Мать же долго искала Феодосия и в своем городе, и в соседних, и, не найдя его, била в грудь себя, и горько плакала о сыне, как по покойнику. И было объявлено по всей той округе, что если кто видел отрока, то пусть придет и известит его мать и получит за сведения о нем большую награду. И вот пришли из Киева и рассказали ей, что четыре года назад видели его там, как искал он монастырь, где бы постричься. Услышав об этом, она не поленилась поехать туда. И нимало не медля, и не побоявшись долгого пути, отправилась в упомянутый город разыскивать своего сына. Пришла в тот город и обошла в поисках его все монастыри. Наконец сказали ей, что он обитает в пещере у преподобного Антония. Она и туда пошла, чтобы найти его. И вот стала хитростью вызывать старца, прося сказать преподобному, чтобы вышел он к ней. "Я, мол, долгий путь прошла, чтобы побеседовать с тобой, и поклониться святости твоей, и получить от тебя благословение". Поведали о ней старцу, и вот вышел он к ней. Она же, увидев его, поклонилась. Потом сели оба, и начала женщина с ним пространную беседу и лишь в конце разговора упомянула о причине своего прихода. И сказала: "Прошу тебя, отец, поведай мне, не здесь ли мой сын? Уж очень горюю я о нем, не зная, жив ли он". Простодушный старец, не догадавшись, что она хитрит, отвечал: "Здесь твой сын, и не плачь о нем, ибо он жив". Тогда она снова обратилась к нему: "Так почему же, отче, не вижу его? Немалый путь прошла я до вашего города, чтобы только взглянуть на сына своего. И тогда возвращусь восвояси". Старец же ей отвечал: "Если хочешь повидаться с ним, то иди сейчас домой, а я пойду и уговорю его, ибо он не хочет никого видеть. Ты наутро придешь и повидаешься с ним". Послушалась она и ушла, надеясь, что завтра увидит сына. А преподобный Антоний, вернувшись в пещеру, рассказал обо всем блаженному Феодосию, который, услышав его, очень опечалился, что не смог скрыться от матери. Наутро женщина снова пришла, и старец долго уговаривал блаженного выйти и повидаться с матерью. Он же не хотел. Тогда вышел старец и сказал ей: "Долго я упрашивал его, чтобы вышел к тебе, но не хочет". Тогда она стала разговаривать со старцем уже без прежнего смирения, в гневе кричала и обвиняла его: "Похитил ты сына моего, в пещере скрыл, не хочешь мне показать его; приведи мне, старче, сына моего, чтобы я смогла повидаться с ним. Не могу я жить, пока не увижу его! Покажи мне сына моего, а не то умру страшной смертью, сама себя погублю перед дверями вашей пещеры, если только не покажешь мне сына!" Тогда Антоний, в смятении и печали, войдя в пещеру, стал упрашивать блаженного выйти к матери. Не захотел тот ослушаться старца и вышел к ней. Она же, увидев, сколь сокрушен сын ее, ибо и лицо его изменилось от непрестанного труда и воздержания, обняла его и горько заплакала. И едва немного успокоилась, села и стала уговаривать слугу Христова: "Пойди, чадо, в дом свой, и все что нужно тебе или на спасение души - то и делай у себя дома, как тебе угодно, только не покидай меня. А когда умру, погребешь тело мое, и тогда, как ты хочешь, вернешься в эту пещеру. Но не могу я жить, не видя тебя". Блаженный же отвечал ей: "Если хочешь видеть меня каждый день, то оставайся в нашем городе и постригись в одном из женских монастырей. И тогда будешь приходить сюда и видеться со мной. При том и душу свою спасешь. Если же не сделаешь так, то - истинно слово мое - не увидишь больше лица моего". Такими и многими другими словами изо дня в день уговаривал он свою мать, но она не соглашалась, и даже не слушала его. И когда уходила от него, то блаженный, войдя в пещеру, усердно молился богу о спасении матери своей и о том, чтобы дошли слова его до ее сердца. И услышал