Фиктивный рассказчик
Как и "Тысяча и одна ночь", "Сто и одна ночь" передавалась из поколения в поколение анонимно. Таким образом, у произведения отсутствовала личность автора, которая могла бы своим добрым именем гарантировать качество содержания, как это было принято в отношении сборников арабской литературы в классическую эпоху. Это указывает, с одной стороны, на комплексную предысторию этого произведения, а с другой – освобождает место для фигуры фиктивного рассказчика. Словами "Повествователь этой истории рассказывает…" тот представляется сразу в начале текста и на всем его продолжении.
Фиктивные рассказчики (по-арабски "рави") известны из мира арабской эпики, но появляются также и в тех версиях "Тысячи и одной ночи" , которые сохранили в себе особенно много элементов устной словесности. В виде некоего сверхавторитета этот "рави" в анонимно передаваемых текстах выступает в роли автора, действует одновременно и как сказитель и в конечном счете оформляет так называемый виртуальный сеанс повествования . Этот последний состоит из формул, заимствованных из подлинных или сымитированных сеансов повествования. Они переводят письменный текст в контекст ситуации устного исполнения. Читатель должен почувствовать себя слушателем. Он должен видеть перед собой рассказчика где-нибудь на углу улицы, в кофейне или в апельсиновой роще, то есть именно такого, какой ему знаком из его культурного окружения .
Точно так же присутствует рассказчик и в нашей рукописи "Ста и одной ночи" . Снова и снова он обращается с короткими вставками к сознанию читателей, а иногда даже прямо призывает свою "виртуальную публику" ответить на стихотворную вставку формулами благословения:
"Его облик сиял, как жемчуг, как говорит поэт – когда вы произносите благословение в честь господина нашего Мухаммеда, да благословит его Аллах и дарует ему мир! – так говорит поэт".
Однако в "Ста и одной ночи" этот анонимный эпический рассказчик вскоре отходит на задний план. Начиная со второй ночи свое место занимает называемый по имени автор и рассказчик – Фахараис, философ. В других версиях текста этот рассказчик-философ присутствует с самого начала и рассказывает некоему неточно обозначенному царю по его настоятельному требованию следующие истории:
"Так говорит шейх Фихрас, философ:
Один царь услышал об этой моей книге и послал за мной, чтобы вызвать меня к себе. Я вошел в его дворец и оставался там его гостем целый месяц. Когда этот месяц прошел, он приказал мне предстать перед ним, и я явился к нему.
– Я хочу тебя о чем-то спросить, – сказал он.
– Спрашивай, о чем бы ни шла речь, – ответил я.
И тогда он сказал:
– Расскажи мне о "Ста и одной ночи" и принеси книгу, в которую я мог бы записать всю эту историю от начала до конца.
– Согласен, – ответил я" .
Роль рассказчика-философа напоминает об индийской литературе и тем самым указывает скорее на сферу письменности. Одним из наиболее известных и близкородственных литературных примеров является брахман Бидпай, из уст которого возвещается древнеиндийский трактат мудрости " Панкатантра" : мудрец Бидпай рассказывает индийскому царю Дабхалиму морально поучительные басни, чтобы вывести его на правильный путь. Как известно, эта индийская книга басен прошла такой же путь передачи из поколения в поколение, как и "Тысяча и одна ночь" . Сначала она была переложена на среднеперсидский, а с него – на арабский языки. В качестве переводчика выступил знаменитый арабский автор, писавший на родном для него персидском языке, ибн аль-Мукаффа (около 720–756), который по именам двух своих протагонистов, шакалов Калила и Димна, дал этому произведению новое название – "Калила ва-Димна" и который, согласно одному из источников IX в., упоминается даже как переводчик "Тысячи и одной ночи" . Из арабского и сирийского языков " Панкатантра" начала свое триумфальное шествие по мировой литературе. Она была переведена на древнееврейский и латинский языки, а с них – практически на все языки мира и оказала долговременное влияние также на европейскую басенную традицию .
Но вернемся к "Ста и одной ночи" . Здесь рассказ ведется от лица философа с индийским прообразом и звучащим по-иностранному именем. Помимо указанных индийских ссылок, имеется также сходство с созвучным именем древнегреческого философа, который цитируется одним известным раннеисламским историческим источником . Коннотируемый таким образом в индийско-античном стиле, Фахараис является, как нам придется, видимо, признать, чисто литературным образом, созданным для одной цели – выступить автором именно этих рассказов. То, что он именуется титулом "философ", представляется, по всей вероятности, своего рода компромиссным решением между буддийской и поэтому с точки зрения ислама языческой религией древнеиндийских литературных прототипов и исламским окружением, на которое должны были воздействовать истории из "Ста и одной ночи" .
С другой стороны, нельзя исключить и возможность сознательного введения этого литературного образа: индийского философа придумали для создания восточного колорита и вставили его в качестве повествователя произведения, передающего его через поколения. Как бы то ни было, появление философа Фахараиса служит явным указанием на кровную связь историй из "Ста и одной ночи" с индийской повествовательной традицией, из которой почерпнула свою структуру, мотивы и идеи также и "Тысяча и одна ночь" .
"Сто и одна" и "Тысяча и одна ночь"
"Сто и одна ночь" не является ни предварительным этапом, ни кратким резюме "Тысячи и одной ночи" . Оба эти собрания историй представляют собой самостоятельные произведения и передавались из поколения в поколение независимо друг от друга. Тем не менее они так тесно связаны друг с другом, что мы имеем право обозначить их как сестер, при этом "Тысяча и одна ночь" была бы старшей, а "Сто и одна ночь" – младшей. В чем же заключается это родство? В чем их сходство, в чем различие?
