Кто притворялся, никак иначе. Кто искренне сожалел о нем. Не представляли жизни. Массово завывая всей Страной о любви. Ужас. Мистический страх. Магия масс. Черная. Любить тиранов.
Не любовь, - думала Алевтина, собирая учебники в Торговый техникум. Туда ее взяли сразу.
Училась она хорошо. Учеба впоследствии мало пригодилась. В реальной жизни торговли усушки, утруски продуктов в период времени научилась по ходу. Висела на Доске почета Райпищеторга. Лучшая из пятидесяти.
Да. Было. Прошло.
Директор Райпищеторга предлагала сдать пост с делегированием полномочий новой хозяйке. Ей предлагалось второе место.
Второй так второй, - подумала Алевтина. Не выгоняют, ладно. В нынешних новых для ее страны условиях увольняли сотнями, закрывали, не платили месяцами зарплату.
Повезло, подфартило, - так она себе думала. Подписала бумагу о перераспределении ролей. Продолжая в принципе руководить. Новая молодая хозяйка, то есть я, не из торговли даже примерно. Она без нее, Алевтины, не протянет долго. Это был шанс на респектабельную, обеспеченную старость. Она не могла рисковать. Стала верно служить хозяйке, как раньше Райпищеторгу. Компартии. Сталину. Брежневу. Кому она только не служила!
Верой, правдой. Хозяйка ездила по базам. Искала продукты питания, которыми можно заполнить полки выросшего торгового хозяйства. Искала, находила, заполняла. Алевтина продавала. Умела. Жизнь потихоньку налаживалась.
И вот. Сожгут.
Такого даже Сталин себе не позволял. Открыто угрожать гражданам. Они, граждане, находились в некотором недоумении. "Где Государство, почему позволило?" Позволило.
Государство молчало. Что оно могло ответить. Государство трещало. По швам. Советский Союз разваливался на части. Никому не было дела.
ГКЧП. Попытка остановить. Не удалась. Опомнились товарищи поздно.
ГКЧП. Благими намерениями. Дорога в ад. Ими предложен был именно он.
Без законов, еды, названия Страна вступала в Новую эпоху. Страх не действовал. Перестали бояться. Пошли по другой стороне. Навстречу движению.
Я попала в самое жерло истории. Почетно, конечно.
Счастлив тот, кто в дни роковые…
В жизни все совсем по-другому. Счастье, конечно, было. Началась свобода.
- Только дайте мне. Я смогу.
Дали, деваться некуда. Распадалось. На куски.
Сами. Даже не ожидая положительного решения, пошла в Райпищеторг просить. Помещение. Аренда сорок девять лет. Дали.
Не осознавали мы тогда в основном, не знали, что можно жить по-другому. Находясь долго в клетке, разучаешься искать пропитание, себя кормить. Принесут. Приносили исправно, мало-мальски съедобно. Мне всегда хотелось выпрыгнуть из несвободы. Клетки. Я все время подспудно ждала. Только забрезжило, сразу схватилась за эту возможность. Не поняв, куда я встреваю. Ветер свободы дул в лицо. "Много" мне не дали. "Многое" нужно самим. Компартия, комсомольцы стали в момент владельцами фабрик, заводов, кораблей, нефтяных скважин, самого лакомого. Дорогостоящего. Однажды сунувшись, поняла: туда не пропустят. Не дадут. Успокоилась. Не надо нефтяные платформы. Дайте в аренду пространство. Неожиданно ответили.
- Да берите.
Пригласили участвовать в собрании Райпищеторговских. Зашла робко в помещение. Пятьдесят заведующих магазинов как по команде повернулись ко мне. На лицах недоумение, неприязнь. Меня как первого предпринимателя выставили им в пример.
Выскочка, откуда взялась? Гримаса непочтения, непочитания таких, как я, у них всегда была.
Я всегда боялась директоров.
Магазинов. Участков. Судеб.
Кто на посту. Охрану. Систему. Не знаю, в чем причина. Почему они себя вели так со мной, что я заведомо виновата. С рождения виновата. Что родилась здесь. Что радуюсь иногда. Живу.
Как им удавалось, я не знаю. Нет, знаю.
