2
От личных трудов отца Федора Знаменского учились его прихожане жить и работать не на показ, а для Бога. Происходило это в 1921 году, как раз накануне страшных испытаний, которые большевистская власть обрушила на Русскую Православную Церковь.
В страшные мартовские дни 1922 года, когда из-за устроенного большевиками голода умирали сотни тысяч русских крестьян, написал Ленин свое печально знаменитое письмо:
"Товарищу Молотову для членов Политбюро. Строго секретно.
Происшествие в Шуе должно быть поставлено в связь с тем сообщением… о подготавливающемся черносотенцами в Питере сопротивлении Декрету об изъятии церковных ценностей…
Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету…
Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий.
Изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше"…
И вот, 20 марта на заседании Политбюро в Москве, был принят пакет директив, подготовленных Троцким: "В Москве к изъятию приступить не позже 31 марта. Полагаю, что в Петрограде можно было бы установить тот же приблизительно срок по согласованию с т. Зиновьевым, ни в коем случае не форсируя слишком кампанию и не прибегая к применению силы, пока политически и организационно не вся операция обеспечена целиком".
И в тот же самый день в Петрограде под председательством Зиновьева Петросовет принял резолюцию: "Приверженцы митрополита Вениамина пытались мобилизовать против голодающих часть купцов и спекулянтов Сенного рынка".
Такого не может быть!
Это же чудо управленческой оперативности. Еще вчера только набросил Ленин свой дьявольский план наступления на Церковь, а уже сегодня Троцкий утвердил на Политбюро пакет директив по этому плану. И уже сегодня Зиновьев в Петрограде конкретизирует эти директивы для города.
Никакого рационального объяснения этому чуду не найти, и приходится думать о некоей мистической связи, существовавшей в сообществе Ленин – Троцкий – Зиновьев. Это и не сообщество отдельных лиц, а как бы единый организм. Все части этой чудовищной "лентрозины", даже и разобщенные в пространстве, живут и действуют в едином, точно скоординированном ритме.
Храм Спаса Нерукотворного Образ, как и другие православные храмы нашего города, оказался в безжалостных когтях этого чудовища. Хотя православная и научная общественность проявила героические усилия, чтобы спасти храм от разграбления, председатель Комиссии по изъятию церковных ценностей И. П. Бакаев "предписал произвести изъятие из церкви не только всех материально ценных предметов", но и двух образов.
Вместо музейной описи изъятых ценностей сотрудники товарища Бакаева указали, что изъяли из Спасо-Конюшенной церкви 3 пуда 26 фунтов 14 золотников серебра и 8 фунтов 6 золотников другого металла.
3
В этот трудный момент борьбы за храм Спаса Нерукотворного Образа на помощь отцу Федору Знаменскому и его прихожанам пришел сам… Александр Сергеевич Пушкин.
Стремясь спасти от разорения Спасо-Конюшенную церковь, Академия наук 11 мая направила во ВЦИК ходатайство о передаче храма в его "полном первоначальном виде" (как памятного места отпевания А. С. Пушкина) в ведение Пушкинского дома.
В ответ из Кремля 21 мая 1922 года пришла правительственная телеграмма, которую подписал М. И. Калинин: "Предметы музейного значения из Конюшенной церкви передать на хранение в Пушкинский дом при Академии наук, а церковь в ведение Пушкинского дома".
В результате петроградским властям пришлось отказаться от планов немедленной ликвидации храма Спаса Нерукотворного Образа, и более того, вернуть предметы музейного значения, вывезенные из Конюшенной церкви.
В конце 1922 года богослужения в храме возобновились.
Как можно судить по свидетельствам современников, отец Федор Знаменский не ограничивал свою деятельность исключительно стенами церкви.
"… Из Колпина привозилась раз пять чудотворная икона, с которой гражданин Знаменский обходил по квартирам… Гражданин Знаменский у себя на квартире часто служил для посторонних молебны, крестил, обручал новобрачных, исповедовал", – показывала потом на процессе Анна Строд.
