Ее прервал тот же шум, какой они недавно слышали. Он донесся из коридора, у входа в который они стояли, и постепенно затих вдали. Все замерли, прислушиваясь. Ла Мотта терзали новые опасения - что, как это шумели бандиты? И он заколебался: не слишком ли опасно двигаться дальше. В эту минуту вернулся Питер со светом. Мадам Ла Мотт отказалась войти в коридор, Ла Мотт и сам не слишком туда стремился, но Питер, чье любопытство было сильнее страха, охотно предложил свои услуги. Ла Мотт, поколебавшись, разрешил ему идти, сам же остался у входа ожидать результатов обследования. Вскоре Питер исчез из виду в сумраке длинного коридора, и эхо его шагов смешалось с тем странным шумом, который становился все слабее и слабее, пока не затих вовсе. Ла Мотт громко окликнул Питера, однако ответа не было; наконец они услышали вдалеке шаги, и вскоре Питер появился, задыхающийся и совсем белый от страха.
Приблизившись настолько, чтобы его мог услышать Ла Мотт, Питер крикнул:
- Так что, ваша честь, уж я их отделал как следует, да только и мне пришлось несладко. Я-то подумал было, что с дьяволом схватился.
- О чем ты? - спросил Ла Мотт.
- Это были всего-навсего совы да грачи, - продолжал Питер, - но только они все кинулись на свет прямо ко мне и так хлопали крыльями - хоть уши затыкай… а я-то сперва решил, что на меня полчища дьяволов навалились. Ну да я всех их выгнал, хозяин, так что теперь вам бояться нечего.
Ла Мотт предпочел бы не слышать конец этой фразы, выражавший сомнение в его мужестве, и, дабы в какой-то мере восстановить свою репутацию, он предложил пройти по коридору. Теперь все шли бодро, так как, по словам Питера, оснований для страха не было.
Коридор вывел их на просторную площадку, по одну сторону которой над длинной крытой аркадой вздымалась западная башня и наиболее высокая часть здания; по другую сторону был леС. Ла Мотт направился к двери, что вела в башню; как он теперь понял, это была та самая дверь, в которую он вошел в прошлый раз, - впрочем, оказалось, что отсюда добраться до нее было весьма затруднительно, так как площадка заросла ежевикой и крапивой, а факел, несомый Питером, давал совсем мало света. Когда он отворил дверь, мрачный вид представившегося им помещения вновь пробудил страхи мадам Ла Мотт, Аделина же, не удержавшись, спросила, куда они направляются. Питер поднял повыше горящие сучья и осветил узкую винтовую лестницу, взбегавшую по стене башни; однако Ла Мотт, увидев вторую дверь, отодвинул ржавые болты и вступил в просторное помещение, которое и по стилю, и по состоянию своему явно построено было позднее, чем остальные части здания. Запущенное и давно покинутое, оно все же почти не пострадало от времени; стены были сырые, но не обрушенные, и в окнах сохранились стекла.
Они прошли дальше через анфиладу комнат, похожих на ту первую, с которой начали осмотр, и подивились странному несоответствию между этой частью здания и столь сильно подвергшимися разрушению стенами, оставшимися позади. Череда апартаментов вывела их к изгибавшемуся дугой коридору, в который свет и воздух проникали сквозь узкие проемы под самым потолком и который оканчивался обитой железом дверью; открыв ее не без труда, они вступили в сводчатое помещение. Ла Мотт внимательно оглядел его, пытаясь угадать, по какой причине оно охранялось столь крепкой дверью, однако, в сущности, не заметил ничего такого, что удовлетворило бы его любопытство. По-видимому, это помещение строилось уже в новое время, хотя и в готическом стиле. Аделина подошла к большому окну, представлявшему собою нечто вроде ниши и на один фут возвышавшемуся над полом. Повернувшись к Ла Мотту, она обратила его внимание на то, что весь пол здесь выложен мозаикой; Ла Мотт ответил, что помещение это не строго готического стиля. Он подошел к двери в противоположном конце комнаты и, отомкнув ее, оказался в просторной зале, через которую он в первый раз проник в аббатство.
