18
Она вернулась в магазин, а там к Михаилу добавился гость незваный: бывший муж Татьяны Валера Абдрыков. Они мирно выпивали, сидя в углу на пластиковых стульях. Татьяну эта картина возмутила:
- На халяву угощаетесь?
- Ты же сама говорила: две бутылки, - напомнил Михаил.
- Так у вас пять уже!
- А это за мой счет! - солидно произнес Абдрыков.
- Да? И где он, твой счет? Деньги - где?
- Свои же люди!
- Ты мне давно не свой! - отрезала Татьяна. - А ты, Михаил, марш! Попросила тебя доброе дело сделать…
Михаил счел за лучшее убраться, не переча.
Абдрыков же остался для родственного разговора, ради которого он и явился среди ночи.
Это был, кстати говоря, довольно приятной внешности мужчина лет сорока. Когда Татьяна, приехав из деревни, познакомилась с ним, влюбилась и вышла за него замуж, он был веселым, энергичным молодым мужиком, умеренно выпивающим и даже, пожалуй, работящим. Правда, работа его увлекала не столько возможностью трудиться и зарабатывать деньги, а куражом. Дело в том, что он работал карщиком, подвозил на станции "Чихов-2-товарная" грузы к багажным и товарным вагонам. Вагоны ставились под погрузку в два ряда, а меж ними, то есть и меж рельсами, был дощатый помост. Категорически запрещалось ездить по этому помосту, если вагоны стоят только с одной стороны: велик риск свалиться. И сваливались, между прочим, за десять лет погибло двое карщиков: одного придавило тяжеленным кузовом электрокара, наполненным массивными аккумуляторами, другого облило из тех же аккумуляторов кислотой и просто сожгло заживо. Но запрет нарушался, причем с негласного попустительства начальства: вагоны стоят, грузить надо, а с другой стороны не подали - что делать? Вот Абдрыков и крутился, лавируя между столбов, стоящих по центру и держащих крышу, разворачивался, опасно приближаясь к пустому краю, один раз почти съехало колесо, кар накренился… но обошлось, выкарабкался… Валера даже скучал, когда вагоны были с обеих сторон и работа становилась слишком простой - тычься то туда, то сюда меж вагонами, никакого тебе адреналина.
К гадалке ходить не надо, чем это кончилось: опрокинулся-таки Абдрыков в один прекрасный день. Повезло: не придавило и не сожгло. Попортило только слегка щеку и руку, но все быстро зажило, затянулось, остались пятна, которые время от времени чешутся. Абдрыкова перевели в пешие грузчики, что его оскорбило. Он начал неумеренно выпивать.
И однажды, выпивая, рассказывая в сотый раз собутыльникам о важнейшем в своей жизни происшествии, он заключил:
- А ведь я мог бы запросто погибнуть! И не сидел бы сейчас с вами!
И вдруг замер.
Его вдруг поразила эта простейшая мысль. И ведь не впервые он произносил эти слова, но дошло - только сейчас.
- Братцы, - недоуменно сказал он. - А ведь действительно… Ведь на волосок был…
И с этого момента Абдрыков почувствовал себя кем-то вроде воина, вернувшегося живым с поля брани. Он ощутил себя не просто живым, а - выжившим. Он понял, что ему дана величайшая радость.
И всю дальнейшую жизнь посвятил бесконечному празднованию своего чудесного спасения. Время от времени где-то работал: копал, грузил, таскал. Татьяна выгнала его пять лет назад. Он не пропал - в Чихове много одиноких женщин, готовых разделить его вечно праздничное настроение. Но на Татьяну досаду затаил. Не мог поверить, что она его разлюбила. Не мог понять, как можно вообще его разлюбить - его, выжившего, уникального…
Вот и сейчас досада клокотала в груди Абдрыкова.
- Деньги, деньги давай! - напомнила Татьяна.
- Ты только о деньгах! Сколько тебя знаю, все о деньгах! - обличил ее Валера.
Татьяна поняла, что спрос с бывшего мужа невелик, а в спор о значении денег в жизни человека вступать она не собиралась. И сказала:
- Ну, иди тогда.
