Протокол заседания художественного совета "Сутьеска-фильма", состоявшегося 1.2.1983 на Ягомире.
Вопрос 2. "Папа в командировке"
ЧЕДО КИСИЧ - Известно, о каком времени говорится в сценарии, но мне кажется, что ему уделено мало внимания. В нем незаметен и неощутим дух нашей борьбы против резолюции Информбюро. Больше внимания уделяется изображению отдельных личных судеб, но совсем не отражены общие тенденции и ситуация в обществе. Если уж описывать подобные единичные драмы, необходимо и обозначать общие закономерности эпохи, потому что именно таким образом дается ответ на вопрос, из-за чего именно произошло все то, что имеет место в фильме.
Есть у меня и несколько замечаний по поводу отдельных мест в сценарии, как, например, разговор матери с председателем жилтоварищества. Слишком уж он получился грубым, думаю, это надо изменить. Когда рассматривается судьба человека, соображения о цели всего этого в драматургическом смысле ограничиваются лишь описанием происходящих событий, за рамки которых фильм так и не выходит.
В некоторых местах сценария ощущаются провинциализм и примитивизм, и от этого стоило бы избавиться. Также мне кажется несколько преувеличенным изображение психического состояния ребенка. Не уверен, что этот фильм в полной мере отвечает потребностям нашего общества.
НИКОЛА НИКИЧ - необходимо как можно быстрей подготовить окончательную версию сценария. Поскольку режиссер за прошедшее время произвел в сценарии значительные изменения, предлагаю не рассматривать первоначальную версию, но на следующем заседании совета обсудить его в окончательном виде.
С двенадцатого заседания художественного совета "Сутьеска-фильма", состоявшегося 28.2.1983 года на Ягомире.
Вопрос 2. "ПАПА В КОМАНДИРОВКЕ" - сценарий Эмира Кустурицы.
НЕЧО ПАРЕЖАНИН - Читая сценарий, я пытался увидеть 1948 год и события в нашей стране в глазами страны и всего мира. Что значил этот год для мирового сообщества, для международного рабочего движения? Много, так как он стал началом новой эры в международном рабочем движении. Не существует во всем мире передовой силы, которая не опиралась бы на это титово "нет". Впрочем, этот фильм не имеет претензий на глобальную, обобщающую мысль. В связи со всем вышеизложенным полагаю, что в фильме необходимо передать дух того времени и происходящих в нем событий. Также у меня имеется множество отдельных замечаний:
- Off, в котором Малик говорит, что отец зарегистрировал его за месяц до рождения, чтобы получить детскую надбавку, надо исправить, потому что тогда детских надбавок не было, были пайки.
- Образ секретаря КПЮ хорош, но некоторые его выражения звучат так преувеличенно, что похожи на гротеск. Это партийное собрание необходимо сделать серьезным, а секретарь должен быть реальным человеком, без карикатурности и очернения.
- Не знаю, стоит ли вообще оставлять в таком виде сцену похорон, потому что вряд найдется такой православный поп, который согласится хоронить пустой гроб. Противоречие с их доктриной.
- Матрос с Наташей самые светлые персонажи фильма, и делают его оптимистичным и жизненным.
- Семья Павловичей носит траур, потому что их отец в тюрьме по делу Информбюро. В те времена это было бы понято как демонстрация, что наверняка кончилось бы для них плохо. Такая оппозиция в те времена была немыслима.
- Поэма Макаренко была тогда в моде, и ничего против того, чтобы она зачитывалась, я не имею, главное, чтобы в этом не было иронии.
- Мало было таких сторонников Информбюро, которые оказались в тюрьме, а семьи их смогли бы остаться в своих квартирах. Поэтому мне образ председателя жилтоварищества кажется надуманным, потому что он спасает семью от выселения из квартиры. Думаю, нужно было все же их из квартиры выселить, пусть переселятся в Зворник, а дед останется. Истина все-таки дороже всего.
- Не стоило Малику писать письмо отцу два раза.
- Женские фигуры, вытатуированные на франьиной руке, несколько раз нарочито мелькают в кадре. Думаю, что это перебор.
- Самые большие проблемы с образом Анкицы. Даже любовь не может стать оправданием подобной испорченности. Моральна она или нет, а ведь скорее нет, чем да, она выведена тут борцом против Информбюро. Аморальный персонаж на нашей стороне!!!
- Вряд ли фильм много потерял бы, если названия Зворник и Банья Ковиляча были бы изменены на другие, потому что туда едут исцеляться бесплодные женщины, и оттого могут возникнуть неверные ассоциации.