Теперь он заметил сокрытую в прошлый раз темнотой винтовую лестницу, которая вела на верхнюю галерею и, судя по нынешнему ее состоянию, была сооружена одновременно с более новой частью здания, впрочем также претендовавшую на готический архитектурный стиль. Ла Мотт почти не сомневался, что лестница эта вела в помещения, схожие с теми, в которых они побывали внизу, и подумал было осмотреть заодно и их, но, уступая просьбам мадам Ла Мотт, которая совершенно выбилась из сил, решил дальнейшее расследование отложить. Посовещавшись о том, где предпочтительнее провести ночь, они решили вернуться в ту залу, куда попали из башни.
Растопили камин - по всему судя, он уже много лет не дарил никому гостеприимного тепла, - Питер разложил провизию, которую принес из кареты, и Ла Мотт с домочадцами, расположившись вокруг огня, принялись за трапезу, из-за голода и усталости показавшуюся им роскошною. Их опасения мало-помалу улеглись, все воспряли духом, оказавшись наконец в каком-то подобии человеческого жилья; теперь они даже позволили себе посмеяться над собственными недавними страхами; тем не менее каждый порыв ветра, сотрясавший двери, заставлял Аделину вздрагивать и испуганно озираться вокруг. Некоторое время они продолжали смеяться и весело переговариваться; но это оживление было все-таки преходяще, если не искусственно, так как их не оставляло сознание своего необычайного и даже отчаянного положения; в конце концов все они погрузились в печаль и глубокую задумчивость. Аделина остро чувствовала свою неприкаянность; она с недоумением вспоминала прошлое и со страхом помышляла о будущем. Ведь она оказалась в полной зависимости от чужих людей, не имея никаких иных притязаний, кроме тех, на какие претендует отчаяние, бесхитростно взывающее к состраданию ближних. Тайные вздохи разрывали ей сердце, на глазах то и дело выступали слезы, однако она удерживала их, чтобы они, покатившись по щекам, не выдали ее горя, выказывать которое она почитала неблагодарностью.
Наконец Ла Мотт нарушил молчание, приказав пожарче развести на ночь огонь и забаррикадировать двери. Это представлялось необходимой предосторожностью даже в столь уединенном месте и достигнуто было с помощью больших камней, которыми попросту завалили двери, ибо запоров на них не оказалось. Ла Мотт то и дело возвращался к мысли, что это с виду совершенно заброшенное сооружение могло служить разбойничьим притоном. Место было безлюдное, здесь нетрудно укрыться от глаз, да и в лабиринтах нехоженого и обширного леса легче было осуществлять разбойничьи замыслы и сбивать с толку тех, в ком нашлось бы довольно отваги, чтобы преследовать бандитов. Однако свои опасения он хранил про себя, избавляя тем своих спутников от необходимости разделить с ним причиняемую этими мыслями тревогу. Питеру приказано было караулить дверь, и злополучная наша компания, подбросив веток в огонь, расположилась вокруг него и отошла ко сну, чтобы хоть ненадолго предать забвению свои невзгоды.
Ночь минула без каких-либо происшествий. Аделина спала, но в ее воображении проносились тревожные картины, и проснулась она рано. Все ее горести вновь ожили в душе, и под их гнетом из глаз покатились безмолвные быстрые слезы. Чтобы поплакать не сдерживаясь, она отошла к окну, выходившему туда, где лес расступался. Все вокруг было темно и безмолвно. Она постояла так некоторое время, вглядываясь в покрытую мраком картину.