бог молитву угодника своего. Об этом так говорит пророк: "Рядом господь с тем, кто искренне зовет его и боится волю его нарушить, и услышит их молитву, и спасет их". И вот однажды пришла мать к Феодосию и сказала: "Чадо, исполню все, что ты мне велишь, и не вернусь больше в город свой, а, как уж бог повелел, пойду в женский монастырь и, постригшись, проведу в нем остаток дней своих. Это ты меня убедил, что ничтожен наш кратковременный мир". Услышав эти слова, обрадовался блаженный Феодосий и, войдя в пещеру, поведал великому Антонию, и тот, услышав, прославил бога, обратившего сердце ее на покаяние. И, выйдя к ней, долго поучал ее, на пользу ей и для спасения души, и поведал о ней княгине, и послал ее в женский монастырь святого Николы. Там постриглась она, облеклась в монашеское одеяние и, прожив много лет в искреннем покаянии, мирно скончалась…
По вься же дьни святыихъ мясопущь святыи отьць нашь Феодосии отхожаше въ святую свою пещеру, иде же и чьстьное тѣло его положено бысть. Ту же затворяшеся единъ до врьбьныя недѣля и въ пятъкъ тоя недѣля, въ годъ вечерьняя, прихожааше къ братии и, ставъ въ двьрьхъ цьркъвьныихъ, учааше вься и утѣшая подвига ради и пощения ихъ. Себе же недостоина творя, яко же понѣ и ни единоя неделѣ достигнути противу трудомъ ихъ. Многу же скърбь и мьчатание зълии дуси творяхуть ему въ пещерѣ той; еще же и раны наносяще ему, яко же и о святѣмь и велицѣмь Антонии пишеться. Нъ явивыися оному дрьзати веля святому сему, невидимо съ небесе силу подасть на побѣду ихъ.
Всегда после мясопуста святой отец наш Феодосий уходил в святую пещеру свою, где и было потом погребено его тело. Тут затворялся он один вплоть до вербной недели, а в пятницу той недели, в час вечерней молитвы, приходил к братии и, остановившись в дверях церковных, поучал всех и утешал в подвижничестве их и посте. О себе же он говорил как о недостойном, что ни в одну из недель не смог он сравняться в подвижничестве с ними. И много раз злые духи вредили ему, являясь в видениях в пещере, а порой и раны ему наносили, как пишут и о святом и великом Антонии. Но явился к святому Антоний и велел дерзать, и невидимо, с небес, даровал ему силу для победы над ними.
Къто бо не почюдиться убо блаженууму сему, еже въ такой тьмьнѣ пещерѣ пребывая единъ, мъножьства пълковъ невидимыхъ бѣсовъ не убояся, нъ крѣпко стоя, яко храбъръ сильнъ, бога моляаше и господа Иисус Христа на помощь себе призывавающа. И тако побѣди я́ Христовою силою, яко къ тому не съмѣти имъ ни приближитися емь, нъ и еще издалеча мьчьты творящемъ ему. По вечерьниимь убо пѣнии сѣдъшю ему и хотящю опочинути, не бо николи же на ребрѣхъ своихъ ляжашеть, нъ аще коли хотящю ему опочинути, то сѣдъ на столѣ, и, тако мало посъпавъ, въстаняше пакы на нощьное пѣние и поклонение колѣномъ творя. Сѣдъшю же ему, яко же речеся, и се слышааше гласъ хлопота въ пещерѣ отъ множьства бѣсовъ, яко же се имъ на колесницахъ ѣдущемъ, другыимъ же въ бубъны биющемъ, и инѣмъ же въ сопѣли сопущемъ, и тако всѣмъ кличющемъ, яко же трястися пещерѣ отъ множьства плища зълыихъ духовъ. Отьць же нашь Феодосии, вся си слышавъ, не убояся духъмь, ни ужасеся сьрьдьцьмь, нъ оградивъся крьстьнымь оружиемь и въставъ начатъ пѣти псалтырь Давидову. И ту абие многыи трусъ не слышимъ бывааше. Таче по молитвѣ сѣдъшю ему, се пакы бещисльныихъ бѣсовъ глас слышаашеся, яко же и преже. И преподобьнууму же Феодосию ставъшю и начьнъшю оно псалъмьское пѣние, глас онъ абие ищазааше. Сице же по многы дьни и нощи творяхуть ему зълии дуси, яко не дати ему ни мало опочинути, дондеже благодатию Христовою побѣди я́, и възятъ от бога власть на нихъ, яко же отътолѣ не съмѣти имъ ни прикоснутися, ни къ мѣсту тому, иде же блаженыи молитву творяше.
