Я повторил вопрос. Ответа не было. И тут я увидел сам.
По ту сторону высокой ограды с колючей проволокой лежало зловещее, бесконечное, сейчас уже большей частью покрытое туманом болото.
10
Дверь кабинета фройляйн Луизы распахнулась.
- Вали сюда, в этт славную комнатку, - прогудел лагерный шофер Кушке на своем забавном берлинском диалекте. На его добродушном лице проступало свирепое выражение. Вместе со старым, нетвердо стоящим на ногах лагерным полицейским он втолкнул перед собой толстяка.
- Руки прочь, вы, пролетарии! - шумел толстяк, у которого под серым пальто был светло-голубой костюм, розовая рубашка, фривольный галстук и который пах сладковатой косметикой. У него был напевный женский голос, сам он был мягкотелым и округлым, скользким и неприятным. - Вы еще пожалеете! У меня друзья в Гамбурге! В том числе старший советник в руководстве города! Я ему расскажу, какие тут царят порядки.
- Ну, морда, - сказал Кушке. - От вам этт жаба, фройляйн Луиза. И Индиго мы вам тоже привели. Хотела удрать с этт жабой.
В эту минуту в кабинет, в сопровождении пастора Демеля, вошла девушка по фамилии Индиго. Она была вне себя от ярости. Очень молодой пастор, в черном галстуке и с короткой стрижкой, мягко успокаивал ее, но попусту. Индиго заорала фройляйн Луизе:
- Я тут больше не выдержу! Мне надо уйти отсюда! Уйти отсюда!
Подошел Берти. Теперь он фотографировал "Хасселбладом". Очень тихо он спросил у меня:
- А кто этот толстяк?
- Понятия не имею.
- Я его знаю.
- Что?
- Я его знаю! Я его знаю… - Берти уставился на толстяка. - Черт меня побери, если бы только знал, откуда! - Берти почесал на затылке.
Тем временем фройляйн Луиза накинулась на девушку. Она нападала на нее на удивление резко, особенно если принять во внимание, какой дружелюбной она была до сих пор. Но потом я вспомнил, как она взорвалась из-за испорченной электроплитки. Похоже, она была склонна к таким внезапным взрывам.
- Фройляйн Индиго, вам абсолютно точно известно, я вам специально говорила, покидать лагерь без разрешения и пропуска нельзя!
У Ирины Индиго были черные, подстриженные под пажа волосы, черные печальные глаза, которые сейчас сверкали, полные алые губы и очень белая кожа. Высокая, стройная, она была обута в коротенькие полуботинки, на ней была юбка, не закрывавшая колени, голубая двойка с джемпером и синее пальто. У нее были длинные шелковистые ресницы. Легкий, едва уловимый чешский акцент.
- Мне нужно к моему жениху! Я вам уже десять раз говорила! Мне нужно к нему! - она указала на толстяка. - Этот господин хотел взять меня с собой на своей машине!
- Чисто из любезности, - проворчал тот и потрогал ушибленный череп. - Из-за доброты всегда страдаешь.
Шофер Кушке замахнулся свободной рукой, словно для удара. Толстяк молниеносно втянул голову в плечи и тявкнул: "Не смейте!" И тут заметил, что Берти его внимательно рассматривает.
- А вам чего надо?
- Я вас знаю, - сказал Берти.
- В жизни не видел! - заявил толстяк и с гримасой боли потрогал затылок, где под волосами вздувались две хорошенькие шишки. Удары Кушке были не слишком нежными.
- Нет, нет, - задумался Берти. - Все-таки я вас знаю.
- Да пошли вы… - огрызнулся толстяк. Кушке рванул его заведенную за спину руку вверх. Толстяк взвыл от боли.
Фройляйн Луиза пошла на него, готовая к бою, как самка, защищающая своих детенышей.
- Что вы делаете в лагере? У вас есть пропуск?
- Ничего у него нет, - смущенно ответил старший полицейский.
Кушке снова взялся за дубинку, висевшую у него на запястье.
- Кругом! - скомандовал он толстяку. - Лицом к стене! Руками в притолоку. Что? Не ясно?
Отпущенный толстяк, задыхаясь от ярости смерил его презрительным взглядом:
- Кусок дерьма!
