- "Это не женщина." - "Эта чокнутая индианка еще кокнет кого-нибудь." - Приходит утро, Марду спешит ликующе и с поплывшим разумом, захваченная, к магазину, купить брошку - стоя затем в аптеке у вертушки с открытками полных два часа изучая каждую вновь и вновь досконально поскольку у нее осталось лишь десять центов и она может купить только две и эти две должны быть для нее совершенными личными талисманами нового важного значения, персональными эмблемами предзнаменования - ее алчущие губы расслаблены чтобы разглядеть получше крохотные значения углов теней от вагончиков фуникулера, Чайнатауна, цветочных рядов, голубых, служащие удивляются: "Два часа уже тут торчит, без чулок, коленки грязные, рассматривает открытки, жена какого-нибудь алкаша с Третьей Улицы сбежала, пришла в аптеку белого человека, никогда прежде не видела глянцевой открытки…" Предыдущей ночью они могли бы увидеть ее на Маркет-Стрит в Фостере с последним (опять) гривенником и стаканом молока, плачущей в это свое молоко, и мужчины постоянно смотрели на нее, постоянно пытались сделать ее но теперь не делали уже ничего поскольку забоямшись, поскольку она была как дитя - и поскольку: "Почему же Жюльен или Джек Стин или Уолт Фитцпатрик не дали тебе никакого места чтоб там можно было остаться и не оставили тебя в покое в уголке, или не ссудили тебе пару долларов?" - "Но им же было наплевать, они меня боялись, они действительно не хотели меня рядом у них была типа отвлеченной объективности, наблюдая за мной, задавая гадкие вопросы - пару раз Жюльен пускался в свои игры его-голова-против-моей типа знаешь "Ч°такое, Марду," и его обычные подобные номера и липовое сочувствие но ему на самом деле было просто любопытно почему я еду - никто из них ни разу не давал мне денег, чувак." - "Те парни в самом деле плохо к тебе относились, ты это знаешь?" - "Ага так они ж никогда ни к кому не относятся - как никогда ничего не делают - ты сам о себе заботишься, я позабочусь обо мне." - "Экзистенциализм." - "Но американский хуже незаинтересованный экзистенциализм и торчков чувак, я тусовалась с ними, уже почти год к тому времени и получала, всякий раз когда их вставляло, что-то вроде контактного кайфа." - Она бывало сидела с ними, они уже начинали отпадать, в мертвом молчании она ждала, ощущая как медленные змеевидные волны вибрации пробираются через всю комнату, веки опадают, головы клонятся и вздергиваются вновь, кто-нибудь бормочет какую-нибудь противную жалобу: "Чув-ва-ак, меня достал этот сукин сын МакДауд с его вечным нытьем по части как у него не хватает денег на одну стекляшку, как будто полстекляшки нельзя достать или за половину заплатить - чув-ва-ак, я ни разу не видал такой никудышности, ну ч-че-орт, пошел бы он куда подальше и с концами, эм." (Это торчковое "эм" сопровождающее любую подставу, а все подставляются когда говорят, в смысле утверждения, эм, ну-эм, всхлип потакающего собственным капризам младенца сдерживаемый чтобы не взорваться полным ревом УААА во всю пасть которого им хочется от мусора низводящего их системы до колыбельки.) - Марду бывало сидела там, и под конец улетев по чаю или бенни она начинала чувствовать себя так будто ее тоже ширнули, она шла по улице съехав и на самом деле ощущала электрический контакт с прочими человеками (в своей чувствительности признавая факт) но иногда ее обуревали подозрения что ее кто-то тайно подсаживал и шел за нею следом по улице тот который в действительности нес ответственность за это ее электрическое ощущение и был так независим от какого бы то ни было естественного закона вселенной. - "Но ты на самом-то деле этому не верила - однако верила - когда я поехал по бенни в 1945-м я в натуре верил что девчонка хотела использовать мое тело чтобы сжечь его и засунуть документы ее мальчика мне в карман чтобы фараоны подумали что он умер - я и рассказал ей, к тому же." - "О и что она сделала?" - "Она сказала: "Ууу папочка," и обняла меня и позаботилась обо мне, Милашка была дикой сучкой, она накладывала оладьи грима на мой бледный - я сбросил тридцать, десять, пятнадцать фунтов - но что же было дальше?" - "Я пошла бродить со своей брошкой." - Она зашла в какой-то магазин подарков и там сидел человек в инвалидном кресле.
