Можно ставить в любом порядке любовь, веру и надежду. Наверное, найдутся, которые будут доказывать особую полезность того или другого порядка этих основ. Не будем настаивать. Ведь это будет лишь порядковое обсуждение, а дело не в порядке следования, а в том, что все эти основания жизни должны непреложно храниться в сердце человеческом. Без надежды не пройдешь. Без веры, куда денешься? А без любви в изверга превратишься. Без этих трех светлых дочерей и матерь их не покажется. Ведь на чем же утвердится премудрость?
От шатаний, от забывчивости непозволительной получились разбросанные члены человечества. Как же собрать Озириса? Сама Изида, хотя бы и оказалась мудрою, все же оставалась неутешна. По легенде, очевидно, она чувствовала все нажитые, искусственные препятствия единению. Теперь же, когда столько в мире случилось, когда события приняли хаотические и гигантские размеры, разбросанные члены мирового тела как будто отскочили друг от друга еще дальше.
Изобретены лиги и советы. Кто-то, вероятно, очень искренно хватался и за такие внешние установления, чтобы хотя этим путем напомнить о том, что так неотложно нужно человечеству. Но судьба всех этих лиг протекает перед лицом всего мира, и все замечают об их беспомощности, как только дело касается каких-то неотложных, фактических решений. По миру ездят вестники доброго желания. Появляются какие-то, доселе неслыханные, бродячие послы. Появляются главноуговаривающие министры. Твердится о строго деловых основаниях.
Но вдруг из-за этих строго деловых оснований показываются новые, чудовищные призраки разъединения. Конечно, невозможно вторгаться в чью-либо душу. Этот дом высших чувств не подлежит строго-деловым основаниям. Но без души, без сердца, все строго-деловые основания превратятся в страшный танец смерти, со скрежетом зубовным, с лязгом сухих костей. Там, где начинается уже не пир во время чумы, но танец смерти, как же там надеяться на объединение мирового тела? Казалось бы, и ураганы, и землетрясения, и засухи, и потопы по всему миру достаточно напоминают о том, что так называемые строго деловые основания не пригодны там, где уже вспыхивают пожары, и убедительность речи человеческой испепеляется.
Быть может, именно "строго деловые" основания, во всей их уродливой условности, и являются одной из причин всяких разделений. Люди мыслят не о взаимной помощи, не о взаимном благополучии, не о будущем счастье, но лишь покрывают листы столбцами острых зубастых цифр, которые, может быть, верны в своих механических итогах, но глубоко ошибочны в смысле своем. Так часто побочное вспомогательное средство оказывалось поставленным в основание мышления и из-за такого недопустимого перемещения шаталась и распадалась постройка. Каждое бессмысленное разрушение, каждое взаимное утеснение уже будет как-то и где-то разделять разбросанные члены человечества.
Если кто-то полон доброго желания, если он мыслит во благо соседа, а встречает из-за соседского забора лишь кулаки и поношения, то какое же соглашение возможно? Не становятся ли трагическими фигурами, а иногда, может быть, и комическими так называемые вестники доброго желания? Доброжелательный вестник, карманы которого, может быть, наполнены кинжалами и ядами, ведь явится поношением рода человеческого!
Очень замечательна стала бухгалтерия: и двойная, и тройная. Но при всей ее изощренности бюджеты стран разошлись, и человечество пока объединилось в том, что живет в долг. Само по себе такое положение вещей, может быть, и не было бы так страшно, если бы долги эти были в руках доброго, а не злого соседа. По добру всегда можно сговориться. Какие бы ни выскакивали непрошеные посредники, все-таки добро и благо доведут до соглашения.
