Он повесил трубку, и я стала размышлять о возможных последствиях женитьбы Тригера. Самое очевидное из них заключалось в том, что завтра вечером мне придется быть очень осторожной с Питером. Тригер был одним из его старинных друзей; больше того, он был последним неженатым другом из старинной компании Питера. В последнее время эту компанию охватила эпидемия браков: двое стали ее жертвами незадолго до того, как мы познакомились, а за последующие четыре месяца свалились еще двое, почти без предупреждения. Питер и Тригер теперь сходились иногда летними вечерами и пили вдвоем, и даже если кто-нибудь из прежних друзей присоединялся к ним, отпросившись у своей молодой супруги, атмосфера вечера уже не походила на былое безудержное веселье, а отдавала - по унылым рассказам Питера - синтетическим привкусом занудного вечера в гостях. Питер и Тригер держались друг за друга, точно утопающие, и глядели друг на друга, как глядят в зеркало, когда ищут поддержки у собственного отражения. А теперь Тригер пошел ко дну, и зеркало опустело. Оставались, конечно, еще приятели по юридическому факультету, но почти все они тоже были женаты. К тому же в жизни Питера они были героями послеуниверситетского, серебряного века, а не более раннего, золотого.
Мне было жаль его, но я знала, что мне придется быть начеку. Судя по тому, что я наблюдала после двух предыдущих свадеб, Питер теперь снова - особенно выпив стаканчик-другой, - станет видеть во мне еще одно воплощение сирены-интриганки, которая уволокла Тригера. Спросить Питера, как ей это удалось, я не смела: он может подумать, что я имею на него виды. Самое лучшее - это постараться отвлечь его.
Пока я размышляла, к моему столу подошла Люси.
- Ты не могла бы за меня написать письмо одной клиентке? - спросила она. - У меня кошмарная мигрень, и совершенно ничего не приходит в голову.
Она прижала ко лбу свою изящную ручку и подала мне записку, написанную карандашом на куске картона. Я прочла: "Уважаемая фирма, каша была прекрасная, но в пакетике с изюмом мне попалось вот это. Уважающая Вас миссис Рамона Болдуин".
Под текстом была приклеена раздавленная муха.
- Помнишь опрос насчет каши с изюмом? - сказала Люси умирающим голосом. Она пыталась вызвать мое сочувствие.
- Ладно, напишу, - сказала я. - У тебя есть ее адрес?
Я набросала несколько вариантов: "Дорогая миссис Болдуин! Мы чрезвычайно сожалеем о том, что произошло с Вашей кашей. К несчастью, подобные мелкие ошибки неизбежны".
"Дорогая миссис Болдуин! Нам очень жаль, что мы причинили Вам неприятность; уверяем Вас, что содержимое пакета было абсолютно стерильно".
"Дорогая миссис Болдуин! Позвольте поблагодарить Вас за то, что Вы обратили наше внимание на этот факт: мы всегда стремимся знать об ошибках, которые совершаем".
Я знала, что главное тут - не упомянуть в письме слово "муха".
Снова зазвонил телефон. На этот раз раздался голос, которого я не ждала.
- Клара! - воскликнула я, чувствуя себя виноватой оттого, что в последнее время уделяла ей мало внимания. - Ну, как ты?
- Спасибо, паршиво, - ответила Клара. - Ты бы не могла сегодня прийти к нам пообедать? Ужасно хочется увидеть свежего человека.
- С удовольствием, - сказала я почти искренне: все же лучше пойти к Кларе, чем есть дома обед из замороженных полуфабрикатов. - В котором часу?
- Да брось ты, - сказала Клара. - Не все ли равно? Приходи когда захочешь. Ты же знаешь, что мы не придерживаемся постоянного распорядка дня. - Голос у нее был обиженный.
Связав себя обещанием, я стала лихорадочно соображать, чем это мне угрожает: приглашали меня для развлечения хозяев и для облегчения Клариной души, перегруженной разными огорчениями, слушать о которых мне вовсе не хотелось.
- А можно мне Эйнсли прихватить? - спросила я. - Если она не занята.