Библия. Быт. 3. 16. "Жене сказал: умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рожать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою".
Родился на свет в Советском Союзе. Виноват. Априори. Нечего было эту страну выбирать.
"Почему-то выбрала." Потом, значительно позже, поняла причину.
На меня смотрели сто глаз из-под мохеровых шапок, с выбившимися, сожженными желтыми химическими локонами кудрей. Сильно накрашенные, всегда злые, сейчас особенно. Кто посмел, нарушил их негласное правило "Не лезь поперед батьки в пекло?"
Лезла. Мне надо. Могу.
Заместителем моим оставалась Алевтина. Их коллега, сотрудник, такая же, как они, заведующая. Глаза перевелись на нее. Теперь с некоторой даже завистью.
- Она скинула с себя ответственность. Им придется разбираться самим. Что с ней делать, с ответственностью, в новых условиях? Куда податься? В хозяева не хотелось. Они и так были хозяева своих подсобок. Там они цари, боги. Что еще желать? Подсобки становились все тише. Пустели. Райпищеторг буксовал, как вся многочисленная страна.
Советский Союз рухнул в одночасье. Карточный домик на тонких ножках. Развалился. Не было Страны с многонациональной общностью. Отпали, кто хотел. Мог. Успел принять новую конституцию. Идти порознь. Куда? Кто куда.
Конституцию утвердили. Положили конец Стране Советов. "Совок распался, будто и не существовал". Не любовно. Неласково называлась страна своими гражданами.
Человек нашелся для этого из Сибири. Рядом с древним городом Аркаим. Странное совпаденье.
Он на всю страну заявил:
- Советский Союз не существует.
Мы стояли. Слушали радио.
Кто решил? Почему? А что существует? Где мы живем теперь? В какой стране?
ГКЧП. Отступники. Против своего народа. Танки.
Мы стояли на площади. Перед Правительством. Опальным. Защищая собой.
Больше трех не собираться. Законы военного положения. Не забылись. Понадобились. Всю социалистическую собственность сдать обратно. В Советский Союз. В несуществующую страну.
Народу нас, предпринимателей, собралось много. Никто никого не звал. Сами приехали. Узнали от бабушек в очереди за хлебом, который мы им добыли.
- Будут отбирать нажитое.
Сели в машину. Поехали к площади. К новому правительству Питера. Защищать.
Мы их знали всех персонально. Знакомы по бизнесу. Стало возможно напрямую дела решать. Не знали, что с ними будет. Не знали, что будет с нами. Все равно ехали. Плыли. Пешком. Шли. Гребли.
Площадь. Народ волнуется. Изменение ситуации передавали через правительственный факс. Телефоны молчали. СМИ давали балет "Лебединое Озеро". Круглосуточно. Время тянулось жилами. Печатали листовки с положением на момент. Мы вызвались развозить листовки по адресам новоявленных защитников Родины.
Больше трех не собираться.
Нас позвали. Мы пришли. По велению сердца, поддержать звучащую Лебединой песней Страну. Что будет? Кто победит? Мы не знали.
Лебединое Озеро. Бабушки у магазина: - Ну вот теперь вы увидите, что с вами сделают. Вытащат наконец икру из ваших подсобок, которую вы тайно, ночью едите ложками. Возвращается наше время. Коммунисты. Советский Союз.
Спросила, кто будет им хлеб возить из дальних совхозов. Они отвечали: - Не важно, найдутся люди без вас. Вас в расход.
На Площади пахло жареным. Ситуация отсвечивала революцией. Каждый час из окна второго этажа выскакивал мужчина в кепочке. Говорил "Товарищи. Значит так…" Рассказывал, где находятся танки. Под Питером. Рядом.
Мы слышали скрежет гусениц. Ближе. Ближе.
Часть военных перешла на сторону Ельцина.
Что будет, если танки выедут на площадь. Что они будут с нами делать.
Давить.
Не верилось. Нонсенс какой-то. Человек под танком. Ушел.
В Москве давили. В Питере по-другому?
Голос в окне заорал: - Не расходиться! Стоять до последнего!
ГКЧП. Не пройдет.
