- Меня от него тошнит, - ответил Николай.
Ему не понравилось, что она его сравнила с танкистом, хотя вопрос о сыне был естественным. Он ведь сам просил взять его с собой. Николай увидел, как, нарвавшись на грубоватый ответ, Ольга Филимоновна согнала с лица улыбку, а он, ругнув себя за неловкость, попросил открыть багажник, надо было уложить там мешок с бензопилой и топором. Увидел то, что, собственно, и предполагал увидеть: разбросанные запчасти, инструменты, целлофановые пакеты. Сверху одиноко и заброшенно валялся насос. Николай навел в багажнике порядок, составил в отдельный угол пакеты с продуктами, в другой уложил свой мешок. Ольга Филимоновна начала было оправдываться, сказав, что торопилась, но Николай махнул рукой, что ничего страшного, минута делов и все будет в порядке. Открыв переднюю дверцу, он заметил, что на заднем сиденье, забившись в угол, дремал Антон. На ушах у него висели наушники от плеера.
- Я, гляжу, вы любите порядок? - сломав тишину, сказала она, едва они выехали на трассу.
- А кто его не любит, - задумчиво ответил Порогов. - Порядок в доме, порядок в душе, значит, будет порядок и в государстве.
- Вот как. Так кем вы все-таки работаете?
- Пенсионером, - спокойно ответил Порогов. - А до этого работал в Сибири. - Николай сделал паузу и, вспомнив ее замечание про танкиста, уточнил: - На лесоповале. Видите, и в Москве навыки пригодились.
- Пенсионер? Для пенсионера вы неплохо выглядите, - похвалила она.
- Для кого как, - вспомнив крик Антона, сказал Николай. - Некоторые думают иначе.
- Что они в этом деле понимают, - видимо, поняв, что имеет в виду Николай, улыбнулась Ольга Филимоновна. - А как вы на лесоповал попали?
- Старуху зарезал, - с серьезным видом сказал Порогов. - Бензопилой.
Он скосил на нее взгляд: поверила или нет.
- Вы что, шутите? - неуверенным голосом не сразу отреагировала она. - И что, потом, видимо, раскаялись и решили с ребятами замолить свои грехи?
- Угадали.
В машине вновь наступила тишина. Она, должно быть, решала, как ей поступить дальше, получалось, как в известной детской шутке: чем дальше в лес, тем больше зайцев. Порогов понял, что его шутку Ольга восприняла вполне серьезно, и с запоздалым сожалением подумал, что его принимают за серьезного взрослого человека, а он решил с ней, как с ребенком, шутки шутить. Но давать задний ход не хотелось, и тогда он, чтобы при таком течении разговора не заехать куда не следует, прикрыв глаза, стал смотреть, как она ведет машину. Прошлый опыт пилота-инструктора давал ему возможность определить характер человека не по разговорам, а простым наблюдением, как тот садится в кресло, как выруливает, взлетает. После первого полета у него появлялся черновой набросок, в процессе совместной работы он уточнялся, дополнялся, но всю основную информацию о новичке Николай получал в первые минуты совместного пребывания в кабине пилотов. И водителей он привык определять теми же мерками. И, надо сказать, еще ни разу не ошибся.
Ольга Филимоновна вела машину аккуратно, ровно, но только до того момента, когда она нагоняла колонну машин. В ее глазах тут же появлялся охотничий блеск, она прибавляла скорость и начинала щелкать намеченные жертвы как орешки, потом на некоторое время успокаивалась, но Николай уже знал, что она выискивает очередного. Обычно женщины за рулем, да и в жизни разговорчивы, но после первого обмена репликами Ольга Филимоновна будто в рот воды набрала. Скорее всего, он напугал ее своими шуточками. Но вскоре и она изрядно напугала его, подъехав к перекрестку, вопреки всем правилам, перед носом у остолбеневших водителей с правого крайнего ряда крутанула левый вираж на сто восемьдесят градусов и поехала в обратную сторону. И лишь после этого, как бы извиняясь, помахала шоферам рукой. У него бы не нашлось слов, чтобы объяснить увиденное, возможно, она искренне считала, что женщине прощается все. Ему захотелось тут же выйти из машины. Будь гаишником, за такие выкрутасы он отобрал бы у нее права. Самоубийца, да и только! Но, поразмыслив, успокоился: на самоубийцу она не походила. Более того, обещала привезти его обратно.