- Щас ище раз схлопочешь по репе, - пригрозил Кушке.
А магнитофон все записывал, все…
На комбинезоне Кушке, над животом, там, куда его ударил толстяк, был виден пыльный отпечаток ботинка. Кушке толкнул толстяка вперед. Тот уперся руками в стену и позволил Кушке себя обыскать. Охранник держал свою дубинку наготове. Берти фотографировал.
- Если у него нет разрешения, как он в таком случае попал в лагерь? - спросила фройляйн Луиза у охранника.
Его лицо залилось краской.
- Ну! - требовательно произнесла фройляйн.
- Наша вина, фройляйн Луиза, - смущенно пролепетал тот. - "Германия - Албания".
- Что?
- Ну, международный матч. По телевизору. В бараках многие мальчики тоже смотрят.
- Прекрасно, - сказала фройляйн. - Так и происходит, когда люди думают только об удовольствиях, а не выполняют свои обязанности!
- Да, - с несчастным видом согласился усталый измученный охранник.
- Все четверо смотрели телевизор?
- Да, все четверо, фройляйн Луиза. Тут-то он, наверное, и прокрался.
- Хорошенькое дельце! - горячилась фройляйн Луиза. - А в это время может произойти что угодно!
- Нам очень жаль. Никогда раньше такого не было…
- Вот этт да! - шофер Кушке вытащил у толстяка из-за пояса пистолет и подал его лагерному полицейскому.
- "Вальтер". Семь-шестьдесят пять. - Охранник вынул магазин.
- Полнехонек, - оценил Кушке и вынул еще два из левого кармана брюк толстяка, от которого исходил удушающий запах мускуса. - Прям арсенал!
- У вас есть разрешение на ношение оружия? - спросил лагерный полицейский.
- Само собой, - нагло ответил толстяк.
- Где оно?
- В Гамбурге. Вы что же, думаете, я повсюду таскаю эту бумажку с собой?
- Во дает! - высказался Кушке. И тихо спросил у охранника:
- Какой там счет?
- Было ноль-ноль. Первый тайм. Тридцать пять минут, - так же тихо ответил тот. А потом громко объявил: - Пистолет конфискован.
Толстяк повернулся с поразительным проворством.
- Вы вообще не имеете права ничего конфисковывать, - взвизгнул он своим необычно высоким голосом. - Все, что здесь творится, абсолютно незаконно.
- Заткни пасть, слышь? - угрожающе-спокойно сказал Кушке, могучий мужчина в форменной фуражке и с огромными ручищами. - А то щас так размажу по стенке, что отскребать придется.
Когда Кушке нашел пистолет, Индиго страшно испугалась. Девушка стояла в растерянности и отводила глаза от взглядов фройляйн Луизы. Берти ходил вокруг толстяка, оглядывая его со всех сторон, и судорожно вспоминал, откуда тот ему знаком. Я улыбнулся Индиго, но она этого, кажется, не заметила.
- Документы! - потребовал лагерный полицейский.
- Зачем это?
- Ищё один такой дурацкий вопрос - и схлопочешь! - рявкнул Кушке.
Толстяк вздрогнул, потом достал из кармана пиджака паспорт. Охранник направился к письменному столу и начал записывать данные.
Неожиданно Ирина Индиго закричала:
- Этот господин оказался в лагере из-за меня! Я ему помахала!
Она еще кричала, а Берти уже поднял свой "Хасселблад" и фотографировал толстяка.
- Не имеете права! - пронзительно завопил толстопузый и бросился на Берти.
Я в одно мгновение оттолкнулся от стены, у которой стоял, пролетел через кабинет и так вмазал толстяку раз по ребрам и другой в живот, что тот заловил ртом воздух и свалился в кресло.
Берти снимал как бешеный. Здесь было главным ухватить действие! Индиго для разнообразия теперь закричала на меня:
- Что вы себе позволяете? Кто вы вообще такой?
- О’кей, крошка, - сказал я и закурил новую сигарету, - о’кей. Сейчас поговорим. - Я повернулся к Берти: - Все в порядке?
- Отлично, - сказал тот и сделал еще два снимка.