Не прошел.
Скрежет затих. Мы стали прислушиваться. Тихо. Похоже, мы выстояли свое будущее. Защитили каким-то немыслимым образом. Несколько тысяч людей по всей огромной стране. Кто поверил. Пошел за мечтой. По-другому. Жить.
Захотели.
Случилось.
Путч отступил.
Мы поняли, что победили, каким-то седьмым чувством. Стали улыбаться, потом кричать.
Ура! Мы победили.
1991.
Начало моего предпринимательства. Свободное плаванье. Присказка. Самое интересное оказалось впереди.
Мы с моим компаньоном вошли во Дворец. Пахло революцией, наверное, как в семнадцатом, когда смыло все старое новой волной. Мы были той волной, которая смывала. Сейчас пыталась смыть с себя. Ненависть, нелюбовь, вековое покорство. Мы не рабы. Нам тогда казалось. Опьяненные победой, от пережитого стресса ликовали. Не каждый день тебя могут давить танками. Не подавили. Наша взяла.
Поднялись по легендарным ступенькам Таврического. Решили попутно наши торгашеские делишки обустроить. Нашли Начальника отдела торговли Правительства, которое поддержали. Теперь верх взял торговый инстинкт. Марина Салье, чудесная, умная женщина, добрейшей души человек. Мы нашли ее без труда. Она была здесь же в кабинете. Приняла нас как своих. Стали просить продукты для магазина нашего. Она ответила: - Не волнуйтесь, ребята, деньги мы уже перечислили. Собчак и Путин подписали контракт на продовольствие. Месяц терпите, придут продукты с Запада. Будем распределять по списку. Деньги большие. Миллионы долларов. Хватит всем. Мы вас в список включили. Ждите звонка.
Звонок не прозвучал никогда. Продукты не пришли.
- Что делать с теми, кто нас душит по-старому? Проверяет, контролирует, выпрашивает. Что делать-то?
Она ответила:
- Уезжать.
Слова оказались пророческими. Тогда я даже помыслить не думала. Слова оказались пророчеством. Для меня.
1993 год.
Лихие девяностые. Сколько случилось того, что мы не могли представить в страшном, кошмарном сне.
Звонок заливался тревожно. Алевтина. Она редко звонила сама.
Я почувствовала сразу. Что-то случилось.
- Срочно приезжайте. Нас угрожают спалить.
Я вскочила в машину, на бегу напяливая ставшую вдруг неудобной, нелепой шубу.
Примчалась. Что случилось? Рассказывайте. Кто?
Волосы Алевтины выбились из-под белого, по-прежнему накрахмаленного чепчика. Нахлобученной короной на голове, съехавшей набок. Очки вспотели.
- Нас хотели поджечь. Всех. Сказал, свяжет всех в один пучок, обольет бензином. Сожжет вместе с магазином. Звучало жутко. Мы на первом этаже. Пятиэтажка. При чем здесь люди.
- Люди-то тут при чем? - только и сказала я. Что еще я могла ответить перепуганным до смерти женщинам? Моим любимым сотрудникам, которые поверили мне. Пошли со мной в неизвестное. Работали честно на меня, их хозяйку.
Какую к шутам хозяйку? Какая я им хозяйка? Не смогла защитить, - думала я. Соображала, как решить ситуацию по-другому, без поджогов и стрессов.
Придется платить.
Другого выхода я не видела. Не сидеть же все время в офисе. Если сидеть, то что?
Прошлая встреча с охранителями-просителями обошлась. Два настойчивых вымогателя просили, наставив на меня пистолет.
Скорее всего, игрушечный. Настоящий? Не может быть. Нет. Так я себе решила. Было все равно страшно. А вдруг настоящий?
Нахально требовали деньги. Небольшие. Каждый месяц. Крыша. Отказалась. Достали пистолет.
Что взыграло во мне? Вечное мое нежелание подчиняться насилию. Большая эбонитовая пепельница стояла как раз под рукой. На столе. Схватила. Круглый шар поместился ровно. Я ее очень любила. Вулканическая прорезиненная порода приятно касалась, когда задевала случайно, принимая кого-нибудь важного. Помогало расслабиться. Очередная бесчисленная проверка. Картинно стряхивая пепел, передыхала. Брала паузу. Успокаивалась.
