6
"Северные двери и южные, на коих изображены архангелы Михаил и Гавриил, а над ним восстание Христа Спасителя из гроба и Преображение Господне, писаны профессором Ивановым. Сии четыре образа исполнены своих собственных красот, свойственных кисти г. Иванова, отличающейся, лучше сказать, превосходящей все другие со стороны драпировки одежды, легкости и прозрачности облаков.
Весьма сожалительно, что шесть живописных произведений г. Брюллова, украшающих верх иконостаса, по малости их, не довольно заметны. Но зато прочие более видные труды г. Брюллова, коими расписана церковь кругом по фризу, представляются во всем своем блеске и привлекают всеобщую дань похвалы. Барельефы сии писаны в роде бистры и представляют, начиная от алтаря, моление Спасителя в Гефсиманском саду, другие дела и страдания Божественного Подвижника, семь Таинств христианских и прочие священные предметы; под каждым из них означены тексты Евангелистов и Апостолов, из коих заимствованы те предметы.
Наконец, четыре Евангелиста, написанные на парусных сводах под большим куполом, и живопись другого купола, что в алтаре, суть работы академика Безсонова. Последний изображает небеса, населенные Ангелами и Херувимами столь лестными и живыми, что глаза зрителя обманываются. И искусство художника является во всем своем торжестве!
Некоторые из присутствовавших на освящении особ сделали замечание, что сияние над Царскими вратами огромно, тяжело. Мы, напротив, думаем, что и в сем архитектор руководствовался мыслию счастливою, приличною. Кажется, ему хотелось заставить входящего в количественный храм сей обратить главное внимание на многозначительное слово "Иегова" (Бог), от Коего, как от начала всего сущего и от Источника света, распространяется лучезарное, обширнейшее сияние славы…
Как образ храмового праздника, так и многие другие иконы освещаются кристальными лампами в серебряных оправах. Одним словом, богатство и чистый вкус встречаются на каждом шагу в здешнем храме, начиная от драгоценной ризницы, одежд престола, жертвенника и аналоев, от церковных и священных утварей до основных частей престола и жертвенника, кои сделаны из кипарисного дерева, до цвета мраморных колонн, кои поддерживают двои хоры, делающие великое удобство в помещении богомольцев.
Широкая, прекрасная лестница ведет в церковь с главной площади. В нынешний раз, для блеска торжества по обеим сторонам ее расставлены были люди, принадлежащие к Придворной конюшенной команде в полной ливрее; в преддверии же находились они все по частям при своих штаб– и обер-офицерах.
По совершении освящения храма и Божественной литургии присутствовавшие в церкви почетные особы приглашены были шталмейстером князем В. В. Долгоруковым в особую залу к богатому завтраку, после чего поданы были к крыльцу придворные линеи и на них провезены все гости сквозь новые конюшни"…
"В ВЕЧНОСТИ ВРАТАХ"
Пушкин для России не только великий поэт. "Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа…" – говорил Н. В. Гоголь.
Чудесным образом Пушкину удалось соединить в своем творчестве высочайшую европейскую культуру с ее культом самоценности человеческой личности, и русскую, возведенную на фундаменте православия духовность, казалось бы, безвозвратно утраченную Россией после петровских реформ. Исторически в поэзии Пушкина соединяются культура дворянская и культура народная, Святая Русь и Россия, выстроенная Петром и его преемниками.
1
"Пушкин первый своим глубоко прозорливым и гениальным умом и чисто русским сердцем своим отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом, – говорил Ф. М. Достоевский. – Он отметил и выпукло поставил перед нами отрицательный тип наш, человека, беспокоящегося и не примиряющегося, в родную почву и в родные силы ее не верующего… Он первый (именно первый, а до него никто) дал нам художественные типы красоты русской, вышедшей прямо из духа русского, обретавшийся в народной правде, в почве нашей, и им в ней отысканные".
К перечню созданных Пушкиным художественных типов красоты русской, которые приводит Достоевский, в первую очередь необходимо добавить и образ героя лирических стихов поэта, который как "тип красоты русской" до сих пор, невзирая на обилие исследований, не изучен.