Кто не подивится блаженному, как, оставаясь один в такой темной пещере, не боялся он бесчисленных полчищ невидимых бесов, но выстоял в борьбе с ними, как могучий храбрец, молясь богу и призывая на помощь себе господа Иисуса Христа. И так одолел их силой Христовой, что не смели они приблизиться к нему и лишь издали являлись ему в видениях. После вечернего пения садился он, чтобы подремать, ибо никогда не ложился, а если хотел поспать, то садился на стульце и, подремав так немного, снова вставал на ночное пение и коленопреклонение. Когда же садился он, как говорили, то тут же слышал в пещере шум от топота бесчисленных бесов, как будто одни из них ехали на колесницах, другие били в бубны, иные дудели в сопели, и так все кричали, что даже пещера тряслась от страшного гомона злых духов. Отец же наш Феодосий, все это слыша, не пал духом, не ужаснулся сердцем, но, оградив себя крестным знамением, вставал и начинал распевать псалмы Давидовы. И тогда затихло все в пещере, но лишь он садился после молитвы, снова слышались голоса бесчисленных бесов, как и прежде. И снова вставал преподобный Феодосий, и снова начинал распевать псалмы, и тут же смолкал этот шум. Вот так многие дни и ночи вредили ему злые духи, чтобы не дать ему ни на минуту уснуть, пока не победил их с божьей помощью и не получил от бога власти над ними, так что с тех пор не смели они даже приблизиться к тому месту, где молился блаженный.
Се бо пакы бысть пакость творящемъ бѣсомъ въ храмѣ, иде же хлѣбы братия творяаху: овогда муку расыпающе, овогда же положеныи квасъ на състроение хлѣбомъ разливааху и ину мъногу пакость творяще бѣша. Тъгда же старѣи пекущимъ шьдъ съповѣда блаженууму Феодосию пакости нечистыихъ бѣсовъ. То же сь уповая, яко възятъ власть на нихъ отъ бога, въставъ вечеръ и иде въ храмъ тъ, и затворивъ двьри о себе, ту же пребысть въ немь до утрьняя, молитвы творя. Яко же отъ того часа не явитися бѣсомъ на томь мѣстѣ, ни пакости никоей же творити имъ, запрещениемь преподобьнааго и молитвою.
А еще пакостили бесы в доме, где братия хлебы пекла: то муку рассыпали, то разливали закваску для печения хлеба, и много других разных пакостей творили. Тогда пришел старший пекарь и рассказал блаженному Феодосию о проделках нечистых бесов. Он же, надеясь, что получит от бога власть над ними, отправился вечером в дом тот и, запершись, остался там до заутрени, молясь. И с того времени, заклятием преподобного и молитвой, не могли появляться на том месте бесы и творить пакости.
Имѣяше же обычаи сиць великыи отьць нашь Феодосии, яко же по вся нощи обиходити ему келиѣ мниховы вьсѣ, хотя увѣдѣти когождо ихъ, како житие. Егда бо услышааше кого молитву творяща, ти тъгда ставъ прославяше о немь бога, егда же пакы кого слышааше бесѣдующа дъва ли или трие съшедъшеся въкупѣ, то же ту, ударивъ своею рукою въ двьри ти, тако отхожааше, назнаменавъ тѣмь свои приходъ. Таче въ утрѣи дьнь призъвавъ я́, нъ не ту абие обличааше ихъ, нъ яко же издалеча притъчами нагоня, глаголааше къ нимъ, хотя увѣдѣти, еже къ богу тъщание ихъ. Аще бо будяше братъ льгъкъмь сьрьдьцьмь и теплъ на любьвь божию, то сии, въскорѣ разумѣвъ свою вину, падъ, поклоняшеся, прощения прося отъ него прияти. Аще ли будяше пакы братъ омрачениемь бѣсовьскымь сьрьдьце покръвено имыи, то сии станяше, мьня, яко о иномь бесѣдують, самъ чистъ ся творя, дондеже блаженыи обличашеть и́, и епитимиею того утвьрдяше, и отъпустяше. И тако вься прилѣжьно учааше молитися къ господу и не бесѣдовати ни къ кому же по павечерьнии молитвѣ, и не преходити отъ келиѣ въ келию, нъ въ своей келии бога молити, яко же кто можеть и рукама же своима дѣлати по вся дьни, псалмы Давыдовы въ устѣхъ своихъ имуще…
