После долгих размышлений он вспомнил о люке в полу кабинета, смежного с комнатами наверху. Люк был неразличим для простого глаза, и, куда бы лестница ни вела, сам-то он будет сокрыт там надежно. Поразмыслив еще, он решил, что воспользуется этим тайником, и даже пришел к мысли, что на какое-то время там можно будет спрятать и всех домочадцев. Времени от замысла до его осуществления оставалось в обрез, так как быстро темнело, и в каждом бормотании ветра Ла Мотту чудились голоса его преследователей.
Он потребовал свечу и поднялся наверх один. Пройдя в кабинет, он не сразу обнаружил дверцу люка, так плотно она прилегала к доскам пола. Наконец он нашел ее и поднял. Из проема на него дохнуло знобкой сыростью затхлого воздуха, и он постоял с минуту, давая ей выветриться, прежде чем он спустится вниз. Стоя над темным проемом, он вспомнил вдруг рассказ об аббатстве, принесенный Питером из Обуана, и его охватило неприятное чувство. Но вскоре оно отступило перед более насущной заботой.
Лестница была крутой и шаткой. Тем не менее Ла Мотт продолжал спускаться, пока не ощутил под ногами пол, и тут увидел, что находится в узком коридоре; но, едва он решил идти дальше, как его обдало промозглым воздухом, и свечу задуло. Он громко позвал Питера, однако не был услышан и, поколебавшись, решил выбраться наверх своими силами. В этом он преуспел, хотя и с трудом; неслышно шагая, он прошел через смежные комнаты и спустился по башенной лестнице.
Безопасность, какую, по-видимому, мог ему обеспечить только что покинутый тайник, была слишком важна, чтобы легкомысленно пренебречь ею, и он решил не откладывая предпринять еще одно обследование; для надежности поместив свечу в фонарь, он вторично спустился в нижний коридор. Потоки спертого воздуха, взвихренного открытой дверцею люка, улеглись, и в помещении посвежело. Ла Мотт без помех зашагал по коридору.
Коридор оказался довольно длинным и привел его к запертой двери. Он поставил фонарь на некотором отдалении, чтобы его не задуло током воздуха, и попытался взломать дверь. Она содрогалась под его ударами, но не поддавалась. Приглядевшись внимательнее, он обнаружил, что дерево вокруг замка, возможно, от сырости, стало трухлявым, и это придало ему решимости. Некоторое время спустя его усилия были вознаграждены, и он оказался в квадратном каменном мешке.
Ла Мотт постоял немного, осматриваясь. Стены, по которым стекала вредоносная влага, были совершенно голы, в них не было даже окон. Воздух проникал сюда через крохотную железную решетку. В противоположном конце комнаты возле низенькой ниши была другая дверь. Ла Мотт направился туда и, проходя мимо ниши, бросил туда взгляд. Там стоял на полу большой сундук; Ла Мотт решил заглянуть в него и, подняв крышку, увидел человеческий скелет. Ужас сжал его сердце, и он невольно отпрянул. Однако чуть-чуть спустя он поборол первое впечатление. То пронзительное любопытство, какое часто возбуждают в душе человека предметы, вселяющие ужас, заставило его еще раз глянуть на зловещую картину.
Ла Мотт, замерев, смотрел на скелет. То, что он видел, как будто подтверждало слухи о неизвестном, который убит был в аббатстве. Закрыв наконец крышку сундука, он подошел ко второй двери; она, как и первая, оказалась запертой, однако в замке торчал ключ. Он с трудом повернул его и тут обнаружил, что дверь задраена еще двумя крепкими засовами. Отодвинув их, он увидел лестницу и спустился по ней. Внизу от лестницы шла длинная галерея с низкими сводчатыми углублениями, вернее, кельями, которые, судя по стилю и нынешнему их состоянию, сооружены были одновременно с наиболее древними частями аббатства. Ла Мотт, в его угнетенном состоянии духа, счел их местом упокоения монахов, прежде населявших здание наверху; но скорее то было место покаяния для живых, нежели усыпальница для мертвых.
Ла Мотт миновал длинный ряд келий, и тут еще одна дверь преградила ему путь. Ла Мотт засомневался, идти ли ему дальше. Место, где он находился, по-видимому, сулило ему желанную безопасность. Здесь можно было провести ночь, не опасаясь быть обнаруженным, и к тому же вполне вероятно, что приставы, найдя аббатство пустым, покинут его еще до утра или, на худой конец, прежде, чем ему потребуется выйти из убежища. Эти соображения несколько вернули Ла Мотту присутствие духа. Единственной его неотложной заботой было как можно скорее укрыть здесь своих домочадцев, чтобы преследователи не застали их врасплох; однако он не двигался с места, хотя и корил себя за промедление.