Я сказала себе, что Эйнсли не повредит хороший обед - она ведь только чашку кофе проглотила в перерыв, - но на самом деле мне хотелось, чтобы она взяла на себя общение с Кларой; они могли бы поговорить о детской психологии, например.
- Конечно, почему нет? - ответила Клара. - Чем больше народу, тем веселее - такой у нас девиз.
Я позвонила Эйнсли и из осторожности сначала спросила, не собирается ли она куда-нибудь вечером; мне пришлось выслушать рассказ о двух приглашениях, которые она отвергла: одно - от свидетеля на процессе об убийстве с помощью зубной щетки, второе - от студента-дантиста со вчерашней вечеринки. Со студентом она обошлась прямо-таки грубо: сказала, что не собирается больше с ним встречаться. Он якобы обещал ей, что на вечеринке будут художники.
- Значит, ты сегодня свободна, - сказала я, констатируя факт.
- Свободна, - сказала Эйнсли, - если ничего не подвернется.
- Тогда пойдем со мной обедать к Кларе.
Я ожидала, что она откажется, но Эйнсли охотно согласилась. Мы договорились встретиться на станции метро.
В пять часов я встала из-за стола и направилась в розовый и прохладный дамский туалет. Мне нужно было хотя бы несколько минут побыть одной, чтобы морально подготовиться к визиту. Но Эми, Люси и Милли были уже там, расчесывали свои пергидролевые волосы и подправляли грим. Зеркала отражали три пары сияющих глаз.
- Идешь куда-нибудь сегодня вечером, Мэриан? - спросила Люси с нарочитой небрежностью. У нас параллельные телефоны, и она, естественно, знала о звонке Питера.
- Да, - ответила я, не вдаваясь в подробности.
Меня раздражает завистливое любопытство этих девиц.
4
Шагая сквозь густое золотистое облако раскаленной пыли, я шла по вечернему тротуару к станции метро. Чувство было такое, будто идешь под водой. Я издали увидела, как платье Эйнсли мерцает возле уличного столба; как только я поравнялась с ней, она молча повернулась, и толпа служащих, возвращающихся с работы, увлекла нас в прохладные подземные коридоры. С помощью серии ловких маневров нам удалось захватить места - правда, не рядом, а на противоположных скамьях, и всю дорогу я сидела, читая рекламы над головами толпящихся в проходе пассажиров. Когда мы вышли из вагона и кремовым коридором поднялись наверх, на улице было уже не так душно.
От метро до Клариного дома - несколько кварталов. Мы шли молча. Я хотела было заговорить с Эйнсли о пенсионном фонде, но передумала. Эйнсли не поняла бы, почему меня это беспокоит: она бы заявила, что мне надо бросить работу и найти другую, вот и все. Потом я подумала о Питере и о том, что с ним сегодня произошло. Эйнсли эта история могла только позабавить. В конце концов я спросила, как она себя чувствует.
- Брось ты обо мне заботиться, Мэриан, - ответила она. - Что я, тяжело больная?
Я обиделась и промолчала.
Улица едва заметно шла вверх. Весь город широкой спиралью поднимается вверх по берегам озера, но, когда стоишь на тротуаре, кажется, что он совершенно горизонтален. Чем дальше от центра города, тем прохладнее, а здесь было к тому же и тихо, и я подумала: как хорошо, что Клара - особенно в ее теперешнем положении - живет вдали от центра с его жарой и шумом. Впрочем, сама она считала это чуть ли не изгнанием: свою первую квартиру они с мужем сняли недалеко от университета, но она очень скоро стала им тесна, и они переехали в северную часть города; впрочем, до настоящей окраины с современными коробками и припаркованными семейными "пикапами" они еще не добрались. Улица была старая, но не такая приятная, как наша: дома здесь были построены на две семьи - узкие, удлиненной формы, с деревянными верандами и крошечными садиками.
- Боже, ну и жара, - сказала Эйнсли, когда мы свернули к Клариному дому.