Стараниями либеральной и революционно-демократической критики Пушкин объявлен законченным атеистом, декабристом и вольнодумцем. В подтверждение приводятся пушкинские тексты, но при этом упускается тот существенный момент, что атеизм и даже декабризм, с которым Пушкина связывали личные, дружеские отношения, всегда оставались для Пушкина лишь материалом, из которого воздвигались совершенно не отвечающие задачам этой идеологии произведения. Гоголь говорил, что Пушкин "видел всякий высокий предмет в его законном соприкосновении с верховным источником лиризма – Богом".
Достоевский, завершая знаменитую речь, сказал удивительные слова: "Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, меньше недоразумений и споров, чем видим теперь". Мысль очень глубокая и точная. Она справедлива не только для лета 1880 года, когда была высказана, но и для наших дней начала третьего тысячелетия.
Вот только в отличие от Достоевского мы уже не можем сказать, что Пушкин "бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну". Сейчас, когда опубликован весь Пушкин, мы видим то тут, то там заботливо и мудро расставленные вешки, ориентируясь по которым если и не постигаем саму тайну Пушкина, то видим, на отвержении каких усердно вдалбливаемых в наши головы лжеистин строится наполненный горним светом мир пушкинской поэзии.
Такие вешки находим мы и в беглом упоминании в письме к Чаадаеву – дескать, "русское духовенство до Феофана было достойно уважения: оно никогда не осквернило себя мерзостями папства и, конечно, не вызвало бы реформации в минуту, когда человечество нуждалось в единстве", – и в записи остроумного, на французском языке разговора с великим князем.
"Вы истинный член вашей семьи… – сказал Пушкин, – tоus les Romanof sond revolutionnaires et niveleurs".
Подобных знаков, расставленных на пушкинских страницах, достаточно много, и мы останавливаемся на этих потому только, что именно они важны для дальнейшего повествования.
Феофан Прокопович из письма к Чаадаеву – видный деятель Петровской эпохи. Мы уже рассказывали о его Духовном регламенте, легшем в основание учиненной Петром реформы вусской православной церкви. Отменой патриаршества – а заодно, по сути дела, и тайны исповеди – была сделана попытка подорвать саму основу, на которой стояла православная Русь.
Столь же существенно и замечание Пушкина по поводу революционности первых Романовых. Оно подчеркивает особую роль Николая I в прекращении этой самой революционности…
2
Отношения Николая I и Пушкина в нашем рассказе обойти невозможно.
Как государственный деятель Николай I пытался исполнить в управлении страной ту же роль, что удалось исполнить Пушкину в литературе. Не всегда осознанно, но достаточно последовательно Николай I пытался соединить империю с допетровской Россией, выправить разлом, образовавшийся в общественном устройстве в результате петровских реформ.
Первым из Романовых Николай предпринял действенные шаги к возрождению православия в его прежнем для России значении, первым начал ограничивать своеволие и себя как монарха, и своих подданных. Пушкин был посвящен в эти замыслы монарха и, как это видно из многочисленных воспоминаний, вполне сочувствовал им.
Вообще, сама первая встреча царя с поэтом, та долгая беседа в Чудовом монастыре, что состоялась после возвращения Пушкина из ссылки, произвела глубокое впечатление ("…Нынче говорил с умнейшим человеком в России…") на императора. Еще более сильное впечатление произвела она на Пушкина. Встреча эта ознаменовала начало нового этапа его жизни, на котором мы видим зрелого, полностью освободившегося от юношеских мечтаний и заблуждений поэта.
Естественно, что приобретенное расположение государя породило немало завистников и врагов, число их увеличилось, когда стало понятно, что Пушкин окончательно порвал с вольтерьянскими и масонскими идеями. Клевета, сплетни, доносы обрушивались на Пушкина. И это не странно, а закономерно, что люди, преследовавшие Пушкина, пытавшиемя очернить его в глазах государя, противились изо всех сил и осуществлению замыслов самого Николая I.
Разумеется, неправильно говорить об идеальном совпадении позиций царя и поэта, об отсутствии разногласий.
"Строй политических идей даже зрелого Пушкина, – отметил Петр Струве, – был во многом непохож на политическое мировоззрение Николая, но тем значительнее выступает непререкаемая взаимная личная связь между ними, основанная одинаково и на их человеческих чувствах и на их государственном смысле. Они оба любили Россию и ценили ее исторический образ".