(Она случайно ткнулась в двери с клетками и зелеными канарейками за стеклом, ей хотелось потрогать бусинки, посмотреть золотых рыбок, погладить старого жирного кота нежившегося на полу на солнышке, постоять в прохладных зеленых джунглях попугайчиков в магазине торча от зеленых не-от-мира-сего дротиков попугайских взглядов скручивающих себе безмозглые шеи чтоб окаменеть зарывшись в безумные перышки и ощутить эту отчетливую передачу от них птичьего ужаса, электрические спазмы их внимания, к р я к, л у к, л и к, а человек был крайне странен.) - "Почему?" - "Не знаю просто очень странен и вс°, он хотел, он говорил со мной очень ясно и настойчиво - типа интенсивно глядя прямо на меня и очень долго распространялся но улыбаясь на простейшие банальнейшие темы но мы оба знали что подразумеваем все остальное что сказали - ты знаешь как в жизни - на самом деле это было про тоннели, тоннель на Стоктон-Стрит и тот другой который только что соорудили на Бродвее, об этом-то мы как раз говорили больше всего, но пока мы беседовали великий электроток подлинного понимания прошел меж нами и я почувствовала иные уровни бесконечное число их в каждой интонации его речи и моей и целый мир значения в каждом слове - я никогда прежде не представляла себе насколько много происходит все время, и люди это знают - видно у них по глазам, они отказываются показывать это каким-то другим - я осталась там очень надолго." - "Он сам должно быть чудик." - "Знаешь, лысоватый такой, и типа голубого, и средних лет, и с таким видом будто у него отрезана голова или просто висит в воздухе," (безмозглая, осунувшаяся) "оглядывающая все вокруг, наверное то была его мать пожилая дама в цветастой шали - но Боже мой у меня б это отняло целый день." - "Ух." - "А на улице эта прекрасная старушка с седыми волосами подошла ко мне и увидела меня, но расспрашивала как пройти, но хотела поболтать…" (На солнечном теперь лирическом воскресно-утреннем тротуаре после дождя, Пасха во Фриско и все пурпурные шляпки извлечены и лавандовые пальто на параде в прохладных порывах ветра и маленькие девочки такие крошечные в своих только что набеленных туфельках и полных надежд пальтецах медленно гуляющие по белым холмистым улицам, церкви старых колоколов в хлопотах и в центре вокруг Маркета где наша оборванная святая негритянская Жанна д'Арк скиталась поя осанну в своей смуглой одолженной у ночи коже и сердце, трепыханья бюллетеней со ставками на угловых газетных стендах, наблюдатели голых журналов, цветы на углу в корзинах и старый итальянец в фартуке с газетами вставший на колени полить, и папа-китаец в облегающем экстатическом костюме везет в корзинке-коляске грудного младенца вниз по Пауэлл со своей розовощекой женой с блестящими карими глазами в новой шляпке срывающейся и трепещущей на солнце, вот там стоит Марду улыбаясь напряженно и странно и пожилая эксцентричная дама уже не обращает внимания на ее негритянскость не больше чем добрый инвалид из магазина и раз уж у нее теперь такое внешнее и открытое лицо, ясные свидетельства обеспокоенного чистого невинного духа только что восставшего из провала в изъязвленной оспинами земле и собственными переломанными руками вытащившего себя к безопасности и спасению, две женщины Марду и старушка в невероятно грустных пустых улицах воскресенья после всех возбуждений субботней ночи великого блеска вверх и вниз по Маркету как собранной пыли после промывки золота и пульсации неона в барах О'Фаррелла и Мэсона с вишневыми палочками коктейльных стаканов подмигивающими приглашая открыть изголодавшиеся сердца субботы а в действительности ведущими лишь в конце концов к синей пустоте воскресного утра лишь трепыханье нескольких газет в канаве и долгий белый вид на Окленд с призраком Саббата, все же - Пасхальный тротуар Фриско пока белые корабли врезают четкие голубые линии из Сасебо под пролет Золотых Ворот, ветер что усыпает искрами всю листву Приморского Графства отмывая выстиранный блеск белого доброго города, в облаках утраченной чистоты в вышине красно-кирпичный след и