На перекрестках к машинам то и дело бросались подростки, они предлагали протереть лобовое стекло, заодно совали в окна печатную продукцию о самых известных проститутках и криминальных авторитетах Москвы. Перед въездом на кольцевую дорогу на заправочной повторилось то же самое: мальчишки устроили соревнование, вырывая у Ольги Филимоновны заправочный шланг, предлагая за небольшую плату залить бак. Николай, как джентльмен, перехватил у нее шланг, показал ребятам, что с этим делом он справится сам, хотя Оболенцева все равно сунула им какую-то мелочь. Заливая бак, Порогов думал, что в принципе он недалеко ушел от этих подростков, ну чем та думская биржа, на которую он ходил в последнее время, отличается от этой. Он вспомнил, как, проезжая по Москве, Ельцин остановился возле торгующего у дороги подростка и похвалил его за предприимчивость. Об этом тут же всему миру поведало телевидение: мол, вот новое поколение уже начинает приспосабливаться к рыночной экономике. "Было бы неплохо, если бы при дороге он поставил своего внука, - сказал тогда Николай. - Но нет, отправил учиться в престижный колледж в Англию".
После заправки Николай прикрыл глаза, сделав вид, что дремлет, но это не мешало ему определить: свернув с кольцевой, они едут на северо-запад по Волоколамке. За окном мелькали бетонные столбы, размеченный белыми полосами темный и как будто выглаженный асфальт мягко и упруго ложился под колеса, белые, поставленные на ребро пчелиные соты многоэтажных домов, отодвигаясь от дороги, уходили за деревья, и надвигающаяся земля уже напоминала ему вполне привычный сибирский пейзаж: сосны, березы, дачные домики, за которыми были видны далекие, будто нарисованные купола церквушек. И небо над ними уже не казалось низким, оно как будто приподнялось, стало шире и светлее. Казалось, весь окружавший и видимый мир разворачивался вокруг оси, которая каким-то непостижимым образом умудрялась быть все время в несущейся с огромной скоростью машине.
После разговора с Полищуком, когда ему ясно дали понять, что нельзя в одну и ту же воду входить дважды, Порогов решил больше не пытать счастья в Иркутске. Его счастливые годы остались в прошлом, и он впервые пожалел, что вся его летная карьера так внезапно закончилась. О том, что он не стал политиком, Николай никогда не жалел, понимал: не его это дело. И все же после роспуска комитета по спорту Порогов, не зная, чем себя занять, чувствовал себя одиноким, потерявшимся, никто в нем больше не нуждался, телефонные звонки смолкли, жизнь отключилась сама, должно быть, не видя в нем никакого проку.
Поначалу Николай ждал предложений, ему казалось, что он имел все же какую-то цену: есть накопленный опыт, есть знакомства, связи. Его хорошо знали те, кто и нынче, в подтвержденном депутатском качестве, мелькал и вещал на каналах телевидения. Он думал, что может быть полезен как имеющий уже определенный опыт специалист, который знает не только аппаратную, но и депутатскую работу. Но и они почему-то в его услугах не нуждались. Впервые в жизни у него появилась уйма свободного времени. Раньше ему казалось это недосягаемой мечтой. И вот теперь, получив долгожданную свободу, он не знал, что с нею делать. Раньше казалось: уйдет на пенсию, уедет в деревню и будет писать книги. Но после своей последней книги о войне в Боснии, которую начал, выкраивая свободные минуты, еще в окопах и продолжил в Москве, он больше не написал ни одной строчки. Москва, как капризная любовница, любила деньги и требовала их на каждом шагу. Николай знал: газетными статьями много не заработаешь. В патриотических изданиях вообще не платили гонорара, а про правительственные он и думать не смел - туда таких, как он, не подпускали на пушечный выстрел. Власть поменялась, а лакеи остались. И уж они-то свою кормушку берегли пуще, чем Кощей иглу. По инерции Николай приезжал в Думу, заглядывал в знакомые кабинеты. Нахваливать себя и говорить о своих способностях уже больше не хотелось. Он понимал, что девушке в семнадцать лет нет особой нужды нахваливать себя, все понятно без слов. Мужчине за сорок надо вести себя с достоинством и не суетиться перед клиентом. Больную, побитую собаку видно за версту по опущенному хвосту и голове, безработных - по взгляду, они все на одно лицо.
