Более того, в феврале 1920 года в Иркутске легионеры сдали большевикам один эшелон с 320 тоннами колчаковского золота, а в придачу и самого верховного правителя России, ехавшего в последнем вагоне. Еще один состав они уступили казачьему атаману Григорию Семенову, но об этом чуть ниже. А пока отметим, что весной 1920 года легионеры начали прибывать на родину и вскоре учредили Легио-банк, отстроивший роскошный особняк в центре Праги. Одним из его учредителей и членом правления стал Франтишек Шип, "добывший" в России примерно 4 тонны серебра и 8 тонн золота. Приблизительно тогда же чехословацкая крона стала одной из самых стабильных валют.
И все же кое-что до Владивостока дошло. По данным Павла Бурышникова, последнего колчаковского министра финансов, примерно 145 тонн (плюс 514 невскрытых ящиков с российскими и иностранными золотыми монетами неустановленной стоимости). Часть из них была распродана на местной бирже на 15–20 % ниже мировых цен, часть - причем большая - досталась японцам.
Особая заслуга в этом принадлежит трем офицерам японской Квантунской армии: Идзомэ, Курасаве и Кураки. Они, как и чехословацкие легионеры, получили от японского командования предписание по возможности "добывать" как можно больше русского золота и переправлять его в Японию. А возможностей было предостаточно.
В октябре 1919 года атаман Семенов при участии японцев захватил в Чите один из эшелонов Колчака, своего недавнего союзника, и присвоил примерно 33 тонны золота. И почти все раздал. Например, 6 тонн выделил начальнику тыла генерал-майору Павлу Петрову. Тот, в свою очередь, передал часть золота отступавшим в Китай командирам семеновской армии "на непредвиденные расходы". 21 ноября 1920 года начтыла встретился с Семеновым и сообщил ему, что оставшееся - 20 ящиков с золотыми монетами и 2 ящика со слитками (чуть меньше тонны) - намерен под расписку передать "на временное хранение" начальнику японской военной миссии Идзомэ. Атаман одобрил эту идею. Более того, он и сам передал золото японцам. Но кое-что все же оставил себе. В конце ноября Семенов бежал на аэроплане из осажденной красными Читы в Дальний (ныне Далянь), прихватив несколько сумок с золотом.
Дальнейшая история подтвердила истинность утверждения, что нет ничего более постоянного, чем временное. Ни одному человеку, получившему в обмен на российское золото японские расписки, до сих пор ничего вернуть не удалось, хотя такие попытки неоднократно предпринимались (к примеру, теми же Семеновым и Петровым). А иногда не было даже расписок. Как, например, в случае с генералом Сергеем Розановым, ограбившим отделение Государственного банка России во Владивостоке.
Один из министров омского правительства Колчака дал Розанову такую характеристику: "сумбурный, нечистоплотный, окончательно подорвавший престиж омской власти на Дальнем Востоке". К этим словам трудно что-то добавить.
В 1918 году адмирал Колчак направил Розанова в Читу, в ставку атамана Семенова, для ведения переговоров о координации совместных боевых операций против большевиков и обеспечении беспрепятственного прохождения "золотых эшелонов" через подконтрольную атаману территорию. До Читы Розанов добрался, но переговоры вел не о совместных боевых действиях против Красной Армии, а о создании собственных вооруженных сил и Дальневосточной республики с собою во главе. И не о безопасности "золотых эшелонов", а о возможности их ограбления. Да и говорил он не с Семеновым, а с японскими эмиссарами, прикомандированными командованием Квантунской армии к штабу Семенова. Стоит ли уточнять, что эти переговоры проходили в самой теплой и дружественной атмосфере. Ради колчаковского золота японцы были готовы поддержать любую идею Розанова, хоть создания Соединенных Штатов Сибири со столицей на Аляске, не то что крохотной Дальневосточной республики.
Осенью 1919 года Розанов перебрался из Читы во Владивосток - предполагаемую столицу Дальневосточной республики. Однако на месте обнаружилось, что в отличие от японцев жители будущей столицы лишь отчасти разделяют идеи генерала. Большинство выступало за создание приамурского государства, но во главе его видели не диктатора Розанова, а Учредительное собрание. Но главное отличие состояло в том, что жители Владивостока склонялись к изгнанию японцев из Приморья. Это охладило интерес командования Квантунской армии к созданию Дальневосточной республики. Отказался от своих планов и Розанов. К тому же по долинам и по взгорьям к Владивостоку приближались эскадроны приамурских партизан.