В 1923 году храм мог отметить столетие своего освящения, но 18 мая все здание бывших конюшен было передано особому отряду конной милиции, и милиционерам потребовалось помещение для клуба…
Придравшись к тому, что в храме надо было ремонтировать крышу, а не у общины, ни у Пушкинского дома средств на это не нашлось, власти на основании циркуляра Петрогубисполкома от 12 октября 1922 годаприняли решение закрыть храм и передать его конной милиции для устройства в нем клуба.
И тут уже – шел 1923 год! – даже имя Пушкина не способно было защитить храм Спаса Нерукотворенного Образа.
25 мая 1923 года в Петрогубисполком пришло письмо из Пушкинского дома, подписанное Борисом Львовичем Модзалевским.
"В Петрограде, на Конюшенной площади, находится приходская церковь Спаса Нерукотворенного. Построенная в начале прошлого века архитектором Стасовым и заключающая в себе имущество исключительно художественно-исторической ценности, она во время революции была взята под охрану Комиссариата народного просвещения, а затем зарегистрирована, взята на учет и под охрану Отдела охраны памятников старины и искусства. В 1922 году эта церковь, как исторический памятник, связанный с именем великого поэта Пушкина и композитора Глинки, была передана ВЦИКом со всем ее имуществом, в ведение Пушкинского дома при Российской Академии наук. Пушкинский дом, приняв церковь, немедленно назначил для охраны ее и всего заключающегося в ней имущества гражданина Федора Ивановича Знаменского. В виду же выраженной прихожанами и общиной церкви готовности взять на себя все расходы по содержанию церкви в чистоте и исправности…
Ныне хранитель означенной церкви гражданин Федор Иванович Знаменский сообщил Пушкинскому дому о том, что 19-го сего мая состоялось постановление Петрогубисполкома о закрытии и ликвидации этой церкви.
В виду вышеизложенного положения Пушкинский дом просит отменить состоявшееся постановление Петрогубисполкома и во всяком случае приостановить введение его в действие, впредь до получения Пушкинским домом указаний по сему предмету от ВЦИКа, от которого Пушкинский дом эту церковь получил в ведение".
Однако это письмо не помешало уже 1 июня 1923 года закрыть и опечатать храм Спаса Нерукотворного образа.
4
Когда закрывали храм, арестовали и его настоятеля и хранителя, протоиерея Федора Знаменского.
"Я, Уполномоченный 1 отдела СОЧ ПГ ОГПУ И. Коршунов, усматривая из обстоятельств дела, что гр. Знаменский Ф. И. по своему поведению при проверке имущества вверенной ему бывшей Придворной Конюшенной церкви является подозрительным, чем и дает повод думать, что у него в квартире также имеются похищенные ранее церковные Ценности.
ПОСТАНОВИЛ:
Произвести обыск на квартире его, Знаменского, и арест последнего по положительным результатам обыска в кв. № 12 д. № 1 по Конюшенной пл.
Уполномоченный И. Коршунов"
Подозрения уполномоченного И. Коршунова полностью подтвердилось.
В прилегающей к алтарю пономарке были обнаружены "колоссальные количества церковных ценностей и разного рода вещей церковного обихода", а в квартире самого настоятеля один орден Владимирский и один Аннызолотые, не считая других ценных вещей.
Отец Федор Знаменский был арестован, и на следующий день товарищ Коршунов провел в Петроградском Губернском Отделе ГПУ его допрос.