Но вот если дело потечет по злому каналу, если лучшие предположения отгородятся на строго деловых основаниях, то через такие зубчатые заборы пройти уже трудно. Благожелательство будет засыхать и поникать. Пусть не думают, что один засохший цветок благожелательства это ничто в мировом посеве. Существуют и какие-то подземные корни и связи. Одно засушенное и сожженное прекратит и многое другое. Зло, посеянное, тоже дает семена самые неожиданные. На каких далеких расстояниях показываются отростки злых семян! Упаси Бог от этих посевов!
В сказках постоянно говорится о воде мертвой и воде живой. От них срослись части богатырского тела, разрубленного злодеями, и влилась новая жизнь. Народная мудрость предвидит, что, несмотря ни на какие злобные ухищрения, тело героя-богатыря должно срастись и оживиться. Очень часто в сказках близкие люди, даже братья, убивают и разрубают чудесного героя из зависти. Но народ не раньше кончит свою мудрую сказку, нежели срастит невинно пострадавшее тело.
В народном сознании решаются исторические задачи. Если они не решатся формально за круглым или длинным столом, то сама жизнь народная все-таки доведет их к культурно-историческому разрешению. Много развалин по пути неистовств, но еще больше и строений на путях народных поворотных решений. Если народному мудрецу рассказывать о разбросанных членах человечества, он лишь усмехается: "Срастутся опять!" Трудовому хозяину, поверх всяких строго деловых основ, ясно его рабочее поле, его постоянный труд и творение. В этом постоянном неизменном делании идет незримая спайка частей человечества. То, что не решится в ограниченных размерах стола, то разрешается в широких пределах поля-пашни. А матерь София Премудрость не может быть безутешной – ведь она Матерь, ведь она Премудрость.
8 августа 1935 г.
Тимур Хада.
Польза доверия
"…Наполнилось ли сердце всеми теми качествами, которые необходимы в работе для человечества? Умеет ли оно быть терпеливо и терпимо к маленьким ошибкам других и сознает ли громадные недочеты в себе? Не затемнено ли оно злостью, недоброжелательством, подозрительностью и полно ли оно доверием?"
И тут же встает вопрос: а можно ли вообще всем доверять? Ведь иногда и под шкурой ягненка может скрываться волк. Не может ли иногда излишнее доверие породить губительство для дела? Не нужна ли сугубая осторожность даже с близкими? Особенно теперь, когда так много кругом предателей?
Вечные вопросы. Может ли быть писанный или сказанный ответ на них? Противоречия как бы совершенно очевидны. Очень ли много предателей? – Конечно, очень много, и малых и больших, и умышленных и неумышленных. Бывают ли волки в овечьих шкурах? Бывают, да еще какие. Можно ли вообще избежать этих вопросов? Нет, в различности жизни они неизбежны. Как же думать о них? Не наполнят ли такие думы сердце губительным ядом? Возможно ли доверие? Не лучше ли не доверять, чтобы тем уберечься от всякой возможности предательства?
Один очень просвещенный, начитанный человек тоже спрашивал, как поверить истине? Ведь могут быть всякие подделки. Могут быть явления с поддельным светом. Могут быть голоса лукавые. Такими соображениями этот, казалось бы, во многом утвердивший свое сознание человек довел себя до полнейшего смущения, даже вообще повредил качеству своего характера. Кроме того, он отказался от тех возможностей, которые ему уже предназначались. Наверное, он чувствовал всю боль, происходящую от его шатаний. Он нанес вред не только себе, но и своим близким. Единственным оправданием у него оставалось, что когда-то в жизни он ошибся.
Не сказалось ли в этой специфической мысли о бывшей ошибке какое-то или саможаление, или самомнение? Что же тут удивительного, если человек когда-то ошибся. Латинские и прочие древние пословицы достаточно напоминают о том, что ошибаться свойственно человеку. Конечно, все могут ошибаться, но дело лишь в том, какое последствие оставляют всякие ошибки в человеческом сознании. Для одного они сделаются источником постоянного пессимизма, который приведет их и к безволию, и к сомнению, и к озлобленности. Для других же случившиеся ошибки послужат лишь горнилом для выковывания новых, светлых достижений. Считать обиды – плохое занятие. Начать все неприятное переносить только на себя – уже будет каким-то заболеванием. Надуться, как мышь на крупу, – будет лишь признаком невежества.