Эбонит холодом отдавал в дрожащей руке. Заорала. Эбонит полетел в стену. Звякнул. Разбилась любимая пепельница. Вдребезги. Адреналин. В тот момент я, наверное, пулю бы остановила. Такая сила во мне взыграла. Я этой силы раньше не знала.
- Пойдем, Колян, она сумасшедшая.
Просители испугались меня. Я же себя такой и не знала.
О чудо! Ушли. Я не могла поверить. Единственный осадок в душе остался. Мои сотрудники стояли за дверью, прислушиваясь, как я громко кричу. Никто не пришел. Не спросил, чего я как ошалелая. Может, помощь нужна.
Ни один.
Случай представился испытать им обратное.
Меня не было. Пришли к ним.
Удивительно. Откуда в стране, которая товарищество, братство вскармливала с молоком матери, появилось столько насильников? Внешне весьма положительной, миролюбивой. Откуда все эти ребята, в основном молодые, с бритыми затылками чисто, в одинакового покроя, по моде, кожаных куртках. Черных. С шатающимися по лицу желваками. В реальной жизни. Раньше на диком Западе в кино видели. Капитализм. Им положено.
Мы всей страной, Советским Союзом строили счастливое будущее. Вот оно. Что построили. Ко мне пришло. Стало ходить регулярно, предлагая защиту, прося определенные суммы помесячно.
- С какой стати Вы. Мужики. Просите у меня. У бабы, как тогда называли женщину. Просите деньги. Не заработать самим?
Лишняя песня.
- Такая жизнь пошла. Не мы такие. Поняла?
Взяла трубку старого, доставшегося в наследство Райпищеторговского аппарата. Неудобная черная трубка с большими дырочками посередине круглых наушников.
- Я на месте. Идите.
Пришли.
Сколько их. Столько не приглашала.
Никто не спрашивал. Ковбойские двери вертелись туда сюда. Вперед. Лысый затылок. Назад. Еще один.
Мой компаньон на сей раз решил дело по-своему. Первый раз меня захотел защитить мужчина. Согласилась. Сказал, сам разберется. Не бабское дела. С бандюками. Языка их не знала. Мой звучал для них не совсем убедительно. Компаньон знал язык. Как оказалось, манеры тоже. Мог разговаривать на соответствующем уровне. Доходчиво.
Мы с сотрудниками затаились на кухне. Подглядывая в окно раздачи. Тихо подглядывая в него. Что не слышно было. Договорились. Двери разблокировали. На улице слышался рев стартовавших машин. Поношенные. Ревели жутко. Черные мерседесы тонированными стеклами отразились в витрине. Один перед другим. Красовались мифической силой. Друг перед другом, взрывая моторы черным облаком солярного дыма. Бампер в впереди стоящего.
Они победили. Пришлось платить. Сказали:
- Они отморозки. Могут поджечь. Победили. Платить.
Позже произошло все значительно хуже. Серьезнее. Я попала своей настойчивостью и упорством в сферу интересов большого авторитета. С ним спорить страшно совсем. Он не понял моих шуток. Пообещал расправиться. Пришлось уносить ноги. Свои. Семьи. В другую страну. Здесь он нас все равно нашел бы.
Мне еще года три в новой стране снилась моя ковбойско-техасская дверь. Стриженые, ровные с шеей затылки, обрамленные черным кожаным воротником.
Позже поняла. Извлекла соответствующий положительный урок моих страшных опытов. Я прошла экстерном тогда почти все, что полагалось мне в этой жизни. Истины, которые я открывала себе собой, оказались бесценны.
Не плачь.
Не бойся.
Не проси.
Боишься? Не делай.
Сделал? Не сожалей.
О прошлом.
Покайся.
Поблагодари за опыт.
Прости.
Положение все равно случится. Придет так. Иначе. Шарик круглый. Будь верен себе во всем.
Не ведись ни на чьи, даже, казалось бы, верные предложенья. Внутри не согласен. Не кликает. Не ведись. Любой авторитет мира не знает лучше меня самой, что нужно, полезно во всех смыслах узнать именно мне.