Я уже говорил: у меня чутье на людей, нюх на события. Меня охватил охотничий азарт. Сначала я думал, что мы напрасно приехали в это убогое захолустье, но с тех пор, как фройляйн Луиза заговорила со своими невидимками, все изменилось, полностью изменилось. Я подошел к полицейскому, который выписывал данные из паспорта.
- Как зовут парня?
- Карл Конкон, - ответил полицейский.
- Конкон, - повторил Берти. - Конкон…
Полицейский добавил:
- Профессия - портье в отеле.
- Портье в отеле! - скривился Кушке. - Шишка на улице Реепербан, не? Извините, фройляйн Луиза, разе этт не свинство? Они уж стадами к нам прут, эти сутенеры. Обещают этим дурехам собственную квартиру, гарантированных две штуки в месяц! А что они получают в самделе? Гонорею!
- Господин Конкон мне вообще ничего не обещал! - закричала Индиго. Теперь она встретилась с моим взглядом.
Я снова улыбнулся. Она негодующе посмотрела на меня.
Берти приложил ладонь ко лбу.
- Вспомнил! Теперь я знаю, кто вы такой, - сказал он с улыбкой. - Я никогда не забываю лица. Вас судили. В 1956 году. Нет, в пятьдесят седьмом. Я там был. Мы давали репортаж. В "Блице".
- У вас в голове сумбур, - засмеялся Конкон, но весьма неуверенно.
- Суд в Гамбурге, - повернулся ко мне Берти. - Был только фоторепортаж.
- И что он натворил? - спросил я. - Кто это?
- Свинья, - ответил, сияя, Берти. - Самая настоящая свинья. Педик. Хотя я ничего не имею против педиков.
- Я тоже, - сказал я. - Бог свидетель! У меня полно друзей педиков. Надежные ребята, лучше не придумаешь.
- Да-да, - кивнул Берти. - Только вот эта свинья не из их числа. Этот педераст шантажировал других педерастов. Среди них был один высокопоставленный немецкий офицер. Потому его и судили.
- Шантажировал на деньги? - спросил пастор.
- Нет. На разглашение военных секретов.
- Меня оправдали! - злобно выкрикнул Конкон и снова потрогал пальцами шишки на голове.
- За недостаточностью улик, - улыбнулся Берти.
- Разглашение военных секретов? Шантаж? - заволновалась фройляйн.
- Именно, - подтвердил Берти. - Шантаж. Разглашение военных секретов. Господин Карл Конкон. За это время вы еще немного потолстели, господин Конкон. Выпиши себе все данные, Вальтер, и номер паспорта, и дату выдачи. Раз уж нас сюда прислали, давай тут хорошенько покопаемся.
- Мне эти данные тоже нужны, - заявила фройляйн Луиза.
Пастор удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Фройляйн взяла лист бумаги и карандаш и подошла к полицейскому. Раздался щелчок, кончилась кассета. Я быстро заменил ее на новую, потом встал рядом с фройляйн Луизой и выписал все данные из паспорта толстяка.
Берти прав - это того стоило, чтобы направить сюда лучшего фотографа и лучшего журналиста. А в общем-то, это была работа наших репортеров по сбору материала. У нас было с дюжину таких дьявольски ловких ребят. Они выезжали с собственной камерой или с фотографом туда, где намечалась сенсация, и собирали материал, по которому потом я (или другой) писал. Все данные и факты. Это и было их делом - добыть как можно больше сведений, как можно точнее и подробнее. В этот раз все пошло по-другому. Я списал паспортные данные. Господин Карл Конкон родился в 1927 году, тринадцатого мая. То есть ему сорок один.
Фройляйн Луиза обратилась к злосчастному охраннику:
- Посадите его под замок и сообщите по телефону полиции в Цевен. Пусть приедут и заберут его.
- Слушаюсь, фройляйн Луиза.
- Права не имеете меня арестовать! - заверещал Конкон и вздрогнул. Шишки на голове у него, похоже, здорово болели.
- Ище как имеем. Давай топай с господином, и без глупостей. - Кушке потер свои огромные руки: - Я тя провожу. Чтоб чё не надумал. А мы ище посмотрим "Германия - Албания", пока за тобой не приедут. С полчаса так придется ждать. По этой дерьмовой дороге.
- А я говорю, вы не имеете права меня арестовывать, свиньи! - визжал Конкон.
- Мы сообщим о ваших правонарушениях, - сказала фройляйн Луиза.
- Не смешите меня! И каких же?
- Вход на территорию лагеря без разрешения, - объявила фройляйн Луиза. - Нарушение неприкосновенности жилища. Попытка похищения несовершеннолетней.
- Я ничего не…
- Ага, не. Нам все этт приснилось!
- …И заявление господина Энгельгардта мы также попросим перепроверить, - сказала в завершение фройляйн Луиза.
- А ты, кусок дерьма, - Конкон злобно поглядел на Берти.
Тот улыбнулся ему в ответ.
Индиго попросила умоляющим тоном:
- Позвольте хотя бы позвонить моему жениху, фройляйн Луиза.
- Исключено.
- Дайте девушке позвонить, - вмешался я.
- Я уже столько раз просила! - воскликнула Индиго. - И опять, и опять! И всегда один ответ - нет.
- Потому что не разрешается, - отвечала фройляйн Луиза. - В принципе, невозможно. Постоянно все хотят позвонить. Так дело не пойдет! На каждую из вас мы получаем всего две с половиной марки в день!
- Я оплачу разговор, - вмешался я.
- Вы?
- Да. Мне тоже нужно позвонить в редакцию.
Фройляйн все еще колебалась.
- Пожалуйста, - сказал я. - Очень вас прошу…
Зазвонил телефон. Фройляйн Луиза подняла трубку.
- Готтшальк!.. Да, господин доктор… Ах, вот как!.. Хорошо, мы придем к вам… - Она положила трубку и объявила: - У Панагиотопулоса родилась девочка.
С этими словами она подошла к двери своей жилой комнаты и открыла ее. Кушке и я пошли за ней следом. Шофер проговорил:
- Ну, как я рад! А то она все боялась, что будет мальчик и ему придется стать солдатом в будущей войне.
Мы заглянули в соседнюю комнату. Карел, очень бледный, маленький и со спутанными волосами, сидел на кровати фройляйн Луизы. Его труба все еще лежала на полу.
- Ах ты, Господи, вот же, - растроганно сказал Кушке, - вот ж бедная козявка. Ну чё за проклятый мир! Хоть бы детям-то не приходилось бежать.
Фройляйн Луиза подошла к Карелу.
- Нам надо к доктору. Он всегда очень занят. Как думаешь, сможешь идти? - спросила она по-немецки, но потом сообразила, что Карел плохо понимает немецкий язык, и повторила вопрос по-чешски.
Воспитанный мальчик серьезно кивнул. Он встал и слегка покачнулся. Фройляйн Луиза подхватила его. Берти подвинул меня в сторону и сделал два снимка. Фройляйн Луиза повела мальчика через кабинет. Обращаясь к Индиго, она сказала:
- Ну, раз господин Роланд оплатит, можете позвонить. Но больше не пытайтесь сбежать!
- Нет-нет, госпожа воспитательница! - сразу просияла Индиго. - Только разрешите позвонить моему жениху…
- Вы закончили? - спросила фройляйн Луиза лагерного полицейского.
- Так точно! - охранник поднялся, спрятал в карман свою записную книжку и пистолет Конкона. - Ну, идем, - сказал он толстяку, стараясь выглядеть бравым, бедный старый человек. - И не валяйте дурака. Я вас немедленно ударю!
- Да и я-тт пока что тоже здесь, - хмыкнул Кушке.
- Я с ними, - сказал мне Берти.
- О’кей, - кивнул я. - Когда приедет полиция из Цевена, позови меня.
- Будет сделано.
Фройляйн Луиза уже была на пороге кабинета, как Карел, не говоря ни слова, высвободился, пошел обратно в комнату и тут же вернулся. Он захватил свою трубу, которая осталась там, на полу, и теперь крепко сжимал своей маленькой ручкой большой, сверкающий золотом инструмент. Он не произнес ни единого слова и двигался как слепой, осторожно и медленно.
- Вперед! - скомандовал полицейский Конкону.
- Ну, пшёл и смотри мне! - пригрозил Кушке. - Али больно шагать?
- Я еще поговорю со своим знакомым старшим советником в городском руководстве! - заорал уже в дверях Конкон. - Вы все отсюда вылетите! Мы за это налоги платим!
Было слышно, как он шумел дальше в коридоре барака. Берти поковылял вслед за группой. Карел подошел к фройляйн Луизе. Он посмотрел на нас и учтиво поклонился.
- До встречи, Карел, - сказал я.
- Я тоже пойду с вами, - предложил пастор Демель.
Тут фройляйн Луизе кое-что пришло в голову:
- Я попрошу вас, господин пастор!..
- Да?
- С мальчиком я справлюсь сама. Но моя плитка опять сломалась. Спираль. Вы ведь такой умелый, вы ее уже пару раз чинили. Не могли бы вы ее еще разок посмотреть?
- Конечно, - дружески кивнул ей пастор.
- Спасибо, - сказала фройляйн. Дверь за ней и за Карелом закрылась.
Пастор осмотрел плитку, достал из кармана брюк большой перочинный нож со множеством приспособлений и приступил к работе.
Ирина Индиго посмотрела на меня. У нее были очень большие и темные глаза, теперь опять очень грустные. Я тоже посмотрел на нее. Мы стояли метрах в двух друг от друга и не отводили взглядов.
С гулом приближалась еще одна эскадрилья "старфайтеров". Грохот их реактивных двигателей становился все громче и громче. Опять задребезжали стекла. Рев достиг своего апогея. Я боялся, что снова впаду в тревогу и раздражительность. Нет, ничего подобного не произошло. Я оставался совершенно спокоен, впервые. Я прислушался, не появился ли мой "шакал". Его не было. Вообще. Грохот стал тише и смолк.
Мы с Ириной все еще смотрели друг на друга.
11
- Вы первый человек в ФРГ, который ко мне хорошо отнесся, - сказала она, наконец.
- Глупости.
- Никакие не глупости! - Покачала она головой. - Все остальные мной только командовали. И прежде всего эта ведьма - воспитательница. - Она глянула на пастора, который возился с электроплиткой: - Извините за выражение, эта старая женщина, она только исполняет свои обязанности, я понимаю. И прибывают все новые беженцы. Я понимаю, что людям в этой стране уже надоело, и они уже видеть нас не могут.
- Это не так, - отозвался молодой пастор, который теперь уселся за стол. - Никто против вас ничего не имеет. Вовсе нет. Беженцам живется плохо. А нам хорошо. То, что вы принимаете за отказ, это просто угрызения совести. Потому что после всего, что мы натворили, это же величайшая несправедливость, что мы так скоро снова начали процветать, - а людям, в ГДР например, еще долго жилось трудно. Сейчас, слава Богу, уже нет. Ну, а теперь звоните же, наконец!
Я подумал, что я измученный тяжким трудом и запоями репортер в вечной погоне за сенсациями, а не удачливый плейбой, способный уложить прекрасную юную беззащитную девушку, во всяком случае, не оказав ей сначала помощи. Так что, я взял себя в руки и спросил:
- А вы знаете номер телефона вашего жениха?
- Во время всего побега я твердила его как молитву. "Гамбург, 2 20 68 54".
- У него квартира в Гамбурге? - изумился Демель. У пастора было темное от непогоды и ветра лицо и серые глаза под густыми каштановыми бровями. Его короткие волосы были каштановыми, как и у меня. Он был в моем возрасте, а выглядел лет на десять моложе. Как минимум на десять.
- Нет, это квартира его лучшего друга в Федеративной Республике. Его зовут Рольф Михельсен. Они знакомы много лет. Господин Михельсен живет на улице Эппендорфер Баум. Дом номер сто восемьдесят семь. - Диктофон с новой кассетой был по-прежнему включен и записывал. - Господин Михельсен поселил моего жениха у себя, как мы и договаривались еще задолго до побега. Господин Михельсен часто посещал Яна в Праге.
- Яна?
- Ян Билка. Так зовут моего жениха.
- А чем занимается этот господин Михельсен? - поинтересовался я.
- Не имею понятия.
- Да ну!
- Я с ним лично не знакома. Мне о нем рассказывал Ян. Он, знаете, не мог мне все рассказывать. Он был капитаном в Министерстве обороны. О многих вещах он просто не имел права говорить.
Я почувствовал, что мне вдруг стало жарко.