29 января 1920 года Розанов встретился с командующим японскими оккупационными войсками во Владивостоке генералом Сигемото Ои и в присутствии полковника Рокуро Идзомэ обсудил с ним план дальнейших действий. Сошлись на том, что ноги из Владивостока пора уносить. Решили, что на следующий день розановская армия будет погружена на два военных транспорта и вывезена из города. При этом Розанов предложил "спасти" еще и остатки российского золотого запаса, хранившегося во владивостокском отделении Государственного банка. Реализация этой благородной цели не терпела отлагательств даже до утра.
Той же ночью к одному из пирсов владивостокского порта, расположенного напротив здания Госбанка, пришвартовался японский крейсер "Хидзен". Вооруженный десант быстро оцепил территорию между банком и причалом, и в здание направилась штурмовая группа под командованием Сергея Розанова, переодетого в форму японского офицера, и Рокуро Идзомэ, воздержавшегося от маскарада. Не встретив сопротивления со стороны охраны, не петляя по закоулкам банка и его подвалам, штурмовики кратчайшим путем вышли к помещению, где хранились ящики с золотыми слитками, сумки с золотыми монетами и мешки с ценными бумагами. Короче, не более чем через два часа после начала операции крейсер "Хидзен", груженный остатками российского золота, отдал швартовы и взял курс на Гонконг. 19 февраля Розанов в компании клерков гонконг-шанхайского отделения Иокогамского валютного банка подсчитывал трофеи. Совместными усилиями они подвели черту: примерно 42,7 тонны золота, которые были внесены на личный счет генерала. В тот же день Временное правительство Приморья заявило генералу Ои и японскому кабинету министров официальный протест, требуя возвращения золота и выдачи Розанова, против которого уже было возбуждено уголовное дело о краже в особо крупных размерах. Из Японии на эту ноту не ответили, хотя о дальнейшей судьбе Розанова призадумались.
Судя по сообщениям японской прессы, некоторое время после ограбления Государственного банка Розанов благополучно проживал с семьей в Иокогаме, подсчитывая, сколько лет понадобится ему и его потомкам на то, чтобы потратить добычу. И вдруг 22 января 1921 года в японской газете "Иомиури симбун" появляется сообщение о том, что Розанов погиб в Крыму при отступлении войск Врангеля. Почему, спрашивается, человек с таким огромным состоянием, да к тому же явно не склонный сражаться с большевиками до победного конца, отправился в Крым? Да потому, что, скорее всего, он никуда и не ездил. В 1920-х годах в Японии и на подконтрольных ей территориях при невыясненных обстоятельствах погибли несколько человек, причастных к разграблению российского золота. При этом в прессе неизменно появлялись публикации об их отъезде за границу. Розанов вряд ли был исключением.
Ну а куда же делось розановское золото? В 1926 году на этот вопрос попытались ответить несколько либерально настроенных японских министров и парламентариев, заметивших, что с недавних пор офицеры Квантунской армии начали интересоваться не только внешней, но и внутренней политикой Японии. При этом щедрость военных по отношению к чиновникам и депутатам не знала границ. Проведя расследование, парламентская комиссия установила, что из награбленного в России золота командование Квантунской армии создало секретный фонд (при этом физически золото и денежные средства находились на счетах нескольких банков, в том числе Иокогамского валютного), которым распоряжался Гиити Танака, в прошлом - военный атташе при царском и колчаковском правительствах, а в будущем - премьер-министр Японии. Скандал продолжался 10 лет (с небольшими перерывами), пока 26 февраля 1936 года молодые японские офицеры не убили нескольких министров и даже членов императорского дома, слишком активно интересовавшихся судьбой русского золота.
В 1945 году Иокогамский валютный банк влился в Токий ский банк, который в настоящее время является самым крупным банком в мире: его активы соизмеримы с бюджетом самой большой в мире страны.
Утиные истории
Место действия: все страны мира.
Время действия: с XVIII века до наших дней.
Corpus delicti: мистификация и дезинформация читателей.
Масштаб: глобальный.
Действующие лица: журналисты и издатели.
Тип: B2P.
Газетная утка - пожалуй, самый безобидный вид аферы. Может быть, это и не афера даже, а так - мистификация, полет фантазии, обман ради обмана, искусство ради искусства. Впрочем, "навар" они тоже приносят - народ получает забавное чтиво, владельцы изданий - рост тиражей, а авторы фантастических историй - свой кусок хлеба с маслом. Вот утки и слетают с газетных страниц не одно столетие.
