О соловей, лѣтняя птица, что бы ты, соловей, выщекотал славу великому князю Дмитрею Ивановичю и брату его князю Владимеру Андреевичю и земли Литовской дву братом Олгордовичем, Андрѣю и брату его Дмитрею, да Дмитрею Волыньскому. Тѣ бо суть сынове храбры, кречаты в ратном времени и ведомы полководцы, под трубами повити, под шеломы възлелѣаны, конець копия вскормлены, с востраго меча поены в Литовской земли.
О соловей, летняя птица, вот бы ты, соловей, славу спел великому князю Дмитрию Ивановичу, и брату его князю Владимиру Андреевичу, и двум братьям Ольгердовичам из земли Литовской - Андрею и Дмитрию, да и Дмитрию Волынскому! Ведь эти-то - сыны Литвы храбрые, кречеты в ратное время! Полководцы они славные, под звуки труб вспеленуты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены, с острого меча вспоены в Литовской земле.
Молвяше Андрѣй Олгордович своему брату: "Брате Дмитрей, сами есмя собѣ два браты, сынове Олгордовы, а внуки есмя Едимантовы, а правнуки есми Сколомендовы. Збѣрем, брате, милые пановя удалые Литвы, храбрых удальцов, а сами сядем на свои борзи комони, и посмотрим быстрого Дону, испиемь шеломом воды, испытаем мечев своих литовских о шеломы татарские, а сулиц немецких о боеданы бусорманские".
Молвит Андрей Ольгердович брагу своему: "Брат мой, Дмитрий, два брата мы, сыновья Ольгердовы, внуки Гедиминовы, правнуки Сколомендовы. Соберем, брат, милых панов удалой Литвы, храбрых удальцов, сядем на своих борзых коней и посмотрим на быстрый Дон, зачерпнем шлемом воды донской, испытаем свои мечи литовские о шлемы татарские, а сулицы немецкие о кольчуги басурманские!"
И рече ему Дмитрей: "Брате Андрѣй, не пощадим живота своего за землю за Рускую и за вѣру крестьяньскую и за обиду великаго князя Дмитрея Ивановича. Уже бо, брате, стук стучит и гром грѣмит в каменом граде Москвѣ. То ти, брате, не стук стучить, ни гром гремит, - стучит силная рать великаго князя Дмитрея Ивановича, гремят удальцы руские злачеными доспѣхи и черлеными щиты. Сѣдлай, брате Андрѣй, свои борзи комони, а мои готови - напреди твоих осѣдлани. Выедем, брате, в чистое полѣ и посмотрим своих полков, колько, брате, с нами храбрые литвы. А храбрые литвы с нами 70 тысещ окованые рати".
И отвечает ему Дмитрий: "Брат Андрей, не пощадим жизни своей за землю Русскую, за веру христианскую и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича! Уже ведь, брат, стук стучит и гром гремит в белокаменной Москве. То ведь, брат, не стук стучит и не гром гремит, то стучит могучая рать великого князя Дмитрия Ивановича, гремят удальцы русские золочеными доспехами и червлеными щитами. Седлай, брат Андрей, своих борзых коней, а мои уже готовы - раньше твоих оседланы. Выедем, брат, в чистое поле и посмотрим свои полки - сколько, брат, с нами храбрых литовцев. А храбрых литовцев с нами - семьдесят тысяч латников".
Уже бо, брате, возвеяша сильнии вѣтри с моря на уст Дону и Непра, прилелѣяша великиа тучи на Рускую землю, из них выступают кровавые зори, а в них трепещут синие молнии. Быти стуку и грому великому на речке Непрядве, межу Доном и Непром, пасти трупу человеческому на поле Куликовѣ, пролится крови на речьке Непрядвѣ!
Вот уже, брат мой, подули сильные ветры с моря к устьям Дона и Днепра, принесли тучи огромные на Русскую землю; проступают из них кровавые зори и трепещут в них синие молнии. Быть стуку и грому великому у речки Непрядвы, меж Доном и Днепром, покрыться трупами человеческими полю Куликову, течь кровью Непрядве реке!
Уже бо въскрипѣли телегы межу Доном и Непром, идут хинове на Русскую землю. И притѣкоша сѣрые волцы от уст Дону и Непра ставъши воют на рекѣ, на Мечи, хотят наступити на Рускую землю. То ти были не сѣрые волцы, - приидоша поганые татаровя, хотят пройти воюючи всю Рускую землю.
Вот уже заскрипели телеги меж Доном и Днепром, идет хинова на Русскую землю! Набежали серые волки с устья Дона и Днепра, воют стаями у реки у Мечи, хотят кинуться на Русь. То не серые волки - пришли поганые татары, хотят пройти войной всю Русскую землю!