Миниатюрный газон перед домом давно не стригли. На крыльце лежала кукла с наполовину оторванной головой. Из детской коляски торчал большой игрушечный медведь, такой изодранный, что из него клочьями лезла набивка. Я постучала, и через несколько минут за стеклянной дверью появился Джо, взлохмаченный и усталый; он на ходу застегивал рубашку.
- Привет, Джо, - сказала я. - Вот и мы. Как Клара?
- Привет, заходите, - сказал он, пропуская нас. - Клара там, в саду.
Мы прошли весь дом насквозь; он был спланирован, как и все прочие подобные дома, - сначала гостиная, потом столовая, отделенная от гостиной при помощи раздвижной стенки, потом кухня; путь нам то и дело преграждали разбросанные по полу предметы; одни мы обходили, через другие перешагивали. Затем мы осторожно спустились по ступенькам заднего крыльца, покрытого лесом пустых бутылок (бутылки были разные - из-под виски, пива, молока, вина, а также детские рожки), и наконец обнаружили в саду Клару, сидящую в круглом плетеном кресле с металлическими ножками. Ноги она задрала на другой стул, а на коленях у нее сидело младшее дитя. Клара такая худенькая, что ей никогда не удавалось скрыть беременность даже на более ранней стадии, а сейчас, на седьмом месяце, она выглядела как удав, проглотивший большой арбуз. Ее головка, окруженная венчиком светлых волос, казалась еще более нежной и хрупкой, чем обычно.
- А, привет, - устало проговорила она, когда мы спустились с крыльца. - Привет, Эйнсли, молодец, что пришла. Боже, ну и жара.
Согласившись с этим высказыванием, мы уселись на траву - поскольку стульев не было - и сняли туфли. Клара тоже сидела босиком. Никто не знал, как начать разговор, поэтому все стали смотреть на ребенка; он скулил, а все остальные молчали.
Принимая Кларино приглашение, я решила, что она ждет от меня помощи, но теперь поняла, что помочь ей ничем не могу и что она, в сущности, не ожидала от меня ничего такого. Ей требовалось только мое присутствие. Я могла молчать как рыба: самый факт моего прихода уже немного рассеял скуку Клариной жизни.
Ребенок перестал скулить и загукал. Эйнсли срывала травинки.
- Мэриан, - сказала наконец Клара, - ты не возьмешь ненадолго Элен? Она все время просится на руки, а у меня уже руки отваливаются.
- Я ее возьму, - неожиданно сказала Эйнсли.
Клара отодрала ребенка от себя и передала его Эйнсли, приговаривая:
- Иди, иди, пиявочка. Мне иногда кажется, что у нее присоски на руках и ногах, как у осьминога.
Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза; теперь она напоминала мне какое-то странное растение, этакий клубень с четырьмя вялыми корешками и крошечным бледно-желтым цветком. Где-то на дереве верещала цикада, и ее монотонное стрекотание вызывало у меня неприятное ощущение в затылке - так иногда буравит затылок горячее солнце.
Эйнсли неуклюже держала ребенка и с любопытством заглядывала ему в лицо. Я подумала, что они очень похожи друг на друга. Ребенок глядел на Эйнсли такими же, как у нее, круглыми голубыми глазами. Из розового ротика текли слюнки.
Клара подняла голову, открыла глаза.
- Принести вам чего-нибудь? - спросила она, вспомнив, что мы у нее в гостях.
- Нет-нет, ничего не надо, - поспешно сказала я, с испугом представив себе, как она станет выбираться из плетеного кресла. - Может, тебе чего-нибудь принести? - Я чувствовала бы себя гораздо лучше, если бы мне поручили хоть что-то сделать.
- Джо скоро придет, - сказала она, словно объясняя свою бездеятельность. - Ну поговорите со мной. Что нового?
- Да ничего особенного, - сказала я. Мои попытки придумать, чем ее развлечь, ни к чему не приводили: разговоры о работе, о визитах, о нашей квартире только напомнили бы Кларе о ее собственной инертности, о том, что ей не хватает места и времени, о том, что день ее катастрофически перегружен пустячными заботами.
