Мысль
Ранее мы уже отмечали, что мысль имеет не только духовный, но и материальный характер и у мысли очень сильная энергия. Цвет ее серый. Это огромная энергия, которая переносится со скоростью намного больше, чем световая.
Давно известен закон притяжения – мысли создают вещи. Мы становимся тем, о чем больше всего думаем. На этой теме мы подробно останавливались в разделе "Магия творения собственной реальности". Добавлю только, что большинство людей думают о том, чего не хотят: как бы не ушел муж, как бы хватило денег – отсюда их и преследуют неудачи.
Поэтому не заостряйте внимание на том, чего не хотите, действуйте наоборот: думайте о том, что вам надо, и вы притянете к себе желаемое. Помните пример, который я приводил ранее, когда бывший муж прокрался в квартиру своей тоже бывшей жены и был застигнут там ею врасплох. И он стал для нее невидимым на страстном желании (мысли), помноженном на чрезвычайную эмоцию (сильнейший страх разоблачения).
Сейчас многие тревожатся о-де конце света в декабре 2012 года или, называют еще цифру, 2042-го. Общие мысли людей о предстоящей гибели мира, перехлестнув некую черту, могут ее сотворить…
Обряды посвящения в колдуны. немного истории
Древнеславянский обряд
У древних славян обряды посвящения в ведьмаки – волхвы – были связаны с культом бога Велеса, которые проводили в его честь. Имя Велес происходит от слова "волохатый", то есть мохнатый, что, скорее всего, связано с почитанием медведя, в образе которого он наиболее часто являлся людям. Так же как и слово "волхв" происходит от имени этого бога и от обычая его жрецов одеваться в специальные вывороченные мехом наружу – волохатые – шубы для подражания своему божеству.
Провести инициацию в волхвы Велеса и дать неофиту новое волховское имя можно было один раз в год, на Комоедицу, двадцать четвертого марта, называемую по-другому Велесов день. Считалось, что в этот день начинается новый год, просыпаются медведи и выходят из берлоги, где отсыпались всю зиму. Наблюдение древними людьми этого удивительного чуда природы – "возрождения" медведя после зимнего сна – легло в основу многих инициаций, связанных с верой и обрядами посвящения в ведьмаки.
Обставлялись они в строгой секретности, вдали от людских глаз, где-нибудь в прохладной тени священной рощи либо на дне глубокого оврага, но чаще всего – в лесной глухомани. Там в святилище Велеса, к подножию могучей сосны – именно в нее входила Велесова благость во время магического ритуала, – приносились богатые яства: ритуальные дары богу – блюда из молока и яиц, как самые любимые блюда Велеса, а также оковалки коровьего масла, горшки с кашей, мясо тетерева, множество шкур диких зверей. Жертвоприношение готовил молодой кандидат на право стать волхвом могучего бога. А особенным даром была шкура медведя-шатуна, победить которого нужно было ему самому в одиночку и без привычной в таком деле рогатины, только с одним обсидиановым ножом. Подготовка к встрече с медведем требовала силы, ловкости и отваги, для чего был необходим не один год усиленных тренировок.
К тому же не каждый год можно было найти раньше времени проснувшегося медведя-шатуна, а специально будить его не разрешалось условиями посвящения. Так могло пройти и два, и три года, но вот, наконец, неофит нашел мишку. Но удача ему не гарантирована, ведь медведь сильный и хитрый зверь, и он сам может запросто этого охотника завалить и съесть. Не каждый претендент на должность ведьмака оставался жив после встречи с ним. Так что подготовка к инициации начиналась за много лет до прихода будущего волхва к священному дереву. Была довольно сложна и сама подготовка, да и процедура его проведения. Но мы эти детали здесь опустим, чтобы не морочить читателю голову лишними подробностями, оставим лишь главные моменты.