- Также раздражает меня и то, что доктор Ляхов и Маша русские. Символика тут понятна: горе, слезы, разрыв с Россией. Любовь между Маликом и Машей остается неосуществленной, загубленной, и плач от этого может быть понят как плач от разрыва с Россией, а мы этого не оплакиваем. Эти детская любовь, воспоминания и все с ними связанное можно отобразить и заменив русских на наших людей.
- Шурин-угбешник, по сценарию, получается эдаким угбешником-одиночкой. Нигде не видно, чтобы он с кем-то сотрудничал, все решения он принимает сам, и об аресте, и о заключении. Не нужно изображать угбешника идиотом, потому что в тем времена дела обстояли таким образом, что и УГБ и Голый остров сыграли большую роль в деле борьбы против сталинизма. Думаю, никогда не настанут такие времена, чтобы тот период был расценен негативно, какие бы ошибки тогда не совершались.
- Петрович и его смерть плохо увязываются с тем, что рассказ идет от лица Малика, потому он в том возрасте просто был бы неспособен правильно понять смысл этой истории.
- На месте режиссера я бы закончил фильм свадьбой Наташи и Моряка. Стоит обратить внимание на то, что Фарук представлен алкоголиком, сломленным ракией. Слишком уж он мрачный получается тип, самый темный персонаж фильма, но при этом относящийся к фронту борьбы против Информбюро, и тут опять подчеркивается, что против Информбюро боролись самые худшие люди страны - такие, как Фарук и Анкица. Поэтому стоит разобраться, что можно сделать с этими персонажами, и как объяснить их отрицательность. Можно было бы, например, сделать их шпионами, это бы объяснило их негативность.
- Современный зритель хочет видеть, как Югославия победила Сталина, и если мы этого не покажем, то пойдем против современной истории. Необходимо показать миру, как тяжело было осуществить это титово "Нет".
ЧЕДО КИСИЧ - Я остаюсь при своем мнении, высказанном по поводу первоначальной версии сценария, потому что, хотя в нынешней версии есть некоторые изменения, они, в основном, декларативного характера. Главным недостатком обеих версий сценария является очернение эпохи. Нужно как-то выразить происходившую драму. При ознакомлении с этим произведением, то время не видится и не ощущается. Нужно понять его, понять, что происходило в те года противоречивейших событий в мировой истории. Здесь всего этого нет, и звучит песня "Все может страна", что может быть понято иронично.
- Сцена передачи эстафеты, в которой Цекич говорит Меше "пошли из этой толкучки" не может остаться в таком виде. Человек, защищающий систему, так не выражается. Из всего этого создается впечатление, что это фильм о сталинизме, а не об антисталинизме. Это ощущается в нескольких моментах; нашей же стране настоятельно необходим сильный антисталинистский фильм. И еще в сценарии слишком уж много мата. Он не несет здесь никакой нагрузки, так что, думаю, лучше б его было поменьше.
В конечном итоге, считаю нужным высказать свое мнение, что фильм по предложенному сценарию со всеми его исправлениями снимать нельзя. Необходима еще доработка сценария.
ЭМИР КУСТУРИЦА - Эта история не имеет отношения к 1948 году, но скорее к пятидесятым годам, и описывает политические раздоры. Время действия можно перенести и в сегодняшнее, и в любое другое время. Построен фильм вокруг мощной и экстремальной драмы, и хотелось бы, чтобы здесь обсуждался сам текст, а не возможные ассоциации, которые может вызвать фильм.
Мне кажется, проблема в том, что текст связывается с духом некоего времени, которое я не смог передать. Любое предположение, что эта история прямо связана с Информбюро, отрицает саму возможность съемок этого фильма. Здесь отражена мощная жизненная история, с которой мы можем соглашаться, или не соглашаться, но Информбюро тут совершенно непричем. Я вижу пути решения некоторых проблем из числа тех, что были тут отмечены. То, о чем вы тут говорите, может быть описано с помощью двух персонажей, один из которых, действительно, сторонник Информбюро, а второй попадает на Голый Остров по ошибке. Подобный взгляд полностью отражает истину, и его можно было бы воплотить в этом тексте.
Некоторые проблематичные моменты, которые вы здесь отметили, также не являются приметами какого-либо времени, они отражают лишь психологическое состояние людей. Сценарий не был написан с целью выразить дух какого-либо особенного времени.
ЧЕДО КИСИЧ - Боюсь, что подобный подход не был бы правильно понят, потому что у людей, ознакомившихся с этой историей, возникли бы тысячи вопросов. Мне кажется, стоило бы сделать что-то вроде вводной части, где давалось бы это ощущение времени. Нужно сместить акцент на драму времени. К тому же, слабым местом сценария являются диалоги. Есть в нем несколько симпатичных диалогов, но в основном они бессвязны.