Когда появилась первая газетная утка, сегодня уже не выяснишь, хотя с большой вероятностью можно предположить, что она была напечатана в первом номере первой газеты в истории человечества. Известно, например, что газеты появились в Германии в конце XV века вместе с печатным станком Гуттенберга, и начали они с живописания подвигов Влада Дракулы, который терроризировал Трансильванию. Естественно, трансильванские ужасы описывались с добавлением красочных подробностей, так что своей нынешней славой граф во многом обязан средневековым газетчикам.
Почему именно утка, тоже сказать непросто, версий появления этого термина много, и некоторые из них сами напоминают утку. Некоторые полагают, что термин был введен в начале XVI века идеологом протестантизма Мартином Лютером, который однажды вместо legende - "легенда" почему-то написал слово lugende, а оно для немецкого уха звучало как "лживая утка". По другой версии, об утках заговорили в конце XVII века, когда редакторы немецких газет стали помечать заведомые выдумки литерами NT, то есть "не проверено" (лат. non testatur). Поскольку NT звучало как "ente", то есть "утка" по-немецки, то и "непроверенные" заметки стали называться в честь водоплавающей птицы. Есть также мнение, что понятие "утка" зародилось во Франции, и даже называют год - 1776-й. Тогда парижская "Земледельческая газета" поделилась с читателями новым способом ловли уток. Для начала следовало отварить крупный желудь в особом травяном настое, который являлся сильным слабительным. Затем к желудю следовало привязать веревку и бросить его в водоем с утками. Птица, проглотившая желудь, вскоре начинала страдать животом, и приманка быстро покидала ее кишечник, после чего желудь глотала следующая утка. По уверениям газеты, одному судебному приставу удалось таким способом нанизать на веревку 20 уток, которые взлетели и подняли его в воздух. По счастью, веревка оборвалась и пристав благополучно приземлился.
Наконец, кое-кто считает, что о газетных утках заговорили при Наполеоне. Вот что писала по этому поводу "Вечерняя Москва" 27 сентября 1945 года: ""Газетная утка" - это синоним той "сногсшибательной" сенсации, которая является основной, движущей силой печати в условиях капитализма […] Во времена Наполеона в Брюсселе один из тогдашних журналистов Роберт Корнелиссен напечатал следующую "сенсацию": "Как велика прожорливость уток, доказывает произведенный над ними опыт. Из двадцати уток взяли одну, разрубили ее на части вместе с перьями и костями и эти куски отдали на съедение остальным девятнадцати. И так продолжали убивать одну утку за другой и кормили убитыми оставшихся в живых до тех пор, пока осталась всего только одна, упитавшаяся мясом и кровью своих подруг". Вот эта-то "упитавшаяся" утка с тех пор и стала синонимом неправдоподобных газетных "новостей"".
Верна ли хоть одна из этих версий, неизвестно, зато известно, что заведомая неправда, опубликованная в СМИ, называется уткой в большинстве стран мира, так что термин этот вполне интернациональный. Причины, побуждавшие журналистов сочинять новости, а редакторов пропускать их в номер, также общие для всех: читателя нужно развлекать, а реальность слишком скучна, чтобы ее можно было использовать в увеселительных целях. Порой, правда, утки печатались с целью привлечь внимание публики к общественным язвам, но суть от этого не менялась: истина приносилась в жертву занимательности, и все в итоге оставались довольны - и читатели, и издатели, и журналисты.
До изобретения телеграфа сочинение "непроверенных" историй было для газет насущной необходимостью. Ведь заполнить все полосы в те времена было нелегко - реальных новостей катастрофически не хватало. На помощь приходила занимательная ложь вроде историй о процессии лягушек, растянувшейся на четыре мили, или о реке со столь быстрым течением, что брошенный в воду железный лом не тонет, а плывет. Для газет XVIII века подобное творчество было настолько обычным делом, что даже маститые литераторы им не брезговали. Так, в феврале 1708 года лондонский альманах "Предсказания на 1708 год" вышел со статьей, в которой утверждалось, что известный астролог Джон Партридж умрет 29 марта в 11 утра. Автором статьи был Джонатан Свифт, который, правда, подписался псевдонимом. Партридж поспешил выступить с опровержением, заявив, что умирать не собирается, однако будущему создателю Гулливера было все равно, как долго проживет астролог. В назначенный день Свифт выпустил некролог, в котором каялся в ошибке: Партридж умер не в 11.00, а в 7.05. Астролог пытался оспорить факт своей смерти на страницах газет, но Свифт был неумолим, доказывая, что Партридж действительно мертв, потому что ни один живой человек такую чушь не напишет.