Итак, все предварительные ритуальные процедуры пройдены, на конечном этапе инициации, перед тем как получить новое имя и вступить в свое новое качество, у ритуального огня расстилали медвежью шкуру, добытую неофитом, и сыпали на нее горкой очень острые обсидиановые осколки, на которые ставили или усаживали кандидата в волхвы. Но иногда вместо шкуры медведя использовали выдолбленное из сосны, ели или ясеня ритуальное корыто. Обсидиановым ножом, именно тем, которым кандидат справился с медведем, очерчивали вокруг него обережный круг, нож оставляли в земле до завершения обряда, а в дальнейшем он становился мощным оберегом нового ведьмака, который мог пользоваться им также в обрядах исцеления соплеменников или какого-либо волхования (колдовства) в качестве атаме.
Посвящающий волхв, произнося слова заклинания, трижды окроплял родниковой водой лицо кандидата, затем его чело и темя. Потом волхв отрезал прядь волос – Велес и волоса, по сути, однокоренные слова – у нарекаемого и клал их в огонь, нашептывая при этом новое имя. Причем до того, как инициируемый получит имя, никто, кроме посвящающего и нарекаемого, не должен был знать новое выбранное имя. После этого волхв подходил к неофиту и громко произносил: "Нарекаю имя тебе такое-то". И так трижды. После этого нож из земли вынимался и обережный круг размыкался, нареченному давались лепешка и ковш с медом для его первого жертвоприношения в новом обрядовом качестве для почитания Велеса и приближенных к нему духов, под чье покровительство он переходил.
Теперь можно было встать с осколков и надеть новую одежду, подчеркивающую заслуженно приобретенный новый социальный статус, – как правило, у подготовленного неофита обсидиановых порезов на теле не оставалось, а все незначительные царапины неким магическим образом исчезали прямо на глазах. На этом обряд присвоения нового имени и перерождения в качестве ведьмака считался совершенным, и вновь обращенный переходил в ученичество волховской науке к творящему обряд волхву. Богатые дары волхв забирал себе. А нож, ставший во время обряда магическим амулетом, оставался у неофита до конца жизни.
Во время ритуала рядом со святилищем можно было заметить присутствие волка, собаки, грача, ворона или ужа. Это Велес самолично наблюдал за происходящим, перевоплотившись в дикого зверя и представ в его обличье.
Посвящение в колдуны на Руси
Ко времени христианства по большей части благие цели знахарей-волхвов были уже отринуты, и место Велеса занял нечистый. Вначале выполнялось отречение от Бога. Оно проводилось в течение трех ночей перед сном, перед перевернутой церковной свечой в канун церковного праздника, и заклинания вершились стоя спиной к иконам. В течение трех ночей необходимо было читать "Отче наш" задом наперед. При этом могли появляться пугающие тени на стенах дома и странные потрескивания в стенах, а также другие необъяснимые явления. Тем не менее все это необходимо было делать без страха в сердце и втайне от людей. После третьей ночи до восхода солнца надо было подойти к церковным вратам и, повернувшись к ним спиной, смотря на землю, трижды произнести заклинание:
"Отрекаюсь от тебя, распятый Иисус Назаретянин, от Девы Марии, матери Твоей, от ангелов и места посреди Рая небесного, от всех святых и Твоей церкви – отныне и во веки веков!"
После неофит возвращался домой, не оборачиваясь и не разговаривая ни с кем.
После окончательного отречения в канун новолуния на закате дня следовало идти в глухой лес одетым во все черное, на шею повесить медный ключ, взять с собой черную курицу или какое-либо иное животное для жертвы. В лесу нужно было найти перекресток двух пеших дорог встать в середину и очертить вокруг себя круг, далее вырыть яму в земле посередине круга и в полночь зарезать над нею жертву. Затем необходимо было есть плоть жертвы и пить кровь ее над ямой, а когда неофит заканчивал эту процедуру, то простирался ниц головой на север, расположив крестом обе руки, и в таком положении пребывал до рассвета. В это время к неофиту являлся бес – его новый наставник – и называл свое имя.
