилось полностью и все вокруг отмытое дождем сверкало чистотой и дышало свежестью. После торопливого ужина Альбина потащила всех на прогулку. Маршрут вечерних прогулок часто включал посещение известного в городе магазина "Колбасы" на улице Петровского и булочной. Пакет тонко нарезанной колбасы высшего сорта "Сервелат" и несколько городских булок шли на изготовление бутербродов, которые съедались на лавочке в парке или дома после прогулки. Лавки были мокрые после дождя или занятые, поэтому бутерброды большей частью дожили до чаепития после прогулки.
Дети со свежего воздуха быстро заснули. Альбина и Виталий тоже легли в постель раньше обычного. Альбина была ласковой и активной более обыкновенного, что даже смутило Виталия. Он боялся, что их отношения трансформируются в модель "любовь-ссора", детально описанную Стендалем и упомянутую Львом Толстым.
Когда умиротворенная Альбина приготовилась заснуть на плече Виталия, он произнес:
– Малышка, ты давно читала "Трактат о любви" Стендаля?
– Не помню! А в чем дело?
– Меня пугают наши бурные примирения после ссор без видимой причины. Так не долго привыкнуть искать повод для ссоры ради следующего за ней сладкого примирения.
– Тебе не хочется мириться?
– Напротив, мне не хочется ссориться!
– Так не ссорься!
– Ты думаешь это просто?
– Опять я виновата!
– Может, виноват я, но убей бог, не знаю, в чем состоит моя вина и как ее избежать.
– Поменьше возражай, больше соглашайся. У тебя и в отношениях с Брилем те же проблемы – твой характер.
– Ну не могу я посыпать голову пеплом просто так, когда кому-то этого хочется. И не сравнивай себя с Брилем. У нас с ним конфликт интересов, которого, вообще говоря, не должно было быть. Ему хочется, чтобы все было сделано без всяких усилий с его стороны и чтобы я был в дерьме. Парадокс, но теперь он готов завалить дело только для того, чтобы меня замарать. До меня таким способом он избавился от четырех замов.
– У вас что-то произошло?
– Не хотел тебе говорить, чтобы не расстраивать, но ты мое плохое настроение истолковываешь в другой плоскости, принимаешь на свой счет, поэтом приходится признаваться. Он занялся очковтирательством. В декабре директор написал письмо замминистра по поводу ошибки в пятилетнем плане, я тебе говорил об этом. Бриль в Москву не поехал и меня не пустил, чтобы решить вопрос. А за первый квартал отписал полное выполнение. Теперь я в дураках и директор тоже. Директору на это плевать, а мне нужно сделать за два года план четырех лет. У нас есть кое-какой задел. Один год мы бы наверстали, но не два. Я не кудесник и мои люди тоже. Он же сам тормозил начало работ по переходу на ЕС. Мы потеряли вчистую больше чем полгода. И теперь не помогает. У нас забирают машинное время, он соглашается и мне не дает разрешения на выход к Деду.
– А как же ваш директор?
– Бондаренко подчиняется Сергеичеву и не будет за нас бодаться, если Бриль ставит согласующую подпись под графиком распределения машинного времени ЕС-1033.
– Ой, я так волнуюсь!
– Оставь все это! Меня больше беспокоят наши отношения. Эти скандалы на ровном месте…
– Для тебя на ровном, ты толстокожий…
– Это не так уж плохо для мужчины. Спи, завтра нам на работу.
Он поцеловал Альбину в висок, глаза, потом в губы… Заснули они не скоро.
Вторник, 26 мая
Бриль появился на рабочем месте с опозданием. В своем костюме в коричневых тонах и белоснежной рубашке он выглядел загорелым и жизнерадостным. До оперативки с ним поговорить не удалось. Бриль не отпускал трубку телефона. Он звонил и ему звонили из Совета ветеранов, парткома и профкома. Да и оперативка превратилась в час воспоминаний о поездке от Керчи до Севастополя по местам боев.
Все разошлись, кроме Голевского. Виталий хотел для начала поговорить с Брилем один на один, но Голевский упорно не уходил.
– Анатолий Петрович, есть серьезный вопрос. Завтра на один день приезжает Алешкин проверять ход выполнения плана по разделу АСУ, – начал разговор Давиденко.
Бриль потемнел лицом и насторожился. Он промолчал и Давиденко продолжил.
– Меня удивило, что вы отчитались за первый квартал о выполнении. Вы ведь не забыли, что Бондаренко подписал письмо на имя зам министра по поводу корректировки плана.
– Нам отказали!
– Кто и когда? Документа я не видел…
– Не нужно со мной разговаривать прокурорским тоном, я не обязан перед вами отчитываться…
– Понятно! Документа нет. Вас уговорил Алешкин, чтобы скрыть свою ошибку. Вам нужно повидаться с Бондаренко и все ему объяснить.
– Мне не нужны ваши рекомендации. Пока не вы начальник отдела. Нужно лучше работать! Идите, работайте! Распустили людей по турпоходам…
– Они оформились в счет ежегодного отпуска. Что в этом незаконного?! Вы тоже не из забоя вернулись…
– Виталий Семенович, сравнил хрен с пальцем! – вступился за Бриля Голевский.
– За пять месяцев вы не нашли неделю для поездки в Москву и меня не пустили, – почти прокричал Давиденко и покинул кабинет и приемную.
Персонал диспетчерской группы и секретарь проводили его удивленно-любопытными взглядами.
Настроение у Виталия было испорчено окончательно и до конца дня. Бриль больше его не вызывал. В заводскую столовку на обед Виталий пошел в обычный перерыв, чтобы не столкнуться с Брилем в "офицерском" зале. Судя по нескольким эпизодам, Голевский ходил за начальником весь день, как щенок за сукой.