Илья встал под дерево; ему почему-то казалось, что стоя он промокнет меньше, чем сидя. Он взглянул на часы; его самолёт только что взлетел или должен был взлететь: он больше ни в чём не был полностью уверен. Всё, что ранее казалось незыблемым, стало призрачным. Его действительность, его представления о реальности были разрушены нереальностью последних дней.
После тюрьмы Илья относился к себе с доверием: он мог рассчитывать на себя в любых, самых тяжёлых ситуациях, но всё это осталось в той, другой жизни - неделю назад, где параметры физической реальности были определены и не менялись, где люди были понятны, а законы обитаемого пространства ясны.
Он подозревал, хотел даже, чтобы мир оказался иным, чем являл себя, но Илья ожидал интеллектуальную тайну, а не нарушение всех правил существования, всех договорённостей о жизни. Он ожидал, что мир будет тайным, но объяснимым. Пока всё получалось наоборот.
Он не знал, что делать: он не мог докричаться до людей внутри, он не мог вызвать такси, чтобы поехать в гостиницу, он не мог отойти, потому что боялся, что именно в этот момент кто-нибудь появится. Всё, что ему оставалось, это мокнуть под деревом, название которого он не знал. Он мог встать и идти пешком; было лишь неясно - куда.
Илья снова подошёл к воротам. Неожиданно он осознал, что видит кованый узор; он заметил его в первый раз. До этого он смотрел на ворота и видел только, что они закрыты. Ворота были поделены на квадраты, и в каждом - навстречу друг другу - стояли на задних лапах два льва. В верхнем же левом квадрате почему-то были не львы, а грифоны. Илья задрал голову, чтобы посмотреть, не ошибся ли он. Нет, это действительно были грифоны. Он протянул к ним руку, чтобы потрогать и удостовериться, что они не львы. В ту же секунду ворота кликнули и начали медленно распахиваться в стороны. Илья бросился было за своей сумкой, не спуская с ворот глаз, и остановился: он боялся, что ворота закроют. Илья махнул сумке рукой - как обещание, что он за ней вернётся, - и вбежал в ворота.
Он быстро шёл, сдерживая желание бежать, по гравиевой дорожке сквозь деревья, удивляясь, что в саду нет работающих людей, хотя время было рабочее. Сад почему-то казался светлее, чем раньше. Скоро Илья дошёл до круга с фонтаном.
У фонтана стояла незнакомая машина - "тойота-лендкрузер". Илья знал, что у Рутгелтов в Парамарибо были "ренджровер" и "лексус", на котором в основном ездили Руди и Кэролайн; Адри не любила водить машину. "Гости, - подумал Илья. - Поэтому они меня и не заметили".
Он прошёл в каменную арку и поднялся по высокой мраморной лестнице в холл. Ему никто не встретился. Обычно в коридорах дома Илья постоянно наталкивался на женщин в одинаковых тёмно-синих передниках, которые непрестанно что-то подметали, натирали, скребли и мыли. Илья улыбался им, они улыбались в ответ и неспешно, как-то очень значимо продолжали свою работу. Сейчас же в длинных полутёмных коридорах стояла ровная пустота. В комнатах были открыты ставни и окна, и влажный воздух дождя наполнял дом. Дождь стучал по листьям в саду и заплёскивался в тишину комнат. Крышка пианино в музыкальной комнате была поднята, и белые клавиши напоминали пасть кашалота из детских книжек.
Он вышел на Семейную террасу.
Пусто.
Никого.
Илья решил спуститься в кухню, на Кухонную террасу. До ужина ещё далеко, но всё же. Он повернулся, чтобы идти, и услышал тяжёлые шлёпающие шаги; кто-то шёл в его сторону. Сердце застучало быстрее, и Илья приготовился быть спокойным, как если бы ничего необычного не происходило. Он повернулся вполоборота от двери, словно никого не ждал.
