Я постояла в нерешительности на берегу, а потом осторожно спустилась на скользкий лед. Ближе всех ко мне ничком лежала молодая женщина; ее рыжие крашеные волосы были откинуты на спину, виднелось белое ухо с большой пластмассовой серьгой и часть пухлой, грубо нарумяненной щеки.
Я нагнулась и тронула ее за плечо, и, к моему удивлению, она повернула голову и посмотрела на меня одним глазом, вокруг которого расплылись тушь и зеленые тени.
- Тебе что, места не хватает?.. - спросила она тихим сиплым голосом. Я увидела, что шея у нее неестественно вытянута, а на шее видна глубокая синяя борозда, - след от веревки? Я попыталась ее поднять, но тут же поняла, что это невозможно: вся нижняя часть ее тела превратилась в лед и сплавилась в одно целое со льдом озера.
- Не тронь меня, уйди… Отойди подальше и ложись. Места всем хватит. Ложись и ни о чем не думай. Здесь конец всему. Ложись…
Я оставила ее лежать и пошла дальше, разглядывая вмерзшие в лед фигуры. Чем дальше я отходила от берега, тем больше встречала полностью превратившихся в лед людей. Но некоторые еще были способны разговаривать. Они открывали глаза, медленно поворачивали головы и следили за мной.
Вокруг шелестели их слабые голоса:
- Не ходи тут, не тревожь нас… Ложись и спи… Оставайся с нами… Все кончено… Только здесь желанный покой… Некуда больше идти…
Да, здесь хорошо, здесь нет ни воющего ветра, ни противного, нагоняющего тоску зудения. Но почему это мне некуда больше идти? Я знаю, что мне надо идти, и я буду идти.
С трудом отрывая примерзающие ко льду босые ноги, я повернула к берегу. Голоса вокруг разочаровано зашуршали:
- 3-з-ря уходиш-ш-шь… Вернис-с-сь…
Выбравшись на берег, я пошла к стене черных скал. Я не помнила, с какой стороны вышла к озеру, и мне было все равно, куда идти, но от этого озера надо было убираться подальше, это сознавал даже мой сонный заледеневший разум.
Я тащилась вдоль черной стены уродливых скал, ища выхода. Мне почудилось какое-то движение на озере. Оглянувшись, я увидела, что на льду появились два странных огромных валуна. Они двигались от тела к телу, а после них оставался пустой лед. Мне показалось, что они направляются в мою сторону, и что-то в их движении мне показалось угрожающим. Я стояла и старалась понять угрозу, а они ползли ко мне. Вскоре их стало видно во всех подробностях: это были два чудовищных слизняка из темного льда с безобразными рыбьими мордами и выпученными немигающими глазами. Проползая по телам вмерзших в лед людей, они вбирали их в себя и становились все толще и толще.
Бежать я не могла, но и стоять на месте мне совсем не хотелось. Я отвернулась от них и пошла к скалам, уже не замедляя шага. Чтобы двигаться скорее, я стала на ходу размахивать руками. Я не оглядывалась, но слышала за спиной ледяное шуршание, какое бывает, когда по реке идет шуга - мелкий осколочный лед.
Искать ущелье, по которому я пришла сюда, было уже некогда, и я свернула в первое же, какое смогла различить среди скалистых пиков.
Мне повезло: как только я завернула за угол, я увидела широкую грунтовую дорогу, идущую довольно круто вниз. Вскоре холодное дыхание озера осталось позади, идти стало легче.
Через некоторое время мне навстречу стали попадаться одинокие путники. Лица у них были сонные, а глаза пустые, как окна с выбитыми стеклами. Они шли, опустив головы и волоча ноги, молча обходили меня, старательно избегая встречаться со мной взглядом. Только один из них остановился и спросил:
- Далеко ли до Озера отчаяния?
Я ответила, что как раз иду оттуда и что ходить туда не стоит, - это опасное и гиблое место.
- Глупая! Ты не знаешь, ОТКУДА мы идем! - и он побрел дальше.