ЭМИР КУСТУРИЦА - Диалоги возникают из структуры языка. Не следует судить о персонажах фильма и их деятельности по тому, как они говорят, поскольку людей обычно судят по их делам. Степень грубости и диалоги взрослых тут совершенно подлинны. Что же до антисталинизма, то именно в фильме я его и выражаю, потому что весь этот фильм и есть бунт против сталинизма и вообще человеческой неправды.
НЕЧО ШИПОВАЦ - Главная тема фильма, страдание невиновного человека и его последствия это тема универсальная, и выражена она посредством сказочного восприятия. Но все-таки в сценарии не удалось дистанцироваться от темы Информбюро, как хотел того режиссер, и она возникает постоянно. Подчеркивание негативного фона, присутствующее в сценарии, создает впечатление, что вся история с Информбюро - это мучение невинных людей. При первичном рассмотрении сценария я говорил о том, что тут надо добавить красок времени. Время Информбюро было суровым. Если бы сказочность рассказа окрасила эту суровость детским светом, было бы хорошо. Но все-таки остается серьезный перекос в негативном смысле, отбрасывающий отсвет безобразности на все. Некоторые исторические процессы подразумевают трагические страдания их участников, но в глобальном смысле являются справедливыми, а этого в тексте нет.
НИКОЛА НИКИЧ - Принимая во внимание все вышеизложенное, полагаю, что надо предложить Эмиру еще поработать над сценарием, чтобы отразить в нем дух эпохи, в которой происходит действие.
ХАЙРУДИН КРВАВАЦ - Согласен с высказанными здесь замечаниями, думаю, что они могли бы помочь повышению качества фильма. Режиссеру необходимо их учесть, и, творчески переработав, внести в сценарий исправления. Несмотря на то, что текст сценария по жанру скорее личное повествование, мне кажется, в него вполне можно внести достаточно исправлений, чтобы ощутить дух времени, в котором происходит действие.
Сценарий этот еще достаточно сырой, и основной его конфликт (стр. 13) выражен неудовлетворительно, так что стоит его пояснить несколькими сценами:
- То, что говорит Анкица, следует отнести к другому контексту, и пусть она скажет это не Фаруку, а в обществе другого угбешника.
- Предлагаю выбросить эпизод под номером 42, партийное собрание с критикой и самокритикой, поскольку он начинается сразу после сцены обрезания, и вообще лишний, и заменить его эпизодом 55, в котором говорится об исчезновении мужа.
- Также я выбросил бы похороны Влады Петровича, если только режиссер не решит сделать из этого персонажа антипода Меши, и то, что брат Петровича погиб на пограничной службе.
- В сценарии недостаточно конфликтных ситуаций.
- Эпизод прихода матери к председателю жилкома нужно поставить сразу после прихода бандитов.
- Образ Ляхова вызвал больше всего упреков и замечаний, и думаю, что его нужно заменить на югослава с сохранением всех личных особенностей.
- Я бы выбросил и 54 эпизод, в которой мама упрекает брата.
В конце хотел бы подчеркнуть, что все исчерпывающие замечания по поводу фильма должны быть отражены в доработанной версии сценария, что является условием создания хорошего фильма.
ВЫВОД:
Чтобы текст мог отразить дух времени, необходимо отказаться от многих выдумок, создающих негативный фон, поскольку текст должен иметь интонацию той эпохи. Художественный Совет единодушен в своем мнении, что надо дать Эмиру время учесть все эти замечания и предложения, с тем, чтобы впоследствии Художественный Совет снова собрался для рассмотрения нового текста. Предлагаем продолжить работу над сценарием, который будет снова рассмотрен.
Также решено дать текст сценария для ознакомления кому-то вне нашего Художественного Совета, кому-нибудь из выдающихся культурных работников нашей Республики.
С двенадцатого заседания Художественного Совета творческого коллектива "Сутьеска-фильма", состоявшегося 28.2.1983 на Ягомире.
В тяжелейшие минуты моей борьбы за "Папу в командировке" в Сараево, мне помогала мысль о том, что существует еще и Белград. Центр Балкан, который позднее много раз вызывал у меня раздражение. Больше всего раздражала провинциальность и безвкусное эпикурейство его элиты. Но Белград был столицей и последней инстанцией, и я надеялся, что, может, там все как-нибудь сложится. Для типов, принимавших решение о судьбе "Папы в командировке", этот город был политическим Содомом и Гоморрой, а мне представлялся окном, в которое нужно пробраться, если хочешь добиться свободы. Политическое Сараево смотрел на Белград как на генератор анархолиберализма (титовой идеи о подчеркнутом повороте к Западу), антикоммунизма (читай, национализма и четничества), который на самом деле был просто английским словом для обозначения попытки привязывания Сербии к России, пугали их интеллектуальные свободы, которыми обладал этот город. Так вот и я, ощутив, что силы мои на исходе, подумал, что место мне в городе, в котором выходит еженедельник "Нин", где живут Александар Петрович и Живоин Павлович и другие режиссеры "черной волны", где издается философский журнал "Праксис", где дружат Матия Бечкович и Милован Джилас, где живет автор романа "Когда зацвели тыквы" Драгослав Михайлович и где печатается "Студент". Жители этого города просыпаются, и на радиоволнах их поджидает великий Душко Радович.