Опытный мастер из каждой как бы происшедшей ошибки сумеет сделать новое, ценное дополнение к своему творению. Каждый скульптор, каждый резчик подтвердит, как ему приходилось сталкиваться с неожиданными особенностями материала и как он должен был проявить всю добрую находчивость не только, чтобы обойти это препятствие, но, наоборот, сделать из него явную пользу. Почему-то слово стратегия отнесено лишь к физической войне. Ведь каждая духовная битва, вообще каждое жизненное искание и нахождение есть уже стратегия, в полном смысле этого слова. Даже в войсках начали вводить всякие охотничьи, спортивные и прочие исследовательские команды. Это делается для пробуждения духа находчивости, соизмерности и разборчивости в каждую минуту зримой или незримой битвы.
В подобных же опытных исследованиях найдется и та мера, которая позволит сохранить всю полноту и всю красоту доверия. Волки в овечьих шкурах и всякие предатели даже выслушаются и заслужат взгляд прискорбия, если почувствуется, что исправление их уже невозможно. Каждое предательское направление есть лишь еще один опыт распознавания, пробы клинка, хотя бы уже и закаленного на большом жаре. Но как бы ни была черна тьма, даже в самых зловещих потемках, сердце не содрогнется, когда оно полно великим служением. А ведь без доверия и служения человечеству невозможно. Без веры какая же будет надежда, а без них любовь превратится в ужасную гримасу.
Доверие, как дочь веры, охранит здоровье духа и здоровье тела. Именно через доверие, через самоотвержение достигается и открытие сердца. Вне веры, в протухшей засушенке или в надутой обидчивости не откроется сердце. Невежественная надутость приведет к обособленности. Такое самоизгнание прежде всего будет самоизгнанием из служения человечеству. В этом ужасе потеряется и бодрость, и находчивость, сузится кругозор и подорвется здоровье.
Никакие врачи, никакие порошки, никакие звериные гланды не спасут, когда подорвано самое основное, самое жизнедательное. Все лекарства, вся лекарственная природа, так широко предоставленная человечеству, хороша, когда она воспринимается с доверием. Но если доверие будет нарушено, то ведь оно нарушится решительно для всего. Человек не поверит людям, человек не поверит лекарствам и, наконец, не поверит себе. Опытные люди говорят: потеря денег – ничего, но потеря мужества означает потерю всего. Действительно, так оно и есть. Все может быть залечено, восполнено, но потеря чувства доверия будет значить уже утерю жизнеспособности.
Так повседневное сплетается с самым основным. Всюду думают часто: допущу это лишь сегодня, а завтра будет совсем другое. Ничего подобного: допущенное сегодня уже будет основою для завтра. Человек решил в сердце своем чего-то не делать, а сам взял и сделал; значит, он уже не поверил своему решению. Когда говорят о всяких соблазнах, ведь это не что иное, как нарушение самодоверия. Значит, не оказалось в запасе чего-то такого, самого важного, что могло бы перевесить и преодолеть какой-то случайный блеск. Мало ли случайного блеска в мире! Золотоискатели и всякие кладоискатели нередко бегут запыхавшись к какой-то блестящей точке, но она окажется или осколком стекла, или негодными кусками жести.
Распознавание правильно. Оно растет в саду оптимизма. При этом распознавании будет позволено добросердечно поговорить даже и с очень отсталым. Почему же не дать и ему живительную каплю, а кроме того, всякая беседа о благе будет истинным наполнением пространства. Добротворчество должно произрастать везде. Нет такого места в мироздании, где добротворчество было бы неуместно. И не только растительность напоминает людям о непрерывном сеянии. Возможно ли оно без доверия, без прямого действия ко благу? Каждый цветок пошлет пыль свою не во зло, а во благо. Пошлется семя без осудительства, без предрассудка. Добротворчество должно протекать везде. В этом будет ответ на все вечные вопросы, порождаемые лишь сомнением.