Через какое-то время я снова вышла на равнину, скалы остались позади и вдали стала различима черная лента, похожая на мокрое асфальтовое шоссе, и множество суетившихся возле людей. Я ускорила шаг, и вскоре грунтовая дорога подошла к строящейся дороге. Покрыта она была не асфальтом, а грубо обтесанными плитками черной лавы.
Люди, похожие на заключенных-доходяг, строили эту дорогу. Одни обтесывали молотками и зубилами квадратные черные плитки, другие подтаскивали их на носилках к дороге, третьи укладывали их и вбивали большими молотками в полотно дороги. Стучали молотки, грохотали камни, сбрасываемые с носилок, раздавались грубые начальственные окрики присматривающих за ходом работ.
- Куда ведет эта дорога? - спросила я строителей.
- К Озеру отчаяния.
- А откуда она идет?
- От Озера отчаяния.
Я махнула рукой на этих идиотов и отправилась по дороге.
Ступать по гладким плиткам было, конечно, легче, чем по камням и песку с золой.
Много дней мне никто не встретился, никто не догнал меня, все время я шла одна и одна.
Наконец, вдали я опять увидела людей, суетившихся у конца черной дороги, обрывавшейся прямо в пустыню: опять одни подтаскивали камни на носилках, другие их укладывали, а в стороне обтесывали зубилами и молотками каменные плитки.
- Куда ведет эта дорога? - спросила я.
- К Озеру отчаяния, - был ответ.
Кольцевую они строят, что ли? К Озеру отчаяния мне идти совсем не с руки, а больше ни в ту, ни в другую сторону по дороге никуда не придешь. Меня это так раздражало, что захотелось набрать камней и швырять ими в тупоголовых строителей, пока не поумнеют и не научатся отвечать на вопросы умных людей. Я сдержалась, потому что их было больше.
Но я придумала, как всех перехитрить.
Я вернулась по дороге примерно до середины, где не было строителей и меня никто не мог увидеть, а потом сошла с нее и отправилась прямиком через пустыню, как шла до того - от одной торчащей скалы до другой.
Решение было правильным. Шла я долго, как мне показалось, несколько дней, но вот однажды на горизонте я увидела низкие серые строения вроде бараков и заспешила к ним. Это был настоящий барачный город, раскинувшийся на всю ширину степи.
Подойдя к его окраине, я увидела множество низких колодцев из грубого камня и вспомнила, что уже очень давно не пила воды и не умывалась. Я подошла к одному из них, но когда до него оставалось несколько шагов, над краем колодца мелькнула рука, и в меня полетел камень. Я едва от него увернулась.
Подойдя осторожно к следующему колодцу, я издали крикнула:
- Эй! Есть тут кто-нибудь?
Вместо ответа в меня опять полетели камни: видно, у обитателя колодца внутри был припасен целый арсенал булыжников, он швырял их не переставая.
- Брось кидаться камнями, слышишь? Мне ничего от тебя не надо, я только хочу спросить…
Камни полетели чаще, и один из них угодил мне в ногу. Я почувствовала сильную боль, а поглядев на ушибленную голень, увидела, что в месте удара появилось черное пятно. Я поспешила убраться прочь.
Проходя мимо других колодцев уже на безопасном расстоянии, я замечала, что их обитатели следят за мной, осторожно высовывая головы над стенами своих укрывищ.
Я подошла к первым баракам города.
Они были из серого камня, без окошек, с дырами вместо дверей… Они показались мне нелепыми, потому что у них не было крыш.
Но стены все-таки были. Там можно было спрятаться от чего-то страшного снаружи. Я хотела найти пристанище в одном из бараков, но все они были переполнены. Люди в них жили какие-то очень недобрые, меня отовсюду прогоняли.
- Иди, иди отсюда! Мест нет! - завидев меня, кричали они. Я просилась войти и плакала, но никто меня не пожалел и не впустил.
Потеряв надежду войти, я прислонилась к наружной стене первого попавшегося барака и закрыла глаза. Хорошо было хотя бы спиной чувствовать какое-то укрытие после долгих блужданий по пустой равнине. И я уснула.