Абдрыков не ушел.
- Один момент, мадам! - сказал он с вызовом. - Ты в моем доме живешь, насколько я помню. А я предупреждал: чужого мужика в доме не потерплю. Хочешь с кем жить - езжай тогда с ним к своим родителям в деревню. Навоз копать. А в моем доме чтобы кто-то… Это оскорбление, между прочим!
- Дурак ты, - сухо ответила Татьяна. - Он не мужик, а просто больной человек. А про дом лучше молчи! Там твои дети! Попробуй только у меня его отнять, я тебя… Лучше даже не пытайся.
- А я судом! Поняла?
- Судом? Ну, судись! Давай! Народ позовем! Я расскажу, какой ты был муж и какой отец!
- Не хуже других! Если я выпивать начал, то из-за тебя!
- Ого! - удивилась новости Татьяна. - Ты ничего не путаешь?
- Не путаю! Относилась бы по-человечески ко мне, не пил бы!
- Да я и относилась-то не по-человечески только из-за этого!
- Ошибаешься! - покачал пальцем Абдрыков.
И у них начался длинный, никчемный и нервный разговор, как это часто водится у бывших супругов. Слушать там нечего. Сразу подойдем к финалу.
- Короче, чтобы его духу не было! - заявил Абдрыков, уходя. - Иначе - в суд!
- Очень испугалась! - крикнула Татьяна.
19
Она действительно не испугалась угроз Абдрыкова.
А избавиться от незваного гостя решила и без его подсказки.
Позвонила Харченко, спросила, куда девают приблудных людей, если их даже милиция не берет? Харченко ответил: милиция берет, но не всякая. Есть такие приемники-распределители в Москве, вот туда его и надо. Сказал адрес ближайшего. Выразил желание увидеться. Татьяна была не против - но как-нибудь потом.
И наутро повезла Гошу в Москву. На электричке.
Гоша с увлечением смотрел в окно. Солнце было еще довольно низко, а деревья возле железной дороги росли высокие. Поэтому солнце словно неслось сквозь ветви вместе с поездом.
- Смотри, - сказал Гоша Тане.
- Что?
- Солнце.
- Я солнца не видала?
- По деревьям бежит. Вместе с нами.
- Ага. Кто быстрей.
Таня усмехнулась, вгляделась. Действительно, бежит.
Потом посмотрела на Гошу.
- Знаешь, мне кажется, что ты не хочешь ничего вспоминать.
- Почему? Я каждый день вспоминаю. И все больше.
- А про себя тебе неинтересно знать, кто ты?
- Я уже знаю, - уверенно сказал Гоша.
- Да? И кто?
- Человек.
Татьяна хмыкнула. Конечно, это звучит гордо, она со школы помнит, но - маловато этого. Жизнь требует от человека не звучания, а действий, которые в свою очередь предполагают профессию, образование, умения, знания - что, куда, зачем, почем и почему… Да много. А уж без понимания, кто ты есть и какое место в этом мире занимаешь, вообще никуда не деться.
20
В приемнике-распределителе было два отделения - для детей и для взрослых. Татьяна сначала попала в детское, откуда ее послали в соседнее помещение. Выходя, столкнулась с оборванцем лет десяти, ровесником ее Толика.
- Привет! - сказал он. - А закурить дашь?
- Иди! - толкнул его сопровождавший милиционер.
- Руки! - прикрикнул на него оборванец.
Во взрослом распределителе дежурный милиционер, усталый и немолодой молодой человек (выражение неловкое, но так бывает: видно, что человек молод годами и внешностью, а меж тем, заглянув ему в глаза, понимаешь: нет, для себя он давно уже немолод, да и для других тоже), этот милиционер объяснил ей:
- К нам люди попадают с сопроводительными документами! Вам в отделение надо. Обычное. Там его оформят и пришлют к нам.
- Обращалась, не оформили.
- Где?
- В Чихове.
- Тогда тем более - не наша территория!
- Не понимаю. То есть его на вашей территории где-то сдать надо?
- Лучше бы на чужой. Ну ладно, пусть на нашей.