Великий отец наш Феодосий имел обыкновение каждую ночь обходить все монашеские кельи, желая узнать, как проводят монахи время. Если услышит, как кто-то молится, то и сам остановится и прославит бога, а если, напротив, услышит, что кто-либо беседует, собравшись вдвоем или втроем в келье, то он тогда стукнет к ним в дверь, дав знать о своем приходе, и отойдет. А наутро, призвав их к себе, не начинал тут же обличать, а заводил разговор издали, с притчами и намеками, чтобы увидеть, какова же их приверженность к богу. Если брат бывал чист сердцем и искренен в любви своей к богу, то такой, скоро поняв свою вину, падал ниц и, поклонившись, просил прощения. А бывало, что у иного брата сердце покрыто дьявольской коростой, то такой стоит, думая будто о другом говорят, и не чувствует себя виновным, пока блаженный не обличит его и не отпустит, утвердив епитимьей его. Вот так постоянно учил он молиться богу, и не беседовать ни с кем после вечерней молитвы, и не бродить из кельи в келью, а в своей келье молиться богу, а если кто может - ремеслом каким-либо заниматься, распевая при этом псалмы Давидовы…
Бѣаше бо по истинѣ человѣкъ божии, свѣтило, въ вьсемь мирѣ видимое и просиявъшее всемь чьрноризьцемъ съмѣренъмь, съмыслъмь и послушаниемь, и прочиими труды подвизаяся, дѣлая по вся дьни, не дада рукама своима ни ногама покоя. Еще же и въ пещьницю часто исхожааше и съ пекущими веселяшеся духъмь, тѣсто мѣшааше и хлѣбы пека. Бѣаше бо, и преже рѣхъ, крѣпъкъ тѣлъмь и сильнъ. Вься же стражющая бѣ уча и укрѣпляя и утѣшая, никако же раслабѣти въ дѣлѣхъ своихъ.
Был же Феодосий поистине человек божий, светило всему миру видимое и всем черноризцам сияющее: смирением, и разумом, и покорностью, и прочим подвижничеством; все дни трудясь, не давал он ни рукам, ни ногам своим покоя. Часто ходил он в пекарню - с радостью помогал пекарям месить тесто или выпекать хлебы. Он ведь был, как сказано прежде, телом крепок и силен. А страждущих всех наставлял, укреплял и утешал, чтобы не знали усталости в своих делах.
Въ единъ же от дьнии хотящемъ имъ праздьникъ творити святыя богородица, и водѣ не сущи, преже же намѣненууму Феодору, сущю тъгда келарю, иже и многаа ми съповѣда о преславьнѣмь мужи семь. Тъ же шедъ повѣда блаженууму отьцю нашему Феодосию, яко нѣсть къто воды нося. То же блаженыи, съ спѣхъмь въставъ, начатъ воду носити отъ кладязя. И се единъ отъ братия видѣвы и́ воду носяща и, скоро шедъ, възвѣсти нѣколику братии, иже и́, съ тъщаниемь притекъше, наносиша воды до избытъка. И се же пакы дръвомъ нѣколи приготованомъ не сущемъ на потребу варения, шедъ же келарь Феодоръ къ блаженууму Феодосию глаголя, яко да повелиши единому от братия, сущюуму праздьну, да въшедъ приготовить дръва, еже на потребу. То же блаженыи отъвѣща ему: "То се азъ праздьнъ есмь, и се поиду". Таче повелѣ на трапезу братии ити, бѣ бо годъ обѣду, самъ же, възьмь сѣчиво, нача сѣчи дръва. И се по отъядении излѣзъше братия ти, видѣша преподобьнааго игумена своего сѣкуща дръва и тако тружающася. И възятъ къждо сѣчиво свое, таже тако приготоваша дръва, яко же тѣмь довольномъ имъ быти на многы дьни.