Над моей головой взревел диким голосом кто-то огромный и свирепый. Я в ужасе проснулась. Это уже потом я узнала, что это был не зверь и не демон, а обычный гудок на работу.
Из бараков стали выползать темные дяденьки и тетеньки. Потом появились злобные мужики, по виду начальники. У них в руках были железные дубинки. Они начали кричать и сгонять всех в колонны.
- А ты чего тут расселась?
Я не заметила, как один из начальников вышел на меня из-за барака. Я не успела подняться, а он огрел меня дубинкой по плечу.
- Давай, давай, шевелись!
- Я ведь не здешняя…
- Что-о?! Я те покажу нездешнюю! А ну, давай в колонну! Бы-ы… стр-р-р-о!
Он меня палкой еще и по спине ударил.
Я решила, что надо послушаться и встать в строй. А вообще-то отсюда надо тикать, и как можно скорее. Я сообразила, что попала в какую-то зону или лагерь. Откуда мне известно это слово, я не могла вспомнить, но знала, что в зоне одни люди работают и называются "заключенными", а другие, которые ими командуют, называются "начальниками". Есть еще "охранники" с дубинками. Это неправильное название, ведь они не охраняют заключенных, а стерегут их, чтобы не разбежались. Но я-то все равно убегу…
Я встала в строй, куда мне дубинкой указал охранник. По команде колонна нас двинулась по лагерным переулкам к выходу из города.
Я поняла, что гонят нас на работу, и обрадовалась. Работа - это когда что-то делаешь, что тебе говорят, а потом за это что-нибудь получаешь. Например, еду или одежду. Думать на работе не надо. Думает тот, кто командует. Думать вообще тяжело, от этого у меня болит голова. Но приходится это делать, а то и пропасть можно. Когда думаешь, в голову приходят мысли. От мыслей можно узнать, как сделать, чтобы тебя не били.
Пригнали нас на строительство дороги.
Дорога - это где ходят и ездят. Меня поставили в пару с одной толстой тетенькой и дали носилки. Мы носили каменные плитки. Тетенька на меня ругалась, только я не понимала, за что. Я ведь очень старалась работать хорошо, потому что думала, что мне за это что-нибудь дадут.
А тех, кто ленился, охранники били палками очень больно. У них палки были с крючками, и эти крючки выдирали из людей куски их мяса. Я не хотела такого, и когда близко был какой-нибудь охранник, я говорила тетеньке: "Давай стараться работать хорошо, чтобы нас не били!" А она шла сзади и все время толкала меня в спину носилками.
Она думала, что я такая глупая и не понимаю, что это она толкает меня в спину. А я догадалась. Она была ленивая и злая. Но я все терпела, чтобы охранники думали, что мы хорошие и хорошо работаем.
Еще у нас был перерыв для отдыха, называется "перекур". Почему так, я не знала, потому что никто тут не курил. Курить - это когда изо рта вкусный дым идет.
Мы закончили работу по гудку. Нас построили в колонну и повели в город. Мне очень повезло: меня загнали в барак вместе со всеми. Я села в уголочек, чтобы никому не мешать и чтобы меня опять не выгнали на улицу. Но я все равно мешала, потому что меня толкали и говорили подвинуться. Здесь всегда все всем мешали. Какой-то дядя ходил взад-вперед по бараку и все время наступал мне на ноги. Я их поджала под себя, чтобы не наступал.
Теперь все было почти совсем хорошо.
У меня были постоянная работа и жилье.
Меня тоже били, конечно, но не так часто, как других. Это сначала было очень больно и страшно, когда у тебя вырывают крючком кусочек тела. Потом я увидела, что все снова зарастает, и перестала так бояться. К боли тоже можно привыкнуть.
Я пыталась поговорить с людьми, хотя тут не разговаривали, а только ругались. Но я слушала ругань и думала, и все равно все поняла про наш город.