- А зачем такая волокита? - удивилась Татьяна. - В отделении ему тоже документов не выпишут, на кого документы, если он ничего не помнит?
- Так и напишут, - растолковывал милиционер. - Неизвестный, который ничего не помнит. Приметы и все такое. И привезут.
- То есть мне его туда отвести, чтобы его к вам же обратно и привезли?
- Это уж их дело. Может, и отпустят.
- Куда? На улицу? На улице я могла бы и сама его оставить, дело нехитрое. Он все-таки человек, а не собака. А скажите, если бы не я привела, а он сам бы к вам пришел? Оформили бы?
- Ну, может быть…
- Вот и считайте, что сам пришел! - предложила Татьяна.
Милиционеру, видимо, надоело пререкаться.
- Ладно, - сказал он. - Оставляйте.
- Вот и хорошо. И замечательно!
Помедлив, Таня спросила:
- А вы куда его теперь?
- Никуда. Тут пока будет. Пошлем запросы.
- Правильно! - горячо одобрила Татьяна. - По официальным каналам. А то мне ведь и не ответит никто! Ты не бойся, - сказала она Гоше. - Тут тебя кормить будут. Не могу я, понимаешь? У меня дети. Мне работать надо, а ты… В общем - надо. Все. Будь здоров.
И Татьяна, вручив Гоше пакет с едой, вышла.
Кошки на душе, конечно, поскребывали, но - что делать? Дети, в самом деле. И работать надо. И если бы он был нормальный, а то ведь кто знает, что он может отчудить. И это пока ничего не помнит. А вспомнит - и окажется грабителем или убийцей? Что тогда?
С такими мыслями она проходила мимо открытого окна того кабинета, где оставила Гошу. Кабинет был большой, и часть его отделялась решеткой - получился всенародно известный "обезьянник". Сержант, открыв дверь "обезьянника", приглашал Гошу:
- Ну, чего стоишь?
Гоша мотал головой и не хотел идти в клетку.
- Будешь ты мне тут упираться!
Сержант подошел к Гоше с явным намерением заломить ему руку и втолкнуть за решетку. Но как-то так получилось, что у него самого рука оказалась заломлена, и он повалился на пол.
Вскочив, сержант выхватил пистолет:
- Больной, да? Ничего, я тебя тут вылечу! Ты у меня вспомнишь, чего и не помнил! Пошел, я сказал! Вперед!
Гоша, видимо, понял, что с пистолетом - не газовым, как у Ерепеева, а настоящим - руками не сладишь. И, понурясь, побрел в камеру.
Окно было почти на уровне земли.
Татьяна легко перепрыгнула через подоконник, подбежала к Гоше, схватила его:
- Пошли отсюда!
- Ты чего? - удивился сержант. - Сама же привела!
- Сама привела, сама и увожу! - ответила Татьяна.
21
Они ехали обратно.
- Навязался на мою голову! - горестно причитала Татьяна. - Что мне теперь с тобой делать?
А Гоша, похоже, уже забыл о происшедшем: с любопытством смотрел в окно. Потом увидел в другом конце вагона - юноша и девушка целовались. Смутился, застеснялся, отвел глаза.
И что-то в его глазах появилось. Какое-то смутное воспоминание…
Раз уж Гоша остался (пока), Татьяна решила его привести в порядок.
Остригла ему волосы в предбаннике крохотной баньки, стоявшей в углу сада.
- Теперь раздевайся - и мыться!
И отвернулась, сметая в совок волосы.
Повернулась - а он стоит раздетый и ничуть не стесняется.
Глаза у Татьяны вильнули туда-сюда (если говорить точно - вниз-вверх), она вскрикнула:
- Ты что делаешь, бесстыдник?
- А что? - не понял Гоша.
- Ничего… Иди, чего уставился? Не обожгись там… Сообразишь хоть, как мыться?
- Да. Чистым хорошо быть.
- А то!
Татьяна взяла в охапку его вещи, положила на лавку приготовленные старенькие, но чистые - джинсы, футболку, носки, трусы. От бывшего мужа осталось - то, что он по гордости не захотел взять при уходе.
