Мой отказ повлиять на подругу очень расстроил Аламира. Он попытался разжалобить меня, заговорив о своем горе, о своей любви к Заиде. Его слова были для меня как соль на рану, но, находясь в том же положении отвергнутой, я понимала и жалела его. Несговорчивость Заиды доставляла мне маленькую радость мести, но в то же время мое честолюбие страдало от того, что она не хотела оценить человека, которого я боготворила.
Я решила открыть Заиде душу, но прежде посоветовать ей еще раз хорошенько подумать, способна ли она устоять перед волей отца. Она ответила мне, что пойдет на любую крайность, но никогда не согласится выйти замуж за человека другой веры, которая позволяет мужьям иметь сколько угодно жен. Она сказала также, что вряд ли Зулема будет упорствовать в своем решении, а если заупрямится, то Аласинтия найдет на него управу. Слова Заиды окрылили меня, и я решила, что наступил момент рассказать ей о своих чувствах к Аламиру. Сделать это оказалось для меня гораздо труднее, чем я полагала. И все-таки, преодолев гордыню и стыд, я, вся в слезах, поведала ей о своей несчастной любви. Для нее это было полным откровением, но, как я заметила и как того желала, она приняла мое горе близко к сердцу.
– Зачем же вы так долго скрывали свои чувства от того, кто заронил искру любви в ваше сердце? Я уверена, что, если бы он знал о них с самого начала, он, несомненно, полюбил бы вас. При малейшем намеке с вашей стороны, честь, которую вы оказываете ему своею любовью, и мое к нему прохладное отношение заставили бы его забыть обо мне. Если вы хотите, – добавила она, обняв меня, – я могу попытаться дать Аламиру понять, что ему следует обратить свой взор не на меня, а на вас.
– Дорогая Заида, не отнимайте у меня того единственного, что не позволяет мне умереть от моих страданий. Я не переживу, если Аламир узнает о моих к нему чувствах. И дело не только в моей гордости или женском самолюбии. Я была бы на седьмом небе, если бы он полюбил меня только потому, что я люблю его. Но любовью за любовь не платят. И, убегая от горькой правды, я сохраняю маленькую надежду, с которой не хочу расстаться. Это – единственное, что мне остается.
Я привела много других доводов, доказывая, что не должна открывать своих чувств Аламиру, и Заида согласилась со мной. Как бы то ни было, разговор с подругой и пролитые слезы облегчили мою душу.
Война тем временем продолжалась, и близость поражения ни у кого не вызывала сомнений. Вся равнинная часть острова была уже занята войском императора, и только Фамагуста продолжала оказывать сопротивление. Аламир каждый день подвергал себя смертельной опасности, и в его неистовстве было столько же мужества, сколько и отчаяния, что очень беспокоило Мульзимана. Он часто навещал меня, и его не переставала удивлять страсть, коей его друг воспылал к Заиде. Он настолько поражался его поведению, что я не удержалась и спросила его, был ли Аламир влюблен в кого-нибудь до знакомства с Заидой. Мульзиман не сразу удовлетворил мое любопытство, но, уступив моей настойчивости, согласился в конце концов рассказать о жизни и приключениях принца Тарского. Не буду вдаваться в подробности – это заняло бы слишком много времени. Расскажу лишь о самом главном – о том, что даст вам представление о персоне Аламира и глубине моего горя.
История Аламира, принца Тарского
– Я уже рассказывала вам о происхождении принца, о его достоинствах и моих к нему чувствах, и вы должны были убедиться в его учтивости и обходительности. Зная о своем обаянии, уже в юные годы он посвятил себя покорению женских сердец. И хотя образ жизни арабских женщин не располагал к амурным приключениям, галантность Аламира и настойчивость его ухаживаний позволяли ему добиваться побед там, где спасовал бы любой другой. Поскольку он был холост, а мусульманская религия разрешала иметь много жен, в Тарсе не было ни одной красавицы, которая не желала бы связать с ним свою жизнь. Такое отношение к нему со стороны женского пола могло бы без труда положить конец его холостяцкой жизни, но не в его характере было связывать себя узами, порвать которые было потом невозможно. Его привлекала роль покорителя сердец, но не любящего мужа. По-настоящему он никогда никого не любил, но настолько хорошо овладел всеми тонкостями любовной игры, что с необыкновенной легкостью убеждал в своей страсти всех, кого удостаивал своим вниманием. И надо сказать, что, когда он расставлял свои сети, желание понравиться разжигало в нем огонь, который вполне можно было принять за истинную страсть. Но как только он добивался своего, его увлечение угасало, а поскольку сама по себе любовь, не требовавшая преодоления преград и лишенная налета таинственности, ему была чужда, он искал повода к разрыву и начинал готовиться к новым победам.