Правят этим городом и вообще всем этим миром "хозяева". Они не такие как мы, они - другие. Очень страшные. Они появляются иногда над дорогой или над бараками, и тогда все стихает. Люди закрывают голову руками и бросаются на землю. Каждый боится, что это его сегодня схватят. На меня хозяева ни разу не нападали, я всегда хорошо пряталась: я не падала на землю, а становилась лицом к стене и закрывала глаза - вот они меня и не увидели ни разу!
Хозяева очень жадные, они не дают нам ни еды, ни питья, а это очень хорошо, это вкусно - есть и пить. Зато сами хозяева едят.
Едят они нас. Если повезет, то оторвут только кусочек, а не повезет - сожрут без остатка.
Кого едят - те кричат, а остальные стоят вокруг и смотрят: они уже не боятся, ведь обычно за раз съедают только одного барачника.
Кроме хозяев, в город еще гости прилетают. Эти - хорошие. Это такие большие белые птицы, они приносят хлеб и бросают его сверху. Тут все кидаются и начинается свалка. Кому хлеб достался, тот старается его сберечь, чтобы на подольше хватило. Убежит и съест его в сторонке. Хлеб этот, наверно, очень вкусный и полезный: кто его съест, тот потом такой веселый ходит и светлеет всем телом. Другие ему завидуют и ненавидят. А он огрызается и потом опять становится как все.
А дорогу мы строим так. Сначала укладываем плиты в одну сторону, а потом идем на другой конец дороги. Там совсем другая работа, полегче. С того конца мы дорогу разбираем. Разбиваем плиты кувалдами, осколки складываем на носилки и уносим далеко в пустыню. Потом все меняется местами: на этом конце начинают дорогу строить, а на том - разбирать. Это хорошая работа, она никогда не кончится. Без работы скучно.
Во время работы нами командуют старшие душееды. Они такие же, как мы, только темнее и толще. Они потому толстые, что тоже научились нас есть. Хозяева кого-нибудь сгрызут, а объедки оставляют старшим.
Поэтому старшие душееды не боятся, а любят хозяев. Когда хозяева прилетают, они всегда радуются и бегут их встречать. Некоторые старшие со временем так раздуваются и чернеют, что сами становятся похожими на хозяев, а не на людей.
А люди все время ссорятся и дерутся между собой. Иногда они до того разозлятся, что вцепляются зубами друг другу в тело. Некоторые ссорятся нарочно, чтобы оторвать в драке кусочек другого и сожрать его. Со временем такие становятся душеедами, только не старшими, а дикими.
Дикие душееды не работают и не живут в бараках. Они собираются в стаи и рыскают по городу и пустыне. Если встретят одинокую душу - тут же нападут и растерзают.
Вот поэтому надо все время быть со всеми вместе, чтобы не съели.
Случайно я узнала очень важную вещь.
Все люди делятся на два сорта: те, кто ест других, и те, кого едят другие. Я отношусь ко вторым. Однажды во время работы хозяева разорвали над дорогой какую-то душу. К моим ногам упал кусочек. Я на него поглядела и отвернулась. А моя напарница бросилась к нему, схватила и съела. Она стала очень злая на меня и сказала, что меня все равно съедят другие. Пускай лучше съедят. Я не могу съесть такое. Вот если бы кусочек того хлебушка, который падает с неба! Но хлебушка мне никто не дает. Я ни разу кусочка не пробовала, только слышала, как он пахнет. Очень хорошо пахнет. Солнышком.
Некоторые души не хотят жить со всеми людьми. Они бросают работу и уходят из города. Но это не душееды, они сами душеедов боятся. Они строят себе сами барак на одного человека и живут в нем. Я таких видела, когда подходила к городу. В меня тогда еще камень бросили. Больно было.
Жить скучно. Людей много. Злые все.
Хлебушка никто не дает. Меня часто бьют и кусают. Съедят, наверно, скоро. Я слышала, что есть такое место, где никто не кричит, не ссорится и не жрет друг друга. Это какое-то озеро. Вот бы узнать туда дорогу!
Это случилось во время работы. Старший душеед приказал отдыхать. Мы с тетенькой поставили носилки на землю. Она прилегла, а я стояла рядом и глядела в небо. Просто так. Появилась большая белая птица.