Не брезговали выдумками и по другую сторону океана. Так, 22 октября 1730 года в Pennsylvania Gazette появился отчет о процессе над ведьмами в Нью-Джерси. Хозяином газеты и автором статьи был Бенджамин Франклин. Просветитель рассказывал читателям, что ведьмы "заставляли овец плясать в необычной манере, заставляли свиней говорить и петь псалмы и т. п. к вящему ужасу и изумлению добрых и мирных подданных Его Величества". Несмотря на то что Франклин впоследствии был признан чуть ли не совестью нарождавшейся американской нации, история об охоте на ведьм в Нью-Джерси была, конечно, чистым вымыслом. При этом Франклин ничем не рисковал - путь из Пенсильвании в Нью-Джерси был труден и опасен, так что проверять его информацию все равно никто бы не поехал.
Но даже изобретение телеграфа не избавило газеты от ложных сообщений. Единственным изменением стала тяжкая необходимость оперативно помещать опровержения, но в те времена сам факт опровержения никак не бил по репутации издания. Более того, с помощью утки молодая газета могла сделать себе имя и получить популярность. Именно так произошло с американской New York Sun, которая в 1835 году поведала об открытии жизни на Луне. Газета сообщила, что известный британский астроном сэр Джон Хершель, основываясь на "новейшей теории кометарных феноменов", изобрел принципиально новый телескоп, который собрал где-то в Африке и ныне способен обозревать лунные ландшафты. Поскольку сам Хершель в то время действительно находился в Африке и газет не читал, писать о нем можно было что угодно, и его открытия из номера в номер становились все поразительнее.
Для начала астроном "открыл" лунные леса и горы, затем обнаружил лунных бизонов и сферических земноводных, которые катались вдоль побережья лунных морей. Вскоре на Луне обнаружились и двуногие дикари, жившие в хижинах. Правда, по-настоящему разумными обитателями естественного спутника Земли оказались представители вида vespertilio-homo, то есть людей - летучих мышей. Мохнатые и крылатые мышелюди жили среди храмов с золотыми крышами и явно отличались недюжинным интеллектом.
Открытия Хершеля были приняты на ура не только простыми обывателями, но и научным сообществом. Современник так описал фурор, произведенный статьями в Йельском университете: "Йельский колледж был полон энтузиастами. Интеллектуалы - студенты и профессора, доктора богословия и права - и все прочие представители читающей общественности - все ждали почты из Нью-Йорка с беспримерной верой и страстью. Вы читали отчеты сэра Джона Хершеля о его удивительных открытиях? Вы читали Sun? Вы слышали новости о человеке на Луне? Этими вопросами вас встречали повсюду".
Примечательно, что газете это сошло с рук. Когда из утки выжали все, что можно, Sun объявила, что солнечные лучи повредили телескоп Хершеля и починить его уже не удастся, после чего публикация сообщений прекратилась. А через несколько месяцев газета написала, что, по непроверенным данным, вся история с открытием жизни на Луне могла быть выдумкой, однако редакция пока не может ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию. Таким образом, о деле можно было окончательно забыть.
С тех пор New York Sun сделала утку штатным инструментом редакционной политики. По крайней мере, авторам не возбранялось при случае выдумать сенсацию-другую. К тому же журналистам без уток было порой просто невозможно свести концы с концами. Так, в 1844 году писать для New York Sun стал Эдгар По, остро нуждавшийся в средствах. В письмах того периода По признавался, что весь его капитал ограничивается $5, так что сенсации были для него жизненно необходимы. 6 апреля 1844 года Sun напечатала его статью "Атлантика пересечена за три дня", где рассказывалось об известном английском воздухоплавателе Монке Мейсоне, который вместе с товарищами задумал перелететь на воздушном шаре через Ла-Манш. На беду поднялся сильный ветер и перенес летательный аппарат в Южную Каролину. "Великая проблема расстояний разрешена. Воздух, как ранее земля и океан, покорился науке и вскоре станет привычной и удобной дорогой для человечества", - провозглашал По. Опровержение последовало уже на следующий день, редакция сообщила, что "полагает сообщение ошибочным". Но дело было сделано, тираж распродан, а Эдгар По получил гонорар. Из газеты сочинителя не выгнали, и из-под его пера вышло еще немало сенсаций. Газета не изменяла своим принципам и во второй половине XIX века, и именно ее главному редактору Чарльзу Дана приписывают знаменитую фразу: "Когда собака кусает человека, это не новость, потому что такое случается слишком часто. Но если человек покусает собаку - это новость".