Общей для обоих произведений является прежде всего основная композиция – рамочная история с введенными в нее внутренними рассказами дочери визиря Шахразады. Однако уже с этой рамочной истории начинаются различия: в "Тысяче и одной ночи" в разных царствах правят два брата, которые встречаются после долгой разлуки; при этом выявляется нарушение супружеской верности их женами. В "Ста и одной ночи" встреча двух протагонистов происходит в связи с соревнованием в красоте. В соответствии с научным анализом повествования такое соревнование в красоте или же мотив "Свет мой, зеркальце, скажи" является "более сильной" мотивацией, чем искусственно сконструированное свидание двух братьев . Поэтому логичнее рассматривать пролог "Ста и одной ночи" как первоначальную форму. Кроме того, "Тысяча и одна ночь" расширила свой пролог другими эпизодами из древнеиндийской традиции . Из этого также можно сделать вывод о том, что более простым вариантом является более ранний. И пролог "Ста и одной ночи" заметно отличается от пролога "Тысячи и одной ночи" .
Два из стихотворений, процитированных в "Ста и одной ночи" , обнаруживаются также в "Тысяче и одной ночи" . Такое родство не является чем-то чрезвычайным для склонной к цитатам арабской литературы. Тем не менее прямым мостом становятся две истории, которые – хоть и в явно отличающихся одна от другой версиях – излагаются в обоих произведениях: "История о царском сыне и о семи визирях" и "История о лошади из эбенового дерева" .
История о царском сыне и о семи визирях передается под различными названиями: по имени ее протагониста Синдбада, учителя царского сына, ее назвали " Книгой Синдбада" , или на латинском языке "Синтипас" . Та же история на основании ее содержания была известна под названием "О коварстве женщин" . Она представляет собой маленькое, замкнутое в самом себе собрание историй, которое срабатывает – точно так же, как и большие собрания "Тысяча и одна ночь" и "Сто и одна ночь", – по образцу "Повествование как спасение жизни": в течение семи дней наложница и семь визирей рассказывают по очереди – спасая жизнь царского сына или покушаясь на нее. Литературные прообразы этой истории перекочевали из санскрита в среднеперсидский язык, а оттуда в арабский; с арабского " Синтипас " был переведен на многие языки, в том числе в 1253 г. на испанский. Различные отдельные истории и мотивы из рукописи " Синтипас " оказали большое влияние на литературу европейских народов и были в том числе использованы в баснях Ла Фонтена (1621–1695) и в сказках братьев Гримм . Точно так же "История о лошади из эбенового дерева" имеет два названия; часто она называется "Волшебная лошадь" , и под этим названием стала одной из наиболее известных историй из "Тысячи и одной ночи" . И у этой истории документально обнаружены литературные корни в различных древнеиндийских источниках .
Таким образом, обе истории, как и рамочные истории "Ста и одной ночи" и "Тысячи и одной ночи" , ведут происхождение от индийских литературных образцов и так же независимо от соответствующих сборников историй вели свою литературную жизнь. Однако в рамках "Тысячи и одной ночи" это впервые письменно засвидетельствовано благодаря французскому переводу 1704 г. или же по ходу египетской фазы передачи через поколения около 1800 г. Таким образом, версии "Ста и одной ночи" имеют для обеих историй существенно более древнюю датировку. Все остальные истории из "Ста и одной ночи" находятся только и исключительно там.
Репертуар историй, которыми наполнены оба собрания, не является однотипным. В то время как "Тысяча и одна ночь" , по крайней мере вначале, следует четко узнаваемой содержательной программе – первый цикл историй срабатывает как сама рамочная история, по принципу "история или жизнь!"; Шахразада снова и снова конфронтирует с царем с помощью чисто женских сцен обмана, чтобы постоянно держать у него перед глазами его собственные душевные травмы; по ходу этих историй женские образы становятся все более самостоятельными, уверенными в себе и привлекательными, – то в "Ста и одной ночи" подобная "психологическая" программа не просматривается. Здесь, напротив, следуют друг за другом истории различных жанров и содержания, каждая из которых имеет особый характер. Истории "Ста и одной ночи" (за исключением "Истории о царском сыне и о семи визирях", которая во многих отношениях представляет собой исключение) не вложены одна в другую. Они короче и носят совсем иной характер, чем истории в "Тысяче и одной ночи" , и дуги напряжения в них гораздо плотнее. Это связано также с объемом сборника, в котором просто не так много пространства.
И с этим положением мы подходим, вероятно, к самому важному различию между этими двумя произведениями: повествование "Тысячи и одной ночи" простирается на временной промежуток почти в три года. За это время Шахразада – незаметно и с различиями в зависимости от редакции текста – родила царю от одного до трех сыновей и теперь, как мать наследников трона, может рассчитывать на милость. В "Ста и одной ночи" времени на это согласно природе недостаточно. Те редакции, которые дают данной рамочной истории вообще какой-то удовлетворительный конец, отмечают лишь беременность Шахразады, благодаря которой царь отказывается казнить ее.
На еще одно различие между старшей и младшей сестрами уже указывалось: в то время как "Тысяча и одна ночь" была распространена на Востоке арабского мира, все сохранившиеся рукописи "Ста и одной ночи" родом с арабского Запада. Сегодня исследователям известны семь рукописей, почти все написаны в XIX в., самая старшая датируется 1776 г. Из них заметно выделяется недавно обнаруженная рукопись из Музея Ага-Хана – своим древним возрастом, хорошим состоянием текста и литературно-историческим значением.