Если бы ему несколько лет назад сказали, что его будут приглашать на дачи для распилки деревьев и что главным его рабочим инструментом, которым он станет зарабатывать на жизнь, будет бензопила, он бы весело посмеялся и сказал, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. В свое время Порогов был первоклассным летчиком, государство затратило на его профессиональную подготовку немалые деньги, и теперь стараниями Полищука и пришедших к власти реформаторов он стал никому не нужен. С работой на государственной службе тоже не получалось. Был еще один выход: зарегистрироваться на бирже труда, но такое продолжение биографии Николай считал для себя равносильным смертному приговору.
Вскоре под колесами зашуршала щебенка, Порогов догадался, что свернули на боковую дорогу.
- Ну, вот и приехали, - сказала Ольга Филимоновна, остановив машину у зеленых железных ворот.
Дача была задумана и построена с размахом: сквозь березы на дорогу смотрел двухэтажный особняк с балконом, а над ним был надстроен бревенчатый курятник. Чем-то он напомнил Николаю башню острога. Ольга Филимоновна с некоторой гордостью поведала, что это она придумала башню и что недавно приезжал в гости артист Еременко, ему очень понравилось, и он хочет заказать себе что-то подобное. Сразу же за порогом открылся просторный холл, бильярд, вдоль стены и по углам стояли в вазах пальмы и кактусы. Вверх вела узкая винтовая лестница, и у Николая мелькнуло, что молодым, может быть, здесь было и неплохо, но вот пожилым и пьяным людям подниматься туда небезопасно. "Что ж, вполне современное жилье в представлении "новых русских"", - подумал он.
Бревна и пара поваленных дубов лежали прямо за домом. Порогов помог хозяйке занести в дом пакеты, затем достал свою бензопилу, залил в бачок бензин. Осмотрев бревна и убедившись, что сердцевина не выгнила, он, глянув на башню, решил удивить не только заезжающих сюда артистов, но и хозяйку, выпилить из дуба столешницу, а чурки из сосны вполне могли пойти на сиденья. В это время Антон вынес футбольный мяч и, поглядывая на Николая, начал пинать его в дверь туалета. Николай запустил пилу, отрезал от сосны тонкую, похожую на круг для метания дротиков чурку и закрепил ее на заборе.
- Вот тебе мишень, - сказал он Антону. - А туалет оставь. Он предназначен совсем для другого.
- Вы здорово пилите. И легко, - похвалил его Антон. - Но я бы никогда не хотел быть лесорубом.
- Это почему же?
- Это неквалифицированная работа. В Канаде за нее платят десять долларов в час.
- Ну а какая, по-твоему, работа квалифицированная?
- Футболиста. Илья Цымбаларь в "Спартаке" получает тридцать тысяч долларов в месяц, а Луиш Фигу получает такие деньги за один день.
- И что из этого следует? - осторожно спросил Николай.
- Я хочу быть футболистом. Как Шевченко.
- А кто тебе мешает? Тренируйся. Тогда, может, и получится.
Он вспомнил, как кто-то из спортивных журналистов, с кем он играл в благотворительных матчах, рассказывал про знаменитого в прошлом футболиста Валерия Воронина, который в последнее время очень бедствовал, работал кочегаром в котельной. И умер никому не нужный и всеми забытый. У Игоря Численко собутыльники утащили все завоеванные на футбольных полях мира медали, а жил он в крохотной комнатенке. Да разве мало таких, знаменитых в прошлом игроков, зарабатывавших на жизнь ногами, которые не смогли выдержать перемен в своей судьбе? Ну а чем бензопила хуже лопаты кочегара?