Во время ритуала нельзя было зажигать огонь, все должно было происходить втайне от людей и без страха.
Обряд святого секария (черная месса)
В католической Европе посвящение в колдуны или ведьмы чаще всего выполнялось при помощи обряда черной мессы, хотя сама по себе она служила и для иных целей, например, ее заказывали для устранения соперника или любовной привязки. При этом было несколько их разновидностей, от бескровных, с чтением Евангелия наоборот, до кровавых жертвоприношений, в том числе человеческих – обычно новорожденных младенцев. Так, к примеру, после ареста адепта черной магии графа де Ретца, известного под именем Синяя Борода, в подвалах его замка нашли двести детских черепов. Причем во всех случаях обряда не чурались различного рода сексуально извращенных действий. При этом для черной мессы обязательно избирались монахи, отказавшиеся от Бога и ставшие поклонниками сатаны.
Вот как маркиз де Сад в своем романе "Жюстена" устами его одноименной героини описывает процедуру посвящения в ведьмы некоей Флоретты, которую обрядили в одежды, какие, по представлениям того времени, должна была носить Дева Мария.
"…Отягощая свою нечестивость, наши распутные монахи захотели, чтобы Флоретта появилась на мессе в тех же самых одеждах, которые принесли ей такое поклонение в образе Пресвятой Девы. Каждый из них разжигал свои непристойные желания, чтобы удовлетворить с ней свою похоть в этом костюме. Возбужденные начавшимся богохульством, они посчитали другие святотатства ничтожными. Монахи заставили эту девственницу раздеться и лечь плашмя животом на жертвенном столе. Они зажгли священные свечи и поместили статую нашего Господа между ее ног, осмелившись совершить самые священные из наших обрядов на ягодицах этой молодой девушки.
При виде всего этого ужасного зрелища я уже не хотела посвящения, мне стало плохо, и я потеряла сознание. Отец Северино через какое-то время привел меня в чувство и сказал, что я должна, в свою очередь, послужить алтарем. Они схватили меня, раздели и положили на спину туда, где до этого была Флоретта. Во время обедни было совершено жертвоприношение: надо мной зарезали новорожденного, и кровь пролилась на мой живот, частью же ее собрали в серебряную чашу. После этого Северино схватил гостию, этот священный символ нашей святой религии, и затолкал мне во влагалище, которое использовал затем для своих извращенных удовольствий, оскорбительно вдавив его внутрь своим чудовищным инструментом и раскрошив его там резкими повторяющимися движениями. Выкрикивая богохульства, он испустил нарастающий поток своей гнусной спермы прямо на статую своего Создателя.
…В конце всех этих мерзостей меня заставили сделать несколько глотков из чаши с кровью невинного младенца и дали новое тайное имя, а также приставили ко мне в учителя адепта черной магии, аббата Булана…"
М-да…
Огород
Во время колдовской работы, особенно при снятии порчи или изгнания беса, необходимо защитить себя огородом, иначе огородительной молитвой, дабы не навлечь на себя ответку от колдуна, наславшего порчу, либо от проникновения в вас беса при отчитке. О молитве святого огорода я уже писал ранее, в частности в главе "Бесы и черти", когда я изгонял беса из одной одержимой, а во "Введении" дал пример такой молитвы.
Ниже я привожу еще один пример короткой и безоговорочно защищающей вас молитвы святого огорода. Для этого возьмите в руку кочан капусты и начитайте на нее эту молитву. Если вы и получите ответку – ее заберет капуста, абсолютно вас не коснувшись.
Молитва святого огорода
"Встану я, раб Божий Х, благословясь, пойду, помолясь, из избы в двери, из дверей в ворота, в чистое поле прямо на восток и скажу:
"Гой еси, солнце жаркое, не пали ты овощ мой и хлеб мой, а жги и пали усоль– и полынь-траву".