Вышла на крылечко, осмотрела Гошино барахло. Залезла в карманы джинсов. Пусто. Только в заднем кармане какая-то бумажка. Татьяна повертела, всмотрелась, ничего толком не разглядела: бумажка была когда-то постирана вместе с джинсами. Но какие-то буквы виднеются, надо после рассмотреть.
Взяла куртку и обратила внимание, что высокий и плотный воротник с молнией (вместилище для тонкого капюшона) зашит нитками. Пощупала воротник. Что-то там такое почувствовала. Сходила за ножницами, аккуратно распорола шов. Отстегнула молнию. И увидела длинный мешочек, равномерно чем-то набитый. Извлекла его.
И начала вынимать оттуда бумажки. Доллары. И все сотенные.
И вот уже целая груда лежит на крыльце.
Татьяна сосчитала. Потерянно произнесла:
- Десять тысяч…
Встала, походила. Посмотрела издали на пачку долларов. Оглянулась.
Быстро подошла к деньгам, схватила, сунула под крыльцо. Забормотала в смятении:
- Машину купить почти новую… Дом отремонтировать… Теплицу оборудовать… Детей обуть-одеть на год вперед… Боже ты мой… А если ворованные? Если фальшивые? Пойдешь менять - тебя цап! - и в сообщницы. Кто же ты был, Гоша? А?
Но что воздух спрашивать - есть же сам Гоша!
И Татьяна, достав из-под крыльца деньги, ворвалась в баню, открыла дверь. Опомнилась, прикрыла дверь и, сунув в щель пачку, трясла, показывая, и спрашивала:
- Это что?
- Я уже знаю, это деньги, - ответил Гоша.
- Спасибо, подсказал! Откуда?
- Ты принесла.
- У тебя они откуда?
- У меня? - не понимал Гоша.
Татьяна решила продолжить допрос, когда он вымоется и оденется.
И, налив ему чаю после бани, спрашивала:
- Может, ты бандит?
- Бандиты стреляют. Нет.
- Это ты сейчас говоришь - нет. Ты же ничего не помнишь! Откуда я знаю, вдруг деньги ворованные или грабленые? Вспоминай, Гоша! Это важно!
22
В то же самое время, когда Гоша безуспешно вспоминал, откуда у него деньги, Валера Абдрыков обедал, сидя на кухне в трусах и майке. Вера, у которой он жил, женщина средних лет, средних умственных способностей и средних познаний о жизни, сидела напротив, пила пиво из горлышка и нежно смотрела на принадлежащего ей мужчину. Валере бы радоваться, но он, как и большинство его собратьев по полу, и в хорошем умел находить причины для недовольства.
- Я вот ем без ножа. И сижу в трусах за столом. А ты мне даже замечания не делаешь, - выговаривал он Вере.
- А ты в трусах мне больше нравишься, - ворковала Вера.
- Люди зачем друг с другом живут? - неожиданно спросил Валера.
- Кто как, - промурлыкала Вера. - Я с тобой - для секса.
И она фыркнула пивом, захохотала, утерлась полой халата, обнажив полную белую коленку.
- И не совестно тебе? - поморщился Валера.
- А что? Нормальное слово. Не нравится - могу другое сказать. На ту же тему.
- Обойдусь, - отказался Абдрыков. - Люди живут друг с другом, чтобы друг друга как-то… Как-то урезонивать. Сдерживать. Человек, если его никто не сдерживает, становится скотиной!
- Это пусть чужие друг друга сдерживают, а мы свои, - насупилась Вера. - Я не поняла, ты чем-то недоволен? Хочешь к Татьяне вернуться? Я не держу. Только ты с ней сам не выдержишь. Она-то как раз тебя сдерживала - кто жаловался? Ты жаловался! Она тебя шпыняла вечно: то нельзя, это можно, то обратно нельзя!
- Потому что ее беспокоил мой… облик! Моральный и физический! А тебе все равно!
- Мне не все равно! - закричала Вера, разом потеряв умильность взгляда. - А если ты такой гад неблагодарный, так и скажи! Его же кормишь, он же и ругается!