- Попробуй с пяти шагов попасть в этот круг, - предложил Порогов Антону. - Скажем, из десяти попыток.
Антон отсчитал пять шагов и начал свои попытки. Все мимо.
- Нет, из меня, наверное, выйдет все-таки вратарь. Вы мне побейте.
- Антон, я ехал сюда не в футбол играть, - напомнил Николай.
- Всегда и всем нет времени поиграть со мной, - вздохнул Антон. - А вот вы сколько раз попадете? Небось тоже ни разу.
Николай поставил на бревно пилу, взял у Антона мяч и, отсчитав одиннадцать шагов, поставил его на землю. Антон уставился на круг. Николай мягко щечкой ударил. И промахнулся. Но уже следующий удар пришелся в цель.
- Браво, браво! - захлопала в ладоши стоявшая на крыльце Ольга Филимоновна. - Антон, учись.
Она уже успела переодеться, на ней были красная соломенная шляпа, длинная, почти до колен красная с огромным черным портретом на груди Че Гевары трикотажная майка, с белой бахромой джинсовые бриджи и красные туфельки. Глянув на Ольгу, Порогов подумал языком подростков, что она здесь у себя на даче решила закосить под хипповую девочку с улицы. Почему-то вот этим умением наряжаться, надевать на первый взгляд несуразные вещи она напомнила ему Шуру Романову, и он подумал, что на телевидении, должно быть, подбирают по тому же принципу, что когда-то и бортпроводниц.
К обеду Николай распилил деревья и, выбрав свободное место у бани, взялся за сооружение уголка отдыха. Метрах в трех от стены под раскидистой березой он выровнял площадку, в самый центр вкопал чурку, прикатил туда же специально спиленный толщиной в ладонь дубовый круг, взгромоздил его на чурку. Круг лег плотно и надежно, его можно было даже не прибивать гвоздем. Получился крепкий и надежный стол. Вокруг него он расставил шесть чурок - получились очень даже неплохие сиденья. "Вот чурки установить крепко и надежно удается. А свою жизнь - никак, - думал Николай, поглядывая на свою работу. - Так и буду, наверное, кататься от одного дома к другому"…
Он так увлекся работой и своими думами, что не заметил, как к Ольге Филимоновне пожаловали гости. Распахнулась калитка, и во двор ввалилась веселая компания. Одетые по-пляжному девицы начали бурно обниматься с хозяйкой, нахваливать ее цирковой наряд, заверяя, что в нем она выглядит неотразимо и как жаль, что в таком наряде ее не видят сейчас телезрители. Минут через пять к Николаю подошел сухопарый, с длинными седыми волосами моложавый мужчина.
- Оля сказала, что у вас можно взять дрова на растопку, - сказал он.
- Можно, почему же нельзя, - ответил Порогов.
Он поднял с земли топор и стал колоть сухую чурку на тонкие поленья.
- Это вы соорудили? - кивнув на стол, неожиданно спросил мужчина. - Можете сделать мне такой же?
- Нет проблем. Был бы подходящий материал, - ответил Порогов.
- Давайте познакомимся. Мартынов.
Мужчина сделал паузу, он ждал, какое действие произведут его слова. Порогов снизу вверх мельком глянул на мужчину, лицо было знакомо. Николай не мог припомнить, где же он видел его.
- Очень приятно, а я поручик Лермонтов, - ответил он Мартынову.
На миг голубые глаза у того стали, как у попавшего на свет волка, круглыми и невидящими, но в следующую секунду Мартынов, показав, что шутка понята и принята, рассмеялся:
- Предлагаешь дуэль провести на бензопилах?
- Можно и на шампурах. Но вы в битве под Москвой, кажется, уже покончили с собой.
- Что поделаешь, - развел руками Мартынов. - Из большого кинематографа я вышел, не входя в него. Генерал Судец - моя последняя эпизодическая роль.