Один из приближенных Аламира, некто по имени Селемин, был конфидентом принца и его напарником по любовным похождениям. У арабов, как вы, наверное, знаете, есть в году несколько праздников, во время которых женщины пользуются большей, чем в обычные дни, свободой. Им позволено, не снимая, правда, чадры, выходить из дому, прогуливаться в городских садах, посещать представления. Эти праздники длятся днями, и Аламир с Селемином всегда с нетерпением ожидали их наступления. Они искали встреч с неизвестными им прелестницами, заводили с ними разговоры и завязывали знакомства.
Во время одного из таких праздников Аламиру встретилась молодая вдова по имени Нария. Она была не только необыкновенно красива, но и обладала огромным состоянием и принадлежала к известному роду. Разговаривая с рабыней, она подняла вуаль, и Аламир, находившийся поблизости, был поражен чертами ее лица. Нария, заметившая взгляд молодого человека, хотя и смутилась, но не опустила глаз и внимательно на него посмотрела. От Аламира ее взгляд не ускользнул, он пошел за ней по пятам и даже не скрывал, что преследует ее. Праздник удался – он встретил прелестное создание и удосужился благосклонного взгляда. Этого было достаточно для нового увлечения и новых надежд. Он приказал своим людям разузнать о прекрасной незнакомке побольше, и слухи о ее добропорядочности и незаурядном уме лишь разожгли его желания. Аламир стал искать с ней встреч, часами ходил вокруг ее дома, тщетно пытаясь увидеть ее, не подозревая, что Нария наблюдает за всеми его ухищрениями. Он старался оказаться на ее пути, когда она ходила в городские бани. Два или три раза ему удалось увидеть ее лицо, и, все более поражаясь ее красоте, он начал подумывать, не та ли Нария женщина, которой суждено положить конец его непостоянству.
Прошло несколько дней, но со стороны его новой пассии не последовало никаких обнадеживающих знаков, и его, по обыкновению, радужное расположение духа сменилось беспокойством, которое, однако, не помешало ему завести две-три интрижки, в том числе с Зоромадой, красивой девушкой из богатой и знатной семьи. Увидеть Зоромаду было еще труднее, чем Нарию, так как эту девушку оберегало зоркое око строгой матушки. Но эта помеха не так разжигала азарт Аламира, как неприступность самой Нарии, встречи с которой он решил добиться во что бы то ни стало. Аламир попытался подкупить кого-нибудь из рабов Нарии, с тем чтобы узнать, когда она покидает дом и где проводит время. Удалось это ему не сразу, но через два дня слуга, больше других кичившийся своей неподкупностью, сообщил ему, что уже сегодня его госпожа отправится в свой загородный дом, и если принц желает увидеть ее, он легко найдет у ограды возвышенное место, с которого хорошо видно все происходящее в саду. Аламир тут же воспользовался добытыми сведениями и, изменив внешность, выехал из Тарса.
Он провел у садовой ограды всю вторую половину дня, но так ничего и не увидел и, когда наступил вечер, уже решил отправиться в обратный путь, как вдруг заметил подкупленного раба, который открывал ворота и знаками подзывал его к себе. Аламир подумал, что раб предлагает ему полюбоваться на Нарию через открытые ворота, но тот провел его в дом, в богато убранную, украшенную восточными орнаментами комнату, великолепием которой он не успел насладиться, так как его взор сразу привлекла Нария, полулежавшая на роскошных коврах в окружении нескольких девушек, словно богиня среди ангелов. Восхищенный и пораженный увиденным, Аламир бросился к ногам слегка смутившейся красавицы.
– Я не знаю, – обратилась она к Аламиру, понуждая его встать с колен, – следует ли мне начинать знакомство с вами признанием в чувствах, которые я так долго скрывала от вас? Я, возможно, никогда бы не открыла их вам, если бы вы не были столь настойчивы в проявлении ко мне своих чувств. Как видите, несмотря на призрачность надежд, я не смогла не увлечься вами. Вы сразу же обратили на себя мой взор, и я стала внимательно наблюдать за вами. И, надо сказать, преуспела в своем скрытном наблюдении больше, чем вы в своем. Сейчас же я пригласила вас для того, чтобы лучше узнать ваши чувства и чтобы вы выразили мне словами то, что уже доказали вашим поведением.