Валера вместо ответа начал ожесточенно жевать. И примирительно сказал:
- Вкусно вообще-то.
23
- Ладно, - сказала Татьяна Гоше. - Толку от тебя не добьешься, я смотрю. Но ты не думай, я беспамятством твоим пользоваться не хочу. Я женщина честная. Я даже в магазине никого не обсчитываю, не обвешиваю, ночную наценку делаю только на кое-что. По мелочам. А не буду делать, тогда сплошная недостача. Потому что у продуктов срок годности, надо списать. Иногда списываю. А убыток на кого? На меня, что ли? Вот и кручусь. Это что, воровство?
Вопрос был, конечно, выражаясь грамотно, риторический, но Гоша подумал, что спрашивают его. И ответил:
- Да.
- Очень приятно! - поблагодарила его Татьяна за такой отзыв. - Короче, так. Видишь эти деньги? Я их прячу. И когда ты в память вернешься, я тебе их верну, понял? Все до копейки! То есть до доллара! Понял?
- Понял.
- Ну и хватит прохлаждаться. Раз ты пока остался, будешь мне помогать! Вас трое на моей шее, а я одна!
Тут Татьяна обратила внимание, что Гоша читает газету, постеленную на стол поверх скатерти. И одобрила:
- Правильно. Читай, понимай про жизнь. Правды ты там, конечно, не найдешь, но фактов много. Может, чего и вспомнишь.
И начал Гоша помогать Татьяне.
Она привела его в теплицу и, показав, как обращаться со шлангом, спросила:
- Полить сумеешь?
- Сумею…
И в результате улил все так, что устроил потоп. Да еще и очень этому радовался.
Татьяна ругалась, отняла шланг, выгнала из теплицы.
Велела, раз уж строгать научился, заменить один столб у навеса над машиной.
Гоша рад стараться: выстрогал хороший столб, а с прежним поступил глупо - взял и выдернул, ничем не подперев крышу. Она и завалилась, помяв и без того мятый "Москвич".
В общем, один урон от него.
Вечером Татьяна с подругой Лидией смотрели по телевизору передачу "Жди меня". Гоша и Толик в соседней комнате поочередно читали вслух книгу.
- "Золотой ключик", что ли, читают? - прислушалась Лидия.
А передача уже заканчивалась. О Гоше не объявили, фотографии не показали.
- Чего ты хочешь? - спросила Лидия. - Представляешь, сколько им писем поступает? У нас полстраны в пропаже. Хоть бы мумий мой пропал тоже.
- Опомнись, ты что? - удивилась Татьяна такому пожеланию.
- А чего? У Даши Пузыревой вот пропал муж. Подозрение на убийство, но не доказано, трупа нет. Она подала заявление на потерю кормильца при грудном ребенке. И что вышло? Поскольку он был служащий с твердой зарплатой, стали выплачивать половину! А там половина больше, чем у моего целая! - Лидия лирично, как всегда, вздохнула. - Ты представь: мужняя зарплата есть, а мужа нету! Сказка! У Дашки теперь друг завелся, молодой, красивый. Говорит - давай поженимся. А она: я что, дура, у меня сразу пособие отнимут!.. Я бы тоже себе кого-нибудь завела… В смысле - постоянно.
Лидия в очередной раз вздохнула, глянула на Гошу через открытую дверь и спросила:
- Хоть что-то у него проявилось?
- Да ничего. Вот, бумажка какая-то, - показала Татьяна клочок.
Лидия взяла, приблизила к глазам:
- Нев Йорк, - прочитала она. - Нев Йорк-Москов. Нью-Йорк-Москва, значит. Посадочный талон от билета, я помню, летала лет семь назад с одним мужчиной, - и она опять вздохнула, вспомнив этого мужчину. - К заграничному морю летали… Значит, непростой человек твой Гоша. Может, он пропавший миллионер, а?
- Кто его знает… - неопределенно сказала Татьяна.
- И не пьет?
- Нет.
- И не курит?
- Не курит.
- От одного этого - какая экономия! - покачала головой Лидия.
И засобиралась домой.
Когда она пришла, муж ее, Петр, уже спал.