Пришла Ольга, с удивлением осмотрела столик и стоящие вокруг него чурки.
- Я, Ольга Филимоновна, когда увидал ваш острог, - Николай кивнул на крышу, - понял: стиль должен быть выдержан. Впрочем, вы в любой момент можете послать все это в печку.
- Нет-нет, что вы. Это просто здорово! - воскликнула Ольга.
Обычно, как это делают дети, она опробовала сиденья и, похлопав по круглой столешнице, сказала, что обедать сегодня будут здесь, на свежем воздухе.
- В этом что-то есть, - сказал Мартынов. - В стиле архипелага ГУЛАГ. От этого сооружения веет вечностью, веет веками. Надежно и прочно. Ну что, поручик, сделаешь мне такое же?
- Я уже сказал, сделать можно, были бы подходящие бревна, - ответил Николай. - Сейчас бы по ним пройтись шкуркой. Совсем другой вид будет. Бывало, после бани выходишь, садишься, а от стола запах. Некоторые, правда, покрывают лаком. Но тогда пропадает аромат. Если же не покрыть, быстро сгниют.
- Кстати, Николай Михайлович, не могли бы помочь нам растопить баню? - неожиданно спросила Ольга. - Откроем сегодня банный сезон.
- Нет проблем.
Николай и сам удивился своей сговорчивости. Он как бы дал себе команду привыкнуть к новой для себя роли, когда командует уже не он, а другие. Впрочем, в просьбах Ольги не было ничего такого, что оскорбляло бы его. Наоборот, ему было приятно проявить себя перед ее гостями в том, в чем он считал себя знатоком. Прихватив охапку сухих поленьев, он ушел в баню. Осмотрев ее, понял: баню делал профессионал. Стены были обиты гладко струганной осиной. Топка была выведена в предбанник и украшена изразцами. На вешалке висели все мыслимые и немыслимые банные принадлежности: деревянные ковши, полотенца, махровые халаты, фетровые шапочки и льняные варежки. Отдельно в углу висели дубовые веники. Кроме того, на лавке лежала стопка свежих простыней. Растапливая печь, краем уха Порогов уловил обрывки разговора:
- Оля, где ты нашла этого мужика? Уж что-то больно знакома мне его рожа.
- Да в собачьем парке встретились. Говорит, безработный пенсионер.
- Такую рожу только там и можно встретить, - хохотнул Мартынов. - Я его у тебя покупаю. Мне сторож нужен на дачу. Он, как видно, мужик мастеровой.
- А не пожалеешь. Он сидел, говорит, старуху зарезал.
- Во, мне боевой мужик нужен. Я всем соседям расскажу, что у меня на даче зэк живет. Будут за версту обходить. А так лазят. Спасу от них нет. Я бы ему сотню положил. Плюс харчи. Лишь бы не пил много. А так, видно, употребляет.
- Знаешь, Саша, я и сама думала его взять. Только…
- Конечно, ты имеешь право первой ночи. Поговори. Он, судя по виду, из бывших мотористов. И, чувствую, нуждается.
Затем они перешли к обсуждению какого-то проекта юбилейного полета через Северный полюс в Америку. То и дело в разговоре мелькали американский Чкаловский комитет, полеты по ленд-лизу.
- Надо разыскать документальные съемки тех полетов по Восточному воздушному маршруту, то есть по АЛСИБу, или, как это у нас называли, красноярской линии, - перебивая всех, говорила Ольга. - Наверняка еще живы участники тех полетов. Записать их воспоминания. Слетать в Ном, Фербенкс, Анкоридж, поискать людей там. После, для затравки, крутануть первую часть фильма по телевидению.
Порогов забил топку сухими поленьями, достал коробок спичек. Огонь слабо лизнул выставленное тонкое ребро стружки, которое он положил для растопки под поленья, вцепился в нее золотистыми зубами, и через минуту уже вся топка весело и живо зашумела. Тот, кто делал Ольге печь, знал свое дело, тяга была хорошей.