На горизонте, прокравшись сквозь тьму, показались первые проблески света - такие чистые, такие эфемерные, такие прозрачные, что, казалось, само небо открывается взору. Темная дымка словно откатывалась на запад под напором все шире разливавшегося света, отчего та часть небосвода все глубже погружалась во тьму вместе с раскинувшимся под ним краем. Между тем заря на востоке разгоралась все ярче, разбрасывая трепещущие отблески далеко вокруг, пока румяное зарево, охватившее всю восточную полусферу, не возвестило восход солнца. Сперва над линией горизонта возникла тонкая полоска неуловимого сияния; она быстро ширилась, и вот появилось солнце во всем своем блеске, сбрасывая покровы с лика природы, оживляя все краски ландшафта и рассыпая блестки по умытой росою земле. В ответ ему тихие и нежные голоса птиц, пробужденных утренними лучами, внезапно нарушили тишину; их робкие трели становились все громче, пока не слились в хор общего счастья. Сердце Аделины также исполнилось благодарности и восторга.
Представшая Аделине картина смягчила ее душу и обратила помыслы к великому Творцу Природы. И она обратилась к Нему с непроизвольной молитвой: "Отец всеблагий, творец сего великолепия! Я вручаю себя в руки Твои: поддержи меня в моих нынешних горестях, убереги впредь от зла".
Препоручив себя воле Божьей, она вытерла слезы, и чистый союз совести и разума вознаградил ее веру: душа, отрешившись от чувств, только что ее угнетавших, обрела покой и равновесие.
Вскоре проснулся Ла Мотт, и Питер стал собираться на разведку. Сев на лошадь, он проговорил:
- Я вот что скажу вам, хозяин… По-моему, от добра добра не ищут - здесь бы и прижиться нам до лучших времен. Тут никто не вздумает искать наС. И потом, как осмотришься здесь при дневном-то свете, не так уж оно и плохо, а ежели подправить немного то да се, так и вовсе жить можно.
Ла Мотт ничего не ответил, но слова Питера заставили его призадуматься. Ночью, когда тревога мешала спать, ему приходили в голову те же мысли. Одно только тайное убежище могло обеспечить ему безопасность, а аббатство подходило для этого как нельзя лучше. Правда, уединенность этого места была ему не по вкусу, но из двух зол приходилось выбирать меньшее - жить в лесной глуши, но зато на свободе, было все же лучше для человека, у которого имелись веские основания опасаться тюрьмы. Ла Мотт обошел все помещения и, более внимательно приглядевшись к их состоянию, понял, что некоторые комнаты нетрудно сделать пригодными для жилья; сейчас, когда он видел их в бодрящем утреннем свете, его замысел укрепился, и он обдумывал способы осуществить его, чему, казалось, ничто так не препятствовало, как явные трудности с обеспечением себя пищей.
Он поделился своими мыслями с мадам Ла Мотт, которой все это показалось совершенно ужасным. Однако Ла Мотт редко советовался с женой, прежде чем у него составлен был план действий, и он уже принял решение поступить в соответствии с тем, что ему доложит Питер. Если неподалеку от этого леса удастся обнаружить селение, где можно раздобыть пищу и все самое необходимое, он не намерен был продолжать поиски иного пристанища.
С тревогой ожидая возвращения Питера, он использовал это время для осмотра руин и окрестностей. Последние были очаровательно романтичны, и густой лес, обступавший аббатство, казалось, отгородил его от всего остального мира. То и дело какая-нибудь естественная прогалина открывала взору просторную долину, ограниченную холмами, которые, уходя вдаль, сливались с голубым горизонтом. Извилистая речушка с веселым журчаньем огибала поляну, на которой расположилось аббатство. Здесь она тихо струилась под сенью деревьев, питая цветы, что росли на ее берегах, и расточая вокруг росистую свежесть; там широко разливалась, отражая в свете дня и лес, и дикого оленя, подошедшего, чтобы утолить жажду. Ла Мотт видел повсюду изобилие дичи: фазаны почти не вспархивали при его приближении, и олень кротко взирал на него, когда он проходил мимо. Человек был им неведом!