- Ты все еще встречаешься с этим милым молодым человеком? С этим красавцем? Не помню, как его зовут. Он однажды приходил сюда за тобой.
- Ты имеешь в виду Питера?
- Встречается, встречается, - сказала Эйнсли неодобрительно. - Он ее монополизировал.
Эйнсли сидела скрестив ноги, а ребенка посадила себе на колени, чтобы он не мешал ей зажечь сигарету.
- Значит, есть надежда, - мрачно сказала Клара. - Кстати, угадай, кто приехал? Лен Слэнк. Он мне звонил на днях.
- В самом деле? Когда он вернулся? - Меня задело, что он не позвонил мне.
- Говорит, что неделю назад. Пытался тебя разыскать, но не мог узнать твой новый номер.
- Мог бы позвонить в справочное, - недовольно сказала я. - Интересно было бы на него посмотреть. Как он? Надолго приехал?
- Кто это? - спросила Эйнсли.
- Он не твой тип, - быстро сказала я. Действительно, они с Эйнсли никак не подошли бы друг другу. - Это наш старый приятель по колледжу.
- Он уехал в Англию и работал на телевидении, - сказала Клара. - Не знаю, что именно он там делал. Симпатичный парень, но ужасный бабник. Обожает соблазнять молоденьких девочек. Говорит, что когда девушке больше семнадцати, она для него уже слишком стара.
- Знаю я таких, - сказала Эйнсли. - Ужасные зануды.
Она потушила сигарету - вдавила ее в землю.
- По-моему, он потому и вернулся, - сказала Клара, слегка оживившись, - что запутался там с очередной девчонкой. Он и уехал-то в Англию из-за одной пикантной истории.
- Вот как? - сказала я без малейшего удивления.
Эйнсли вскрикнула и пересадила ребенка на траву.
- Намочила на платье! - сказала она недовольно.
- Да это, знаешь ли, с ними бывает, - сказала Клара. Ребенок начал вопить, и я осторожно подняла его с травы и передала Кларе. Я была готова оказывать ей помощь и поддержку - но лишь до определенных пределов.
Клара принялась тормошить девочку, приговаривая:
- Ах ты кишка пожарная! Намочила на платье маминой подруге, а? Эйнсли, это отстирывается, мы просто не хотели в такую жару надевать резиновые штанишки, правда, мой маленький гейзер? Не верьте рассказам о материнских инстинктах, - угрюмо добавила она, обращаясь к нам. - Может быть, и можно научиться любить своих детей, но не раньше, чем они станут похожи на людей.
На крыльце появился Джо с кухонным полотенцем, заткнутым за пояс наподобие передника.
- Кто-нибудь хочет пива перед обедом? - предложил он.
Мы с Эйнсли обрадованно кивнули, а Клара сказала:
- А мне немного вермута, милый. Ничего не могу пить, кроме вермута, желудок к черту расстраивается. Джо, возьми Элен в дом и переодень, ладно?
Джо спустился с крыльца и взял ребенка.
- Кстати, - сказал он, - вы тут не видели где-нибудь Артура?
- О, господи, куда опять девался этот негодяй? - сказала Клара, когда Джо исчез в доме. Вопрос был, кажется, задан чисто риторически. - Не иначе как он научился открывать калитку. Вот чертенок! Артур! Иди сюда, мой миленький, - позвала она без особого воодушевления.
В конце узкого, как коридор, сада висело белье, почти достававшее до земли; оно закачалось, раздвинулось, и мы увидели грязные кулачки Клариного первенца Артура. На нем, как и на Элен, не было ничего, кроме коротких штанишек. Он замер и с сомнением поглядел на нас.
- Иди сюда, миленький, мама посмотрит, в каком ты виде, - сказала Клара. - И не трогай чистые простыни, - неуверенно добавила она. Артур побрел к нам по траве, высоко поднимая босые ножки. Трава, наверное, щекотала ему ноги. Слишком широкие штанишки каким-то чудом держались под его толстым животиком с торчащим пупком, сморщенное личико выражало сосредоточенность.
Вернулся Джо с подносом.