Неудержимое любопытство не позволяло ему уйти, и он повернулся, чтобы отворить дверь. Дверь оказалась запертой, но только он нажал на нее посильнее, ему послышался сверху шум. Он сразу решил, что это явились его преследователи, и поспешил вернуться к люку, чтобы послушать, что происходит. "Там, - сказал он себе, - я смогу переждать в безопасности и, быть может, что-то услышать. Моих домочадцев никто не опознает, или, во всяком случае, не обидит, ну а тревожиться за меня им придется привыкнуть".
Так рассуждал Ла Мотт, и в этих его рассуждениях, мы вынуждены признать, эгоистической осмотрительности было больше, чем нежного беспокойства о жене своей. Тем временем он был уже у подножия лестницы и, взглянув вверх, увидел, что дверца люка осталась открытой; он поспешил подняться, чтобы закрыть ее, и вдруг услышал в комнате наверху приближавшиеся к кабинету шаги. Не успевши спуститься, дабы совсем скрыться из виду, он опять глянул вверх и сквозь проем увидел взирающую на него физиономию.
- Хозяин! - завопил Питер.
Услышав его голос, Ла Мотт несколько успокоился, хотя и рассердился на слугу, который так сильно испугал его.
- Зачем ты здесь и что происходит внизу?
- Ничего, сэр, ничего не происходит, просто хозяйка послала меня поискать вашу честь.
- Значит, внизу никого нет, - сказал Ла Мотт, ставя ногу на ступеньку.
- Никого, сэр, там только хозяйка да мадемуазель Аделина да…
- Хорошо, хорошо, - сказал Ла Мотт, приободрясь, - ступай себе. Я сейчас приду.
Он рассказал мадам Ла Мотт о том, где только что побывал, и о своем намерении там укрыться, а также обдумал, какие следует принять меры, чтобы убедить преследователей, буде они явятся, что он покинул аббатство. Для этого он распорядился всю мебель снести вниз, в кельи. Ла Мотт и сам принял участие в этой работе - словом, все руки были заняты делом. Очень скоро жилая часть здания приняла столь же необитаемый вид, в каком они обнаружили ее впервые. Затем он приказал Питеру отвести лошадей подальше от аббатства и отпустить их. Поразмыслив еще, он надумал окончательно ввести погоню в заблуждение, оставив где-нибудь на виду запись с изложением своих обстоятельств и упоминанием даты, когда он покинул аббатство. На двери в башню, которая вела в жилую часть здания, он выгравировал следующие строки:
О Ты, кого злая судьба, быть может, приведет в это место,
Знай, что есть и другие, столь же несчастные, как и ты.П. Л. М., злосчастный изгнанник, искал в этих стенах убежища 27 апреля 1658 года и покинул их 12 июля того же года в надежде обрести более подходящий приют.
После того как Ла Мотт вырезал ножом эти слова, скудные остатки от недельного запаса провизии (ибо Питер со страху вернулся из своего путешествия налегке) были уложены в корзину, и все поднялись по башенной лестнице на второй этаж; они прошли, миновав первые две комнаты, в маленький кабинет. Питер, освещая дорогу, шел первым и не без труда разглядел люк. Заглянув в мрачный провал, мадам Ла Мотт содрогнулась; однако все молчали.
Теперь Ла Мотт сам взял фонарь, указывая дорогу. Мадам Ла Мотт следовала за ним, потом шла Аделина.
- А ведь эти старые монахи любили хорошее винцо, как и все прочие смертные, - сказал Питер, замыкавший шествие. - Ручаюсь, ваша честь, здесь у них не иначе как был ихний погребок; я уже чую запах бочек.
- Тихо, - сказал Ла Мотт, - прибереги свои шутки до лучших времен.
- Так ведь нет в том никакого вреда, ежели кто доброе винцо почитает, вашей-то чести это известно.
- Прекрати дурачиться, - одернул его Ла Мотт уже более строго, - и ступай первым.
Питер подчинился.
Они вступили в сводчатую комнату. Мрачное зрелище, представшее Ла Мотту при первом посещении, заставило его отказаться от мысли провести здесь ночь; к тому же вся мебель по его собственному приказанию была перенесена вниз, в кельи. Он боялся, что кто-либо из его спутников обнаружит скелет, предмет, способный вызвать такой неодолимый ужас, какого не перебороть за время их пребывания здесь. Поэтому он скорым шагом миновал нишу, а мадам Ла Мотт и Аделина были слишком поглощены своими мыслями, чтобы обращать внимание на окружающее.
Когда они добрались до келий, мадам Ла Мотт разрыдалась, сетуя на судьбу, которая привела ее в подобное место.
- Увы, какое падение! - воскликнула она. - Еще недавно комнаты наверху представлялись мне слишком жалкими; но они - поистине дворцовые апартаменты по сравнению с этими.