Она сделала над нами круг, и вдруг к моим ногам упал большой круглый белый хлеб! Я оглянулась. Вокруг все спали. Тогда я осторожно подняла хлеб и стала его есть. Как это было вкусно! Он был теплый, от него пахло солнышком. Но я успела отъесть только краешек. Так жалко, надо было спешить! Не успела я проглотить разжеванный кусочек, как проснулась моя напарница и с криком набросилась на меня. Она вырвала хлеб из моих рук и отшвырнула его в сторону. "Это отрава! - кричала она. - Не смей тут заразу разводить!"
Я хотела подобрать свой хлеб, но на него уже набросились другие барачники, и скоро от моего хлебушка не осталось ни кусочка - все расхватали. Я заплакала от обиды: ведь это же был мой хлеб!
Но назавтра белая птица опять прилетела и снова сбросила мне хлеб. Я его схватила и убежала в сторону от дороги, упала на песок, прикрыла его своим телом и так съела весь без остатка.
С этого момента все начало изменяться в моей жизни. Главное, я сама стала меняться. Прояснилось в голове, прибавилось силы. Я начала думать и даже вспоминать. До этого думать я могла только о том, что у меня перед глазами. Если я на человека не смотрела, то он для меня как будто не жил. А теперь я вспомнила много такого, о чем позабыла. И вовсе не всегда я жила в этом городе, не всегда строила и разрушала эту дорогу.
Мне вспомнилось, что я долго шла по пустыне, потому что должна была куда-то придти.
Только вот куда?
Белая птица начала каждый день приносить мне этот чудесный белый хлеб. От него у меня не только в голове прояснялось, но и сама я начала светлеть. Это было очень хорошо. Я заметила, что душееды не любят светлые тела, они им не по вкусу.
Мое посветление заметила напарница.
Она стала на меня плеваться и ругать нехорошими словами. Потом она так рассердилась, что бросила носилки и ушла. Больше я ее не видела. Вместо нее мне дали другого напарника.
Он был длинный, худой и с огромными оттопыренными ушами. Я и прозвала его Лопоухим. Он не обижался. Он все время ныл: "Мне плохо… Мне очень плохо… Мне хуже всех…" Но злым он не был. Он с завистью смотрел, как я ем свой хлеб, но ни разу не отнял ни кусочка. Сил у него не было, и работал он плохо. Чтобы он мог тащить со мной носилки, приходилось класть на две плиты меньше, чем носили мы с прежней напарницей. Но мне с ним работалось спокойно. Я старалась, чтобы нашу хитрость не заметили душееды-начальники.
Но они, конечно, в конце концов это увидели и объявили, что Лопоухий в ближайшее время будет съеден. Я испугалась за него и стала думать, как ему помочь? Я не хотела нового напарника.
Я решила Лопоухого немного подкормить. Когда белая птица опять сбросила мне хлеб, я его отдала Лопоухому, а сама стояла рядом и, пока он ел, отгоняла барачников.
Он съел весь хлеб без остатка и вопросительно посмотрел на меня.
- Больше нет. Потом еще будет.
Он отвернулся и молча пошел к нашим носилкам. Даже спасибо не сказал.
Когда мы несли уже последние в этот день носилки с плитами, я почувствовала опасность и незаметно огляделась. Два старших душееда-охранника стояли в стороне и глядели на нас, о чем-то переговариваясь.
- Ты! - ткнул в меня дубинкой один из них. - Оставь носилки и иди строиться. А ты оставайся на месте! - Лопоухий послушно остановился.
- Бросай носилки и беги в колонну! - шепнула я ему. Он поглядел на меня, похлопал своими выпученным глазами и с визгом бросился к строящейся колонне. Ему удалось смешаться с толпой.
Душееды разъярились и набросились на меня, размахивая дубинками. Они избивали меня и рвали мое тело железными крючьями. Я пыталась защитить руками хотя бы голову. Они принялись пинать и топтать меня ногами, и я скоро перестала себя помнить.
Когда я очнулась, я услышала отчаянный крик Лопоухого: