Погорельцы, запомните и не забывайте, лифт - худшая из всех ловушек! В пожар управление лифтами быстро выходит из строя, а бывает и так, что кнопки вызова лифта самопроизвольно срабатывают именно на горящих этажах и дверцы распахиваются - выходите, пожалуйста, в самый огонь. Были такие случаи, были! Да и сами кабины с их облицовкой из красивого пластика отлично горят, превращаясь в ядовитый дым. Поэтому при виде лифта на пожаре у нас срабатывает рефлекс - немедленно проверить!
Несколькими ударами лёгкого лома Лёша разнёс полированные дверцы - нет лифта. Я подобрал и бросил вниз какую-то железяку - по стуку можно определить, есть ли внизу лифт, или его там нет.
У нас с Лёшей - переносные радиостанции "Днепр". "Днепр" включён, непрерывно работает на приём, и я в курсе всех боевых действий.
- Второй, я Седьмой, Второй, я Седьмой, потушил лифтовой холл на шестом этаже справа, начинаю проходить коридор, прошу срочно дополнительно два ствола Б, звено газодымозащитников…
- Седьмой, я Второй, вас понял, высылаю…
- Второй, я Четвёртый, выхожу слева на шестой этаж, слева! Не хватает рукавов, нужны ствольщики с рукавами, два ствольщика…
- Одиннадцатый, я Пятый, куда ты делся, где ты?
- Первый, я Пятый, мы с Восьмым пробиваемся в радиорубку, пришли звено газодымозащитников!
- Первый, я Второй, по центральной лестнице на шестой этаж идёт Десятый с двумя отделениями, как слышишь меня, приём!
Я отвечаю Рагозину, что начинаю пробиваться на седьмой этаж, приказываю помочь Четвёртому и Пятому… Я знаю, что Дима и без моего приказа все сделает, я в нем уверен, Дима головы не потеряет, но пока что я ещё РТП и должен быть в курсе динамики развития и тушения пожара на всех участках. А на душе чуть спокойнее: наши лучшие тушилы, Чепурин и Головин, уже работают, силы прибывают непрерывно.
На лестничных маршах к седьмому этажу - снова козлы, обломки досок… Сунулись - температура адова…
- Поливайте нас, не жалейте!
Облитые с ног до головы, рванулись через пекло на седьмой. Пока ребята снизу тушили марши, мы с Лёшей влетели наверх, в лифтовой холл. Удача, да какая - не горит! Ремонтники, на сей раз спасибо им, земной поклон успели отодрать с пола плитку и со стен облицовку. Ко всем чертям полированные дверцы - вот он, лифт, а в нем трое плюс дым; все трое, двое мужчин и женщина, без сознания, вытащили, Лёша подхватил под мышки двоих, я женщину на плечи - и бегом вниз, а пламя по маршам ещё не полностью сбито, и только одна мысль сверлит мозг: не споткнуться! Нет, не споткнулись, пронесли на пятый, на четвёртый, а там врачи…
Сообщение от Димы: я больше не РТП, руководство принял на себя полковник Кожухов. Нужна срочная информация о положении на восьмом этаже, майор Баулин туда не пошёл, Кожухов послал его на левое крыло седьмого, где опасная обстановка. Моя задача - разведка восьмого, и немедленно! Идти придётся вдвоём, моё звено газодымозащитников Кожухов отдал Чепурину.
Идти в разведку вдвоём запрещено уставом, в разведке очень нужен третий. Однако, как советовал, кажется, Пётр I, не держись за устав, как слепой за плетень, - в исключительных случаях нужно действовать по обстановке. Хуже было то, что мы остались без воды, рукавные линии, которыми мы пользовались, остались в коридоре на седьмом. Надежда на внутренний водопровод, его во Дворце я сам не раз проверял, знал, что он добротный, с запасом рукавов, но вот в каком они состоянии сию минуту?
Порядок! В лифтовом холле на седьмом Лёша достал из пожарного шкафа и размотал двадцатиметровый рукав - вот мы и с оружием. Лёша протушил первые метры лестничного марша на восьмой этаж - и тут я допустил большую ошибку.
Азбучная истина: в горящем доме нельзя открывать двери на себя! Распахивая, встань в сторону - ведь неизвестно, что творится за этой дверью.
Элементарная истина - и я о ней забыл. Пусть в горячке, но намертво забыл, пренебрёг.
Эта дверь, сделанная из стеклянных блоков, обнажилась как раз посредине марша - неизвестного назначения дверь, обычно таких на главных лестницах не бывает. А вдруг там помещение, а в нем люди? И я рванул дверь на себя - как полный профан, как ошалевший от первого своего пожара новичок.
Оттуда на меня выбросилось багрово-чёрное пламя, обожгло лицо. Лёша рывком вытащил меня наверх, а пламя из двери клубами выскочило на уже протушенный марш и заплясало вниз, словно обрадовавшись, что его освободили из темницы.
Мы оказались в огненном кольце - снизу и сверху все горело.
Потом мы узнали, что в каморке за дверью костюмеры народного театра хранили старое, никому не нужное барахло, под которым какой-то осел спрятал две канистры с бензином. Всей этой гадости, чтоб взорваться и вспыхнуть, только и нужен был свежий воздух, кислород, который я впустил.
Пришлось, как тиграм в цирке, прыгать через огонь вниз, прикрывая смоченными крагами лица. В конце концов пламя мы сбили, но на этой дурацкой истории потеряли несколько драгоценных минут.
Теперь о том, о чем не расскажут другие.
На восьмом этаже мы застряли надолго. Дело в том, что из лифтового холла ремонтники сделали склад - здесь повсюду стояли бидоны с краской, валялись рулоны обоев, стопки полистироловой плитки и прочее, и все это горело, и горело хорошо!
С одним стволом "первой помощи" (так мы обычно называем ствол Б, в отличие от мощного ствола А, который держат двое, ствольщик и подствольщик) мы провозились бы здесь с полчаса. Но не успел я запросить у Рагозина подкрепления, как он сам проинформировал меня о чрезвычайной обстановке: лифтовой холл отставить, пробиваться по левому коридору и заняться спасанием людей, их там много, автолестннца не успевает снимать.
Коридор проходили тяжело, отвоёвывали метр за метром и взламывали закрытые двери. Сначала шли помещения областного издательства - к счастью, пустые, редакторы успели разойтись по домам, а тушить шкафы с рукописями времени у нас не было; дальше по коридору где-то были двери литературного объединения и лектория, куда собирались по вечерам; именно там могли быть люди, о которых информировал Дима.
Но туда мы попали не сразу, ибо натолкнулись по дороге на роскошную двустворчатую дверь, которую я сразу узнал: во время одной проверки заходил сюда и ругался с директором издательства Микулиным, который забыл выключить кофеварку и устроил загорание, правда, пустяковое. Дверь закрыта, постучал
- молчание. Лёша её ломиком, вбежали - Микулин высунулся в окно и кричит. Что было дальше, вы знаете, пришлось выводить Микулина из стрессового состояния не совсем корректным образом, но зато эффективно. А вот подробность из сегодняшнего дня. Недавно мы с Микулиным встретились на родительском собрании, вместе с Бубликом учится его внук. Разговорились, стали вспоминать, и он горестно поведал, что тогда, во время пожара, у него сгорела рукопись повести. "Мастера и Маргариту" я знаю наизусть и тут же процитировал: "Простите, не поверю, - сказал Воланд, - этого не может быть. Рукописи не горят", но Микулин со вздохом заверил, что с его рукописью чуда не произошло. Я его утешил том, что история уже знает подобный прискорбный случай, когда в пожаре погибла Александрийская библиотека с древними рукописями, а ближе к нашему времени - рукопись "Слова о полку Игореве". По кислой улыбке Микулина я догадался, что эти сравнения мало его утешили.
Но тогда, оказавшись в безопасности и придя в себя, Микулин дал нам бесценную информацию: когда он побежал из лектория к себе в кабинет звонить по 01, там оставалось примерно человек двадцать. Значит, они и сейчас в лектории, это метрах в двадцати по коридору от его кабинета, на противоположной стороне - окна во двор.
Да, чтобы не забыть, такая деталь: сбивали огонь - наступала полная темнота, и из-за дыма, и электроэнергия была вырублена. Даже групповой фонарь - и тот на какой-нибудь метр давал подобие видимости. Практически полная темнота.
Как мы дошли до лектория, помню плохо; впрочем, главная круговерть, которая ошеломляла в коридорах многих, уже закончилась, все, что могло гореть, догорало, полыхало лишь в отдельных комнатах, двери в которые были открыты. Массивную дубовую дверь в лекторий я тоже быстро узнал, вернее, нащупал по затейливой резьбе, сделанной ребятами из студии народного творчества. В нижней части двери багровел прогар, который Лёша хорошенько зачернил: образуется дыра - весь дым из коридора пойдёт. Дверь взламывать не пришлось - открыли на стук.
Все дальнейшее - а мы находились в лектории около семи минут, помню отчётливо. Прежде всего о самом помещении: заставленный рядами стульев зал площадью около сотни квадратных метров, четыре больших окна, выбитых, конечно; через оконные проёмы свищет ветер со снегом, а в стенной перегородке справа - сплошные прогары, вот-вот ворвётся пламя с дымом. Словом, на редкость опасная ситуация, а людей в самом деле человек двадцать, и эти люди с криками нас окружают.
Я к окну: пятидесятиметровка работает далеко, других автолестниц не вижу. Мгновенно решаю: будем спускать людей по спасательным верёвкам. Их у нас две штуки: Лёша - человек запасливый, чего он только не припрятал в багажнике "Волги". Длина верёвки двадцать пять метров, часть её уйдёт на "кресло", значит, оставшейся длины хватит до третьего этажа. Следовательно, там должны быть пожарные, которые примут людей с верёвок и поведут вниз. Соединяюсь с Рагозиным по штабному каналу связи, получаю его заверения, что все будет немедленно сделано, и неузнаваемым даже для самого себя голосом ору: "Мол-чать! Слушать мою команду!"
И объясняю, коротко и чётко, что собираюсь делать.
Поразительная вещь: как по-разному ведут себя люди перед лицом смертельной опасности! Казалось бы, всем одинаково жить хочется, особенно в пожар - уж очень это больно и страшно - умереть от огня, от одной этой чудовищной мысли люди на глазах седеют, а ведут себя по-разному!
Я много раз наблюдал эту картину - и никакой закономерности не нашёл. Иногда лучше ведут себя женщины, иногда мужчины. Точно знаю одно: труднее всего во время спасательных работ с теми, с кем обычно трудно в обыденной жизни - с закоренелыми эгоистами, с людьми, которые ради собственной выгоды и спокойствие не пошевельнут пальцем, чтобы облегчить чужую беду. Мы уже давно усвоили: плохого человека спасать очень трудно, он, если взять доступный пример кораблекрушения, вырвет спасательный круг из рук ребёнка. Нам с Лёшей пришлось тушить квартиру, в которой среди подвыпившей компании находился известный в городе хулиган, уже дважды побывавший в местах не столь отдалённых; так эта сволочь так ревела от ужаса и рвалась на ещё не поданную лестницу, что Лёше пришлось его слегка успокоить…
Не стану утверждать, что это закономерность, но лучше других ведут себя молодые девушки и парни, причём не разбитные, которым море по колено, а наоборот тихие и скромные. Не знаю, чем объяснить такой парадокс: может, у людей скромных, не выставляющих напоказ свою личность, выше чувство гордости, самоуважения?
И ещё одно наблюдение: свойственная женщине от природы стыдливость пересиливает страх! Когда Лёша спускал на "кресле" одну среднего возраста даму, та, несмотря на полуобморочное состояние, нашла в себе силы снять кофту и прикрыть обнажившиеся ноги. Из этого правила бывают исключения: все-таки современная женщина не так чопорна, как в своё время её мать или бабушка, современная раскованнее, она привыкла к коротким юбкам. Впрочем, в стрессовом состоянии, а пожар для нас всегда стресс, в мозгу не остаётся места для посторонних мыслей. Нам иногда и голых приходится выносить, и чувствуешь при этом не покорно обвисшее женское тело, а просто тяжесть.
На меня будто обрушилась лавина:
- Вы с ума сошли, мы не обезьяны!
- Пусть нам немедленно подадут лестницу!
- Товарищ пожарный, а через коридор нельзя? Я очень боюсь высоты!
- Вы обязаны обеспечить нашу безопасность!
Будь у меня время, я мог бы объяснить, что лестницу к их окнам подать уже не успеют, а в коридоре такой дым, что им и пяти шагов не пройти, что обеспечить их безопасность здесь, и этом зале, мы можем не больше, чем если бы они находились у кратера действующего вулкана. Но на объяснения у меня не было ни секунды. Задавая себе вопрос: "Быть или не быть?" - Гамлет мог раздумывать сколько угодно. У нас все было проще: мы с Лёшей точно знали, что с каждым мгновением шансы "быть" стремительно идут к нулю. В подобной ситуации у пожарных действует одно железное правило: никакой полемики, любыми средствами обуздать паникёров. Любыми! Если человек идёт ко дну, его позволительно схватить за волосы; если в пожар человек мешает себя спасти, его можно отхлестать по щекам или грубо обругать. В таких случаях нужна жестокая встряска, без неё никак не обойтись.
- Молчать! - во всю силу лёгких гаркнул я и встряхнул первого попавшего под руку. - Хотите жить - будете слушаться только меня! Девушка, вы первая, Лёша - приступай!
В этот момент часть стенной перегородки треснула и в зал с гулом повалил дым, именно с гулом - окна открыты настежь, тяга отличная! Тут-то и началась паника: исторические крики, разинутые рты, выпученные глаза, кашель, рвота…
- Всем лечь на пол, легче будет дышать! Женщин - вперёд!
Работали мы из двух окон. Технология здесь простая: закрепляешь верёвку за батарею отопления, вяжешь двойную петлю - "кресло" и "сажаешь" в него спасаемого, закрепляешь на карабине и травишь вниз, упираясь прямой ногой в подоконник. Простая - это на учениях, когда спускаешь хорошо обученного пожарного, а не дрожащую от страха и цепляющуюся за тебя, за раму, за подоконник женщину. Головой она понимает, что её спасают, но мысль о том, что сейчас она повиснет над бездной, настолько ужасает, что парализует мозг, побужда-, ет всеми силами сопротивляться. И вот уговариваешь бедняжку встать на подоконник, кричишь на неё, бьёшь по рукам, а время-то бежит, мчится! И ещё плохо то, что спускаешь, а не видишь, где она, на уровне какого этажа… Наконец, чувствуешь, что её подхватили, быстро выбираешь верёвку наверх - и все начинается сначала, уговариваешь следующую, кричишь… Хорошо ещё, что краги мокрые, от такой спасательной работы кожа на руках могла бы в лохмотья превратиться.
И тут, когда последнюю женщину спустили, треснувшая перегородка в одном месте прогорела и в дыру рванулось пламя. Оно ловко, как осьминог щупальцами, охватило книжные полки, перекинулось на стулья и стало быстро приближаться к нам. Спасибо Диме, он сработал ещё лучше, чем обещал: людей пожарные принимали с подоконника не третьего, а пятого этажа.
Последними спустились мы сами - вернуться в коридор возможности не было, зал горел вовсю, огонь уже хватал за пятки.
А дальше началось самое плохое. Я выбежал на улицу, к штабному столу и доложил Кожухову обстановку. Кожухов подозвал медсестру и велел смазать мне обожжённое лицо.
И тут я увидел Димины глаза. Он, раздираемый на части телефонными звонками, вопросами разного начальстна, рапортами прибывающих офицеров, вдруг развёл руками, словно отбрасывая всех от себя, и шагнул ко мне. Глаза у него были какие-то незнакомые, я не берусь описать их выражения.
- Вася, - сказал он, - мы делаем все, что можем… Бублик и Ольга на десятом, в киностудии.