пирс Эмбаркадеро, призрачный расколотый намек на песню старых помо некогда-единственных скитальцев по этим одиннадцати последним американским теперь застроенным белыми домиками холмам, лицо самого отца Марду сейчас когда он поднимает голову чтобы вдохнуть чтобы заговорить на улицах жизни материализуясь громадно над Америкой, тая…) "И типа я ей ответила но тоже поболтала и когда она уходила то отдала мне свой цветочек и приколола его ко мне и назвала меня миленькой." - "Она была белой?" - "Ага, вроде, она была очень ласковой, очень приятной кажется она меня полюбила - типа спасла меня, вытащила - я поднялась на холм, на Калифорнию, мимо Чайнатауна, где-то набрела на белый гараж типа с большой такой стеной и этот парень на вертящемся стульчике хотел узнать чего мне нужно, я понимаю все свои действия как одно обязательство за другим вступать в коммуникацию с кем бы то ни было не случайно но по договоренности выдвинутые передо мною, вступить в связь и передать эту новость, вибрацию и новое значение что у меня теперь есть, по поводу всего что происходит со всеми постоянно повсюду и чтоб они не волновались, никто так не гадок как ты думаешь или - цветной парень на вертящемся стульчике, и у нас с ним вышел долгий путаный разговор и он очень не хотел, я помню, смотреть мне в глаза и действительно слушать что я говорила." "Но что же ты говорила?" - "Так это же все теперь забыто - что-то такое простое и типа того чего никогда не ожидаешь вон как те тоннели или старушка и я зависшая на улицах и направлениях - но парень хотел со мною это сделать, я видела как он расстегнул молнию но ему вдруг стало стыдно, я стояла спиной и видела в стекле." (В белых плоскостях гаражностенного утра, фантом человека и девушка стоящая спиной тяжело осевшая наблюдая в окне которое отражает не только черного странного робкого человека тайно уставившегося но и всю контору, кресло, сейф, промозглые бетонные задние интерьеры гаража и тускло полированные авто, хвастающие также несмытыми пылинками наляпанными вчерашним вечерним дождиком и сквозь стекло черездорожный бессмертный балкон многоквартирного дома с деревянными лоджиями где внезапно она увидала троих чернокожих детишек в странном наряде махавших руками но не кричавших негру четырьмя этажами ниже в робе значит очевидно работавшему в Пасху, который тоже махал им идя в собственном странном направлении которое вдруг пересеклось с медленным направлением выбранным двумя мужчинами, двумя обычными мужиками в шляпах, в пальто но несшими один бутылку, другой мальчика лет трех, вот остановившимися чтобы затем поднять бутылку Четырехзвездочного Калифорнийского Шерри и выпить пока фрискинский дополуденный всеутреннесолнечный ветер трепал им трагические пальто на ону сторону, мальчишка ревел, их тени на улице как тени чаек цвета выделанных вруч-ную итальянских сигар в глубоких бурых лавках на Колумбусе и Пасифике, вот проезд кадиллака с акульими плавниками на второй скорости по направлению к домам на вершине холма с видом на бухту и какой-то пахучий визит родственников привезших с собою газеты с комиксами, новости про престарелых тетушек, конфетки для какого-нибудь несчастного мальчугана ждущего когда же наконец закончится это воскресенье, когда солнце перестанет литься сквозь жалюзи застекленных дверей и растения в кадках перестанут от него выгорать а лучше пойдет дождик и снова понедельник и радость закоулка с деревянными заборами где не далее как вчера ночью бедняжка Марду чуть не потерялась.) - "Что сделал цветной парень?" - "Он снова застегнулся, он боялся на меня взглянуть, он отвернулся, было странно он застыдился и сел - мне это напомнило к тому же когда я была маленькой в Окленде и этот человек посылал нас в магазин и давал нам монетки потом распахивал свой купальный халат и показывал нам себя." - "Негр?" - "Угу, у нас по-соседству где я жила - я помню никогда там не оставалась а подружка моя оставалась и я думаю один раз даже с ним сделала что-то." - "Как ты поступила с парнем на вертящемся стульчике?" - "Ну, я типа выбралась оттуда и стоял прекрасный день, Пасха, чувак." - "Бож-же, Пасха а я-то сам где был?