- Я ее посадил в корзину для белья, - сказал он. - Пусть поиграет с защипками.
Артур добрел до нас и, по-прежнему хмурясь, стал возле Клариного стула.
- Что это ты такой сердитый, мой дьяволенок? - спросила Клара. Она протянула руку и потрогала его штанишки. - Так я и знала, - вздохнула она. - То-то он притих. Отец, твой сын опять наделал в штаны. То есть не в штаны, а даже не знаю куда. В штанах ничего нет.
Джо раздал нам стаканы, потом опустился на колени и твердо, но ласково сказал Артуру:
- Покажи папе, куда ты наделал.
Артур поглядел на него, явно не зная, улыбнуться ему или заплакать. Наконец, важно ступая, он подошел к запыленным красным хризантемам, присел на корточки и уставился на землю.
- Вот молодец, - сказал Джо и ушел в дом.
- Артур - настоящее дитя природы, обожает удобрять землю, - сказала Клара. - Воображает, что он бог плодородия. Если бы мы каждый раз не убирали за ним, двор давно превратился бы в навозную кучу. Не знаю, что он будет делать, когда снег выпадет. - Она закрыла глаза. - Мы пытались приучить его пользоваться горшком. Некоторые авторы считают, что это надо делать позже, но мы уже купили ему пластмассовый горшок, только никак не можем объяснить, для чего он предназначен. Артур все время надевает его на голову. Наверное, считает, что это мотоциклетный шлем.
Мы пили пиво и наблюдали, как Джо идет по саду со свернутой газетой.
- Теперь уж я обязательно начну принимать таблетки, - сказала Клара.
Когда Джо наконец кончил готовить, мы пошли в дом и сели в столовой вокруг массивного обеденного стола. Младшего ребенка уже накормили и положили в коляску, стоящую на крыльце, но Артур сидел с нами на высоком стуле и, извиваясь всем телом, старался увернуться от ложки, которую Клара пыталась засунуть ему в рот. На обед были подсохшие фрикадельки с вермишелью, приготовленные из концентрата и украшенные салатом. На десерт подали нечто знакомое.
- Это новый консервированный рисовый пудинг, - сказала Клара с вызовом. - Экономит массу времени, и со сливками совсем неплохо. Артур его очень любит.
- Да, - подтвердила я, - скоро будет продаваться такой же апельсиновый и карамельный.
- Вот как? - Клара ловко поймала на лету кусок пудинга и вернула его Артуру в рот.
Эйнсли достала сигарету и стала ждать, чтобы Джо поднес ей спичку.
- Послушай, - сказала она ему. - Ты знаешь этого Леонарда Слэнка, их приятеля? Мне тут рассказывали про него какие-то загадочные истории.
За весь обед Джо и минуты не посидел спокойно: приносил и уносил тарелки, занимался чем-то в кухне. Вид у него был немного ошалелый.
- Да-да, я его помню, - сказал он. - Это не их приятель, а скорее Кларин. - Он быстро доел пудинг и спросил Клару, не нужно ли ей помочь, но она не расслышала, потому что Артур как раз сбросил на пол свою миску.
- Меня интересует, что ты о нем думаешь, - сказала Эйнсли, словно ей требовалось мнение знатока.
Джо задумчиво уставился в стену. Я знаю, что он не любит дурно отзываться о людях. Но я знаю также, что он не одобряет Лена.
- Он человек без всякой этики, - сказал Джо наконец. Джо преподает философию.
- Ну, это уж слишком, - вмешалась я. - Лен никогда не поступал неэтично по отношению ко мне.
Джо нахмурился. Он не очень хорошо знает Эйнсли и к тому же считает, что незамужние девицы легко становятся жертвами мужчин и поэтому их надо защищать. В прошлом он не раз порывался отечески поучать меня и теперь тоже продолжал настаивать:
- От таких, как Лен, лучше держаться подальше, - строго сказал он.
Эйнсли рассмеялась, потом невозмутимо затянулась сигаретой и выпустила дым.
- Кстати, - сказала я, - пока я не забыла: дай мне номер его телефона.