"Пылайте сердцами – творите любовью".
11 августа 1935 г.
Тимур Хада.
Итоги
В конце прошлого года в Записном Листе "Друзья Культуры" мы вспоминали, что произошло по вопросу об охранении культурных ценностей за истекающий год. Помянули ушедших друзей Знамени Мира и порадовались вновь приближающимся. Также и теперь, когда год на исходе, следует вспомнить, что было за этот срок хорошего в том деле, которое должно бы быть близко каждому чуткому сердцу.
15-го апреля в присутствии Президента Рузвельта представители двадцати одного государства Америк подписали Пакт. Помним закрепляющие слова и самого Президента и вдохновленное слово представителя Панамы Альфаро и других ораторов. Затем в течение лета бельгийский Король Леопольд удостоил Учреждение в Брюгге – Р. Фаундешэн почетным и знаменательным титулом: в память Короля Альберта. Тогда же мы все порадовались этому обстоятельству, ибо храним глубокие чувства к покойному Королю-рыцарю.
Теперь слышим, что уже собираются новые предметы для Брюггского Музея. Ведь и само здание, данное городом, уже является само по себе Музеем, как и большинство домов славного города Брюгге. И стоит этот дом на знаменитой площади Ван-Эйка; имя, которое одним своим произнесением уже напоминает о сокровищах человеческого гения.
За год опять подошли многие дотоле неизвестные друзья и даже образовывали свои группы для утверждения знака сохранения истинных сокровищ. Интересно отметить, что возникали эти новые очаги не только самостоятельно, но даже неожиданно в таких местах, в которых текущие сведения не могли, казалось бы, доходить так легко. Семя брошено, а как и где оно будет расти – не нам судить. Литература о Пакте и Знамени Мира за год была очень обильна. Кроме ежедневных газет широко отозвались и журналы. При этом ценно отметить, что выявились и новые, очень серьезные защитники культуры.
От настоящего хочется заглянуть в далекое прошлое. Хочется вспомнить хоть некоторых из множества друзей и пособников при самом зарождении этой идеи. Было бы несправедливо не вспомнить знатока искусства Д. В. Григоровича, который в 1898 году, избрав меня своим помощником при Музее Императорского Общества Поощрения Художеств, говорил: "Так мысленно и напишите над Музеем: "Храните священные предметы" – ведь должны люди помнить о самом ценном". Запомнилось слово о том, чтобы надписать над Музеем. О том же и в тех же годах и другой знаток искусства В. В. Стасов, поддерживая мои стремления, постоянно ободрял меня в том же почитании плодов творчества человеческого. Когда после первых продолжительных путешествий по России уже оформилось сознание о том, что чем-то нужно повелительно ясно запечатлеть охрану старины, тогда и Председатель Общества Архитекторов-Художников гр. Сюзор и очень чуткий архитектор Мариан Перетяткович сердечно сочувствовали и посильно способствовали.
Много хороших людей мыслило в тех же направлениях; были душевные беседы и с А. Блоком и с Леонидом Семеновым-Тян-Шанским. Прошли годы, и вдруг приезжают ко мне Леонид Андреев и Голоушев (Сергей Глаголь), настойчиво просят с ними вместе вступить в газету. Одним из наиболее действительных доводов было: "Ведь вам же нужна трибуна для проведения охранительных и знаменных идей во славу искусства и старины; вот мы и зовем вас и предлагаем свободно и неограниченно проводить вашу заветную идею во всероссийском и всемирном масштабе".