СТАРЫЙ ПОЖАРНЫЙ
Как только Ольга приступила к экзекуции, явилась вся компания - насладиться моими воплями. В первые минуты жгучка жжёт огнём, и Дед, чтобы смягчить мои муки, направил на пылающее место струю от вентилятора - новый взрыв веселья.
От дальнейших издевательств меня спасло только то, что Диме не терпелось доложить важную новость: Лёша потерпел крупную неудачу. Под Новый год он влюбился и смазливую девчонку-парикмахершу, с неделю каждый день бегал к ней стричься-бриться, потом, осмелев, пригласил и кино и наутро явился на службу пьяный от счастья; и кто знает, чем закончился бы этот бурный роман, если бы в порыве откровенности Лёша не проболтался, что работает пожарным.
Повторив для непосвещенной Ольги эту историю, Дима сложил губы трубочкой и проворковал: "Ах, пожарным? В моё кресло больше не садись - наголо остригу!"
- Не так все было, - запротестовал Лёша, - насчёт остричь Надя даже не заикалась, это Дмитрия Сергеича художественная самодеятельность!
- Не принимай близко к сердцу, Лёша, - посочувствовала Ольга. - Может, оно и лучше, что сразу.
- А я и не принимаю! - пробурчал Лёша. - И не так уж она мне нравилась, подумаешь, звезда экрана!
- Бывает, - философски заметил Дед. - Молодая девка - она дура, ей не сам человек нужен, а фикция, обложка. Не горюй, Леха, на твой век ихней сестры хватит, ты только со своим рылом за смазливой не гонись, смазливые - они сороки, на блестящее клюют.
- Словечко-то какое - рыло, - поморщилась Ольга.
- Ну морда, - пошёл на компромисс Дед. - Вообще-то можно сказать - лицо, да только нос у Лехи нашлёпкой и пасть уж очень велика, телевизор влезет.
- У тебя лучше, - проворчал Лота.
- И у меня такая же, - охотно согласился Дед. - Ничего, Леха, морда бородой зарастёт, зато всего остального бог тебе отвалил на двоих. На центнер тянешь?
- Сто четыре кило, - расплылся Лёша. - Утром, до завтрака.
- И кто тебя за язык тянул? - упрекнул Слава. - Сказал бы, что яблоки доводишь до потребителя в "Овощах - фруктах" или, ещё лучше, принимаешь макулатуру в обмен на абонементы, никакая девка бы не устояла. Лично я для своей Наташи был адъютантом командующего военным округом и саморазоблачился только тогда, когда она родила мне Мишку. Дима, а кем ты был до свадьбы?
- Я не опускался до вранья, - высокомерно ответил Дима. Я прямо и честно сказал Лизе, что работаю ассистентом режиссёра.
- Вам хорошо смеяться… - уныло проговорил Лёша.
- Не слушай их, брехунов, - неодобрительно сказал Дед. - Говори правду, так, мол, и так, тушу пожары, а ежели тебе артиста надо или завмага
- топай к… Туда, одним словом, не при Леле будь сказано… А с другой стороны, в самом разе, чего в нашем брате хорошего? Когда, помню, лет тридцать назад тушили склады утильсырья - вы все тогда ещё под стол пешком ходили, а Лехи и и проекте не было, я так всякой гадостью пропитался, что Варя, светлая ей память, три дня домой не пускала, живи и отмывайся, говорит, в казарме, ребёнок, то есть Васька, тебя пугается и кашлем заходится. А тетерича от этого самого Васьки после пожара люди шарахаются, как от домового, который из печки вылез. Какие мы женихи? Трубочисты!
- Тебе бы, Дед, молодёжь в пожарное училище вербовать, - сазал я. - Высоты открываешь, перспективы.
- И не надо ничего скрывать! - поддержала Деда Ольга. - Каждый человек должен знать, на что идёт, и - за естественный отбор, в пожарной охране должны остаться достойные. А если человек стыдится своей профессии, пусть уходит, его можно только пожалеть, как… тяжелобольного.
- Вот это правильно! - пылко подхватил Лёша. - Я ей так прямо и сказал - дура!