На террасу нехотя вышел мастиф. Он увидел Илью и остановился. Илья присел на корточки, чтобы выглядеть поменьше, не угрожающе, и протянул к нему руку. Он хотел дать собаке себя обнюхать и вспомнить. Мастиф - его звали Гроот, Большой, - не двинулся с места. Илья позвал его по имени, приговаривая по-русски какую-то глупость: "Хорошая собака, иди сюда, хороший пёс"; он старался, чтобы выходило ласково. Мастиф продолжал внимательно смотреть на Илью, затем сел у выхода с террасы; он не рычал, не скалился, а просто неотрывно смотрел на Илью круглыми тёмными глазами. Илья двинулся к выходу, пытаясь казаться как можно более безразличным. Мастиф немедленно встал и чуть подался вперёд. Он был явно намерен не выпускать Илью с террасы. Самым угрожающим в его поведении было молчание.
Илья отошёл к креслу Омы и сел. Мастиф тоже сел. Он продолжал следить за Ильёй и совсем не напоминал сонного тюфяка, каким казался Илье раньше. Неожиданно Илья заметил, как тот мускулист и широк, но совсем не толст. Мастиф подождал несколько минут и лёг. Он не заснул, как обычно, а продолжал неотрывно смотреть на Илью.
Дождь вдруг кончился, и солнце вернулось в сад. Илья смотрел на цветы в горшках, расставленные по периметру террасы, и думал, что делать. Мастиф был настроен серьёзно, и Илья не хотел рисковать. Он решил подождать.
Дождь полил снова, без предупреждения, и Илья закрыл глаза. Он слушал шорох капель в саду и удивлялся равномерности звука. Постепенно интервалы между каплями становились всё короче, и вскоре шум дождя слился в один непрерывный шелест воды.
Когда Илья проснулся, вокруг было темно, лишь в саду горели большие фонари, окружённые дымкой пара. Собаки не было. Илья осмотрел террасу ещё раз перед тем, как встать; нет, он был один.
Илья осторожно прошёл в дом. Он свернул в коридор, вдоль которого тянулись спальни.
На стенах, с двух сторон горели рожки ламп. Кто-то зажёг в доме свет.
Илья постучал в дверь первой комнаты; он помнил, здесь спала Кэролайн. Тишина. Он нерешительно повернул круглую ручку двери и надавил от себя.
Комната не была заперта. Илья открыл дверь.
Темно. Он нашёл выключатель рядом с дверной рамой и включил свет. Пусто. С кровати сняли бельё, и сверху лежали розоватый матрас и подушка без наволочки. Москитной сетки над кроватью не было. Илья вошёл в комнату.
Уже перед тем, как он последовательно, один за другим открыл все ящики комода, Илья знал, что ничего не найдёт. Ящики были пусты и ровно светились жёлтым деревом в вечернем свете люстры. В шкафу понуро висели пустые вешалки. Словно исполняя какой-то непременный ритуал, Илья осмотрел всё, что можно было найти, всё, что могло таить разгадку исчезновения Рутгелтов.
Он заглянул под кровать.
Ничего.
То же повторилось и в двух других спальнях, Руди и Адри. Их двери были открыты, и комнаты, совершенно пустые, не хранили никакого указания ни на прежнее присутствие людей, ни на причину их нынешнего отсутствия. Спальню Адри он осмотрел дважды; она показалась ему особенно пустой.
Илья прошёл в другое крыло дома, здесь была его спальня. Он хотел пройти мимо, но заметил, что внутри горит свет. Илья открыл дверь.
Его кровать была застелена и ожидала его. На комоде стояла сумка, его сумка, которую он оставил у ворот и про которую уже забыл. На кровати лежали два аккуратно сложенных синих полотенца, большое и маленькое. По краям полотенец шла белая каёмка.
В комнате горели две лампы: настенная над кроватью и большая с зелёным абажуром на вишнёвом комоде. Москитная сетка была опущена, и под потолком медленно крутились деревянные лопасти большого вентилятора.
Его ждали.
Илья сел на кровать. Было ясно, что в доме кто-то есть, но почему-то этот кто-то не спешит показываться.
Илья не понимал, что происходит; Рутгелты были люди серьёзные и никогда не стали бы играть в глупые игры, вроде той, что игралась сейчас. Адри бы не поступила с ним таким образом. Да и за что? Илья покачал головой.
Неожиданно темнота за раскрытым окном стала желтее. Кто-то включил свет в одной из комнат противоположного крыла дома. Илья выглянул в окно: свет горел в комнате на третьем этаже. Он там не никогда был; Илья знал, что на третьем, верхнем этаже дома находятся спальня родителей и ещё какие-то помещения. Нужно было пойти и выяснить, что происходит.