Будьте мои слова крепки и лепки. Аминь".
Перекресток
Часто колдовство вершится на перекрестках. Для этого нужно подбирать такие из них, по которым сами не ходите. После работы на перекрестке оставьте откупное бесам, для которых он является излюбленным местом, – лучше всего несколькими монетами.
Сами же никогда не подбирайте мелочь на перекрестках, чтобы не навлечь на себя гнев злых духов.
Плевок
Очень сильно действует на недруга, вызвавшего вашу ярость, к примеру злословием в ваш адрес, плевок в его сторону со словами проклятия, такими как: "Пусть у тебя язык отсохнет!"
Через некоторое время этот человек становится косноязычен. А если вы плюнете в него, особенно в лицо, с теми же словами, то ваша слюна подействует не хуже яда – мало того что этот человек со временем онемеет, он еще и сильно и долго будет болеть.
Защититься от такой колдовской атаки можно, если тут же немедленно ответить: "Все свое забери себе!" – и сделать рукой фигу.
Полевой
Полевой, относительно доброго, но проказливого нрава, имеет много общего с домовым, но по характеру самих проказ он напоминает лешего: так же сбивает с дороги, заводит в болото и в особенности потешается над пьяными пахарями. Охраняет поля, урожай от грызунов и прочих мелких вредителей у рачительных сельчан.
Внешне описывается разным образом, в разной же одежде, но в целом похожей на ту, что носит местное население. Общее у всех полевых одно: все они маленькие – росточком не доходят даже до колена взрослому человеку.
У меня была редкая возможность встретиться с полевым воочию, этот эпизод описан в моей повести "Каторга полевых". Ниже привожу оттуда отрывок.
"…Однажды, по малолетству меня не пустили на вечерний сеанс для взрослых в наш кинотеатр "Металлист" – такая уж вредная билетерша попалась. Продав билет, весь в мыслях о несправедливых киношных порядках, я незаметно сам для себя забрел за кинотеатр. Нынче здесь проходит улица Ватутина, а в те времена там был пустырь, сплошь засаженный картошкой, межующейся с полями, буйно поросшими коноплей, которую нынче днем с огнем не только в городе, но и далеко за его пределами не сыщешь. В те времена это растение к наркотикам не имело никакого отношения, впрочем, как и мак, который свободно выращивался во всех огородах, поелику о наркоманах никто ничего тогда не слыхивал. К востоку этот пустырь тянулся до деревни Горской, что раскинулась на берегу Оби, где в те времена на лето наводили понтонный мост, а к югу – до деревни Бугры.
И на всем этом пространстве единственным строением была водонапорная башня, которая стоит до сих пор, правда, уже не в рабочем состоянии, и ее именем названа теперь известная нынче в левобережье остановка "Башня". А рядом – на месте площади Карла Маркса – в то время стояли кресты старого, еще дореволюционного кладбища. Вообще, Новосибирск тогда занимал почти ту же территорию, что и нынче, но был сильно разбросан и группировался кустами вокруг бывших деревень и маленьких внутренних городков, типа Соцгорода, где я жил, – кварталов из нескольких десятков трех-пятиэтажных домов предвоенной и послевоенной постройки.
Оказавшись на пустыре, я огляделся: стоял сентябрь, и местами картошка была уже выкопана хозяевами участков. Везде валялась подсыхающая ботва, а кое-где и небольшие картофелины, не подобранные людьми из-за своей незначительности. Там и сям были видны серо-черные следы от костров – местные пацаны по вечерам частенько тут баловались печеной картошкой. Не ворованной с невыкопанных кустов – дергать чужую картошку считалось западло, – а именно не увезенной хозяевами. И пекли картошку не от голода – после войны прошло около пятнадцати лет, и продуктов было достаточно, – а из-за особого костерного вкуса: рассыпающаяся и тающая во рту, с хрустящей, подгоревшей корочкой и ароматным запахом дыма.