Тогда гуси возгоготаша и лѣбѣди крилы въсплескаша. То ти не гуси возгоготаша, ни лѣбѣди крилы въсплескаша, но поганый Момай пришел на Рускую землю и вои своя привел. А уже бѣды их пасоша птицы крылати, под облакы летают, вороны часто грают, а галици свои рѣчи говорить, орли хлѣкчют, а волцы грозно воют, а лисицы на кости брешут.
Тогда гуси загоготали и лебеди бьют крыльями. Нет, то не гуси загоготали и не лебеди крыльями восплескали: это поганый Мамай пришел на Русскую землю и войска свои привел. А уж беды их подстерегают крылатые птицы, паря под облаками, вороны неумолчно грают, а галки по-своему галдят, орлы клекочут, волки грозно воют и лисицы брешут - кости чуют.
Руская земля, то первое еси как за царем за Соломоном побывала.
Русская земля, ты теперь как за царем Соломоном побывала!
А уже соколи и кречати, белозерские ястреби рвахуся от златых колодиц ис камена града Москвы обриваху шевковыя опутины, возвиваючися под синия небеса, звонечи злачеными колоколы на быстром Дону, хотят ударити на многие стады гусиныя и на лебединыя, а богатыри руския удальцы хотат ударити на великия силы поганого царя Мамая.
А уже соколы и кречеты и белозерские ястребы рвутся с золотых колодок из каменного города Москвы, обрывают шелковые путы, взвиваясь под синие небеса, звоня золочеными колокольчиками на быстром Дону, хотят ударить на несчетные стаи гусиные и лебединые, - то богатыри и удальцы русские хотят ударить на великие силы поганого царя Мамая.
Тогда князь великий Дмитрей Ивановичь воступив во златое свое стрѣмя, и взем свой мечь в правую руку, и помолися богу и пречистой его матери. Солнце ему ясно на встоцѣ сияет и путь повѣдает, а Борис и Глѣб молитву воздают за сродники своя.
Тогда князь великий Дмитрий Иванович вступил в золотое свое стремя, взял свой меч в правую руку, помолился богу и пречистой его матери. Солнце ему ясно с востока сияет и путь указует, а Борис и Глеб молитву возносят за сродников своих.
Что шумит и что грѣмит рано пред зорями? Князь Владимер Андрѣевичь полки пребирает и ведет к Великому Дону. И молвяше брату своему великому князю Дмитрею Ивановичю: "Не ослабляй, брате, поганым татаровям. Уже бо поганые поля руские наступают и вотчину нашу отнимают".
Что шумит, что гремит рано пред рассветом? Князь Владимир Андреевич полки расставляет и введет их к великому Дону. И молвил он брату своему, великому князю Дмитрию Ивановичу: "Не поддавайся, брат, поганым татарам - ведь поганые уже поля русские топчут и вотчину нашу отнимают!"
И рече ему князь великий Дмитрей Ивановичь: "Брате Владимер Андрѣевичь, сами себѣ есми два брата, а внуки великаго князя Владимира Киевскаго. А воеводы у нас уставлены 70 бояринов, и крѣпцы бысть князи бѣлозѣрстии Федор Семеновичь, да Семен Михайловичь, да Микула Васильевичь, да два брата Олгордовичи, да Дмитрей Волыньской, да Тимофей Волуевичь, да Андрѣй Серкизовичь, да Михайло Ивановичь, а вою с нами триста тысящь окованые рати. А воеводы у нас крепкия, а дружина свѣдома, а под собою имѣем боръзыя комони, а на собѣ злаченыи доспехи, а шеломы черкаские, а щиты московские, а сулицы немѣцкие, а кинжалы фряские, а мѣчи булатные; а пути им сведоми, а перевозы им изготовлены, но еще хотят сильно головы своя положить за землю за Рускую и за вѣру крестьянскую. Пашут бо ся аки живи хоругови, ищут собѣ чести и славного имени".
Отвечает ему князь великий Дмитрий Иванович: "Брат Владимир Андреевич! Два брата мы, внуки великого князя Владимира Киевского. Воеводы у нас уже назначены - семьдесят бояр, и отважны князья белозерские Федор Семенович и Семен Михайлович, да и Микула Васильевич, да и оба брата Ольгердовичи, да и Дмитрий Волынский, да Тимофей Волуевич, да Андрей Серкизович, да Михайло Иванович, а воинов с нами - триста тысяч латников. А воеводы у нас надежные, дружина испытанная, а кони под нами борзые, а доспехи на нас золоченые, шлемы черкасские, щиты московские, сулицы немецкие, кинжалы фряжские, мечи булатные; а дороги разведаны, переправы подготовлены, и рвутся все головы свои положить за землю за Русскую и за веру христианскую. Как живые трепещут стяги, жаждут воины себе чести добыть и имя свое прославить".