Покорное, словно в какой-нибудь беккетовской пьесе, ожидание решения о съемках "Папы в командировке" не укладывалось в мое представление о будущем. Нужно было куда-то уехать. Либо в Белград, либо на Запад. Но как ехать на Запад без законченного фильма? Во власти подобных мыслей, в сараевском аэропорту я встретил Миру Ступицу. Тогда мы были еще не знакомы, но уже наслышаны друг о друге. Ее слово стало определяющим в решении, которое в сентябре тысяча девятьсот восемьдесят первого принял ее муж Цветин Миятович, президент Югославии и главнокомандующий Вооруженных Сил СФРЮ, о моей поездке в Венецию на "Золотого Льва". И я, как солдат, был отправлен завоевывать иностранный приз. Контакт с Мирой осуществил Вук Бабич, мой друг и режиссер, снявший с ее участием сериал "Кика Бибич". Я догадался, что Мира возвращается с моря, из Трпаня, где у Цветина была дача. Сразу же мы с Мирой начали жаловаться друг другу на тяжелую жизнь артиста. Я сказал ей, что мне осточертело Сараево и я не знаю, смогу ли пережить глупость всех этих политических проволочек по поводу фильма "Папа в командировке". Мира рассказывала, что хочет стать хорошей матерью цветиновым дочкам и попросила меня посодействовать приему красавицы Майи Миятович в сараевскую Академию Сценического Искусства. Я ей пообещал, что постараюсь сделать все возможное, а она пригласила меня приехать осенью в Трпань и рассказать Цветину о своих горестях. Когда, в середине сентября тысяча девятьсот восемьдесят третьего года, я подъезжал на такси к дому Цветина Миятовича, то никак не ожидал увидеть президента Югославии загорающим в тренировочных штанах и с толстыми носками на ногах. Перед домом, в котором ничто не выдавало, что хозяин его президент республики, такой скромный сборный домик производства завидовичевской "Кривайи", лежал тогдашний президент. Он загорал, но на ногах его были вязаные носки горской работы. Увидев, что взгляд мой прикован к его ногам, он сказал:
- Плохое кровообращение, дорогой Эмир. Когда-то эти ноги внушали страх и трепет вратарям футбольных команд старой и новой Югославии. Сейчас же это не ноги, а страдалицы, которые сразу превращаются в ледышки, стоит только адриатическому солнцу скрыться за облаками.
Обедать мы поехали в Дубровник. Там Мира Ступица сыграла свою лучшую роль. Каждый раз, когда она чувствовала, что меня заносит в очернение титовых партработников в Боснии, она начинала говорить о своей любви к цветиновым дочерям. Особенно подчеркивала она мой авторитет, который может стать решающим для приема Майи Миятович в сараевскую Академию. Я выпил несколько бокалов вина и, несмотря на то, что у нас с Миятовичем не было общего политического видения современности, почувствовал, как постепенно между нами возникает человеческое взаимопонимание, что в дальнейшем могло мне помочь. И продолжал бередить рану:
- Единственный источник драмы на Балканах это политика и несвобода, которую она создает для молодого поколения созидателей наших фильмов, театральных постановок и литературных произведений, это единственный аутентичный источник драмы. Короче, нет у нас драмы вне политики!
- Так, значит, ты считаешь. Неужто в обычной жизни не найдется материала для драмы?
- Найдется, только у французов и бельгийцев!
- А у испанцев? - начал уже веселиться Цветин.
- Вы не поверите, но и они не чужды экзистенциальной драмы. В основном же, лучшие достижения испанского искусства имеют мощный политический подтекст. Например, Гойя! Испанцы слишком долго смотрели на мир сквозь перекрестие прицела, тем же самым же и Андрич объяснял, почему в Сербии не развит литературный жанр драмы.
Пытаясь завоевать цветинову благосклонность, я несколько раз упомянул о своем намерении переехать в Белград. Говорил я ему о свободолюбивых традициях этого города, и о своей уверенности в том, что поставить на карту Белграда значит то же самое, что поставить на карту свободы.
- А знаешь, сколько у нас в Белграде проблем с сербским национализмом. Этот Михиз и ему подобные, они наносят вред существованию нашего югославского государства.