Я машинально сунул руки в карманы шаровар и удовлетворенно брякнул коробком лежавших там спичек. Невдалеке, словно кем-то уже приготовленная заранее, высилась кучка сухой ботвы – заготовка для костра. Осталось только набрать несколько картофелин и запалить эту кучку, чтобы через недолгое время поживиться вкусным лакомством. Насобирав полную фуражку картошки, я направился к вороху ботвы, но внезапно, в метре от нее, остановился как вкопанный. Картошка посыпалась из фуражки на землю.
Я увидел, как в ботве зашевелился маленький краснокожий человечек. Он был сантиметров двадцати пяти – тридцати росточком, точно я определить не мог, потому что в тот момент, когда я его обнаружил, он стоял на четвереньках, пытаясь подняться, что ему не удалось, и он сел на кучку ко мне лицом. Мои глаза отчетливо видели маленького, как кукла, загорелого до красноты живого человечка. Но разум отказывался это воспринимать, и я бессознательно ассоциировал его с каким-то животным, не то с крысой, не то с хорьком, пока до меня, наконец, окончательно не дошло – это все же человечек, но не ребенок, ибо даже новорожденные больше его раза в два и пропорции у них совершенно другие. Мне было с чем сравнивать – у нас соседка по квартире недавно родила, и я не раз лицезрел ее Петечку голеньким у нее на руках и в кроватке.
Волосы у человечка были длинные, до плеч, и густые, как у куклы. Такие же густые и черные у него были реснички и черные же глаза. Он был наг и имел все признаки и пропорции взрослого мужчины, только очень маленького. Левая часть головы у виска была в запекшейся крови, волосы в этом месте были свиты в черные окровавленные висюльки.
Он страдальчески посмотрел на меня и сделал рукой жест, как будто просил пить, во всяком случае, я так это понял, причем не просто понял, а это было так, будто бы он мне сам об этом сказал, хотя человечек не проронил ни слова.
Бежать за водой до дома было слишком далеко, он был в полукилометре отсюда, еще можно было бы сбегать в киоск "Соки-воды" в сквере Металлист, но это было немногим ближе. Также можно было налить воды из-под крана в самом кинотеатре "Металлист", но для этого надо сначала пройти мимо контролера и к тому же иметь с собой хоть какую-то посудину. Последний вариант был таков: там же в кинотеатре купить в буфете бутылку минеральной воды, если буфетчица никуда не делась в перерыве между сеансами, но для этого надо было опять-таки пройти через строгую контролершу.
Мысли эти прокрутились у меня в голове в течение нескольких секунд, пока я сломя голову несся к своей цели. Я остановился на последнем варианте. Правда, убедить седую контролершу в строгих очках, что мне нужно только в буфет, стоило мне нескольких дорогих минут. Не помню уже, что я ей там такое жалостливое наплел, но, оставив у нее в залог свою фуражку, я все же прорвался к буфету и купил минералку.
Когда я примчался назад, то обнаружил вокруг горки ботвы скучившихся пацанов. Некоторых я знал. Когда я протиснулся между ними, то увидел человечка лежащего на спине, с закрытыми кукольными ресничками глазами, совершенно неподвижного. Витька Залозный, мой сосед этажом ниже, из пятого "В", отпетый второгодник, самый большой и старший из нас, с нажимом ковырял маленькое тельце прутиком, явно стараясь проткнуть его. Однако красно-коричневого оттенка кожа, с виду тонюсенькая и нежная, была прочной, как толстый пергамент. Она глубоко прогибалась в тело, но не прорывалась острым прутом.
– Ты чё делаешь?! – преодолевая страх перед старшим по возрасту и более сильным, нежели я, недорослем и снизу вверх глядя на него, стал наступать я на Витьку. – Это же человечек!