И хотя объяснения Федора Ивановича Знаменского: "…в квартире было обнаружено несколько церковных облачений и предметов церковного обихода и ценности, которые принадлежали мне лично, а также и деньги, которые принадлежат лично мне и моим родственникам, но к церковным ценностям они не принадлежали и вообще кроме купели и всего необходимого для совершения данного обряда, все является моей собственностью. Хранившееся без описей имущество как находящееся в кладовой, так и у меня на квартире, мною не расхищалось, а наоборот сохранялось, но описей на это имущество не было составлено, так как оно принадлежало прихожанам-жертвователям и в большинстве находилось на хранении" – были достаточно исчерпывающими, но велика, велика была радость в Петрогубисполкоме. Наконец-то удалось не только закрыть церковь, но еще и поймать священника, расхищающего церковные ценности, которые принадлежат государству!
Радость эта выплеснулась в Служебную записку, посланную уполномоченному ОГПУ И. Коршунову секретарем Президиума Петрогубисполкома: "18 июня 1923 года. СЕКРЕТНО. Тов. Коршунов. В связи с обнаружением скрытых церковных ценностей у попа Знаменского, укрывшего и наверное частью распродавшего их из Церкви при Авто-Конюшенной Базе, посылаю тебе любопытное письмо Пушкинского дома. Как видно из письма, Знаменский имел по делу охраны Церкви полномочия Пушкинского дома и не мешало бы пощупать кой кого из этого Дома, доверивших церковь попу, раскравшему ее ценности".
5
Чтобы поосновательнее "пощупать" пушкинистов, сотрудники ГПУ начали крутить Федора Ивановича Знаменского по статьям, связанным с контрреволюционной деятельностью.
В его письменном столе было найдено воззвание сербского патриарха Лазаря "Ко всем верным сынам православной церкви": "…Не признаем нынешнего устройства Российской Кафолической церкви, возникшего после насильственного свержения и заточения законной главы ее Патриарха Российского и Московского Тихона. Его, Патриарха Российского и Московского Тихона считаем старшим братом своим о Господе. Ни мы, ни наши братья во Христе, святейшие Патриархи Царьградский, Иерусалимский и Антиохийский ни в какие общения с представителями Русской церкви, восставшей против брата нашего Патриарха Тихона, не входили и не войдем и на ослушников воли нашей призываем гнев и проклятие Господне; да будут всем нашим верным сынам слова наши яки кимвал бренчащий", а также стихотворения явно антисоветского содержания:
"Выборы в Совет Рабочих
Крестьянских Депутатов. Избраны:
Товарищ Шлема из Губпродкома,
Товарищ Борух из Центропорох,
Товарищ Ицка из Центроспичка,
Товарищ Роза из Совнархоза.
Две грязных рожи из Центрокожи,
И к ним две хайки из чрезвычайки;
Не очень честны, не очень чисты,
За то, наверно, все коммунисты!"
Еще более политически-острой оказалась поэма о восставшем из гроба Карле Марксе, который, приехав в Советскую Россию, попал на допрос в ЧК и, наконец, оказавшись рядом со своим монументом, плюет "скульптуре прямо в лик":
"… Другой рабочий произнес:
Я б прежде этого не снес,
Я пролетарий, не буржуй,
Но ничего, товарищ, плюй.
Мы все несем тяжелый крест,
И мне понятен твой протест.
Последней бывшая курсистка,
К нему поспешно подбежав,
И руку Марксу крепко сжав,
С дрожащей в голосе слезой
Сказала с чувством: "Вы – герой!", -
И тут же быстро отошла,
И в дверь Совдепскую вошла"…
Однако Федор Знаменский держался на допросах твердо.
"Стихотворение, воззвание Патриарха Лазаря сербского, лично мне не принадлежат, а получены мною, от кого не помню, и хранились у меня как ненужные писания, которые и были бы мною уничтожены.
Стихотворение я сам не писал, а также и не мною было составлено воззвание, подписанное Патриархом Лазарем сербским", – показывал он на допросах в ГПУ и на суде.
По сути, инкриминировать Федору Знаменскому можно было только сокрытие серебряного оклада с иконы Александра Невского. Тем не менее соседство квартиры Знаменского и помещения церкви позволяло переосмыслять в желательном для обвинения направлении самые невинные моменты, связанные с режимом хранения и использования церковных предметов и облачений, и под давлением этих обвинений отец Федор Знаменский вынужден был признать себя виновным, что совершил преступление против существующих законоположений Советской власти. В контрреволюции виновным себя не признал.