Оставалась проблема с мастифом. Илья огляделся в поисках защиты и ничего не нашёл. Он подумал и взял с кровати подушку. На подушке была бежевая в полоску наволочка.
В крайнем случае, подумал Илья, от собачьих зубов можно прикрыться подушкой.
В коридорах никого не было, хотя везде вдоль стен горел свет. Илья, оглядываясь и держа подушку перед собой, прошёл в другое крыло дома и поднялся по широкой деревянной лестнице на третий этаж. Посреди ступенек лежала ковровая дорожка. На стене через равные промежутки горели полукруглые лампы, вставленные в неглубокие ниши. Они давали ровный жёлтый свет, отражавшийся в бронзе перил.
Дверь комнаты в конце коридора была открыта, там горел свет. Илья пошёл к свету, старательно громко ступая по паркетному полу, чтобы объявить о своём присутствии. Он волновался. Илья надеялся, что там будет мистер Рутгелт, который всё объяснит. Мистер Рутгелт означал возвращение нормальности.
В коридор тяжело выскочил мастиф. Он остановился и - в первый раз - зарычал на Илью. Илья замер, забыв выставить перед собой подушку. Он просто стоял, стараясь не шевелиться. Он даже не дышал.
Мастиф двинулся к Илье. Он был таким большим, что заполнял собой весь коридор. В ту же секунду кто-то внутри комнаты негромко свистнул и позвал:
- Гроот, Гроот.
Мастиф вздохнул и остановился. Он стоял в нескольких шагах от Ильи, готовый в любую секунду напасть; Илья это чувствовал.
В проёме двери появился мужчина. Это был не мистер Рутгелт: мужчина был белый, невысокого роста и старый. У него были короткие седые волосы и борода.
- Гроот, - сказал старик. - Сюда!
По-английски.
У него был неожиданно молодой и высокий голос. Мастиф немедленно повернулся и, обойдя старика, сел у его левой ноги. Старик кивнул Илье, словно был совершенно не удивлён его появлением. Затем он просто скрылся обратно в комнате. Мастиф последовал за ним.
Илья остался один. Он стоял посреди длинного коридора, ошеломлённый происходящим. Затем Илья пошёл к освещённой двери. Он поравнялся с проёмом и встал, осматривая комнату; это был кабинет.
Старик сидел у длинного стола вполоборота ко входу. Стол был придвинут к раскрытому окну, на столе горели две большие лампы. Рядом с книжным шкафом у стены напротив горел высокий торшер. С другой стороны торшера темнел широкий кожаный диван с круглыми подлокотниками. На диване лежало несколько книг. Почему-то было ясно, что их читают все сразу.
Мастиф, лежавший у стола, увидел Илью и вскочил.
- Нет, Гроот, - сказал старик, не оборачиваясь. - Лежать, лежать. Я кому сказал - лежать.
Мастиф лёг. Судя по акценту, старик был американец.
- Простите. - Вдруг Илья понял, что не знает, что спросить. Ситуация казалась абсурдной.
Илья помолчал и задал абсолютно идиотский вопрос: - Вы говорите по-английски?
Старик повернулся к Илье и неожиданно улыбнулся.
- Время от времени, - весело сказал старик. - Время от времени.
Мастиф глухо рокотал, лёжа на полу: ему не нравилась эта беседа.
- Тихо, Гроот, - одёрнул собаку старик. - Вам необязательно прижимать к себе подушку, - обратился он к Илье. - Гроот вас не тронет. По крайней мере, пока я здесь.
Илье стало неудобно. Он ещё сильнее прижал подушку к животу.
- Скажите, вы не знаете, где все Рутгелты? - спросил Илья.
Он старался говорить спокойно.
- Рутгелты. - Старик снова улыбнулся. - Да кто где. Кроме того, они вовсе не Рутгелты.
ПАРАМАРИБО 8
КОГДА Илье было пять, его мать рассталась с отцом. Причин ему никто не объяснял, да он, будучи слишком мал, чтобы понять, почему отца больше нет в доме, ничего и не спрашивал. Отец, впрочем, и раньше бывал дома не часто.