- Вы правы, дорогая, - сказал Ла Мотт, - и пусть воспоминание о том, какими они показались вам однажды, умерит ваше недовольство нынешним нашим пристанищем. Эти кельи - тоже дворцовые апартаменты по сравнению с Бисетр или Бастилией и с ужасами последующих наказаний. Пусть страх перед большим злом научит вас с терпением переносить зло меньшее. Я же рад обрести здесь вожделенное убежище.
Мадам Ла Мотт промолчала, и Аделина, забыв о ее холодности в последнее время, постаралась, как могла, утешить ее; сама она выглядела спокойной и даже веселой, хотя сердце ее сжималось при мысли о тех несчастьях, какие она не могла не предчувствовать. Она была так внимательна и заботлива с мадам Ла Мотт и так радовалась за Ла Мотта, которому это подземелье обеспечивало безопасность, что почти не замечала, какое оно мрачное и неудобное.
Эти свои чувства она безыскусно выразила самому Ла Мотту, который не мог остаться нечувствительным к сердечной отзывчивости, проявленной так естественно. Мадам Ла Мотт также ее почувствовала, и ее муки возобновились.
Ла Мотт часто возвращался к люку, чтобы послушать, нет ли кого в аббатстве; но ни один звук не нарушал тишину ночи. Наконец они сели за поздний ужин. Трапеза проходила весьма печально.
- Если сыщики не появятся здесь нынче ночью, - сказала мадам Ла Мотт, вздыхая, - может быть, дорогой мой, Питеру стоило бы съездить завтра в Обуан. Там он сможет узнать что-нибудь об этой истории или, по крайней мере, достать карету, чтобы увезти нас отсюда.
- Разумеется, ему стоит съездить! - воскликнул Ла Мотт раздраженно. - И чтоб люди его там увидели. Кто ж лучше Питера покажет сыщикам дорогу в аббатство и поведает им, где именно я здесь скрываюсь, хотя они еще, может быть, в этом сомневаются.
- Как жестока эта ирония! - ответила ему мадам Ла Мотт. - Я лишь предложила то, что, по моему суждению, послужило бы нам во благо; быть может, я рассудила неправильно, однако намерения мои были самые добрые.
Она произнесла это со слезами на глазах. Аделина хотела утешить ее, но из деликатности промолчала. Ла Мотт заметил, какое впечатление произвели слова его, и что-то вроде раскаяния шевельнулось в его груди. Он подошел к жене и взял ее руку.
- Вы должны быть снисходительны, ведь я так взволнован, - сказал он. - Я не хотел вас обидеть. Мысль послать Питера в Обуан, где он уже натворил столько промахов, меня распалила, и я не мог оставить ее без ответа. Нет, дорогая, наш единственный шанс на спасение в том, чтобы оставаться здесь, пока у нас хватит провизии. Если приставы не появятся здесь нынче ночью, они, возможно, нагрянут завтра или, скажем, послезавтра. Обыскав аббатство и не найдя меня, они уедут; тогда мы можем выйти из этого подземелья и принять меры, чтобы перебраться в более отдаленные края.
Мадам Ла Мотт признала справедливость его слов и, успокоенная этим не слишком пылким извинением, даже немного повеселела. Когда с ужином было покончено, Ла Мотт поставил верного, хотя и глуповатого Питера у подножия лестницы, ведущей в кабинет, сторожить ночью, сам же вернулся в нижние кельи, к своему маленькому семейству. Постели были разостланы, и бедные скитальцы, пожелав друг другу спокойной ночи, улеглись отдохнуть.
Аделина была слишком взволнованна, чтобы уснуть, и, когда ей показалось, что все ее спутники погрузились в сон, она отдалась горьким своим размышлениям. Мрачные предчувствия обуревали ее и при мысли о будущем. Если Ла Мотта схватят, что станется с нею? В этом огромном мире она окажется бездомной скиталицей, без друзей, которые оказали бы ей покровительство, и без денег, чтобы содержать себя. Перспектива была мрачная - она была ужасна! Аделина осознала это и содрогнулась. Горести мсье и мадам Ла Мотт, которых она нежно полюбила, еще усиливали ее собственные страдания. Иногда она возвращалась мыслями к отцу; однако в нем она видела только врага, которого надобно бежать. Это воспоминание лишь усугубляло ее горе; но причиной его была не память о страданиях, причиненных ей, а сознание его непонятной жестокости. Она горько плакала. Наконец, с тем искренним благочестием, какое ведомо только невинности, она обратилась к Всевышнему и предала себя Его попечению. Мало-помалу душа ее успокоилась и утешилась, и вскоре после того она мирно уснула.
Глава V
Неожиданность. - Приключение. - Тайна.