Возникновению недомолвок, недоумений немало способствовали преследователи Пушкина, "жадною толпой стоящие у трона" и одинаково враждебные – подчеркнем это еще раз! – и самому Николаю I.
И все же духовная связь остается.
"Я перестал сердиться (на государя – Н. К.), – писал 16 июня 1834 года жене Пушкин, – потому что он не виноват в свинстве его окружающих"…
"Знаю лично Пушкина, – говорил Николай I, – я его слову верю".
Такими же – пролетающими высоко над объятой бесовским возбуждением толпой – оказались и слова последнего, заочного диалога царя и поэта:
"Прошу тебя исполнить последний долг христианина"…
"Мне жаль умереть… Был бы весь его"…
3
В 1830 году А.С. Пушкин написал стихотворение "Бесы".
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес вас водит, видно,
Да кружит по сторонам…
Это слова ямщика. Ямщик первым обращает внимание героя стихотворения на неладность происходящего. Первым истолковывает он и смысл происходящего, и только тогда спадает пелена с глаз героя и уже сам он видит причину невольного страха, охватившего его:
Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…
Хотя по пушкинскому календарю – "Октябрь уж наступил – уж роща отряхает // Последние листы с нагих своих ветвей…" – время кружения листьев наступает ранее ноября, у нас не было бы никаких оснований выискивать дополнительный смысл в сравнении, если бы речь в стихотворении шла о явлении видимого, дневного мира. Но поскольку бесы и есть бесы, и материализация их происходит лишь в человеческих поступках и отношениях, духовное зрение человека, осязающего бесовщину, расширяется и захватывает в себя образы как нынешней, так и будущей жизни. При этом – естественно! – сам человек этого не осознает, настолько смутны эти образы…
Однако, если мы рискнем и все же соотнесем образы "Бесов", написанных в 1830 году, с событиями ноября 1836 года, то помимо разосланных в ноябре анонимных листов с гнусным пасквилем на Наталью Николаевну Пушкину и самого Александра Сергеевича Пушкина, мы обнаружим и другие странные совпадения.
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
Екатерина Николаевна Гончарова, вышедшая замуж за Дантеса, разумеется, не была ведьмой, как не был домовым и сам Александр Сергеевич Пушкин, но ведь не о домовом или ведьме открывшееся видение, а о мельтешении свивающейся в метельные столпы бесовщины…
Опять же, если и рискованно наше сопоставление прозрения героя стихотворения "Бесы" с событиями последней пушкинской зимы, то еще рискованнее рассматривать его просто как путевую заметку, как описание некоего случая, приключившегося в дороге.
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
..................................
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
Все смутно и неявно в открывшемся сбившемуся с дороги герою стихотворения видении, кроме того, что предстоит испытать ему самому…
Как писал Николай Скатов в статье "Пал, оклеветанный молвой", события последних месяцев жизни Пушкина уже мало зависели и от его воли, и от воли участвовавших в них лиц, мутным сделалось вдруг небо.
Притязания Дантеса на новом витке возобновились через много месяцев, а именно, уже осенью 1836 года. За это время Наталья Николаевна совершенно удалилась от света и благополучно – в мае – родила дочь, Пушкин благополучно и, как никогда, успешно работал, а Дантес благополучно преуспел в "ловле счастья и чинов", очень упрочив свое положение, так как стал "законным" сыном "так называемого" отца. Это тоже подогревало уверенность и во всех отношениях прибавляло гонора и амбиций.
К тому же притязания эти становились все более наглыми, так как все более вписывались в общую кампанию лжи и травли, которая, нарастая, велась против Пушкина – поэта, историка, журналиста, государственного деятеля, центрального явления русской национальной жизни.
П. А. Вяземский недаром, хотя и запоздало, говорил о жутком заговоре, об адских сетях и кознях. Над изготовлением густого, все время помешиваемого варева, где были и сплетни, и анонимки, и спровоцированные свидания, трудились опытные повара высшей квалификации. Собственно, Дантес там был всего лишь способным поваренком. Острых приправ и специй, конечно, не жалели. Да и кухня была обширной. Уж где Геккерны нашли поддержку, сочувствие и содействие – так это у Нессельроде. Сама Мария Дмитриевна был агентом, и ходатаем, и доверенным, и поверенным. Если можно говорить, а это показали все дальнейшие события, об антирусской политике "австрийского министра русских иностранных дел", то ее объектом так или иначе, рано или поздно, но неизбежно должна была стать главная опора русской национальной жизни – Пушкин.