Уже бо тѣ соколи и кречати и бѣлозерскыя ястреби за Дон борзо перелѣтѣли и ударилися на многие стада на гусиные и на лѣбѣдиные. То ти быша ни соколи ни кречети, то ти наехали руские князи на силу татарскую. Треснута копия харалужная, звенят доспехи злаченныя, стучат щиты черленыя, гремят мечи булатныя о шеломы хиновские на полѣ Куликове на рѣчке Непрядвѣ.
Уже те соколы и кречеты и белозерские ястребы за Дон быстро перелетели и ринулись на несметные стаи гусиные и лебединые. То ведь были не соколы и не кречеты, - то налетели русские князья на силу татарскую. Затрещали копья каленые, зазвенели доспехи золоченые, застучали щиты червленые, загремели мечи булатные о шлемы хиновские на поле Куликовом, на речке Непрядве.
Черна земля под копыты, а костми татарскими поля насѣяша, а кровью их земля пролита бысть. Сильнии полки ступишася вмѣсто и протопташа холми и луги, и возмутишася рѣки и потоки и озера. Кликнуло Диво в Руской земли, велит послушати грозъным землям. Шибла слава к Желѣзным Вратам, и к Ворнавичом, к Риму и к Кафе по морю, и к Торнаву, и оттолѣ ко Царюграду на похвалу руским князем: Русь великая одолѣша рать татарскую на полѣ Куликове на речьке Непрядвѣ.
Черна земля под копытами, костями татарскими поля засеяны, и кровью их земля полита. Могучие рати сошлись тут и потоптали холмы и луга, и замутили реки, потоки и озера. Кликнуло Диво в Русской земле, велит послушать грозным землям. Понеслась слава к Железным Воротам и к Ворнавичу, к Риму и к Кафе по морю, и к Тырнову, а оттуда к Царьграду на похвалу князьям русским: Русь великая одолела рать татарскую на поле Куликове, на речке Непрядве.
На том полѣ силныи тучи ступишася, а из них часто сияли молыньи и гремѣли громы велицыи. То ти ступишася руские сынове с погаными татарами за свою обиду. А в них сияли доспѣхы злаченые, а гремѣли князи руские мечьми булатными о шеломы хиновские.
На том поле грозные тучи сошлись. Часто сверкали в них молнии и гремели громы могучие. То ведь сразились сыны русские с погаными татарами, чтоб отомстить за свою обиду. Сверкают их доспехи золоченые, гремят князья русские мечами булатными по шлемам хиновским.
А билися из утра до полудни в суботу на Рожество святѣй богородицы.
А бились с утра до полудня в субботу на Рождество святой богородицы.
Не тури возрыкали у Дону великаго на полѣ Куликове. То ти нѣ тури побѣждени у Дону великого, но посѣчены князи руские и бояры и воеводы великого князя Дмитрея Ивановича, побѣждени князи бѣлозерстии от поганых татар: Федор Семеновичь да Семен Михайловичь, да Тимофѣй Волуевичь, да Микула Васильевич, да Андрѣй Серкизовичь, да Михайло Ивановичь и иная многая дружина.
Не туры рыкают у Дону великого на поле Куликове. То ведь не туры побиты у Дону великого, а посечены князья русские и бояре и воеводы великого инязя Дмитрия Ивановича. Полегли сраженные татарами князья белозерские Федор Семенович, и Семен Михайлович, и Тимофей Волуевич, и Микула Васильевич, и Андрей Серкизович, и Михайло Иванович, и много других из дружины.
Пересвѣта чернеца бряньского боярина на суженое мѣсто привели. И рече Пересвѣт чернец великому князю Дмитрею Ивановичю: "Лутчи бы нам потятым быть, нежели полоненым быти от поганых татар!" Тако бо Пересвѣт поскакивает на своем борзом конѣ, а злаченым доспѣхом посвѣчивает. А иные лѣжат посечены у Дону великого на брезѣ.
Пересвета-чернеца, из брянских бояр, призвали на поле брани. И сказал Пересвет-чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: "Лучше нам порубленными быть, чем в плен попасть к поганым татарам!" Поскакивает Пересвет на своем борзом коне, золоченым доспехом сверкая, а уже многие лежат посечены у Дона великого на берегу.
Лепо бо есть в то время и стару помолодитися, а молоду плечь своих попытать. И молвяше Ослябя чернец своему брату Пересвѣту старцу: "Брате Пересвѣте, вижу на телѣ твоем раны тяжкие, уже, брате, лѣтѣти главе твоей на траву ковыль, а чаду моему Иякову лѣжати на зелѣнѣ ковылѣ траве на полѣ Куликове на речьке Непрядве за вѣру крестьяньскую и за землю за Рускую и за обиду великого князя Дмитрея Ивановича".