Прожить.
Верь себе, своим урокам, выбранным для проживания. Много полезных Истин, понятых тогда, ощущаются верными до сих пор.
Страха нет. Будущего тоже. Все Сейчас.
Не боюсь директоров, мохеровых шапок, всех, кого раньше боялась.
Верю себе.
Доверяю Создателю.
Коробочка страхов рассыпалась.
Избылась.
Нет больше.
Здесь. Сейчас. В Моменте. Живу.
Глава 2. Ты ел? Амстердам
Ты ел? Это, собственно, единственный вопрос, который я могла задавать сыну. Еще: как дела?
На первый сын отвечал всегда. На второй мог не отвечать. Когда особенно доставало.
Сын делился, совершенно не интересуясь моими советами. Просто пересказывал, как тяжела его жизнь. Возмущался.
Он не всегда был такой. В Голландию мы приехали, когда ему было восемь. В России мы ходили в элитную школу. Я спохватилась поздно. Школы были все распределены, пришлось идти и просить. Назначилась сумма, я кивнула. Договорились. Сын мог приходить. Бабушка заботливо провожала его утром. Встречала, кормила самым вкусным, что хотел. Сын много читал, участвовал, как все, в праздниках. Шили костюмы. Кота в сапогах, потом волшебника. Мага. Читал стихи Пушкина на пушкинских чтениях в Царском Селе. Замечательный, добрый мальчик.
Все рухнуло в одночасье. Пришлось уезжать. Уносить ноги. Машина, в которой ехали дети утром в школу, на обратном пути врезалась в столб. Навстречу шел большой грузовик. В лоб. Пришлось уступить дорогу. Врезались в столб. Шофер чудом остался жив. Машина вдребезги. Мне позвонили и сообщили, следующий раз будет по дороге в школу.
Захлебнулась страхом. Жутким, когда ничего не соображаешь. Адреса наши, школы, фирмы. Они все знали. По тону было похоже, что не шутят. Пришлось срочно собираться в путь. Здесь места мне больше не было. Любимая Родина выдавливала меня опять. Теперь уже насовсем.
Стала узнавать, как и что. По знакомым. Нашелся добрый человек. Оказывается, по городу искали менеджера для русского ресторана в центре Амстердама. Обратилась. Выслушали. Сразу сказали
- Да.
Стали собираться. Сначала съездила на разведку. Понравилось. Нашла жилье, дорогущее. Нас шестеро, не сразу так найдешь. Нашла. Потом можно поменять. Сейчас нужно было что-то срочно.
Стали укладывать чемоданы, шубы, пожитки на первое время. Зима. Рождество. Праздник.
Граница Родины. Рубежи. С чемоданами стоим, ждем очереди. До конца боялась, поминутно озиралась, как загнанный волк. Вдруг вычислят. Сердце бухало так, что соседи на меня слегка косили глазом. Наверное, я и правда выглядела странно. Возбужденно. Возбужденнее, краснее других улетающих. Картина, корзина, картонка. Маленькую собачонку везла значительно позже. Тоже волновалась.
Беспокоилась за картины. Они официальные, но могли привязаться. Оставлять не хотелось. Нажитое добро, тогда мне так казалось. Мой капитал, с трудом нажитый в странной, страшной, такой увлекательной, недолгой коммерческой жизни. Новые русские.
Я была новой русской. Ошалевшей от выданного кусочка свободы. Больше не нужно было вставать в полседьмого, спешить, тащить ребенка волоком с ранья в садик и в школу. Теперь, правда, вставала еще раньше, работала значительно больше. Но какая огромная разница в ощущениях. Огромная.
Картины не бог весть. На черный день. Хотя я и примерно не представляла, если наступит этот черный, что делать с картинами. Не пойдешь же их на улице продавать. Все равно взяла. Копии, изготавливал художник эрмитажный. Копиист. Копии Дали. Звучит нелепо. Тогда я так не думала. Везла.
Таможенник лукаво улыбнулся. Протянула бумажку. Пропустил.
Сели. Успокоились. Пристегнули ремни. Ух. Обошлось.