Через год - было лето, и Илья с детским садом жил за городом - мать приехала навестить его с другим мужчиной. Тот был молод и худ. Его лицо состояло из углов, а длинная прямая чёлка почти падала на глаза. Он не знал, как вести себя с детьми, но не старался подделаться и не улыбался глупой, беспричинной улыбкой, как многие взрослые, когда говорят с маленькими. Мужчину звали Марат. Просто Марат, без "дядя".
Илью отпустили с ними гулять, и они пошли сквозь лес, в котором стояли двухэтажные оранжевые корпуса. На детской площадке - в самом конце территории - Марат покачал его на качелях, а потом покачался сам. Мать сидела на краю песочницы и смотрела на них; в тот день она неожиданно много молчала.
У Ильи тогда была любимая игрушка, маленькая плюшевая собака, Кутя. У собаки был кожаный, а не пластмассовый нос, что в глазах Ильи делало её более настоящей. Ночью Илья клал Кутю на подушку и укрывал одеялом.
Днём он носил его всюду с собой и иногда пытался кормить. Кутя не ел, но продолжал оставаться весёлым.
В тот день они покачали Кутю тоже, а потом начался сильный июльский дождь, ливень. Рядом с детской площадкой стояла беседка, куда они бросились прятаться. Мать и Марат обсуждали, как они теперь, под дождём, доберутся до электрички, чтобы ехать в Москву, а Илья весело бегал по беседке.
Вдруг мать вспомнила, что Илья должен обязательно вернуться в корпус к пяти часам - полдник. Они побежали через мокрый лес, Илья на руках у Марата. От Марата пахло табачным дымом, и Илье это нравилось. Он хотел, чтобы Марат не уезжал и продолжал носить его на руках.
И тут Илья понял, что Кутя остался в беседке.
Они уже были у корпуса, где жила его группа. Илья начал плакать и звать Кутю. Дождь усилился, мешаясь со слезами, и Илья рвался обратно в беседку. Воспитательница, выбежавшая на крик, подозрительно смотрела на Марата. Мать волновалась, что они опоздают на электричку. Она пыталась успокоить Илью, но тот был безутешен.
- Он убежит в лес и заблудится! - кричал Илья. - Там волки, волки, а он маленький!
- Глупости. - Мать устала и боялась опоздать на поезд. - Никуда он не убежит: он не настоящий.
- Настоящий, настоящий! - захлёбывался в слезах Илья. - Его волки съедят!
Мир, как он был раньше, кончился. Мать не понимала его и не жалела Кутю. Воспитательница держала Илью за руку и тянула в корпус, называя по фамилии. Илья их всех ненавидел.
Тогда Марат потушил сигарету и, наклонившись к Илье, сказал:
- Я за ним сейчас пойду. Жди здесь.
Он повернулся и пошёл в шумящий дождём лес. Одежда мокро облепляла его, и он казался ещё худее, чем был.
- Марат, ты что? - позвала мать Ильи. - Опоздаем на электричку, эта - последняя. Да поплачет и успокоится. Они завтра пойдут гулять и найдут его игрушку.
- Доберёмся, - сказал Марат, не оборачиваясь. Он стал быстро не виден в темени деревьев.
Илья сразу замолчал. Он тут же поверил этому незнакомому мужчине, от которого пахло сигаретами. Он знал, что тому можно верить во всём и всегда. Потом, все пятнадцать лет, которые они прожили вместе, когда Марат женился на его матери, Илья продолжал ему верить и никогда об этом не жалел.
Кутю, однако, Марат не нашёл, и детство в тот день кончилось. Илья плакал, пока не заснул у Марата на руках, и ему нравилось, что тот его крепко держит, и Илья старался плакать ещё больше, даже когда слёзы уже прошли.
Мать сидела на стуле напротив и молча глядела на них. Электричка давно ушла, и было некуда спешить.
Много лет после этого Илья был уверен, что Кутю съели волки.
Сейчас, в полуосвещённом коридоре Хасьенды, это чувство - что знакомый мир кончился и что-то невозвратное, окончательное изменило всю жизнь - вернулось и заполнило Илью. Он поверил старику сразу, как когда-то сразу поверил Марату. Он знал, что старик говорит правду. Знал и не хотел.