Вернувшись в аббатство, Ла Мотт поднялся по башенной лестнице. Примерно на середине ее он увидел в стене дверь. Она легко уступила нажиму руки, однако внезапный шум, раздавшийся изнутри, и облако пыли заставили его податься назад и захлопнуть дверь. Переждав несколько минут, он опять отворил ее и увидел просторную комнату более современной постройки. Со стен клочьями свисали остатки гобеленов, служивших теперь гнездовьем хищных птиц; внезапно отворенная дверь заставила их с шумом взлететь, обрушив вниз тучи пыли. Окна были разбиты и почти без стекол; однако Ла Мотт с удивлением обнаружил здесь кое-какую мебель: стулья и кресла, стиль и состояние которых свидетельствовали об их древности, сломанный стол и железную каминную решетку, съеденную ржавчиной.
В противоположной стене была еще дверь, которая вела в следующую комнату, спланированную так же, как и первая, но увешанную несколько менее ветхими гобеленами. В одном углу находился остов кровати, а вдоль стен стояли поломанные стулья. Ла Мотт рассматривал все это с удивлением и любопытством.
- Как странно, - проговорил он, - что именно эти комнаты, и только они, сохранили признаки обжитых помещений. Быть может, какой-нибудь несчастный скиталец искал здесь, как и я, убежища от преследований мира и здесь же, возможно, сложил с себя бремя жизни. Может быть, я последовал по пятам его лишь затем, чтобы смешать мой прах с его!
Резко повернувшись, Ла Мотт готов был покинуть комнату, как вдруг заметил возле кровати небольшую дверь. Она вела в маленькую комнату, которая освещалась единственным окошком и была в том же состоянии, что и предыдущая, если бы не полное отсутствие какой-либо мебели. Когда он пересекал комнату, ему показалось, что в одном месте пол качнулся под его ногами; присмотревшись, он увидел дверцу люка. Любопытство заставило его наклониться и с некоторым усилием поднять ее. Перед ним была лестница, уходившая в темноту. Ла Мотт спустился на несколько ступеней, однако не пожелал довериться бездне и, поразмышляв о том, для какой цели устроен был этот тайный ход, закрыл люк и покинул обнаруженные комнаты.
Подниматься выше по башенной лестнице он не стал, так как ступени здесь совсем раскрошились. Он вернулся в зал и по винтовой лесенке, которую приметил накануне вечером, вышел на галерею, где увидел еще комнаты, вовсе не обставленные и схожие с теми, что были внизу.
Он вновь завел речь с мадам Ла Мотт об аббатстве, и она употребила все доводы, чтобы отговорить мужа от его намерения; она признавала, что место это безопасное по своей уединенности, но полагала, что можно отыскать и другие места, где нетрудно укрыться, но более пригодные для жилья. Ла Мотт не был в этом уверен; к тому же лес, полный дичи, сулил ему одновременно и развлечение и пропитание - а последним обстоятельством, принимая во внимание его скромные средства, никак нельзя было пренебречь; словом, он так увлекся своим планом, что уже не мог от него отказаться. Аделина молча с тревогой прислушивалась к спору и ждала, какое решение будет принято после доклада Питера.
Утро шло, а Питер не возвращался. Наши затерянные в глуши путешественники пообедали тем, что, на счастье, прихватили с собой, и после трапезы отправились побродить по лесу. Аделина, которая никогда не позволяла себе упускать из виду хорошее оттого лишь, что оно являлось в сопровождении зла, на время забыла о непригодном для жизни аббатстве, очутившись среди красот окружавшей ее природы. Мягкие тени радовали ей душу, причудливая изменчивость пейзажа занимала воображение; ей показалось даже, что она охотно осталась бы жить здесь. Ее уже начали волновать заботы ее спутников, что же до мадам Ла Мотт, то она вызывала в ее душе нечто большее - то было теплое чувство благодарности и любви.
День меж тем клонился к концу, и они вернулись в аббатство. Питера все не было, и его отсутствие уже не только удивляло, но и тревожило их. Да и приближение темноты набрасывало мрачную тень на надежды путешественников. Им предстояло провести еще одну ночь в том же заброшенном месте, что и предыдущую, к тому же - и это было значительно хуже - с весьма скромными запасами провизии. Мужество совершенно покинуло мадам Ла Мотт, и она разрыдалась. На душе у Аделины тоже было тоскливо, но она справилась с унынием и в первый раз проявила свойственную ей доброту, постаравшись вернуть стойкость своей подруге.