Однажды, когда готовились к празднику святой богородицы, не хватило воды, а келарем был тогда прежде упомянутый Федор, который многое рассказал мне о преславном этом муже. И вот пошел тот Федор и сказал блаженному отцу нашему Феодосию, что некому наносить воды. А тот блаженный поспешно встал и начал носить из колодца воду. И вот увидел его носящим воду один из братии и поспешил поведать об этом нескольким монахам, и те, с готовностью прибежав, наносили воды с избытком. А в другой раз не оказалось дров для приготовления пищи, и келарь Федор, придя к блаженному Феодосию, попросил его: "Прикажи, чтобы кто-либо из свободных монахов пошел и приготовил бы дров сколько нужно". Блаженный же ответил ему: "Я свободен, я и пойду". Затем повелел он братии идти на трапезу, ибо настал час обеда, а сам, взяв топор, начал колоть дрова. И вот, пообедав, вышли монахи и увидели, что преподобный их игумен колет дрова, и так трудится. И взял каждый по топору, и потом столько они накололи дров, что хватило их на много дней.
Сице бо ти бѣ тъщание къ богу блаженааго и духовьнааго отьца нашего Феодосия, имяаше бо съмѣрение и кротость велику, о семь подражая Христоса, истиньнааго бога, глаголавъшааго: "Навыкнѣте отъ мене, яко крътъкъ есмь и съмѣренъ сьрьдьцьмь". Тѣмь же на таковое подвизание възирая, съмѣряшеся, послѣдьнии ся вьсѣхъ творя и служьбьникъ, и собою вьсѣмъ образъ дая. На дѣло же преже вьсѣхъ исходя, и въ цьркъви же преже вьсѣхъ обрѣтаяся, и послѣ же вьсѣхъ излазя. Мъногашьды же пакы великууму Никону сѣдящю и дѣлающю книгы и блаженууму въскраи того сѣдящю и прядущю нити, еже на потребу таковууму дѣлу. Таково ти бѣ того мужа съмѣрение и простость. И никто же его николи же видѣ на ребрѣхъ своихъ лежаща, ли воду възливающа на тѣло, развѣ тъкмо руцѣ умывающа. А одежа его бѣ свита власяна остра на тѣлѣ, извьну же на ней и ина свита. И та же вельми худа сущи и тоже сего ради възволочааше на ся, яко да не явитися власяници сущи на нем. О сеи одежи худѣи мнози несъмысльнии ругахуся ему, укаряюще его. Блаженууму же си съ радостию вься приимающю укоризну ихъ, имѣя убо присно на памяти слово господне и тѣмь утѣшая веселяшеся: "Блажени бо, рече, есте, егда укорять вы, егда рекуть всякъ зълъ глаголъ на вы, лъжюще мене ради. Възрадуитеся въ тъ дьнь и възыграите, се бо мьзда ваша мънога на небесѣхъ". Си въспоминая блаженыи и о сихъ утѣшаяся, трьпяше укоризну и досажение от всѣхъ.
Таково было усердие к богу духовного отца нашего, блаженного Феодосия, ибо отличался он смирением и необыкновенной кротостью, во всем подражая Христу, истинному богу, говорившему: "Учитесь у меня, как кроток я и смирен сердцем". Поэтому, взирая на подвиги его, смирялся Феодосий, недостойнейшим изо всех себя ставя, и служа всем, и являясь для всех примером. На работу он выходил прежде всех, и в церковь являлся раньше других, и последним из нее выходил. Сидит, бывало, великий Никон и пишет, а блаженный, присев с краю, прядет нити для переплетения книжного. Вот каковы были смирение этого мужа и простота его. И никто никогда не видел, чтобы он прилег или чтобы водой омыл свое тело - разве только руки и мыл. А одеждой ему служила власяница из колючей шерсти, а сверху носил другую свиту. Да и та была ветха, и одевал он ее лишь для того, чтобы не видели одетой на нем власяницы. И над этой убогой одеждой издевались многие неразумные, попрекая его. А блаженный с радостью выслушивал их укоризны, постоянно помня слово божье, которым утешал и подбадривал себя: "Блаженны вы, - говорит бог, - когда укоряют вас, когда поносят вас словом грубым, клевеща на вас за приверженность ко мне. Возрадуйтесь и возвеселитесь в тот день, ибо ждет вас за это награда великая на небесах". Вспоминал блаженный эти слова и утешался ими, снося упреки и оскорбления.