Несчастная Нария! Каких доказательств искала она в словах Аламира? Конечно же, она была в полном неведении относительно его обманчивого и неотразимого шарма. Любовь Аламира в преподнесенном им описании превзошла все ожидания прелестной вдовушки, и он без труда завладел ее сердцем. Нария отпустила его, одарив приглашением навещать ее в этом великолепном доме. Аламир вернулся в Тарс, полагая себя самым влюбленным человеком на свете, и едва не убедил в этом Мульзимана и Селемина. Он неоднократно встречался с Нарией и получал от нее самые искренние заверения в безграничности и неизбывности ее любви. Но при этом она сказала ему, что знает его пылкий, но ветреный нрав, и заявила, что никогда не согласится делить с кем-нибудь его сердце и, если он дорожит ее чувствами, все его помыслы должны быть только о ней – первый же повод для ревности прервет все их отношения. Аламир с присущим ему мастерством искусителя ответил клятвами и заверениями в вечной и неделимой любви, развеяв все сомнения Нарии. Но уже сама мысль о каких-то обязательствах охладила его пыл, тем более что все трудности и преграды для встреч были уже преодолены. Свидания в загородном доме, однако, продолжались. Нария думала только о том, как бы его женить на себе. Полагая, что никаких препятствий для этого нет – он ее любит, она его тоже, – вдова завела разговоры о свадьбе. Услышав это, Аламир сник, но, по обыкновению, не подал виду, и Нария уверилась, что через день-другой она станет женой принца.
Почувствовав, что любовь начинает затухать, Аламир удвоил усилия по завоеванию сердца Зоромады. Он воспользовался услугами тетушки Селемина, которая в знак доброго к ней отношения со стороны племянника относилась с благосклонным снисхождением к любовным делам его друга, и передал через нее Зоромаде письмо. Час свиданий, однако, никак не наступал, и соответственно возрастал любовный азарт Аламира.
События приняли благоприятный оборот во время одного из праздников в начале года. По обычаю, в этот праздник знатные люди одаривают друг друга богатыми подарками, и улицы переполнены рабами, нагруженными дорогостоящими покупками. Аламир также послал подарки своим друзьям и знакомым. Нарии, учитывая ее гордость и положение, он подарил редкие духи из Аравии, со вкусом уснастив свой подарок вычурными безделушками.
Нария была глубоко тронута вниманием Аламира. Сердце подсказывало ей, что надо остаться у себя наедине со сладостными мечтами о скорой свадьбе, но она предпочла принять участие в праздничных увеселениях и, приняв приглашение матери Зоромады, отправилась в знакомую семью с надеждой на веселое и приятное времяпрепровождение. Пройдя в большую залу, она почувствовала запах тех же духов, какие подарил ей Аламир, и не удержалась, чтобы не поинтересоваться, откуда исходит столь удивительное благовоние. Юная и застенчивая Зоромада покраснела и смущенно замолчала. На помощь ей пришла мать, которая поспешила с гордостью сообщить, что это запах духов, посланных ее дочери тетушкой Селемина, друга принца Тарского. Ответ сразу насторожил Нарию, а когда она увидела коробку из-под духов, украшенную теми же и даже еще более дорогими вещицами, ей стало не по себе. Ее тело пронзила острая боль, и, сославшись на недомогание, разбитая и опустошенная, она вернулась к себе. Нария отличалась болезненной гордостью и ранимой душой, и мысль оказаться обманутой любимым человеком повергла ее в удрученное состояние, но, несмотря на свою беспомощность и отчаяние, она твердо решила выяснить все о коварном поведении принца.
Нария отправила ему послание, в котором сообщала, что заболела и не в состоянии выходить из дому и посещать праздничные гуляния. Аламир тут же появился у нее и заверил, что также отказывается от праздничных забав, так как без нее ничто не может доставить ему удовольствие. Он был так красноречив, что Нария почти поверила ему и готова была даже испытать угрызения совести за свои подозрения. Однако, как только Аламир распрощался с ней, она поднялась и, переодевшись так, чтобы он не мог узнать ее, отправилась в городские сады и парки, где скорее всего надеялась его увидеть. Она почти сразу нашла его, также изменившего внешность, но эта смена одеяний явно предназначалась не для тайной встречи с ней – Аламир неотступно следовал за Зоромадой и не покидал ее в течение всего гулянья. На следующий день Нария вновь обнаружила его в праздничной толпе, но на сей раз, вновь изменив внешность, объектом своих ухаживаний он выбрал не Зоромаду, а новую, не менее привлекательную девушку. Поначалу Нария даже обрадовалась, решив, что встреча с Зоромадой, как и с этой девушкой, – простая случайность. Она незаметно смешалась со стайкой юных прелестниц, сопровождавших ту, за которой следовал Аламир, и на углу одной из площадей настолько приблизилась к нему, что услышала, как он заговорил со своей новой избранницей, обратившись к ней с хорошо известными Нарии словами. Посудите сами, какое это произвело впечатление на Нарию! В этот момент она была бы счастлива узнать, что Зоромада – единственная любовь Аламира, которая могла внезапно прийти после пламенной любви к ней, Нарии. Она могла утешать себя тем, что все-таки была любима, но, увидев, что ее возлюбленный способен расточать обещания двум, трем и неизвестно скольким еще молодым особам, поняла, что угождала лишь его тщеславию, а не любящему сердцу, удовлетворяла его прихоть, не получая взамен счастья.