Именно в семье увидели возможность ударить безошибочно, точно и больно.
"Супружеское счастье и согласие, – сказал сразу после гибели Пушкина Вяземский, – было целью развратнейших и коварнейших покушений… чтобы опозорить Пушкиных".
Что касается Натальи Николаевны, то, видимо, полагали, что здесь следовало, прежде всего, во что бы то ни стало в ответ на притязания "любовника" добиться "взаимности". Началось подлинное преследование жены Пушкина с уговорами, угрозами и, наконец, прямым шантажом. Унизить и растоптать ее, чтобы превратить в посмешище самого Пушкина: сделать рогоносцем и ославить.
В ход пошло все.
4
Описывая кончину Пушкина, мы рассказали о том, что происходило в кабинете, где лежал умирающий. Между тем эти главные и прикровенные события как раз и оставались невидимыми. На глазах происходило нечто невообразимое.
"С утра 28-го числа, – писал Жуковский, – в которое разнеслась по городу весть, что Пушкин умирает, передняя была полна приходящих… Число их сделалось наконец так велико, что двери прихожей (которая была подле кабинета, где лежал умирающий) беспрестанно отворялась и затворялась; это беспокоило страждущего; мы придумали запереть дверь из прихожей в сени, задвинули ее залавком и отворили другую, узенькую, прямо с лестницы в буфет, а гостиную от столовой отгородили ширмами… С этой минуты буфет был забит народом".
На следующее утро напор публики возрос до такой степени, что Данзас вынужден был обратиться в Преображенский полк с просьбою выставить у крыльца часовых. Толпа народа забила всю набережную Мойки перед входом, и трудно было пробиться в квартиру.
В учебниках литературы стечение петербуржцев к дому умирающего поэта принято трактовать как изъявление народной любви. Нет сомнения, что большинство петербуржцев привели на Мойку любовь к Пушкину, беспокойство и тревога за любимого поэта, но все эти весьма похвальные чувства при смешении с толпой превращались в противоположное любви и состраданию любопытство, жажду каких-либо событий, смутное стремление протестовать.
П. И. Бартенев писал, что граф Строганов, приехав к Пушкиным, увидел там "такие разбойнические лица и такую сволочь, что предупредил отца своего не ездить туда". Впечатление Строганова, разумеется, излишне категорично, но, с другой стороны, ни в чьих записках не найдем мы указания, что Пушкин испытывал хоть какое-то утешение от столь массового праздного и назойливого любопытства толпы.
Да и странно, противоестественно, если бы было иначе.
Границу между собой и толпою, жаждущей от поэта, чтобы он говорил на ее языке, на уровне ее понимания, Пушкин всегда проводил четко и решительно:
Подите прочь – какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!..
Не для житейского волненья.
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Тем более, никакого дела до толпы не могло быть у Пушкина сейчас, когда душа его готовилась предстать у вечности в вратах. Все тайное и сокровенное, что происходило в эти минуты с Пушкиным, было бесконечно далеко от теснящихся на Мойке людей.
Мы уже говорили об искушениях, которым подвергался в последние часы жизни – после исповеди и после причастия! – Пушкин.
5
Преданный Данзас предложил Пушкину себя в качестве мстителя Геккернам.
– Требую, – отвечал Пушкин, – чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христианином.
Было искушение избавиться от нестерпимой боли выстрелом из пистолета. Но и этого несчастья, теперь уже с помощью Данзаса, удалось избежать…
Мы говорим только о явных, документально зафиксированных искушениях, которым подвергался Пушкин в последние часы жизни. И вот – странное дело! – по мере того как отвергал Пушкин все предлагаемые ему образы искушений, необыкновенно возрастало волнение окружающих.
Забаррикадированная дверь из прихожей в сени – символ.
Все труднее становится сдерживать нашествие… Странные, непривычные черты начинают проступать и в близких людях.