- Что значит "не Рутгелты"? - Илья шагнул в комнату. Мастиф зарычал сильнее, но Илье сейчас было не до него. - Кто же они, если не Рутгелты? И кто - вы? Что вы вообще здесь делаете?
Старик несильно ударил мастифа по широкой круглой шее и приказал молчать. Тот недовольно засопел, но послушался.
- Я - хозяин дома, - сказал старик. - Позвольте представиться: Оскар Кассовский. Люди, которых вы знали как Рутгелтов, мои друзья и гости. Как и вы были моим гостем всё это время.
Он говорил легко, свободно и весело смотрел на Илью. Тот не знал, что ответить. Одно было ясно: Кутю снова съели волки. Ему хотелось ударить Кассовского.
- Вы голодны? - Кассовский встал. - Вы же не ели ничего с самого утра. Ваутер, должно быть, вас в лодке кормил всякой дрянью.
- Откуда вы знаете Ваутера? - Илья тут же пожалел о вопросе. Теперь было окончательно ясно, что старик не лжёт. Илья вдруг почувствовал, что очень голоден. Он и вправду не ел весь день, но как-то об этом забыл.
Старик улыбался. Он не собирался отвечать на глупые вопросы. Он улыбался и ждал.
- Где Рутгелты? - спросил Илья. - Где Адри? Что вы с ними сделали?
Старик рассмеялся. Странно, он говорил высоким звонким голосом, а смех был низкий, хрипловатый смех-баритон.
- Это вы на самом деле хотите спросить, что они с вами сделали, - сказал старик. - С Адри всё в порядке, - заверил он Илью. - И с другими тоже. Их здесь нет, вот и всё. Сейчас самое лучшее, если вы примете это как данность: их здесь больше нет.
Илья молчал. Он не знал, что сказать.
- Были Рутгелты, и нет, - засмеялся Кассовский. - Как в сказке. Жили-были… А теперь нет.
Ему было весело.
- Я сейчас пойду в полицию, - сказал Илья.
Он знал, что никуда не пойдёт, но должен был что-то сказать.
- Конечно, конечно, - заторопился Кассовский. - Хотите, я распоряжусь, чтобы вас подвезли? А то вы ведь, должно быть, и не знаете, куда идти.
Он подошёл к книжному шкафу и, не глядя, достал с полки книгу и протянул Илье. Книга была в твёрдом тёмно-зелёном переплёте, и на ней золотым тиснением надпись: De Officiele Folder van de Regering van Suriname. Это был справочник министерств Суринама. Кассовский открыл его на странице с надписью: Ministerie van het Binnenland en Politie. Он ткнул пальцем в какую-то тройную голландскую фамилию и дружелюбно сказал:
- Это комиссар полиции, мой приятель. Можете позвонить ему прямо сейчас и задать все вопросы. Он ещё в офисе, я с ним говорил минут двадцать назад. Скажите дежурному, что звоните от меня, а то комиссар не возьмёт трубку.
Илья уставился в справочник. Всё казалось бесполезным. Он хотел, чтобы всё как можно быстрее кончилось. Он хотел проснуться.
- Смотрите, - сказал Кассовский, - ваш самолёт уже улетел, следующий самолёт в Нью-Йорк только через три дня. Билет я вам поменяю, не беспокойтесь. Вы, конечно, можете поехать в гостиницу, если хотите, но, поверьте, у меня вам будет лучше. Вы же были моим гостем всё это время, оставайтесь ещё.
- А кто же эти люди, если не Рутгелты? - Илья спросил просто так, чтобы соглашаться не сразу.
- Они мои друзья, прекрасные люди, но совсем не Рутгелты. Они вообще не родственники.
- А Адри? - спросил Илья. Он понимал, что это звучит глупо.
- И Адри не Рутгелт, - развеселился Кассовский. - Уж кто точно не Рутгелт, так это Адри. Да успокойтесь вы, - заверил он Илью, - никаких Рутгелтов вообще нет; я их просто придумал.
- Для чего? - спросил Илья. - Для чего всё это?
Он начинал злиться, и Кассовский это почувствовал. Илье хотелось его ударить и бить, бить, пока тот не отдаст ему прежнее. Илья шагнул к старику. Мастиф немедленно вскочил на ноги.