Для Нарии – женщины, высоко ценившей свое достоинство, – это был удар, который она не могла перенести. Она вернулась к себе, полная горечи и обиды. Дома ей передали письмо от Аламира, который уверял ее, что пребывает в одиночестве, не желая никого и ничего видеть, так как без нее его жизнь утратила всякий смысл. Этот обман показал ей, чего стоили все его прежние слова, и ею овладело чувство жгучего стыда за саму себя, наивно принявшую за глубокое чувство пустое увлечение сладострастного ветреника. Она тут же написала Аламиру прощальное письмо, изложив на бумаге в идущих от сердца словах боль и отчаяние нежно любившей и обманутой женщины, но не соблаговолила уведомить его о своей дальнейшей судьбе. Получив послание, Аламир был поражен и даже огорчен – ум и красота Нарии были настолько необычайны, что потеря такой удивительной женщины горечью отозвалась даже в его изменчивом сердце.
Он рассказал о печально закончившейся любовной авантюре Мульзиману, который не постеснялся пристыдить своего друга.
– Вы глубоко ошибаетесь, – сказал ему Мульзиман, – если думаете, что ваше отношение к женщинам укладывается в рамки мужской порядочности.
Упрек друга пришелся Аламиру не по вкусу.
– Хочу перед вами оправдаться, – ответил он. – Я слишком дорожу вашей дружбой, и мне больно, что вы столь низкого обо мне мнения. Неужели вы считаете, что я не способен искренне полюбить ту, которая так же искренне полюбит меня?
– Вы пытаетесь оправдаться, – прервал его Мульзиман, – сваливая вину на любивших вас женщин. Хоть одна из них изменила вам? Или, может быть, Нария не любила вас искренне и преданно?
– Нария лишь думала, что любит меня. На самом же деле она любила мое положение и мое звание, которые прельщали ее. Всеми женщинами, которых мне довелось познать, руководило тщеславие и честолюбие – они любили принца Тарского, а не Аламира. Желание сделать блестящую партию и вырваться из написанного им на роду прозябания – вот что такое их любовь, точно так же, как мои увлечения и радость побед они принимают за мою истинную страсть.
– И все-таки я думаю, что к Нарии вы несправедливы, – отвечал Мульзиман, – она любила вас искренне; и именно вас, Аламира, а не принца.
– Нария завела разговор о свадьбе, как, впрочем, и все остальные. А коли так, то я перестаю верить в подлинность чувств.
– А вы полагаете, что женщины могут любить вас и не мечтать выйти за вас замуж?
– Я не хочу, – ответил Аламир, – чтобы те, кто стоят ниже меня, претендовали на замужество. Я мог бы согласиться на это, если бы влюбленная в меня женщина не знала, кто я, и, возможно, даже считала бы ошибкой связать со мной свою судьбу. Но пока во мне видят только принца и рассчитывают получить какие-то выгоды, никто не может побудить меня к женитьбе и заставить поверить в искреннюю любовь. Вот увидите, мой друг, – добавил он, – наступит день, и я полюблю искренней и преданной любовью ту, которая полюбит меня и не будет знать, что перед ней принц Тарский.
– Скорее всего, вы желаете неисполнимого, – возразил Мульзиман. – К тому же, если бы вы были способны на постоянство, вы без труда нашли бы то, что ищете, и вам не надо было бы так долго ждать чуда.
Аламиру не терпелось узнать, что сталось с Нарией, и, прервав разговор, он поспешил к ней. Ему сообщили, что Нария отбыла в Мекку, не сказав ни какой выбрала путь, ни когда вернется. Для Аламира этого было более чем достаточно, чтобы забыть о ее существовании, и все его мысли тут же обратились к Зоромаде, целомудрие которой по-прежнему блюло неусыпное око матери. Эта преграда была настолько труднопреодолимой, что Аламир отважился на крайнюю меру – спрятаться в одном из женских банных домов.
Банные дома, являющие собой образцы великолепия, женщины посещают три-четыре раза в неделю, где с удовольствием демонстрируют друг дружке свои прелести, важно расхаживая в окружении бесчисленных рабынь, несущих все необходимые для туалета предметы. Вход в эти дома мужчинам запрещен под страхом смертной казни, от которой не могут спасти их ни деньги, ни звания. Даже Аламир, которому его высокое положение позволяло не подчиняться обычным законам, вызвал бы нарушением этого запрета бурю негодования и возмущения и расстался бы не только со всеми почестями, но и с самой жизнью.