10 декабря 1923 года был оглашен приговор. Суд признал Знаменского Федора Ивановича виновным по статье 90 и лишил его свободы сроком на один год. Обвинения по статьям 72, 92 и 180 суд счел не доказанными – пока не доказанными.
В 1924 году арестовали Бориса Львовича Модзалевского. Правда, его из-за поднявшегося скандала освободили, и Модзалевский умер через четыре года на свободе.
Ну, а Федору Знаменскому пришлось пройти через заседание "тройки" ПП ОГПУ, постановившей 10 февраля 1931 года расстрелять его, а имущество конфисковать.
10 мая 1931 года приговор был смягчен: "Знаменского Ф. И. заключить в концлагерь сроком на 10 лет, с заменой высылкой через ПП ОГПУ в Севкрай на тот же срок".
15 мая приговор был приведен в исполнение: протоиерея Феодора Знаменского отправили первым этапом в город Котлас, в распоряжение Котласского оперсектора ОГПУ…
6
Как рассказывает нынешний настоятель храма, протоиерей Константин Смирнов, лихие кавалеристы шашками изрубили иконостас, сожгли архив церкви, а в самом храме устроили клуб для танцев. И в этом рассказе нет никакого преувеличения.
Как видно из документов, 18 сентября 1923 года представители Пушкинского дома побывали в храме Спаса Нерукотворного Образа и увидели там лежащие на полу иконы, куски парчи, книги, металлические канделябры, часть из которых была увязана в большой кусок парчи, лежащий тут же на полу.
Еще более поразительно свидетельство эксперта Государственного музейного фонда Ф. А. Каликина, увидевшего 15 октября 1923 года во дворе Придворных конюшен огромный костер, в котором догорал церковный архив.
Когда читаешь о кавалеристах, выламывавших образа из иконостаса и сжигавших документы в костре, понимаешь, что бесовщина, что смутно и невнятно бродила по толпам людей, собравшихся к квартире Пушкина в январские дни 1837 года, и побуждала к какому-то иррациональному протесту, обрела теперь материальную плоть.
Следы действия этой бесовщины нетрудно было обнаружить на страницах многочисленных исследований и школьных учебников, посвященных Пушкину. Отменить Пушкина восторжествовавшая бесовщина не могла, но сделать его как бы похожим на самое себя – пыталась, и пыталась небезуспешно…
Новая Россия знала Пушкина – друга декабристов, Пушкина – автора "Гаврилиады" (всего лишь приписываемой ему), но Пушкина – друга царя, Пушкина – автора глубочайших по религиозному чувству стихотворений – мы забывали…
И вместе с этим Пушкиным Россия и ее интеллигенция забывала о православном миропонимании, утрачивала нерукотворный образ православной русской культуры.
Символично, что храм Спаса Нерукотворного Образа, заключающий в себе образ Бога, созданный Самим Богом, встал на разломе культур, из которой отныне изымалась душа…
Переплавили на мелкую разменную монету, согласно директиве об изъятии колоколов и их использовании, изданной 23 октября 1930 года, колокола Храма Нерукотворного Образа.
Уникальная икона Спаса Нерукотворного Образа, находившаяся в Отделении древнерусского искусства Эрмитажа, "в порядке социалистического соревнования" была передана одноименному отделению Государственного Русского музея. Имеется акт сдачи-приемки, но в книге поступлений соответствующая запись отсутствует.
Икона Знамения по акту от 31 декабря 1930 года тоже поступила в Русский музей и исчезла неведомо куда.
Ну, а в самом храме в эти годы, в связи с перегруженностью ленинградских тюрем, устроили областное бюро принудительных работ, через которое прошел тогда и дед нынешнего настоятеля храма, Константина Смирнова.