Ночь прошла спокойно; Питер оставался на своем посту и не слышал ничего, что помешало бы ему мирно спать. Ла Мотт услышал его гораздо раньше, чем увидел, - слуга издавал в высшей степени мелодичный храп, хотя нужно признать, что в его исполнении басовые ноты преобладали над остальной частью гаммы. Он скоро был поднят на ноги бравурным вступлением Ла Мотта, чьи интонации прозвучали диссонансом на слух Питера и нарушили его оцепенелый покой.
- О Господи, хозяин! Что случилось? - вскричал Питер, продирая глаза. - Неужто они здесь?
- Могли бы и быть здесь, по твоим попечениям. Разве я затем тебя поставил сюда, чтобы ты спал, паршивец?
- Господи помилуй, хозяин, - отвечал ему Питер, - да ведь сон здесь - единственная утеха; право же, я и собаку этим не попрекнул бы, в таком-то месте!
Ла Мотт сурово осведомился, не слышал ли он какого-либо шума ночью, и Питер клятвенно заверил его, что никакого шума не слышал; утверждение это в точности соответствовало истине, ибо всю ночь напролет он сладко спал.
Ла Мотт поднялся к люку и настороженно прислушался. Все было тихо, и он решился приподнять дверцу; в глаза ему ударил яркий солнечный свет - утро было в разгаре. Он бесшумно прошел по комнатам и выглянул в окно; никого не было видно окрест. Ободренный, он отважился спуститься по башенной лестнице в нижние апартаменты. Уже направившись ко второй комнате, он вдруг спохватился и решил прежде заглянуть в приоткрытую дверь. Глянул - и увидел, что кто-то сидит у окна, облокотясь о подоконник. Это открытие так его поразило, что на мгновение он совершенно потерялся и не мог сделать ни шага. Человек, сидевший у окна спиною к нему, встал и повернул голову. Ла Мотт опомнился и, ступая как можно быстрее и неслышнее, удалился от двери и поднялся наверх. Добравшись до кабинета, он откинул крышку люка, но, еще не успев опустить ее за собой, услышал в смежной комнате шаги незнакомца. На дверце не было ни болтов, ни иных каких-либо запоров, и безопасность Ла Мотта зависела теперь исключительно от того, насколько точно прилегает дверца к доскам пола. Наружная дверь "каменного мешка" не запиралась вообще, задвижки же на второй двери находились по эту ее сторону, так что запереть ее от себя он не мог бы, хотя бы до тех пор, пока не изыщет способа бежать.
Оказавшись наконец в "каменном мешке", он приостановился и отчетливо услышал в кабинете над головой шаги. Напрягши слух, он уловил голос, звавший его по имени, и буквально скатился по лестнице к кельям, ежесекундно ожидая стука откинутой дверцы и топота преследующих его людей; впрочем, он был уже далеко и не мог бы этого слышать. Бросившись наземь у самой дальней кельи, он некоторое время лежал неподвижно, переводя дух после пережитых волнений. Мадам Ла Мотт и Аделина, вне себя от ужаса, спрашивали его, что произошло. Он не сразу смог говорить. Когда же заговорил, в том уже почти не было нужды, потому что слабые звуки, доносившиеся сверху, отчасти сказали женщинам правду.
Звуки как будто не приближались, но мадам Ла Мотт, не в силах сдержать страх, пронзительно закричала. Отчаяние Ла Мотта от этого лишь удвоилось.
- Вы окончательно погубили меня! - воскликнул он. - Ваш вопль подсказал им, где я скрываюсь.
Сцепив руки, он быстрым шагом направился к лестнице. Аделина стояла оцепеневшая и бледная как смерть, поддерживая мадам Ла Мотт и всеми силами стараясь не допустить ее до обморока.
- О Дюпра! Дюпра! Ты уже отомщен! - произнес Ла Мотт голосом, шедшим, казалось, из самого сердца. И после паузы добавил: - Но к чему мне тешить себя надеждой на спасение? Зачем дожидаться здесь их прихода? Не лучше ли окончить эти мучительные пытки и без промедления отдать себя в их руки?
Говоря так, он направился уже к двери, но отчаяние мадам Ла Мотт его остановило.
- Останьтесь! - проговорила она, - ради меня, останьтесь. Не покидайте меня так и не губите себя по собственной воле.
- Право, сэр, - сказала Аделина, - вы поступаете слишком опрометчиво; такое отчаяние столь же бесполезно, сколь необоснованно. Мы ведь слышим: никто не идет сюда; если бы преследователи ваши обнаружили люк, они конечно же давно уже были бы здесь.
Слова Аделины усмирили бурю, бушевавшую в его мозгу, треволнения ужаса утихли, и слабый луч разума осветил угасшую было надежду. Он старательно прислушался и, убедившись, что все оставалось спокойно, со всяческими предосторожностями вернулся через "каменный мешок" к подножию лестницы, что вела к люку. Дверца была плотно закрыта; сверху не доносилось ни звука.