Подобало в то время старому помолодеть, а молодому плечи свои развернуть. И говорит чернец Ослябя своему брату Пересвету-чернецу: "Брат Пересвет, вижу на теле твоем раны тяжкие, уже катиться, брат, твоей голове с плеч на траву ковыль, и моему сыну Якову лежать на зеленой ковыль-траве на поле Куликове, на речке Непрядве за веру христианскую, за землю Русскую и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича".
И в то время по Резанской земле около Дону ни ратаи, ни пастухи в полѣ не кличют, но толко часто вороны грают, трупу ради человеческаго. Грозно бо бяше и жалостъно тогды слышати, занеже трава кровию пролита бысть, а древеса тугою к земли приклонишася.
И в ту пору по Рязанской земле около Дона ни пахари, ни пастухи в поле не кличут, лишь все вороны грают над трупами человеческими. Страшно и жалостно о том времени слышать: трава кровью полита была, а деревья от печали к земле склонились.
И воспѣли бяше птицы жалостные пѣсни. Восплакашася вси княгини и боярыни и вси воеводские жены о избиенных. Микулина жена Васильевича Марья рано плакаша у Москвы града на забралах, а ркучи тако: "Доне, Доне, быстрая река, прорыла еси ты каменные горы и течеши в землю Половецкую. Прилѣлѣй моего господина Микулу Васильевича ко мнѣ. А Тимофѣева жена Волуевича Федосья тако же плакашеся, а ркучи тако: "Се уже веселие мое пониче во славном граде Москве, и уже не вижу своего государя Тимофея Волуевича в животѣ". А Ондрѣева жена Марья да Михайлова жена Оксинья рано плакашася: "Се уже обѣмя нам солнце померкло в славном граде Москвѣ, припахнули к нам от быстрого Дону полоняныа вѣсти, носяще великую бѣду, и выседоша удальцы з боръзых коней на суженое мѣсто на полѣ Куликове на речки Непрядве".
И воспели птицы жалостные песни - восплакались княгини и боярыни и все воеводские жены по убитым. Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру плакала на забороле стен московских, так причитая: "О Дон, Дон, быстрая река! Прорыл ты каменные горы и течешь в землю Половецкую. Прилелей моего господина Микулу Васильевича ко мне". А жена Тимофея Волуевича Федосья тоже плакала, так причитая: "Вот уже веселье мое поникло в славном городе Москве, и уже не увижу я своего государя Тимофея Волуевича живым!" А Андреева жена Марья да Михайлова жена Аксинья на рассвете плакали: "Вот уже нам обеим померкло солнце в славном городе Москве, домчались к нам с быстрого Дона полонянные вести, неся великую печаль: повержены наши удальцы с борзых коней на суженом месте на доле Куликове, на речке Непрядве".
А уже Диво кличет под саблями татарьскими, а тѣм рускым богатырем под ранами.
А Диво уже кличет под саблями татарскими, а русские богатыри - изранены.
Туто щурове рано въспѣли жалостные пѣсни у Коломны на забралах, на воскресение, на Акима и Аннин день. То ти было не щурове рано въспѣша жалостныя пѣсни восплакалися жены коломеньские, а ркучи тако: "Москва, Москва, быстрая река, чему еси залелѣяла мужей наших на нась в землю Половецкую". А ркучи тако: "Можеш ли, господине князь великий, веслы Hѣпр зоградити, а Дон шоломы вычръпати, а Мечу рѣку трупы татарьскими запрудити? Замкни, государь князь великий, Окѣ рекѣ ворота, чтобы потом поганые татаровя к нам не ѣздили. Уже мужей наших рать трудила".
На рассвете щуры воспели жалостные песни у Коломны на забралах городских стен, в воскресенье, в день Акима и Анны. То ведь не щуры рано воспели жалостные песни - восплакались жены коломенские, так причитая: "Москва, Москва, быстрая река, зачем унесла на своих волнах ты мужей наших от нас в землю Половецкую?" Причитали они: "Можешь ли ты, господин князь великий, веслами Днепр загородить, Дон шлемами вычерпать, а реку Мечу запрудить татарскими трупами? Замкни, государь князь великий, Оке-реке ворота, чтобы больше поганые татары к нам не ходили. Уже ведь мужья наши от ратей устали!"
Того же дни в суботу на Рожество святыя богородицы исекша христиани поганые полки на полѣ Куликове на речьке Непрядвѣ.
В тот же день субботний, на Рождество святой богородицы посекли христиане поганые полки на поле Куликове, на речке Непрядве.
И нюкнув князь Владимер Андрѣевичь гораздо, и скакаше по рати во полцех поганых в татарских, а злаченым шеломом посвѣчиваючи. Грѣмят мечи булатные о шеломы хиновские.