Ла Мотт не находил себе места от беспокойства и, покинув монастырь, зашагал по дороге, по которой уехал Питер. Он не успел еще уйти далеко, как вдруг увидел его среди деревьев. Питер вел лошадь под уздцы.
- Какие новости, Питер? - окликнул его Ла Мотт.
Питер подошел запыхавшись и не произнес ни слова, пока Ла Мотт не повторил вопрос уже более требовательным тоном.
- Ох, хозяин! - проговорил Питер, с трудом переводя дух. - Ну и рад же я, что вас вижу… думал уж, нипочем не доберусь до дому. Ох, сколько ж злоключений мне выпало!
- Ладно, об этом ты расскажешь потом, а сейчас скажи, обнаружил ли ты…
- Обнаружил?! - перебил его Питер. - Так вот же, все и есть прямо наружу!* Да вы только на руки мои поглядите, сами увидите.
- Ого, как испачкался! - заметил Ла Мотт. - Но как же случилось, что ты в таком виде?
- А вот я вам сейчас про все расскажу, сэр! Вы-то знаете, ваша честь, что я малость выучился боксу у того англичанина, который наведывался, бывало, в дом к нам…
- Ладно, ладно, расскажи лучше, где был.
- Да я и сам не очень-то знаю, хозяин. Был там, где получил крепкую взбучку, ну так ведь я и не против, коли по вашему делу ездил. Но только повстречайся мне еще когда-нибудь этот мошенник…
- Кажется, тебе так понравилась та взбучка, что ты и Повторить не прочь. И если не станешь говорить дело, тем все и кончится.
Питеру явно хватило и первого опыта, так что он поспешил продолжить рассказ.
- Выехавши из старого монастыря, - заговорил он, - отправился я по той дороге, что вы мне указали, а там, повернувши направо от той рощицы, я уж и огляделся - не увижу ли где усадьбу там либо коттедж, либо хоть человека какого, да только никого нигде не было видно, и тогда я потрусил эдак с лигу вперед, верно слово, и тут выехал на тропинку. "Эге, - говорю, - вона ты где, нам это подходит, тропинки-то ногами протаптывают". Да только, видать, просчитался я, потому как ни души живой не увидел… я уж и туда, и сюда по тропинке этой, лиги три отмахал да и потерял ее, пришлось другую искать.
- Неужто ты не можешь перейти прямо к делу? - сказал Ла Мотт. - Оставь ты все эти дурацкие мелочи и расскажи, что тебе удалось.
- Ладно, хозяин, коли так, чтоб, значит, покороче было, потому как это самый короткий путь и есть… Долго я трусил наугад, где ехал, и сам не ведаю, да все по лесу, вот как этот, а сам-то присматривался по дороге, как деревья стоят, чтоб, значит, обратно дорогу сыскать. Наконец выехал на другую тропу и был уж уверен, что теперь что-нибудь да найду, хотя прежде ведь ничего не нашел, но не мог же я обмишулиться дважды. Ну так вот, поглядел я из-за деревьев и высмотрел дом; хлестнул плетью лошадь, так что по всему лесу гул пошел, и вмиг у дверей оказался. Там мне сказали, что в полулиге оттуда городок есть, показали и дорогу, прямехонько, мол, туда выведет. Так оно и вышло; да и лошадь моя, похоже, учуяла овес в яслях, вовсю припустила. Я спросил про колесного мастера, мне сказали, что есть один, да только его на месте не оказалось. Уж я ждал, ждал, потому как знал, что, дела не сделавши, возвращаться и думать нечего. Наконец колесник пожаловал домой, и я рассказал, как долго прождал его. "Потому как, - говорю, - своего дела не сделав, и возвращаться не стоит".
- Не будь же таким дотошным, - сказал Ла Мотт, - если можешь, конечно.