Затем возгорается великая война, пишу о необходимости нового Красного Креста Культуры. Сочувствуют, но события нагромождаются. Печатается знаменный плакат мой и широко рассылается и по армиям, и по военным зонам. Таким порядком пикториальное изображение впервые входит в жизнь и своим видом требует осмотрительности и бережности к сокровищам Культуры. Тогда же обмениваемся письмами с нашим давним приятелем, главным инспектором Министерства Искусств в Париже Арманом Дайо. И у него такие же идеи, он посвящает номера своего журнала оскверненным сокровищам искусства и мыслит в тех же наших линиях.
Хочется не забыть всех добрых друзей, помогавших, а главное, мысливших в том же направлении. Кто-то в шутку сказал, что и Александр Великий, вероятно, уже думал о сохранении ценнейших храмов. Припоминается знаменательное предание о том, как один император остановился в каком-то замечательном строении, чтобы своим присутствием защитить его. Кто знает, может быть, и Орифламма стояла перед этим зданием? Вспоминаю участие мое в Комиссии по реставрации Василия Блаженного, по Музею Старого Петербурга и по Музею Допетровского Искусства. Страницы "Старых Годов" хранят многие такие воспоминания.
Вспоминаю многие встречи уже в течение послевоенных годов. В Швеции проф. Освальд Сирен, в Лондоне Гордон Боттомлей, в Америке Стокс, Сутро, Кунц, Мигель, Хьювитт, Дабо, Джемс Браун Скотт, члены Совета Музея и все многие друзья и сотрудники. Вспомним таких преданных друзей Пакта, как проф. Ла Прадель и Ле Фюр в Париже, покойный председатель Гаагского Трибунала Адачи, в Индии Рабиндранат Тагор, сэр Д. Боше, сэр Раман, проф. Кашьяп, д-р. Халдар, Сэн и многие, многие, давшие твердую опору культурному делу. Все они мыслили по тем же линиям. Как председатель французского Креста маркиз де Лилльер сразу почувствовал, что и Красный Крест, и мы идем по тому же направлению.
Не забудем же, как Камилл Тюльпинк в Брюгге возымел прекрасную идею первой международной Конференции Знамени Мира. Он же провел и вторую Конференцию и выставку старинных городов, а затем эта же идея зазвучала и в третий раз в словах профессора Кембелля. Конвенция в Вашингтоне. Отозвались 36 государств. Вспоминаю вдохновенную речь поэта Марка Шено, а также сердечный призыв барона М. Таубе – "удвоим наши усилия". Лемариес едет по Франции и Бельгии с целым рядом лекций о Пакте и Знамени. В нескольких высших учебных заведениях о том же берутся тезисы диссертаций.
В официальных отчетах трех Конференций, посвященных лишь заседаниям, речам и приветствиям и постановлениям, не могли быть упомянуты такие искренние труды на пользу нового Красного Креста Культуры, как лекции Лемариеса, или диссертации, или курс барона де Тюн в Военной Школе. Не могли быть упомянуты и лекции д-ра Г. Шклявера (юридически оформлявшего Пакт) в старейшем Университете Испании в Саламанке. Много где звучало сочувственное слово. Еще не собраны все эти ценные памятки. Но ведь они так же точно ценны, как и речи на официальных Конференциях. Нужно собрать все материалы, чтобы все дружеские лики выявились и запечатлелись.
В полной справедливости нужно отмечать каждое благородное устремление.
Не забудем всю благородную поддержку Пакта со стороны южно-американских государств и их представителей. В истории утверждения Пакта всегда останется сердечное содействие со стороны г. Коэна, представителя Чили. Ведь он был докладчиком Пакта на Конференции в Монтевидео. Его труды способствовали единогласному постановлению Конференции в Монтевидео. И на третьей Международной Конференции в Вашингтоне в 1933 году, в которой приняли участие представители 36 стран, мы должны помнить целый ряд блестящих имен, запечатленных во второй книге Пакта. Не забуду и встречи моей со всегда отзывчивыми д-ром Ровэ и Гиль Боргесом.